Грузовики пустились в дорогу. Через десять минут над нами в затянутом тучами небе пролетели в противоположном направлении огромные мрачные бомбардировщики, доверху нагруженные Взрывчаткой из обедненного урана. Едва мы выехали на шоссе, как послышались глухие удары: бум, бум, бум. Бомбили в хорошем ритме. Я снова подумал о перепуганном семействе. Благодаря рекламному ролику, Давид, Франсуа, Эмили и Элоди наверняка скоро прославятся. Жаль только, что сами они никогда уже этому не порадуются. Действие амфетаминов заканчивалось, и я совсем упал духом.
33
Моктар, любовь моя.
Жизнь в разлуке с тобой похожа на больную собаку, привязанную к дереву на обочине дороги. Я скучаю, мне так тебя не хватает. Я делаю вид, что живу, но без тебя в глубине души чувствую себя мертвой. Дни проходят у меня перед глазами, но я едва обращаю на них внимание. Они бесшумно падают один за другим, как снежные хлопья.
С твоей сестрой нет никакого сладу, да я уже и не пытаюсь ее приструнить. Я получила анонимное письмо: "Сюзи колется". Я спросила ее, а она ответила: "Ну и что, кто теперь не колется, весь город сидит на игле, дура ты старая", - а потом вытащила шприц и закричала: "Если хочешь, у меня еще кое-что осталось". Эта девочка меня пугает.
Каждый день я смотрю телевизор. На днях показывали, как вы садитесь в грузовики. Мы видели в прямом эфире, как вы задержали террористов, окопавшихся в помойных ямах, В телепрограмме написано, что целиком вашу операцию будут показывать на следующей неделе. Пока что передают только отрывки, вы там обыскиваете развалины и спасаете людей, Все в городе только об этом и говорят. Дао Мин хочет устроить у себя в ресторане специальный праздник, посвященный "Осеннему дождю". Через неделю начинаются гастроли Каролины. Надеюсь, с ней все пройдет гладко. Кстати, Джима-Джима давно никто не видел. Говорят, он целыми днями глушит водку. А еще говорят, он совсем замучил Моиза Бен Аарона и Хуана Рауля. И что на гонорары, которые выплатил ему японец из "Сони Мьюзик", он едва может купить себе сто граммов масла. Говорят, он только и думает о том, когда же оборвется карьера Лемонсид.
А так у меня все хорошо. Только вот суставы ломит по осенней погоде. Мне так хочется прижаться к тебе. Ты пышешь жаром, как газовый обогреватель, мне так не хватает твоего тепла. Возвращайся скорее.
На рассвете приехало шестнадцать грузовиков, нагруженных тоннами оборудования: декорациями, прожекторами, кабелями, громкоговорителями, скамьями для зрителей, музыкальными инструментами, стробоскопами, гигантскими экранами, блоками питания. Груз сопровождала сотня телевизионщиков, которые кричали друг другу, что надо делать, и сновали туда-сюда у нас под носом, как будто мы пустое место. За ними прибыли пресс-ассистентки, целая толпа напряженных девиц с одинаковыми вымученными улыбками. Рекламодатели пристально следили за происходящим. Господин Стор, господин Боун и господин Спиннинг напоминали старых воронов, краем глаза караулящих падаль. Работники телеканала были на взводе: уже три дня, с тех самых пор, как закончилась операция, никому из них не удавалось перевести дух. А тем же вечером должна была приехать Каролина Лемонсид.
Наксоса мы не видели уже сорок восемь часов. Поговаривали, что он уже два дня как заперся в ванной, пытаясь привести себя в приличный вид: избавиться от запаха, выдававшего в нем сына крестьян-киприотов и стать похожим на американского актера, готового сыграть романтическую сцену с юной кинозвездой. Мы смеялись от души, представляя себе Наксоса застенчивым подростком, который готовится к первому свиданию, но в глубине души слегка ревновали. Каждый из нас дорого бы дал за возможность поближе пообщаться с юной певицей.
Дирк приколол кнопками у себя над кроватью обложку ноябрьского номера журнала "Нантукет", где Каролина позировала на фоне тропического пляжа в невероятном купальнике из искусственной кожи. В самом журнале было интервью с ней:
"Нантукет": Как вы себя чувствуете за несколько дней до начала гастролей?
Лемонсид: Я очень счастлива и очень волнуюсь. И горжусь тем, что могу внести свой маленький вклад в нашу общую борьбу. "Нантукет": Вы будете совсем близко от линии фронта. Вас это не пугает?
Лемонсид: Конечно, немного пугает. С другой стороны, я знаю, что будет обеспечена серьезная охрана. Кроме того, я получила столько теплых писем, что буду чувствовать себя на войне, как среди самых близких людей.
"Нантукет": Рекламный эффект этих гастролей трудно переоценить. Что вы скажете о тех, кто утверждает, что вы используете борьбу с терроризмом как способ поднять собственную популярность?
Лемонсид: Честно говоря, я их не понимаю. Терроризм - такая страшная вещь, что мы все должны объединить свои усилия, вместо того чтобы ссориться. Я люблю своих зрителей, и они отвечают мне взаимностью. Вот и все, что я могу вам ответить.
"Нантукет" Спасибо, мадмуазель Лемонсид".
Ближе к концу дня к парковке "Холлидей Инн" подъехал микроавтобус с затемненными стеклами. Его уже поджидала съемочная группа, кругом горели прожектора. Несколько специально аккредитованных фотографов затрещали вспышками. Парней из "Осеннего дождя" попросили тихо посидеть за заграждениями и не мешать журналистам работать. Микроавтобус остановился, кто-то свистнул, кто-то зааплодировал, потом все стихло, был слышен только шум работающего где-то мотора. Наступила долгая пауза, потом, повинуясь струе сжатого воздуха, двери автобуса с шипением отворились, и из него вышла Каролина.
34
Я проснулся от боли в правом колене и оттого, что совсем продрог, столько времени пролежав на голом полу. Хотя все тело у меня одеревенело, я чувствовал, что способность двигаться, которая вернулась ко мне ночью, никуда не исчезла. Я мог шевелить руками и ногами. Это были едва заметные, болезненные трепыхания, как у рыбы, брошенной на дно лодки. Но те несколько секунд, которые я провел на ногах, потребовали от меня слишком больших усилий, так что на какое-то время мой двигательный потенциал был исчерпан.
Голова у меня была повернута так, что я видел только пыль у себя под кроватью, плинтус из ПВХ вдоль стены и розетку, в которую был включен ночник, светивший красноватым светом. Но когда дверь открылась, мне не стоило труда догадаться, что это вошла Никотинка. Она охнула, бросилась ко мне и перевернула меня на спину, так что глаза наши встретились.
- Значит, ты таки зашевелился? Полежал, и хватит? Ты теперь сам с усами? А может, ты еще и заговорил? - сказала она.
Вместо ответа ночные слова сами слетели у меня с языка, я даже не понял, как это произошло. "Сволочь!" - прошипел я, сам того не желая. Голос мой звучал, как в фильме ужасов, хриплый и замогильный. Никотинка резко выпрямилась, как будто я дал ей пощечину. С пола мне казалось, что она ростом метров пять, и ей ничего не стоит раздавить мне голову каблуком.
- Погоди-ка, - сказала Никотинка и вышла.
Я услышал, как она удаляется, громко стуча ногами по полу. Через пару минут у меня за дверью послышались голоса главврача, студентки и Никотинки, которые перешептывались между собой.
- Он мог упасть из-за спазма во всем теле, наподобие эпилептического припадка, - сказал главврач.
- Возможно, но маловероятно. Нужно было какое-то внешнее воздействие, - отозвалась студентка.
Тут вмешалась Никотинка.
- Говорю вам, он снова управляет своим телом. Он попытался встать, только мышцы у него стали дряблые, как кисель, вот он и разбил себе нос. Они вошли ко мне в палату. Я лежал на спине голый, как меня оставила Никотинка, и наблюдал, как главврач и студентка изо всех сил изображают спокойствие и профессионализм, хотя невооруженным глазом было видно, что они оба в панике. И только Никотинка пристально смотрела на меня взглядом полицейского, который почувствовал подвох. Подойдя поближе, врач ощупал мне затылок и спину.
- Прекрасно, он ничего себе не сломал. Надо положить его обратно в кровать.
Они втроем взялись за дело. Когда я снова оказался на своей койке, а Никотинка подключила все трубочки и поставила мне капельницу, главврач заявил с удрученным видом;
- Вы обе оставайтесь здесь. А я пойду позвоню в министерство. Наверняка они примчатся сюда меньше чем через час.
- Ну и что? - спросила студентка.
- А то, что если обследование покажет, что наш милый пациент действительно пошел на поправку, что он может говорить, или, чего доброго, двигаться, здесь начнут шляться самые отвратительные чинуши, газетные писаки и министры, какие только водятся в этой чертовой стране.
Никотинка шмыгнула носом с таким видом, как будто ее этим не удивить, она и сама прекрасно представляет себе последствия.
- Теперь нам скучать не придется, - сказал главный врач, словно вторя ее мыслям.
35
После унылых дней, проведенных в "Холлидей Инн", после государственных шлюх с помятыми лицами и телами явление Каролины показалось нам своего рода мистическим откровением о женской природе, о любви, чувственности и желании.
Каролина Лемонсид была небольшого роста. Мы все это заметили, едва она спустилась по трем ступенькам микроавтобуса. Не больше метра шестидесяти сантиметров. Тоненькая, как восточная безделушка. Но в ней чувствовалось нечто такое, чего никто из нас никогда раньше не встречал. Дирк в момент удивительной ясности сознания выразил это одной фразой: "Словно проблеск дня посреди темной ночи".
Каролина держалась непринужденно, как настоящая профессионалка. На лице у нее играла легкая улыбка, как у человека, который рад вернуться домой после долгого рабочего дня. Одета она была в маленькое черное платье простого покроя, в левой руке держала скромных размеров матерчатую сумочку. На ней были солнечные очки, слишком большие и совершенно не нужные в такое время дня. Свободной рукой она несколько раз помахала нам, парни мгновенно отозвались, зааплодировали и неизвестно зачем закричали: "Каролина, Каролина!" Со всех сторон затрещали вспышки фотоаппаратов, от возбуждения фотографов едва не хватил инфаркт. Наставив на Каролину свои камеры, операторы пятились, рискуя сломать себе шею. Кто-то протянул микрофон, и, будто вся сцена была уже сто раз отрепетирована, девушка взяла его в руки и своим знаменитым хрустальным голоском сказала, что очень рада нас видеть и благодарит за теплый прием, что она устала с дороги и хотела бы теперь немного отдохнуть, и, наконец, что она всех нас любит.
Через полчаса весь "Осенний дождь" собрался в ресторане гостиницы. Нам выдали по куску жареного мяса с пюре, ягодный десерт и что-то вроде шипучего сидра, от которого во рту оставался привкус хлорной кислоты, довершавший впечатление праздничного ужина. Все пребывали в отличном настроении. Мы угощали друг друга амфетаминами, экстази, бензедрином, травкой и молочным шоколадом, а в воздухе, как накануне Рождества, витало предвкушение чуда.
Каролину поселили в президентском номере на третьем этаже "Холидей Инн". Двоих парней из отряда назначили дежурить у ее двери, и те отправились наверх, сопровождаемые аплодисментами и скабрезными шуточками. Моктар вытащил меня на улицу и утянул за рукав в дальний угол парковки, чтобы "можно было спокойно поговорить". Пошел снег. В оранжевых отблесках старого фонаря было видно, как огромные хлопья медленно опускаются на бронетранспортеры и грузовики с оборудованием. Землю окутало тонкое, пушистое белое покрывало.
- Сегодня вечером ты должен попробовать, - сказал словенец.
Я знал, что он имеет в виду, только у меня не было ни малейшего желания что бы то ни было предпринимать. Я много бы отдал за то, чтобы так и просидеть целый вечер за кружкой прокисшего сидра, но понимал, что мне не отвертеться от этой грязной работенки. Убивать Каролину все равно придется.
- Ну и как же я это сделаю? - спросил я.
- Просто и без затей. Попросишь впустить тебя и дать автограф для младшей сестры, а как только окажешься в номере - сразу за дело. Главное - не тяни.
При этих словах в глазах у него появился тот же ледяной отблеск, который я заметил во время нашей встречи с перепуганным семейством. Он протянул мне свой охотничий нож. - Я буду ждать тебя под окном, в машине. Один парень дал мне ключи. Мне дорого пришлось за них заплатить. Выпрыгнешь из окна, там метров пять, может, покалечишься, но не разобьешься. В любом случае, выбора у тебя нет.
Он был прав. Я взял нож, попытался накрутить себя, как в тот день, когда расправился с Робером по прозвищу Зеленый Горошек, и зашагал ко входу в гостиницу.
У дверей лифта стояли те двое, которым поручили охранять Каролину. Раньше мы с ними ни разу не разговаривали, но в лицо друг друга знали.
- Я хотел попросить автограф для своей сестренки, можно мне пройти? - спросил я.
Охранники переглянулись с таким видом, как будто им обоим глубоко наплевать. Один из них бросил:
- Валяй. Все равно мы тут так, для красоты.
Я не понял, что он имеет в виду, пока не оказался на третьем этаже. У входа в президентский номер стоял светловолосый великан с квадратным лицом, как будто собранным из конструктора "Лего". Он бросил на меня взгляд недоверчивого гиппопотама. Я повторил свою байку про автограф, великан издал глухое рычание, пробормотал что-то нечленораздельное в висевший на воротнике микрофончик, подождал ответа и, - в конце концов, кивнул.
- Ладно, проходите.
Потом он вытащил из кармана ручной металлоискатель и провел им вдоль моего тела. Дойдя до ножа, машинка оглушительно запищала. Я протянул оружие охраннику. - Я же военный, этот нож всегда при мне. Не обращайте внимания.
Но блондин покачал головой, отобрал у меня нож и только потом открыл дверь.
Я оказался в прихожей. Пахло чистотой, свежестью, лавандовым дезодорантом. Таких запахов я не вдыхал уже много лет. Я почувствовал себя ужасно грязным. А без ножа еще и полным идиотом. Что мне теперь делать? Проломить ей череп, задушить? Такой поворот был мне совсем не по душе. Тут появилась девушка, тоже высокая, светловолосая, с лицом, как будто собранным из конструктора "Лего". Наверняка сестра того блондина. Она сказала, чтобы я подождал пять минут, протянула мне чашку обжигающего кофе, которого мне совсем не хотелось, и оставила одного. Эти несколько минут показались мне бесконечными, я чувствовал, что моя решимость улетучивается, превращаясь в крошечную точку на горизонте. Только я пригубил кофе, как снова показалась сестра блондина и объявила, что Каролина Лемонсид меня ждет.
Меня ввели в слабо освещенную гостиную. Прошло секунд десять, пока глаза привыкли к темноте. Комната была довольно большая, обставленная в строгом стиле, какой был в моде у деловых людей до войны. Несколько кресел, низкий столик, небольшой шкаф. Единственным источником света служила стоявшая в дальнем углу настольная лампа. Рядом с ней, скрючившись в странной позе, сидела Каролина Лемонсид и прижимала к уху телефонную трубку. До меня доносились ее слова.
"Хватит, это я уже слышала", - говорила она, и ее голосок звучал сдавленно. Ей что-то ответили, и она повторила еще более сдавленным голосом: "Перестань, прошу тебя. Ничего такого никогда не было".
Последовало долгое молчание, видимо, все это время говорил собеседник Каролины. Я слышал только, как она шмыгает носом. Потом тихо повторила:
- Перестань.
Несколько мгновений она как будто ждала чего-то, потом положила телефон на пол и грустно посмотрела на него, словно на мертвого котенка. Казалось, только теперь она заметила мое присутствие.
- Вы пришли за автографом для сестренки? Так ведь? - Каролина говорила, как будто была слегка навеселе. Она продолжила:
- Сестренка - это чудесно. А вот у меня никого нет. Вы себе не представляете, каково это, когда у тебя никого нет. Это все равно, что не жить. Раньше у меня были близкие, но на родителей и друзей никогда нельзя положиться. Если им не напоминать без конца, что они для тебя значат, они уходят, и все.
При этих словах она взмахнула рукой, как будто бросила что-то через плечо. Потом Каролина взяла лежавшую на столе фотографию и встала.
- Как зовут вашу сестру?
- Луиза, - сказал я первое, что пришло в голову.
Она нацарапала что-то поверх фотографии, пересекла гостиную и протянула мне снимок. Я услышал, как под окном остановилась машина. Моктар уже ждал меня.
- Вы один пришли меня проведать. Остальные мне аплодируют, говорят, что обожают меня, покупают мои диски, но на самом деле хотят только одного - чтобы я им отсосала. Была бы любовь, я бы и сама была не против отсосать. Это же так естественно, отсасывать тому, кто тебя любит. Но на самом-то деле они меня не любят. Понимаете, о чем я?
Я ответил, что да, хотя совсем ничего не понял.
- Конечно, понимаете. У вас ведь есть сестра. Вы знаете, что такое любовь. Хотите, я вам отсосу?
Я пробормотал:
- Гм… Нет, спасибо, это очень любезно с вашей…
- А вы славный. Я была бы рада как-нибудь еще с вами повидаться.
Когда я вернулся, Моктар все еще дожидался под окном. При виде меня он помрачнел. В руке у меня была подписанная фотография Каролины Лемонсид, а на лице играла глупая улыбка, которую я никак не мог сдержать. В какой-то момент мне показалось, что сейчас словенец съездит мне кулаком по физиономии, но он только спросил:
- Ну и что случилось?
Я рассказал все, как было: про телохранителей, про Каролинин телефонный разговор, про фотографию… - Я так понимаю, ты просто не хочешь ничего делать, - сказал он, поглядывая на машину. Этот старенький "Фиат-пунто" дорого ему обошелся. Моктар продолжил:
- Слушай, когда в таких делах кто-то нарочно тянет резину, это еще хуже, чем засор из волос в ванне. Получается застой, ни туда, ни сюда, дело буксует на месте, только грязь копится.
Я слушал его вполуха, вспоминая грустное лицо певицы.
- Ты понял, что я сказал?
- Да.
- Так ты точно не передумал?
- Нет, - ответил я.