Но я отвлекся. Страсть дикого бедуина к своему неутомимому скакуну - поистине тема для самого возвышенного из поэтов. Вот, - грациозным взмахом руки он показал на верблюда Хасана и, с бесподобной ловкостью направив его громадный таран в свое геморроидальное, свищеватое очко, засосал внутрь, - верблюд. Посмотри, с какой радостью ныряет он в мой говнопровод! Как энергично его любовные мочки бьются о мою задницу! Как он достреливает своим шотландским бульоном аж до самой ободочной кишки! - Кстати, я тебе не рассказывал, как к…ь А…и проворонил собственную коронацию? - Я покачал головой и кончиком тимошки. - Дело было так, - продолжил Архиепископ, пока верблюд по–прежнему играл роль капитана Шоу (тип, скорее, свободного, нежели подавляемого любовника), отправляя пенистые сливки, похожие на рекламу палочек для бритья, в дымящиеся кишки восторженного целибатника. - Как тебе известно, к…ь Э…д, в бытность П…м У…м, предавался всевозможным порокам. Впрочем, нет! Хотя затычки Фреда А…ра и многих других обследовали все трещинки его естественных отверстий, все оспинки его червивой плоти, все жировые складки его тучного тела, блаженство короля оказывалось под угрозой, его вера в справедливый миропорядок колебалась, а сама его душа пускалась в новую сомнительную затею, стоило ему хоть на миг представить (продолжай, Хасан!), что Провидению больше нечего ему предложить.
Однажды весной в В.ндз.ре миссис Артур П…т принимала ванну из липкой спермы… нет, не самого П…та и даже не к…я! Ты спросишь, чей же? Липкой спермы Клохтуна - Человека–штопора.
Человеку–штопору, совсем недавно увенчанному имперскими лаврами, велели явиться к к…ю. Если он такое выделывает своим телом, чего он только не вытворит своим хером! - подумала остроумная бабенка, достойная ученица Иммануила Канта. Мысль у нее не расходилась с делом, и уже через час после выступления гусиные потроха Клохтуна ввинчивались во всенародно обожаемую пиздядину великосветской давалки. Впрочем, его обходительность была небеспочвенна. Скажи своему старому разине, - молвил он, когда ее исступленная страсть была утолена, - что я могу доставить ему новые восхитительные ощущения, какие ему и не снились! Доставь их мне, душа моя! - вскричала распутная Молль Наабортаж. Ни в коем разе, - возразил эксперт, - ты не сможешь вставать дня три, а то и больше: такое вот сильное удовольствие. Это завело ее пуще прежнего, и, видя, что она закричит караул, если он не согласится (ты должен понять, дорогой, как важно всякому в моем положении иметь возможность сделать это в любой момент - все свидетели в сборе, нельзя упускать шанс!), он отказался от неравной борьбы, и уникальное выступление Клохтуна, Человека–штопора, началось.
Жаргончик сего удивительного человека заслуживает старательного описания, но я так устал диктовать эту говенную книжонку и так хочу отдаться целиком сей прелестной твари, целиком отдавшейся мне, что придется тебе довольствоваться лишь поверхностным знакомством. Он обладал всеми свойствами ложноножки амебы. Раскрой своего Маршалла–Херста и прочитай про амебу: мне известно о ней ровно столько же.
Мало–помалу он вдвигал свой прибор в трепещущую полость бона–робы - одновременно спереди и с тыла. Матка вскоре заполнилась, но исполинское щупальце коварного Клохтуна втискивалось в волосатую сраку целых полтора часа, пока не заполнило сальные кишки до отказа. Ощупывая темноту невероятно чувствительным и безупречно натренированным орудием, он, в конце концов, наткнулся на аппендикс леди, сладострастно вставил в его узкое отверстие и спустил туда свое любовное пойло.
Кончившая анонимка лишилась чувств от наслаждения, а осмотрительный Клохтун ретировался, но был спешно вызван в королевские покои три дня спустя, когда миссис Артур доложила о находке своему благодетелю.
Короче говоря, к…я так пленила Клохтунова ебля аппендикса, что он стал заниматься ею круглые сутки. Государственные дела оказались в загоне, и когда раболепный сановник осмелился напомнить о предстоящей коронации, монарх ответствовал: Коронацию - в жопу! Сие выражение шокировало стыдливого англичанина и навредило популярности к…я в нонконформистских кругах. Тогда его лейб–медики пошли на рискованный шаг.
Пока царственный больной пребывал в исступленном трансе, вызванном поллюциями Клохтуна, врачи усыпили его хлороформом и удалили тот озорной мешочек, который чуть было не сгубил кобургскую буханку. Когда к…ю сообщили об утрате, ярость его была ужасна, но длительное выздоровление, воздержание и укрепляющие средства вызвали появление стояка (или его подобия) посреди скукожившейся анатомии. Леди Б…к, тыча в рожу величавыми рулонами своего кисета, окончательно завоевала суверена. К…ь вновь улыбнулся - Англия была спасена! Но ответствуй, к…а А…а: честно ли по отношению к тем людям, которые подняли поникший краник твоего царственного супруга из преждевременной могилы, вламываться, садиться верхом на уже стоячего кожемяку дряхлого монарха, ловить его своей седой, чахлой, слизистой, холодной и затхлой подвальной дверцей и яростными толчками тощих ягодиц высвобождать жирный фонтан - тем более что ты никогда не добилась бы этого одним лишь честным давлением своего дряблого протекающего колодца–близ–швальборо? Нет, хоть ты и королева, честный человек осудит тебя прямо в лицо. Стоячок–то ведь принадлежал леди Б…к, а глотать сексуальный соус должен был Т…з, но ты, надменная и себялюбивая баба, подсунула вместо ее ведра с дегтем свое сморщенное дикое яблочко и, как неисправимая скупердяйка, завладела его прерогативой, дабы пережевывать ее на досуге вместе со своими фаворитами - грязными падальщиками, которых жажда золота все еще побуждает запускать свои незадачливые курощупы в тот паршивый утиный пруд, что к…а А…и зовет своим личным Парадизом…
Архиепископ захлебнулся от восторга.
Насаженный на Хасанов прибор и поддерживаемый зубами рассвирепевшего зверя, он потерял сознание, но верблюжья колбасина продолжала забрызгивать свищи пузырящейся сраки, и с долгими, равномерными качками корабль пустыни упоенно предавался своему пленительному занятию.
- Ну, это на всю ночь, - сказал приятный голосок у меня за спиной. Обернувшись, я увидел Лейлу - грудастую бланкетку его детства.
- Пошли со мной, - добавила она, - я еще могу выиграть у тебя в трахтарарах.
Она заметила мою нерешительность, но плевок, угодивший в левый глаз, убедил меня, что ее желание действительно вызвано моими прелестями. Я тоже плюнул в нее, и жирный сгусток сполз в открытую язву, перечеркивавшую левую щеку, включая нос и половину губы. Она притянула меня к себе и измазала мне рот гноем. В каком–то исступлении она загрузила меня в свою обвафленную хваталку и ринулась в спальню - наверняка для того, чтобы посвятить меня в тайны любви, известные лишь этим похабным булочкам с маслом, не считая, конечно же, вас, мои нежные девочки, читающие эту книгу. Не правда ли?
CAPITULUM VI Тетушкина терка, или Жжение от жопокляпов
- Сдается мне, - сказала Лейла, как только ее сковорода отпустила мою сосиску, поджаренную как раз в меру, - мы восстановим самочувствие твоего приунывшего горлопана, если глянем хотя бы одним глазком на игрища Архиепископа. - После бурной ночки с верблюдом он наверняка спит, - возразил я, поскольку уже наступило утро, а искусный плавильный тигель знойножопой прошмандовки всю ночь удерживал мою железяку на одном уровне, не позволяя хоть разок перелиться через край.
- Только не он! - ухмыльнулась она. - Сейчас он - со своей почтенной теткой, как он ласково кличет ее: самой похотливой старухой на свете! Сущая хуеглотка! Огонь, а не лярва! Пошли, сам все увидишь.
Мы прошли в соседнюю комнату, где седовласая престарелая охотница за крайней плотью как раз заглатывала обильный, приторный манный пудинг, стекавший из только что вздроченной любилки племянника.
Два резвых пацана усердно набивали ее кошелку последними номерами Дейли М…, и я наконец–то раскрыл секрет нашего ненормального тиража.
Когда запасы этой газеты были исчерпаны, мальцы перешли к Санди С…д и особенно мерзкому печатному органу - Гуд У…з.
Таково было ее главное удовольствие и временный отдых от политического водоворота.
Облизнув обвислые, морщинистые губы, она выплюнула липкие остатки племянниковых выделений в рожу своему последнему любовнику - шотландскому миссионеру обрюзгшего, спившегося типа и приступила к излюбленному рассказу о том, как ее избирали дамой–членом Верховного совета П… Лиги.
- Опустим несущественные подробности, - начала она. - Скажу только, что компания обезумевших от похоти потаскух во главе с Маркизой раздела меня донага и высекла. Мое непогрешимое чувство собственности заставило протестовать против столь бессмысленного нападения, но все было напрасно. Целая толпа девок и баб ухватилась за мой клитор…
(Я только теперь заметил его. То, что я принял поначалу за моток веревки, на котором она сидела, медленно поднялось и размоталось. Это и правда был клитор! Любовный бугорок - слишком бледный термин, скорее уж фалда фантастической фашины, если воспользоваться непогрешимым выражением С.нб.рна. Но любые слова бессильны - то было стоячее чудо Природы.)
…клитор, который, как вы скоро поймете, достигает девяноста семи ярдов, двух футов и трех четвертей дюйма в длину (всю жизнь скорблю о том, что он так и не добрался до стоярдовой отметки!), и, выстроившись в ряд, они начали дрочить и сосать его, будто сумасшедшие. Как видите, я могу сворачивать и разворачивать его по своему желанию, могу завернуться в него и даже повеситься на нем, если мне вдруг взбредет в голову. Я окунула его в патоку и устроила пикник в воскресной школе, который дети запомнят надолго - все они заразились трипаком! Я вымазала его птичьим клеем и поймала рекордное число орлов. Я одновременно дрючила восемь питонов. Я… Но к чему хвастаться? - благочестиво потупилась она. - Ведь это же милость Божья! Так что во славу Его я все же продолжу. С его помощью я взбиралась на самые неприступные скалы: Миттледжи–Грат горы Эйгер, северный склон Маттергорна и восточный склон Зиналь–Ротгорна, хотя его последние пятьдесят футов не дались даже несравненному Блетцерштоху. Все вершины пали ниц пред неустрашимой ловкостью, с какой я забрасывала наверх его чувствительный конец, а затем с большими трудами подтягивалась сама. Благодаря ему я спасла жизнь доблестным британским морякам, когда шлюпка перевернулась, а ракетную установку заклинило: в самый разгар ужасного шторма я зашвырнула его на борт терпящего бедствие судна и поддерживала его на плаву несколько часов, пока благодарные матросы добирались до суши в ведрах. Я даже, - продолжила она застенчиво, - получала некоторое удовлетворение чувственного характера от его использования. Но только не от П… Лиги! Они набросились, как коршуны, и чуть не изорвали несчастную старую шишечку в клочья. Женщины–консерваторы - самые назойливые мегеры, клянусь жизнью!..
- Но довольно о выборах! - она оборвала свой рассказ так же внезапно, как и начала, поскольку была женщиной недалекого ума, а беспробудное пьянство еще сильнее подточило ее недоразвитый интеллект. - Давайте чуток поебемся! Обвафлимся и кончим! Почему ты не лижешь меня, Берти? Напихай еще больше клочьев, Гарри! А вы, Архиепископ, не могли бы нацедить мне полный рот своего усладительного пудинга?..
Но я достаточно всего насмотрелся. Благодаря Лейлиной ладони и зрелищу сладострастной оргии мой ослабленный леденец полностью оклемался, и с похотливым воплем я набросился на ее вечно распахнутую соусницу. Архиепископ с его развращенной старой теткой отошли на задний план, как только ватерклозет моей черномазой шмохи окатил меня струями гноя и прочей бурды, сжав в своих изумительных объятиях старину–слизняка.
Ах, девочки, как же грандиозно она еблась! Если вы проявите хотя бы тысячную долю такого же внимания к своим любовникам, вам никогда не придется искать мясистого мандомера, для того чтобы он сделал вам ребеночка или искупал вас в страстном океане стерилизованной молофьи.
Позже я узнал от Архиепископа, что Почтенная тетка была особой в своем роде достопримечательной. Именно ей пришло в голову взять полный уэбстеровский словарь и стереть там названия всех предметов, которые нельзя засунуть в ее соломенный домик либо потереть или обвернуть вокруг ее чудесного клиторка. Затем она настойчиво и добросовестно прошлась по всему полученному списку. Спустя долгие годы тяжелого и неутомимого труда она смогла объявить о своем эпохальном выводе (философы догадывались об этом и раньше, но не сумели доказать истинно научными методами): для ебли идеально подходит хуй, а язык - наилучшее средство для минета во всем мире. Ее классические изыскания вдохновили целую плеяду других естествоиспытателей на решение сходных проблем и тем самым подтолкнули лучшие умы современной цивилизации на исследование бездонных тайн, не дающих покоя нашему ничтожному интеллекту и нашим затуманенным сифилитическим мозгам. Отступление получилось длинным, но, полагаю, весьма поучительным. В следующей главе мы обязательно вернемся к рассказу о молодости Архиепископа и его романтических отношениях с С…и Б…с и дрочащими фотографами из Латинского квартала.
CAPITULUM VII Дрочащие фотографы, или Секреты страсти
- Лишь единожды, - продолжил Архиепископ, ни капли не изнуренный своими предшествующими трудами, - я ненадолго сошел с того духовного поприща, кое раскрыла предо мною доброта К…ы. Однако ограничения, связанные с учебой, поначалу были для меня столь же утомительны, как и для Фра Липпо Липпи в бессмертной поэме Браунинга, так что Искусство показалось мне все–таки неким компромиссом. Претворив свои мысли в дело, я вскоре очутился в Париже и снял квартиру в грязном подвальчике квартала Монпарнас. Моими соседями были фотографы: один, по имени Л…и, называл себя художником, а его партнер Г…с кичился своими деловыми способностями. Л…и был сыном пастора - некогда широко известного в Англии шарлатана, а мать, в отвращении от того, что родился мальчик, воспитывала его как девочку, насколько ей это удавалось. Он даже спал с ней до восемнадцати лет - о последствиях нетрудно догадаться.
Г…с был сопливым говнюком. Л…и носил длинные волосы, никогда не мылся и редко брился. Его снимки были ниже всякой критики, ну а манеры… Мерзкая парочка подлых маленьких скунсов!
На чердаке того же здания жила С…и Б…с, общая давалка всего квартала и живая иллюстрация Евклидовой теоремы о том, что Дыра всегда больше своей Четверти. То была грязная рваножопая мастерица с примесью ниггерской крови, проступавшей сквозь ее низовое белое происхождение. Она выкуривала целую уйму сигарет в день, а по ее гнилым зубам и смраду изо рта можно было изучать ее биографию. Она раздвигала тощие ноги перед всяким палаточным колышком, который могла заграбастать и силой затащить в свою вшивую, сифилитическую пихальню. Она долго была мокрощелкой Л…и, а теперь стала делить его с Г…с. Правда, они преимущественно дрочили, ибо штын из капустного кочана С…и был слишком резок даже для нюха Л…и, так что их корешки вряд ли могли как следует встать. Надеюсь, я больше никогда не увижу и не понюхаю образцы подобных червячков, и полагаю, ты простишь меня за то, что оскверняю твой слух столь тошнотворным вздором, хотя ты и журналист. (Могу поручиться за правдивость описания, поскольку прекрасно знаю эту свинью и мог бы вставить любого из трех лишь в порнографическую книгу. - Ред.) Мои художественные штудии продвигались очень медленно, так как бóльшую часть времени я отводил роману со Стивеном Джимсоном, к которому обращена Ода (см. ниже). Сей юноша обладал необычайной способностью находить содомитов в самых невероятных местах. Во время краткой прогулки по бульвару он опознавал собратьев по гомосексуальному пороку примерно в девяноста пяти процентах прохожих.