– А вкусно-то как! – воскликнул я, отрывая полоску от своей лепешки и макая
ее в кoрму.
Я почувствовал как наливается кровью мой член, когда Сайида аккуратно
подчистила куском лепешки свое блюдо, а затем
с аристократическим изяществом отправила его между своими пухлыми губками. Я
представил себе как округлится животик
и груди Нафишах, если перевести ее на режим принудительного кормления. Я
вообразил ее огромную жопу, свешивающиеся
через пояс джинсов складки, за которые так удобно держаться в любовной игре, ее
массивные ляжки и плечи. Девица
немного набрала вес с тех пор, как мы с ней познакомились, но она все же была
еще худой, чересчур худой. Хотя одежда
четырнадцатого размера уже с трудом на нее налезала, она еще была не готова к
тому, чтобы перейти на шестнадцатый, хотя
именно об этом я более всего мечтал.
– О чем замечтался? – прошептала Сайида.
– "Тандерберд", ? выпалил я. – "Тандерберд
‹марка калифорнийского
крепленого вина›
".
– Понятно, – улыбнулась Наташа. – Я куплю тебе "Тандерберд". Ты пропадал
где-то несколько недель самым
таинственным образом. Я не знала, что с тобой стряслось и вообще вернешься ли ты
обратно. В любом случае, я думаю, что
"Грант’с" пришелся тебе по вкусу. Я хотела купить "100 волынщиков"
‹марка
шотландского виски›
, но в супермаркете его не
было. А "Тандерберд" я весь выпила прошлой ночью и еще не пополнила запаса.
– Не волнуйся, – пробормотал я. – Ты ешь, ешь давай!
– Я уже обожралась! – воскликнула Сайида, похлопывая себя по округлившемуся
брюшку.
– Но ты все еще такая худая! – проскрипел я. – Ты должна доесть все, а
потом я еще закажу тебе пудинг!
***
Я мог проваляться еще час в постели, потому что дешевый обратный билет
можно было купить только после девяти
тридцати. Тем не менее, я встал и положил два кусочка хлеба с отрубями в тостер.
Я слушал дорожную хронику по радио,
когда зазвонил телефон.
– Алло?
– Мистер Слоан?
– Да.
– Завулон!
– Завулон?
Я положил трубку и вылил сваренный мной кофе в раковину, выбросил в ведро
поджарившиеся тосты, накинул пиджак,
схватил плащ и портфель. Я был готов отправиться в путь. Закрывая дверь, я
понял, что так и не выключил радио, вернулся и
выключил. Прогулка до станции метро "Тернем Грин" обычно занимает пять минут, но
на этот раз я справился за три. Как
раз когда я вбегал на платформу, показался поезд – районная линия на Апминстер.
Газету я, судя по всему, купил на
Виктории, потому что, как мне помниться, я читал ее в вагоне.
– Мистер Слоан?
Это была сестра Джордж. Я обернулся и посмотрел на нее. Она была немного
старше меня, но ей тоже было не больше
сорока. Ее белая униформа сверкала под ярким солнечным светом.
– Да, это я.
– У меня не оставалось выбора… ваш отец… ваша мать… – сбивчиво
бормотала сестра Джордж.
– Мистер Слоан?
Передо мной стоял доктор Джеймс Брэйд.
– Да.
– Мне надо с вами поговорить, пройдите пожалуйста со мной.
Я последовал за доктором в коридор, а затем он нашел пустую палату и велел
мне сидеть там на кровати. Я не помню, что
сказал доктор – мы обменялись несколькими словами и затем я очутился в палате
вместе с сестрой Джордж.
Я заснул и тогда сестра Джордж подошла ко мне и надела на меня кислородную
маску. Я не помню точно, что случилось
потом, может быть она щупала мой пульс или просто держала за руку.
– Вы можете дать мне что-нибудь поесть?
– Вам нужно отдохнуть, – заметил доктор Брэйд. – Пожалуй, вам стоит
прогуляться и найти чего-нибудь самим.
Через пять минут я уже очутился у заведения быстрого питания, где я
приобрел пиццу и банку кока-колы. По пути обратно
в больницу я поглотил эту пищу. Когда я подошел к кабинету доктора Брэйда,
санитарка сообщила мне, что его неожиданно
вызвали. Я сел и принялся листать газету, дочитав те новости, на которые у меня
не хватило времени в метро. Когда я
проснулся, я стянул с лица кислородную маску и попытался заговорить. Сестра
Джордж взяла меня за руку, а может быть она
просто пыталась пощупать мой пульс. Проходящая мимо санитарка попыталась надеть
кислородную маску на меня обратно,
но сестра Джордж знаком дала ей понять, чтобы она этого не делала.
Сестра Джордж вызвала доктора, обменялась с ним несколькими словами, а
затем вывела меня из палаты в коридор. Она
отвела меня на другой этаж и оставила там сидеть. Она вернулась через десять
минут с чаем и печеньем. После этого сестра
Джордж задержалась ненадолго. Когда она ушла, я налил себе чашку чая я макнул
туда печенье. Зашла еще одна сестра и
дала мне какую-то бумажку и несколько пластиковых мешков с моими личными вещами.
Еще через некоторое время в
палате появилась третья сестра, которая принесла какие-то анкеты и брошюры с
инструкциями. Я взял их у нее и положил в
свой портфель.
Я налил еще одну чашку чая и принялся ее пить, но тут снова вошла сестра. Я
выглянул в окно и, хотя на улице было еще
светло, мне так и не удается вспомнить, что я там увидал. Вернулась первая
сестра и спросила меня, не хочу ли я
попрощаться с сестрой Джордж и доктором Брэйдом. После того, как я сказал, что
хочу, она отвела меня обратно в палату.
После этого я, судя по всему, направился в ближайший паб, хотя я не помню,
как он назывался. Я заказал пинту
"Гиннесса", выпил ее, заказал другую, а затем сел за свободный столик. Дело
происходило вечером в пятницу около семи
часов, но не смотря на это в пивнушке было мало народа. Закончив вторую пинту, я
направился в туалет. Я мочился в
писсуар и тут какой-то тип средних лет подошел ко мне и встал за спиной.
– Как нам повезло, что мы здесь! – заявил он. – У меня тут друг лежит в
больнице со сломанной ногой. Его машина сбила.
А ведь на его месте мог оказаться любой из нас!
– Я только что из больницы! – взорвался я. – Доктор сказал, что он удалил
мою старую личность и заменил ее новой на
свой выбор.
– Пошли, я куплю тебе выпить, – попытался подмазаться тип.
– Не хочу, я уже две кружки выпил.
– Да нет, хочешь. Я же вижу, как ты хочешь напиться! – сказал незнакомец,
одновременно пытаясь меня обнять.
– Отвянь от меня! – рявкнул я, оттолкнув его.
Когда я метнулся к двери, человек схватил меня за плечо. Я обернулся и
ударил его в лицо. Он зашатался и рухнул на пол.
Последнее, что мне запомнилось – это как он сидит на полу, схватившись за нос,
между пальцами у него струится кровь, а в
глазах застыло удивление.
Я проснулся в незнакомой кровати, не имея ни малейшего представления о том,
сколько сейчас времени. Рядом со мной
никого не было. Я встал и раздернул шторы. За окном виднелась стандартная
застройка. Спальня была почти пустой, если не
считать странной подборки одежды и сюрреалистических репродукций на стенах. Если
верить будильнику, то было десять
часов – вечера, решил я, судя по тому, что было темно. Я нашел мою спутницу в
гостиной, где она распивала бутылку "100
волынщиков". За спиной у нее на полках стояли книги. Пробежавшись взглядом по
корешкам, я обнаружил среди них работы
Эрнста Блоха, Георга Лукача и Теодора Адорно. Из названий становилось ясно, что
их авторы писали на языке высокой
теории, как и то, что немногие известные мне авторы все как один принадлежали к
марксистской школе. Среди прочих я
заметил Вальтера Беньямина, Бертольта Брехта и Герберта Маркузе. Я закрыл глаза
и наугад взял с полки книгу, которая
оказалась "Диалектическим материализмом" Анри Лефевра, который в тот момент для
моего непривычного глаза казался
сплошной китайской грамотой.
– Как ты думаешь, я – сексуальная? – Сайида, судя по тому, как у нее
заплетался язык, уже немало выпила. – Или ты
считаешь, что должен разведать обо мне больше, прежде чем дать ответ на этот
вопрос?
– Обожаю разведывать! – заявил я.
– И какую же разведку ты предпочитаешь? – спросила Нафишах. – Британскую?
Американскую? Израильскую?
– Конечно британскую! – патриотически ответил я.
Возможно, я выбрал не самое лучшее начало для беседы, но если учесть, что
мы с Сайдой не раз уже трахались по пьяни,
ничего плохого в нем тоже не было. Когда я улегся на диван рядом с Наташей, она
погладила мое бедро. У нее дома мне
было бы куда уютнее, чем в тайном убежище, предоставленном мне британской
разведкой. Хотя я собирался приступить к
ликвидации конспиративной квартиры, у меня впереди еще имелось целое
воскресенье, поэтому несколько часов плотских
утех мне отнюдь бы не помешали.
Допив к четырем часам утра то, что оставалось от "100 Волынщиков", мы
очутились в постели. Как только мы разделись,
я заполз на Сайиду и по-простому взял и засунул ей. Я счел, что за любовные игры
сойдут и те несколько часов, что мы
провели в гостиной. Сайида вела себя в постели примерно как кит, выброшенный на
берег: она была слишком пьяна, для того
чтобы вдохновить меня на подвиги. Я решил не сдерживать себя и спустил через
три-четыре минуты с того момента, как мы
начали. Как только я скатился с партнерши, она моментально заснула. Я лежал
рядом с Сайидой с открытыми глазами, а
когда она принялась храпеть, я решил встать. Мое движение разбудило ее, она
вскочила и схватила меня за руку.
– Мишель, – воскликнула девушка, прижимаясь ко мне, – с тобой все в
порядке?
– Я не Мишель, – прошипел я. – Я – Питер.
– Но это же глупо! – возмутилась моя спутница. – Пару недель назад, когда я
столкнулась с тобой на Гринвич-Черч-стрит,
ты утверждал, что тебя зовут Стивен. Но это что – мне пришлось напомнить, что
меня зовут Сайида, поскольку ты настаивал,
что мы не знакомы.
– А что было дальше? – спросил я.
– Я решила, что это что-то вроде испытания, – призналась Нафишах. – А затем
ты привел меня на квартиру и утверждал,
что другой у тебя нет, хотя я уже бывала в твоей норе в Брикстоне, так же как и
в твоем летнем лагере возле Уэст-Кеннетт-
Лонг-Барроу.
– А смогла бы ты снова найти это место? – поинтересовался я.
– Да без труда, – отозвалась Несс, – это совсем рядом с каменными кругами в
Эйвбери.
Несмотря на то, что мы выехали так рано Тауэрский мост уже был битком забит
машинами, поэтому путешествие в
направлении "Слона и Замка" превратилось в сущий ад. Мы попытались объехать
пробку по боковым улицам, но в
результате оказались в потоке машин, медленно ползущих из Клапэма в Уэйбридж.
Судя по всему, мы быстрее добрались бы
до места, если бы держались к северу от реки и выбрались из города через
Хаммерсмит! Затем мы остановились в
Марльборо, чтобы слегка перекусить и полюбоваться знаменитой частной школой,
получившей свое название от названия
города. Я сообщил Наташе, что закончил именно эту школу, хотя она вряд ли мне
поверила. Мы проехали через Хангерфорд,
где Майкл Райан учинил свою знаменитую резню, и без особых проблем доехали до
Эйвбери.
Оставив машину на туристической стоянке, обнесенной полусгнившей деревянной
изгородью, мы направились к деревне.
Миновав ее и очутившись у гигантского каменного круга, я почувствовал острую
связь с Изначальными Истинами религии
плодородия, которую исповедовали наши предки. Сайида и я взошли на вершину
высокого земляного кургана, который
являлся основным источником высокой интенсивности психогеографического поля,
присущей данному неолитическому
капищу. С вершины кургана мы взирали на раскинувшиеся под нами бескрайние
зеленые равнины, сливавшиеся с затянутым
облаками горизонтом. Камни сами по себе относились к двум основным типам:
высокие, похожие на колонны,
символизировали мужское начало, а плоские мегалиты с ромбовидной прорезью в
центре – женское, а сам овальный холм -
наиболее желанное из существ, беременную женщину.
Обойдя по периметру каменный круг, в середине которого расположена деревня,
мы проследовали по Уэст-Кеннет-авеню,
по сторонам которой возвышаются мегалиты, замененные столбами в тех местах, где
первобытные монументы уничтожили
христианские варвары. Тайны жизни и смерти здесь были представлены образом,
удивительно схожим с тем, каким их
представляли жившие на совсем другом континенте ацтеки. Древние британцы и
кельты не страшились смерти, они
бесстрашно смотрели ей в глаза во время ритуальных человеческих
жертвоприношений. Пока я шел между каменными
столбами, я забывал все, что я знал о Филиппе Слоане, внедренной в мое сознание
псевдоличности, авангардные фильмы
которого являлись лишенной всякой ценности чепухой, но в то же время мне
постепенно открывалось мое истинное "я". Я
был тем самым незнакомцем без имени и прошлого, который отрекся от всего
земного, дабы стать Верховным Жрецом
солнечного культа. Мне предстояло совокупиться с Матерью-Землей, из темной
утробы которой рождались все радости и
плоды земные.
– Поскольку, как известно ужас производит неестественное напряжение и
реакцию, зачастую бурную, нашей нервной
системы, – сообщил я потрясенной Наташе, – все иное, производящее на наше
сознание подобное же воздействие, должно
являться некоей страстью, сродственной ужасу, и, следовательно, служить
источником познания возвышенного.
– Доктрина эта приводит нас к заключению, которое имеет величайшую важность
для исследования нашего вопроса, -
подхватила Ванесса, – а именно к тому, что все тончайшие и деликатнейшие
вопросы, касающиеся вопроса идентичности
никогда не получат полного ответа и, следовательно, их необходимо, по
преимуществу, рассматривать, как трудности скорее
выражения, нежели мышления. Идентичность возникает как отношение между
представлениями, из которых она состоит, и
граница между личностью и составляющими ее представлениями с трудом поддается
определению.
– Какая херня! – рявкнул я в ответ.
– Все споры, связанные с идентичностью взаимосвязанных объектов являются
чисто вербальными. – (Судя по всему,
Ванесса решила любой ценой доказать свою точку зрения.) – За исключением того
объективного обстоятельства, что
взаимосвязь составляющих частей, как я уже упоминала, создает фикцию или
воображаемый принцип единства.
– Изыди в твой адский скит! – возгласил я, одновременно начертав в воздухе
рукой знак пятиконечной звезды, восходящей
на востоке.
Воздух вокруг Холт начал мерцать и вскоре ведьма исчезла, а на ее месте в
полном соответствии с моей волей
материализовалась иная элементаль, в большей наделенная учтивостью, чем ее
предшественница. Именно в этот момент
мостовая, по который мы шагали, закончилась, и ее сменила проселочная дорога.
Наш разговор прекратился, потому что
Нафишах отстала от меня на несколько шагов. Моя готовность соблюдать обычаи ее
народа, в той их части, что касается
отношений между полами, явно вызвали у девушки большую радость. Начиная с этого
момента мы шли по проселку, пока не
достигли Уэст-Кеннета. Мы миновали несколько деревенских коттеджей, затем
пересекли дорогу и по тропинке спустились к
журчащему ручью. При виде воды я ощутил всю силу своей связи с Природой, а
чистый деревенский воздух, которым веяло
с полей, мимо которых мы проходили, еще более усилил это чувство. Мы перелезли
через калитку, затем резко повернули
налево и вышли на тропинку, которая шла прямиком к Лонг-Барроу.
– О, истошно вопиющие возлюбленные тупорылые братья по Человечеству, -
завывала Сайида, пока я вел ее по склону
холма. – Закроем же наши широко раззявленные пасти, прекратим вопить и
подчинимся Воле Бога!
– Ты хотела сказать "богов", – поправил я.
Вместо того, чтобы отвести Нафишах прямиком в погребальные камеры, я взял
ее за руку и взошел с ней на вершину
кургана. Мы прошлись по ней и когда мы остановились у самого края, Сайида
обернулась и поцеловала меня. Мы обнялись и
я крепко прижал Бет к своей груди. Ветер посвистывал у нас в ушах, а мы стояли
одни посреди безлюдья. Я разомкнул свои
объятья и стал спускаться по склону вниз, а Несс шла за мною следом.
– Я готова на все, – заявила она.
– Тогда пойдем искать мертвецов.
Мои слова гулко прозвучали посреди мертвого времени и пространства, которые
умерли вчера и вновь умрут завтра, так
что время застынет в одной точке и полночь так никогда и не настанет.
Мы спустились в утробу земли. Сайида сбросила свои одежды, а затем
дразняще-медленно раздела меня. Наконец мы оба
стояли совсем голыми посреди гробницы, а мой восставший член кончиком своим
указывал в направлении вечности. Эти
восемь дюймов набрякшей плоти являлись триумфом человеческого воображения,
особым сочетанием возбуждения и
постижения, единицей и нулями, из которых соткан мир без начала и конца. Нафишах
бросилась на меня и когда ее когти
впились в мою плоть, я опрокинул ее на землю. Ева лежала, распростертая на
спине, но я быстро перевернул дерзкую на
живот и навалился на нее сверху. Мы уже и так были покрыты грязью с ног до
головы, но я с немалым наслаждением
размазывал все новые и новые пригоршни ее по груди Пенессы, плотно стискивая их
в своих руках.
– Выеби меня! ВЫЕБИ МЕНЯ! – вопила Каролайн.
– Те, кто допускают, что тьма может быть источником возвышенного, – изрекал
я, размазывая грязь по сочащемуся влагой
клитору Трэйси, – наблюдая расширение зрачка, могут заключить, что расслабление
способно вести к возвышенному в не
меньшей степени, чем сокращение. Однако, хотя мускульное кольцо, составляющее
радужную оболочку, и может быть в