Вот они, динамички. Тяжёленькие. А высокочастотники, трубы иерихонские не выдрать. Их ацетоном надо отмачивать. Долго, нудно и муторно. Ишь, дедушко бровя насупил - разули, мазурики, "Заветы Ильича". Знаем, что архи-архи-прескверно, а куда мы, батенька, денемся? Что там определяет подсознание? Так то. Всё подворотня, её, милой, влияние. Родинки.
С фильтрами возиться не стали - темно, батарейки садятся. Переднюю стеночку на место аккуратненько, заднюю завинтили до упора, со скрипом. Пока кинодеятель додует присутствие динамиков проверить... Сначала усилитель в ремонт свезет, и все ручки-тумблеры закрутит-перекрутит. Тут уж отвертки не жалей, пусть попотеет. Представил я его разбойничью рожу, как охренеет он, до истины добравшись, со смеха еле сил хватило на чердак забраться. Минька шипит, а меня от икоты ноги подкашиваются.
Миня наивно иконки по углам пошарил - только тут тебя и ждали, - пыль да голуби, да куча лозунгов и портретов всех времен и народов. Третьяковка. Храм культуры.
Через чердак на крышу.
С крыши - по пожарной лестнице и перебежками по канавам-ямам. Вот она романтика неба в клеточку.
На электричку дуром из кустов выскочили, юрк в последний вагон, и на лавки завалились - дрыхляем, а бутылку порожнюю пустили рядышком кататься, чтоб не лез никто, да и нет никого, только мертвые с косами стоят.
Мандраж настоящий задним числом пробрал, в зобу дыханье сперло когда подъезжать стали. Из вагона выскочили на другую сторону, на пути, и с вокзала к общаге пробирались по помойкам, перестраховщики. И зашли через блядский ход на цырлах.
Лёлик заждался, испереживался. То-то восторга в глазенках! то-то радости на ребячьих лицах! А разговоров! А воспоминаний! а смеху! Хоровод чунга-чанга вокруг добычи. Ритуальные омовения исстрадавшегося организма нонешним пивком. Наука побеждать!
Дальше - лучше. Лёлик и фильтр спаял, и колонку рассчитал, как наука велит - в этих делах у него голова больше чем у Ленина. ДСП для корпуса тоже не проблема - у сельхозников новый корпус через дорогу строится, полгорода скобянкой-деревянкой кормится. Вырезы для динамиков меленькой стальной сеточкой задрапировали, краской-серебрянкой отпульверизировали - "Динакорд" да и только. Дио дивное. Вот он удел желанный. Лёлику праздник: бас поплотнел, помощнел, туману поднапустил. С такой колонкой в ансамбль к Пугачевой возьмут не глядя, на стадионе запросто можно лабать, только мощи подваливай. Дерьматина вот пока нет, но и так стоит, хлебца не просит.
5
Рано-рано два барана постучали в ворота. По кабацкому времени это на зорьке - около девяти. Первую пару мы стабильно спим: недоспал - день пропал, да и ложимся в лучшем случае не раньше часа ночи, а то и вообще... Дело-то молодое.
Баран молотил не то что за двоих - за всю отару. То Минька прискакал на страусиных ногах. Так твою через эдак, а вставать надо - замок, если кто дома, снаружи не откроешь - техника!
- Сдурел что ли, дверь ломаешь? Еще лыбится. Ты у меня поспишь как-нибудь.
Минька дверь - чик! на три оборота. Банку холодного чая в один пристой паленой лошадью - хлоп! Рубаха - до пупа, взгляд дикий, грудь молодецкая ходуном-паровозом, с лица сбледнувши.
- "Динамо" тоже бежит? - спросил я, обратно заваливаясь.
- Все бегут, - получил ответ с мутной улыбочкой.
- А дверь чего закрыл? Сейчас Лёлик должен за мной зайти, - зевнул я. - Уж больно ты встревоженный. Поди сифон на конец подхватил? - с надеждой в голосе спрашиваю.
- Подожди. Посижу спокойненько.
- Ну, сиди, - повернулся я на бочок - хоть минутку прихватить. - Сиди, коль охота.
Задремал, но спросонья слышу - бормочет себе под нос, посуду на столе переставляя:
- Есть Бог на свете. Есть-есть.
- Бога нет, но есть удача, - возразил я в стенку дурацкой фразой из дурацкого фильма.
- Мне сегодня повезло. Ой, повезло, Серый. Так повезло, что я свечку пойду поставлю.
- Ну-ну, расскажи-ка расскажи своё интересное кино, - ответил я, не поворачиваясь.
- Помнишь ту козу замужнюю из "Кулинарии"?
- Ну.
- Так ты выдру помнишь эту?
- Помню, помню. Я тебе уже сказал, что - помню.
- Всю дорогу она меня к себе на хату таскала.
- Ну и что?
- В общагу, говорит, ни за какие пироги - меня, мол, полгорода знает. Ее, то есть. А не меня.
- Ну и что? - незаинтересованно прошептал я, эка удивил - но это было уже во сне, это мне уже снилось, а когда я выпутался из сонной липкой паутины, Минька уже далеко заехал:
- ... кончает, как фонтан на ВДНХ, аж по ногам у ней бежит. Но злоебучая, - осудил он. - Такая ненасытная, я те скажу, не отстанет. Кусаться будет, придуряться - любым путем вынудит, а план выполнил - и становится радостно на душе у бойца, - хохочет, стерва довольная. Ты спишь что ли?
- Короче, Скликасофский, - отозвался я вяло.
- И человек хороший, копейка у нее не щербата. Как-то гуляли, давай, говорит, зайдем в Универмаг. Ну, давай, мне что? Хочу, говорит, чтобы ты был красивый, говорит. И костюм мне выбирает. Я отказываться, а она - бери и всё, а то я обижусь.
- Это тот бостоновый костюм? - дошло до меня.
- Да-да.
- Ну, ты даешь!
- Всучила мне, - продолжал Минька, - и говорит: "Пустячок, а приятность себе сделала. Мне нравятся мужики солидные - в костюмах, в галстуке".
- Богатая Мальвина.
- Толковая коза, - мечтательно напел Минька. Он взял чайник и пошел в коридорчик, чтобы набрать воды из крана. - Была, - сказал он оттуда трезвым голосом. - Как-то, значит, в Аквариум зашел, - продолжал он, - взял кружечку, пью себе. Мужик за столик подошел, тоже пиво сосет. Здоровый такой кабанюра, в дверь не пролезет. Руки, что у меня ноги. Попил он пивка и говорит мне: "Это ты, что ли, поганец, с моей бабой трёшься?" Я охуел. Стою, ни жив, ни мертв, в яйцах щекотно. "Смотри, гаденыш, поймаю - из окошка выкину". А ведь там, Серый, девятый этаж, - Минька положил руку на сердце.
- А если он знает, чего тогда кралю свою?.. Взял бы пополам да надвое.
- А она его не боится. Посылает подальше. И всё. Ты же ее видел.
Я пожал плечами. Ну, видел. И что?
- Симпатичная вообще-то мормуленция.
- А он на хлебозаводе работает, урод. Ты бы только поглядел - по нему же видно - темный, как земля. Ему меня всё равно что клопа задавить - душу вынет и рукавичек нашьет. Я тогда решил: надо ку-куруку-ку, умывать ноги. Я нутром почувствовал, - Минька мелко постучал себя в грудь, - убьёт. И не поморщится. А ее, суку, не тронет. Ну я и потихонечку завязал с ней - то, да сё, да некогда - отпизделся. Недели три не встречались. А вчера вечером она в общагу приперлась.
- К нам?
- Ну да. Ты как раз у Лёлика был. А я спать лег. Слышу - стучится кто-то. Стучит и стучит. Ну что ты будешь делать! Вышел прямо в трусах - она стоит. "Что не заходим, кобелино иваныч?" Кирнутая уже, блестит, как Эйфелева башня. Я ей говорю: "Мужик твой убить обещал". Смеется, зараза: "Вот уж не думала, что ты такой трусишка. Пойдем, Мишенька, пойдем, сладкий мой. Он сегодня в ночную, назавтра только объявится". Когда, спрашиваю? Полвосьмого, говорит. Я ей умом, паскуде - давай здесь, у меня. Нет - уперлась и всё. Барана безмозглая. Ну, ладно. Рви малину, руби смородину! Пошли. Раз зовет - шурупит, наверно, своей бестолковкой, чтоб всё нормально было. Все дела, бутылочку расстегнули, тарики-татарики, тыщу за одну ночь. Просыпаюсь. Глядь на будильник - ёёёёёё... Сердце петухом зашлось - без пяти восемь! У меня волосы там и там встали дыбом. Я же его на шесть ставил! Не слышал! - ужаснулся Минька. - Эта дрыхнет, хоть бы что. "Лежи, - говорит спросонья, - мы ему не откроем". Ага, не откроешь такому. Он так не откроет! Вскочил, майку в пакет, трусы в карман, нырь в джины, рубашку накинул, хвост в зубы, пятки за уши, и прямо в носках на последний этаж лётом. По крыше перешелестел, через соседний подъезд спустился, и бегу, бегу, остановиться не могу. Через два квартала гляжу - туфли-то в руках, ибаный в рот. До Герцена добежал, левой пяткой перекрестился от радости. Вот, Серый, история, - скривился Минька. - А ведь выкинул бы, - убежденно сказал он. - Точно выкинул бы. Из окошка! Я! Чув! Ству! Ю!
Н-да, наша доля и опасна и трудна - могут и ноги выдернуть ни за понюх подмышки. А с другой стороны, сам виноват - нехер с замужними, ячейку разрушать.
Институт сегодня загнули. У Мини настроения нет, мне тоже за пять лет упёрлось.
Сходили в блинную. По двойной порции мясных взяли со сметанкой. Оно, конечно, мясные - одно название. Да и какое там мясо? Ухо-горло-нос, жопа, писька и хвост. Мясом пахнет и ладно. А на большее ты не рассчитывай.
По проспекту пошаркались. В "Букинист" зашли - нет ли хорошего чего. Прошлый раз "Иностранной литературы" прикупили аж три журнала шестилетней давности: в одном сценарий фильма где музыка Пинкфлойдовская - "Забрийски Пойнт", в другом Мигель какой-то, но не слабый, вещь называется "Когда хочется плакать, не плачу", и что-то женское - "Немного солнца в холодной воде".
Не то что мы читари какие, эстетствующие. Нет. Так. Иногда. Не газеты же читать.
Вот тут, на днях, Минька в нашем киоске, что на Герцена, сентябрьский номер "Иностранки" прикупил. Взял, говорит, чисто из-за названия: "Регтайм". Начало с продолжением. А вещь вполне. Теперь окончание ловить надо, десятый номер, а то ни вашим, ни нашим.
Кстати, если кто полагает, что регтайм - это от "разорванного времени", как в "Ровеснике" пишут, уверяю, будет категорически не прав. Для салунного разговора куда как лучше подходит приглушенный звук, для достижения которого, фортепьяно накрывали тряпкой. От тряпки - "рег" и пошел регтайм. Против эрудиции не попрёшь.
Вернувшись, чайку заварили грузинского - веников распаренных. Интересно, куда они настоящий чай девают? На базаре вроде бы не продают. Непонятно.
От нечего делать в стишки поиграли. По всем прогнозам, на филологическом языке такие конструкции свои яркие названия имеют, но нам сии обозначения как-то далёко, высоко, око-ёко. Для нас - в стишки. Мой самовар, куда хочу, туда и поставлю.
А суть такова: каждый пишет четыре пары рифм и на отдельных листочках два-три поэта, из классиков, естественно. На заданные рифмы надо написать творение. Которое стихо. Но не просто абы так, а в образе и подобии того, кого из шапки вытащишь.
Когда таким словоблудием на лекциях по научному коммунизму страдаешь, время быстро летит. Так что, опыт есть, как говорит Жванецкий, что у Лёлика на пленке 500-метровой, да еще и на "девятке".
Мои рифмы для Миньки: Христос-водосос, водка-селедка, свекровь-любовь, сестра-бра.
Он для меня: понос-навоз, ложка-вошка, слова-дрова, флик-фляк - краковяк.
Этому оболдую Есенин достался, я Маяковского вытащил.
Ну и ...
Минька:
Я помню крестьянскую хату
В углу потемневший Христос
Веселого пса и лохматого
По кличке смешной - "Водосос"
Лучина трещит, спотыкаясь
В углу притаилась свекровь
Картошка, селедка и водка -
Какая тут к черту любовь!
В душе моей нету покоя
Всю жизнь мне сломала сестра
Спросив, что значит такое,
Странное слово "бра"?
А вот что у меня выскреблось:
Я
в топку
сердца
мечу слова
Огню
есть чему
поживиться
Для дела
такого
нужны
не дрова
Не то,
что в лесу
родится.
Слова
сыплют
искрами -
флик да фляк
Пламя
в груди
томится
Пойду
по комнате
плясать
краковяк
А то
как бы чувств
не лишиться.
Обед -
две морковки.
Итог:
понос.
Сижу петушком,
но
не мучаюсь
Ведь я
языком
счищаю
навоз
С голодных
московских
улиц.
За рамой
сутулится
потный
день,
Буржуй
в "Окнах РОСТа"
как вошка
А я бы
сейчас
оленя
съел.
Двое в комнате:
я
и ложка.
Потом придавили до семи, а там и стемнело. Бездарно день прошел. А когда целый день дома, я заметил, постоянно жуёшь. Оно, конечно, и в другое время, насчет пожрать - пожрать нам только покажи. Но если дома, то как у чукчи - осень кусать хоцеца. Подай и всё тут. Вот и метёшь. К вечеру, обычно, ни хлеба, ни маргарина. Ни, тем более, супчика из пакета. Песня вся, песня вся, песня кончилася. А к вечеру самый кризисный момент. Как у щук весной.
Бывало, признаюсь, из топорища спроворим. Арифметика тут такая: идешь по знакомым (сначала) худосранским сиротой: "Мы тут супчик затеяли, спохватились, а лучок кончился, не будет пару штук?" Варианты: хлебец, картошечка, лавровый листок, и те де. И по всем комнатам подряд. Где даже и сальца ухватишь шматок.
Но вечно с протянутой рукой не походишь. На хуй нищих, Бог подаст.
Вот тут-то и спасает студентика "деповка". Благо переулками-закоулками да шустренько, минут десять, а через пути спотыкачем и всего-то ничего.
- Тётенька одна шла вот так же вечерочком, - повествует Минька, - несла машинисту своему узелок на посошок. Ступила на стрелку, а стрелка "щелк", а ножка там и состав катит. Диспетчеру ж не видно, кто на путях шоворкается. Написано же: не ходи! Тетка орать. А куда орать? Ори не ори - ночь! Ногу дёрг-дёрг. Ни хуям-с. А поезд едет, колёсами стучит. Помирать тоже не больно-то. Зубками ножку - раз! Только хрупнула. Теперь на костыликах скочет.
Хи-хи-то, ха-ха, а после таких рассказов под ноги с особой предусмотрительностью поглядываешь.
В деповке - тишина гулкая. Для кого рано, для других поздно. Жрать, грубо говоря, мягко выражаясь, так хочется, что на подносе места нет: яичко, сметанка, сырок, первое-второе, компот-кисель, и еще какая-нибудь рыба-консерва полузасохшая. Глаза завидущие, руки загребущие. Копеек на петьдесят выходит. А так по-божески потому, что профсоюз железнодорожного транспорта, в ночные смены, работягам доплачивает. В городской столовой такой же обедик на полтора рубля высадит. "Риса еся?" - "Нету". - "То-то зе".
Студентов из деповки поганивают иногда, но редко. Обычно женщины на раздаче сочувствующие - погуще нальют, пожирнее намажут.
Ешьте, говорят, ребята на здоровье. Вон какие худые, одни только глаза остались, насквозь ведь светитесь. Повздыхают еще, как учеба тяжело даётся.
Испокон веку студент в деповку бежит. Особенно по молодости, из-под мамкиного крыла. Потом, глядишь, в складчину электроплитку заведут, кастрюли-сковородки, чайничек-заварничек - и прощай, деповка! Редко уж, иногда, забегут по старой памяти на пустой желудок.
Песню б о тебе сложить, деповка. Живи, не тужи.
6
Лиха беда начало. Бас на мази, даже допотопная "Радуга" с предварительным усилителем вполне прилично тянет, а с голосами всё тот же напряг. С голосами без мазы.
На сэкономленный хабар купили четыре пищалки с рук у "Аккорда". Заехали к барыге, проверили: пищат, звоныхают, такие там цик-цик, аж ретивое затрепетало - даже если бы загнул спикуль двойную цену, - не отступились бы.
А среднечастотники сам Бог послал.
Припахала нас Ритка подсобку разобрать от хламья и от злодейки-санэпидстанции подальше его забросить в полуподвал, за хитрую дверцу. А за хитрой дверцей... Как Сезам отворись: пластиночный музыкальный аппарат пыль коллекционирует по соседству с переломанными стульями.
Дивен перст божий.
Побаивались мы, что отсырели динамики, проржавели, но даже паутинки на них не свито. Будто для нас и припасли, будто только нас и дожидались, родёмые. Как только раньше сию машину никто не расчистил? При всеобщей любви к народному добру?
Заказчик за труды пузырь выставляет, а нам не до пузыря, всё внутри поёт соловьиной рощей. Минька, правда, не оплошал, под предлогом приема работ завлек Ритку за потайную дверцу, задрал юбку и элементарно влындил по самые ай-яй-яй. Что надо сказать, не впервой.
Ритка - офицерова жена, она в этих проделках знает толк. Сорок лет бабе - всё играет когда идет: крутит своей луковицей - глаз не оторвать. Колготки со швом, юбка в обтяжку, ножки...
Эх, Морозова!
Билл хвалился, что лучше минетчицы во всем Дёросранске днем с прожектором: язык Риткин, что пальцы у Блэкмора, восьмеркой вокруг удилища обовьется, леденцом его отполирует. Мастер этого дела. Профессионал.
Форму колонок мы с фотографии группы "Степен волф" сдернули по-снобски, всё не такие дроворубы страшенные, как у всех, а дерматин как раз в КБО выкинули. И так уж к всё одному пришлось - Минькины пассии рулон отложили. Что б мы без Миньки делали? А у нас какие связи? Вытрезвитель токо разве.
Там же, в КБО и заклепок набрали целый ворох. Еще двести тридцать четыре ведра - и золотой ключик наш!
Через две недели ударного труда акустика стояла. Да как стояла важно. Флойд. И не подходи.
"Электрон" такие голоса, конечно, не раскачивал, но на безрыбье и "Электрон" - рак. Со стороны приятно посмотреть, да и звук, как ни крути, теперь строить и жить помогал.
Глядя на наше с Лёликом точило, Минька захныкал на инвалида своего. Но пластик, по которому его душа стонет, на дороге, а в магазине и подавно, сто лет и еще один день не валялся; за ним в столицу-матушку надо гонца засылать, со звонкой монетой. А у нас, кроме будильника по утрам, ничего звенеть не может.