Ночь еще не вошла в полную силу, из-за леса всходила убывающая луна. А тогда было полнолуние - значит, день прошел. А я валялся в углу в полной отключке и беспамятстве. Вот, значит, каков режим мертвецов. А интересно, как тогда Дамир и Маша шарились под солнцем?
- Я заставил! - раздался за спиной голос Хозяина. Я не обернулся.
- Чтобы тебя перехватили, а то бы ты на озере Чернобогу в лапки попался. А я еще не решил, надо ли это? Короче, свои дела, - тяжелая рука легла мне на плечо.
- Давай, Шут, иди работай!
И я пошел. Прямо к лесу, он звал и манил меня. Четко слышу зов черной подлунной гвардии. Зрение работает идеально - различим каждый кустик и травиночка. Но людьми там и не пахло, а так хочется кушать.
- Шут, Шут, - шептал лес, и я углублялся в него, старательно высматривая чего-нибудь живого, наполненного кровью. Жадно облизался на спящих птиц - но на дерево мне не залезть. Кролики разбегались загодя, едва почуяв хищника.
А источник зова становился все ближе и ближе с каждым шагом. Он был горяч и настойчив, пульсировал где-то уже совсем под носом.
Еще шаг, еще:
- Саша! - схватил я в охапку девушку, притаившуюся за деревом.
- Это ты меня звала!
- Ну, а кто? - прошептала она, целуя меня сухими, жесткими губами.
- Ты скучала, а?
Она помотала головой.
- Нет, признайся, ты скучала! - я, играючи, укусил ее в шею. Пусто. Холодная. Мертвая. Бесценная. Я хочу ее.
- Нет, - она принялась уворачиваться.
- Врёшь!
- Да! - и лукаво сверкая темными глазами, отступила на шаг. Я - за ней. Она - убегать. Я быстро поймал ее, и мы, хохоча гулко и страшно, покатились по траве. Мы кусались и ласкали друг-друга, рыча, как пара волков. Два мертвых чудовища веселились в ночи, и луна, глумясь, всходила выше и выше, и мы поднимались по ступеням восторга. Как с ней тепло, и не больно!
Наконец она подмяла меня, повалила на спину и уселась сверху:
- А поесть ты не принес?
- Э-э… нет!
В самом деле, а ведь обещал!
- Так я и знала, - она разочарованно слезла с меня и села в траву, обняв колени.
- Саша…
Она молчала, грустно.
- Ну… хочешь, сейчас пойду, поймаю кого-нибудь? - я неуверенно тронул ее плечо.
- Да кого ты поймаешь, ты же еще ничего не умеешь!
- Зато у меня сил, не поверишь! - я ощутил, что вырву с корнем дуб, или сжав кому-нибудь череп, раздавлю, и сладкие мозги потекут меж пальцев, и не жалко!
- Почему, не верю? Верю! Сама такая. Это сила нечистая, злом подарена.
- Дети Смерти, - кивнул я, уже почти привыкнув.
- Ну, пойдем! - поднялась она, подавая мне руку.
- Пойдем, - согласно кивнул я. - А куда?
- Как это, куда? Ты что, дурак? - округлила она глаза. - На охоту конечно! Учить тебя буду.
Мы шли с ней под светом луны. Весь мир был как снятое молоко. Цвет невыразителен, воздух тонок. Ни запахов, ни ощущений. А и не нужны они мне, только бы еда!!
Деревня спала. Настоящая, живых людей. Они не ждали, отвыкшие.
А мы просто потеряли всякую осторожность от голода, и не таясь шли прямо по улице. Собаки испуганно скулили и прятались, кое-где отчаянно, горько выли, но хозяева зло велели им заткнуться. Никого и нигде не было видно, все люди по домам - нам туда ходу нет. Потоптавшись у забора, позаглядывали во двор, где собаки или не было, или ей просто плевать, мы никого не заметили, и в отчаянии я хотел было перелезть и вломиться в дом, но Саша удержала меня:
- Куда, дурак, нельзя в избу!
- А че? - не понял я.
- А то! Там кошка, и домовой, и… да мало ли что!
- Сашка, есть очень хочется! - заныл я.
- А мне-то! - тоскливо вздохнула подруга, и я понял, что сморозил глупость. Меня-то Хозяин худо-бедно накормил, а вот она… Кто знает, когда в последний раз стылые губы ее смачивала живая кровь? Не зная, что делать дальше, я топтался у забора, когда вдруг скрипнула дверь избы… мы замерли - на пороге показалось что-то белое. Зевая, девушка прошуршала галошами по сырой траве. Мы враз метнулись через забор, настигли ее, облепили с двух сторон. Она не успела и вскрикнуть, забилась в умелых объятьях Сани. Раз - и готово. Я отволок ее, тяжелую, к огороду, весь дрожа от вожделения. За кустами смородины началась веселая пирушка. Это оказалась не девушка, а женщина лет сорока. Ее удивленное и даже изумленое лицо, широко распахнутые глаза - но это еда, просто еда! Мы грызли ее, как дикие звери. Наконец пил кровь, пил, и не мог остановиться. А она все не кончалась. Как хорошо, что во взрослом человеке ее так много!
Под утро, когда светило полтускнело, и трава начала тяжелеть росой, я ощутил какую-то тяжесть. Руки не поднять, в груди будто камень. Даже не тяжесть, а тяжкость. "Что со мной?" - вяло подумал я, влачась куда-то, напролом через бурьян заброшенного огорода. И чем дальше я продвигался, тем сильнее меня тащило, и тем больше разгоралась дурацкая боль. В дом я почти вполз, и упал, растянувшись у ног Хозяина.
- Что, собака Шут, где был? Чего принес? - он присел на корточки передо мной: - Подними голову! - голос его заледенел. Я понял - снова не будет ничего хорошего. Поднял разгорающуюся голову. Он взял меня железными пальцами за лицо, приблизился резким движением, обнюхал, как пёс.
- Мразь!! - глухой удар, я отлетел, стукнув об пол черепом.
- Ты ведь жрал сегодня, и очень-очень нехило, кровью от тебя за три версты тащит! Что, один целого человека приговорил?! Женщиной от тебя воняет, а ты знаешь, мерзавец, что это страшный грех? Ты, скотина поганая, один сожрал целую бабу, а про братьев своих мертвых и не вспомнил! - он помолчал, прошелся со скрипом по гнилым половицам. Я молчал. Меня жгло изнутри, как будто я не крови, а раскаленного железа наглотался.
- Блюй, тварь!! - заорал Хозяин вдруг, пиная меня в зубы. Нутро тут же вывернуло наизнанку, разлился прекрасный и манящий запах крови… Глядя на лужу, я чувствовал возвращение голода, и готов был скулеть от него. Боковым зрением заметил девченочье лицо, выглянувшее из черного угла. Она жадно облизнулась, но Хозяин шикнул на нее, и она исчезла. Я потянулся к луже, но он меня грубо отпихнул, сам встал на колени, согнулся, и как обезьяна принялся набирать жижу в ладони и пить ее, жадно. Глаза его разгорелись жутким желто-зеленым огнем. Я трясся от зависти, но молчал - страшно. Он выпил половину лужи, запрокинув голову, тщательно облизал ладони и губы. Поманил пальцем из угла:
- Пойди, поешь!
Оттуда проворно выскочила девченка-салажка лет 13, темненькая, сухонькая, полуребенок-полунечисть. Она растянулась на полу, и будто не веря, потрогала липкую, остывающую лужу, передернулась, приоткрыв рот, попробовала капельку с пальчика. Посмотрела на Хозяина с сомнением.
- Можно-можно, ешь! - усмехнувшись, кивнул тот. Я переводил взгляд с него на нее, и обратно, не веря - как же так? Это моя КРОВЬ, моя пища!
- А мне что, загнуться? - не выдержав, крикнул я, видя, как быстро кончается кровь на полу.
- Заткнись, - спокойно и не глядя на меня, ответил мучитель. И я заткнулся. Все, сегодня мне ничего не светит.
Я отполз в угол, испытывая тремор, сел там обняв колени и раскачиваясь. Что я здесь делаю?!
- Хозяин, там Студент пришел, просится, вроде, сказать хочет чего-то, - нерешительно поскребся Дамир.
- Да? Ну, пусть заходит!
Неестественно подворачивая ноги, в дом заполз этот мерзкий дохляк, Яшка-студент.
- Ну, чего тебе? - уставился на него Хозяин.
- Э-хмм, а-а-э-э… завел трупак мычать перерезанным горлом. Меня разобрало, и я заржал - уже насрать на все! Все равно не накормят!
- Ах, да! Я и забыл, - ответил ему Хозяин, на меня же - по нулям. Да и пошел он. Я показал "fuck" нажравшемуся содержимого моего нутра кошмарику, она испуганно скрылась в темноте.
- Ну, пошли! - кивнул Хозяин. - И ты тоже! - криво глянул на меня.
- Пошли, - пожал я плечами. А че еще делать?
Мы дошли уже почти до озера, когда до меня допетрило - а солнце где?! Ведь по-идее день должен быть в самом разгаре. Но нет, луна и звезды на чистом, черном небе.
- Вот, блядь, ни хрена не понимаю! - сказал я, но на меня никто не обратил никакого внимания: ни Яшка-трупак, ни Дамир, ни Хозяин этот хренов.
- Ну, и пошли вы в жопу, - равнодушно парировал я. Вот уроды! Хотя, че-то я забылся - сам такой. Гниющее неестественное зло. Как-то упускаю это обстоятельство.
Приволоклись к озеру, я намеренно отстал - не хотел их видеть. Задрали, блин.
Они уж все собрались, выстроившись плотными кучками вдоль берега. Там явно что-то происходило, но из-за спин я не мог разглядеть - что? Подошел, попрыгал - нет, не вижу! Там кто-то скулел, Яшка вопил чего-то, совершенно не понять. Плюнул да пошел шататься в зарослях - не больно-то и интересно! Вообще, нафига мне их дела? Не хочу, не интересно. Вот бы если пожрать… Да и то, чего уж теперь! При жизни и не такое терпел, так че же, мертвому и подавно по хрену!
Шел-шел, вышел к какой-то протоке, ну вобщем, здесь озеро и через какое-то расстояние - еще одно, и длинная полоса воды соединяет их. Подошел к этой протоке, наклонился посмотреть. То, что я увидел, мне не очень понравилось: остановившиеся, потемневшие глаза, щеки запали, наркотические глубокие тени залегли на веках. Стянул рубаху осмотреть тело, встал на колени у воды, склонился пониже. Я думал, худее уже некуда, но похоже, и вовсе оборачиваюсь мумией. На плече что-то темнело, смутно знакомое. Машинально потрогал это, всмотрелся - бог ты мой, да ведь это тату! Мой Летучий Мышь - шут в колпачке и со злыми зубками, очень сложной работы! Я так гордился им при жизни. Он нравился девченкам. Я был… панком!!
ААА!!!
Теперь я вспоминил ВСЁ. Как было больно, когда возгоревшись однажды мечтой наколоть вампира-шута, так, чтобы он сидел свесив лапки на ключице, я долго собирал деньги, пропивая очень скромно, скопидомничая и считая каждую копеечку. Лабал в переходах, а Король аскала… Была рядом, поддерживала. Любила… Я смотрел в мутную воду, и видел за ее гладью свою жизнь. Я, весь дрожа от волнения шел в тату-салон, зажимая бумажки в кармане джинсов. Дождался своей очереди, унимая не в меру сладкое предвкушение скорого исполнения своей мечты. Мастер-девушка одобрила мой рисунок, посмеявшись по-доброму мятой бумажке с эскизом. Его я сам рисовал, получилось только с пятого раза. Долго терпел кропотливую иголочку и неприятные резиновые прикосновения. Потом шел по улице, не веря своему счастью. Как во сне прикасался к плечу - ощущать снова и снова, что он здесь, мой злой шут. Помчался к Королю, делиться радостью, и сама Судьба поддерживала меня в тот счастливый день - она одна была дома. Открыла мне в рваных джинсах и короткой майке… мы долго терзали друг-друга на постели, и она причиняла мне без конца сладкую муку - целовала и легонько царапала.
Она любила меня. Как ни странно, теперь я это понял, когда уже поздно. И не только потому что я мертвый. А потому, что мне это не надо.
Уже нет.
И здесь я лишний. Что живым был никто, а сейчас еще больше "никто".
И мне пора отсюда убираться. Да, это точно.
Уйти прямо сейчас, немедленно. И не вопрос - куда, ведь это все равно.
Добрался до околицы, и оставался один шаг - всего один - до "свободы", но… мне что-то не давало его сделать. Тянуло насильственно назад. И этой силе нельзя не подчиняться. Значит, надо вернуться.
Хорошо, я пойду обратно. Упаду на колени, если он это любит. Буду упрашивать сколько угодно и как угодно. И он меня отпустит, потому-что я - один из тысячи для него. На что я ему? Все равно прогонит, лучше уж я уйду сам. Извлекло меня это все.
- Хозяин…
Тишина. Половицы скрипят под отяжелевшей ногой. Пыль свисает с потолка, лунный свет сочится, как голубая кровь. О, кровь! Сладкая мечта, занимающая то, что еще способно хоть к чему-то тянуться. Какие-то следы, остатки души, только и думают что о ней, о КРОВИ!!
- Хозяин, где ты? - вопрошаю вновь и вновь, шаря по углам. И ведь знаю - его здесь нет. Но чую, скоро вернется. Чтож, буду ждать. Сел в угол, затаился - что скажу ему? Да как есть - отдай мне меня, не хочу с тобой! И девок своих дохлых, и даже крови не давай, только отпусти. Дай исчезнуть и кончиться совсем одному. Не могу я здесь. Не могу.
- А-а, собака Шут! - Хозяин вошел тихо, как всегда незаметно и неожиданно.
- Здравствуй, Хозяин! - прохрипел я. Он зло усмехнулся (а разве этот мог бы по-другому?)
- Чего тебе? По делу, аль так, ни с чем? Только быстро, не до тебя мне!
- Хозяин, я пришел к тебе просить! - снова прохрипел я, тяжко поднимаясь. Ох, и неуклюж стал, тело слушается худо. Ну, и харкать, значит, недолго осталось.
- Хе, проси! Интересно даже, о чем меня ты просить можешь!
- Уйти я хочу!
А что он мне сделает? А хоть бы, да мне же легче!
- М-да, вот так я и знал, что не для тебя это все, гордый больно, как ни верти! Унижай - не унижай тебя… - и сел, руки скрестил, задумался. Я ждал. Время шло, он молчал, будто уснув. Да чтож это, может, он забыл про меня?
- Хозяин, слышь? Что скажешь мне?
- А? - поднял он голову.
Глаза совершенно остановились. Какие-то слишком уж мертвые. Не к добру.
- А иди. Мне-то что, - и пожал плечами с нечеловеческим равнодушием. Лёд, чистый адский лёд.
Всё, ухожу.
- Да не пожалей, смотри, - донеслось мне вслед.
- Не сомневайся, без тебя загнусь скорее, нехрена меня держать! И очень рад буду! - крикнул я, торопясь исчезнуть.
И последнее, что мне нужно сделать для начала конца, а вернее для его завершения.
Увидеть Сашку. Взять ее с собой, она же сухая совсем, ну что ей осталось. Мы пропадем вместе. Первый же дождь размоет плоть, солнце спалит и облезет кожа, вороны выклюют глаза. И степные волки растащат на мясо. Надо только уйти отсюда, вырваться из дурных объятий деревни, консервирующих и не дающих умереть окончательно.
Я нашел подругу в прибрежных зарослях, как всегда. Она потрошила дохлую птицу. Увидела меня, дернулась. Но поняв, что опасности нет, улыбнулась черным от гнилой крови ртом.
- Вот до чего я дошла! Дохлятину жру. Хотя - да ладно! Давно уж.
Я сел рядом. Запах крови ворвался внутрь, и потребовал своего: схватил ее, облизал остатки с лица, прокусил губы - но они были сухи, как камыш, крови в них почти не оказалось. Облизал ее пальцы, отобрал недогрызенную тушку, выжал все до капельки и еще чуть-чуть. Немного успокоившись, глянул на Сашу. Она, застыв, молчала. Мертвец мертвецом!
- Пойдешь со мной?
- Куда? - бесцветно, бессмысленно.
- Я ухожу. Хозяин отпустил. Так пойдешь?
Она покачала головой, медленно-медленно.
- Почему?
- Нет.
- А все-таки?
- Нет.
- Так что, тебе лучше здесь? Не верю. Да ты же - изгой! Зачем тебе это? Пойдем!
- Нет.
- Саша…
- Нет. Послушай меня. Я мертва, и сейчас - как никогда. Я сохну час от часу. Мне все труднее и труднее добывать жратву. Я и шага не сделаю, не смогу просто.
- Саша, туфта это все! Послушай меня, ну!
- А ты иди! - никак не реагируя на мои слова.
- Иди, Шут! Мертвые не любят и не боятся, им все равно, только вонять и разлагаться.
Замолчала. А я встал и пошел. Плевать, и на нее тоже. Не хочет, не надо! Еще одна дохлая дура. Пошла она…
- Эй, бабка открывай! К тебе я, дело есть!
- Что, хер сварился? - она открыла так резко, что я не успел отскочить и получил глухой основательный врез в башку. Деревянно стукнуло, я отлетел, удержавшись на ногах неуклюже. Старуха стояла на пороге, уперев руки в бока, и презрительно смеряя меня злыми глазами. А мне чихать, тоже мне, проняла!
- Ухожу я, бабуль!
- Ну, и очень рады, вали давай, паскуда! - и длинно сплюнула: - Сразу пускать не надо было!
- Эх, и злая ты стала, баба Зина, неласковая, - усмехнулся я.
- А чего мне с тобой, целоваться чтоль? Паскуда ты, гадина!
- Чего ж так, позвольте узнать? - хотя и так догадался.
Старуха хмыкнула, развернулась и исчезла в темноте сенцов. Я двинул было за ней, но она уже шла обратно неся в руках кучу тряпок. Резко швырнула мне их в лицо, я не успел подхватить, и вся эта фигня упала к ногам.
- Катись к этой суке, а я-то тебя привечала!
И крутанулась на месте, хлопнув дверью перед носом.
Я сел на корточки и поднял что-то черное и грязное из кучи. Футболка! Моя миленькая, рваненькая, панковская. Быстро скинул рубаху и напялил ее, радостный. Я панк! Я панк и помню об этом, даже смерть не заставила забыть! А вот джинсы, почти целые! И ключ от Машкиного подъезда на поясе… и цепь с анархией в кармане! Разорвал остатки одежды на себе, торопясь облачиться в то, что будто связывало меня с жизнью. Ко-су-ха!!! Живая! И кеды - все еще мокрые и грязные. Как будто не было всех этих мучительных ночей после гибели. Я ведь даже не знаю, сколько времени прошло. Не так-то и много? Застегнул замочки, сел на крылечке, поднял голову к Луне. Вот она, сволочь, усмехается. А тряпки не греют - они жизнью пахнут. И так мне хреново стало на душе! Так погано!! Ностальгия по жизни охватила, не передать! Душит.
- А-а-а!!! - заорал я, и побежал, побежал прочь со двора!
- Господи! Зачем я, зачем?!
У двора Хозяина резко затормозил, будто меня стукнуло что. Осмотрелся - вышел Мальчик - Звезда, кривя губы, и злобно сверкая глазами.
- Чего тебе? - его хотелось видеть меньше всего.
- Ты это… - прохрипел он: - Хозяин тут велел тебе передать! - и неопределённо махнул куда-то в глубь двора. Я проследил за его движением, и взгляд остановился на… Харлее!! Абсолютно новый, сексуально блестящий хромированными изящными боками, с далеко выдвинутой вперед "вилкой", "рога обезьяны" стильно дразнят. Неуверенно улыбаясь и не веря подошел к своей прижизненной мечте, потрогал усыхающими пальцами. Кожа натуральная, зеркальце подмигивает зрачком отраженной луны лукаво и дразняще: "Ну что, покатаемся?" Я, забыв даже о ГОЛОДЕ, неуклюже перекинул ногу через милого друга, положил руки на "рога". Божественная удобность! Проверил бак - полный. И ключ на месте. Испытывая что-то вроде волнения, повернул его. Харлей довольно вздрогнув, заурчал.
- Y-E-S!!!
Захохотали небеса, засмеялся я, покидая со скоростью молнии опротивевшие пределы мертвой деревни. Прощай, гниющая обитель, я улетаю, и пусть встречный ветер разнесет мою негодную, лишенную души плоть в прах! Харлей, бешеный конь, разгоняется все быстрее и быстрее, хотя кажется, что дальше невозможно. Слился с ним, широко распахнув ненужные слепые глаз, и ветер рвал кожу, обращаясь ураганом. И ночь бесилась, влетая со мной в застывшее мгновение Вселенной. Я понимал, что обратился вечностью, и буду лететь и лететь, всегда счастье. Я сбросил всё: мысли, дыхание, биение сердца, и СВОБОДА! Жизнь осталась на дороге, вместе с мучениями и удовольствиями, как тягостный хлам.
Вот для чего я умер! Да здравствует Смерть!
А я отныне - созвездие Байкера, да завоют на меня дикие волки!
P.S.
"Значит, я не зря вздрогнул,
Значит, я не зря вспомнил,
Значит, я не зря умер,
Значит, я не зря,
Значит, я не зря………"