Глава 17
Объясняться с Энслингером непросто. С одной стороны, я у копов в черном списке, с другой - обитатели "Огненной птицы" тоже зуб точат. Звук ломающейся двери для них все равно что приход апокалипсиса. С появлением служителей закона активность в отеле сходит на нет, купля-продажа, бартер, ширево - все прекращается. Кровь "Огненной птицы" застывает, пусть и ненадолго.
- Я ищу официальную запись о рождении некоего Могильщика. Как по-вашему, найду что-нибудь?
Энслингер сегодня в трауре. Из кармашка выглядывает уголок платочка, цвет которого на свету колеблется в диапазоне от голубого до бледно-зеленого. Пока он сканирует мою мозговую ткань, пара копов в штатском и резиновых перчатках перерывают комнату. Кучка на матрасе растет - одежда, спрей от насекомых, пузырек с желтым лаком, борная кислота, стальная стружка. Обнаружив записную книжку, кладут в конверт. Тот, что в форме, записывает. Еще один фотографирует номер, в том числе и банку с тараканами. Эти двое новенькие, только что из сборочного цеха. От свежего запаха статики свербит в носу и режет глаза, но на мне наручники.
- Уверен, это кличка, - говорю я. - Таких имен не бывает.
- У вас отличное чутье, старина. Трудно представить, чтобы умственно отсталого убийцу звали Могильщик.
- Я его видел.
- То есть вы полагаете, что помните, будто видели его.
- Нет, я его на самом деле видел, - упорствую я. - Некоторые детали запомнились абсолютно четко. Другие обрывочно. Кое-что вспоминается, но с трудом. Как по-вашему, я настроен на сотрудничество?
- Когда я прихожу к вам, это не сотрудничество. Но мое отношение может перемениться в зависимости оттого, что я узнаю. Впрочем, сегодня я в хорошем настроении и могу дать вам небольшое послабление. Итак, кто присматривает за этим ненормальным?
На вооружении у Могильщика широкий арсенал средств: электрошокер, шприцы, пластиковые пакеты, медицинская пила и болторезы. Подчиняется он своему отцу, Манхэттену Уайту, человеку, занимающему в финансирующей лабораторию Цепи довольно высокое место. Уайт, в свою очередь, заправляет делами в соответствии с указаниями Хойла, контролирующего как Цепь, так и ее активы. Я начал как экспериментатор, а потом они втянули меня в свой бизнес. Деньги были хорошие, а контракт, как предполагалось, краткосрочный.
Энслингер стоит, прислонившись к дверному косяку, и мнет пальцами фильтр сигареты - вылитый Джеймс Дин. Щелчок хромированной зажигалки - патрон в стволе. Его магнитофон таращится мерцающим красным глазом. Ничего особенного, простейший механизм и магнитная лента. Должно быть, считает меня полным идиотом, попавшимся на дешевый трюк.
Врач осматривает повязки, проводит резиновым пальцем по укусам на моей руке, потом протирает спиртом локтевой сгиб.
- Они не заразные? Может, у меня аллергическая реакция?
- Это не насекомые. - Он обращается не ко мне, а к Энслингеру.
Тот, что в форме, с трудом сохраняя серьезную мину, читает мои показания. В руку впивается клещ - нет, это врач вводит что-то в вену.
- Что это? - спрашиваю я.
- Спасибо, доктор, - говорит Энслингер, но доктор вовсе не доктор, и Энслингер не просто благодарит его за любезность. Он подает высокочастотный сигнал, который принимают все, кроме новеньких. Копы в резиновых перчатках бросают все дела и без разговоров выходят из комнаты. Врач закрывает чемоданчик и тоже уходит, даже не сменив повязки. Новенькие еще не настроены на его командную волну, а потому растерянно переглядываются. Энслингер одним жестом - таким срывают скатерть с банкетного стола - отбирает у них блокнот и фотоаппарат и выпроваживает из номера.
В комнате двое, я и он. Присланный хозяином рабочий уже вынес разбитый телевизор и снял с петель то, что осталось от двери. Я слышу доносящийся из коридора шепот.
Энслингер наклоняется. Взгляд его карих глаз проникает в голову. К мозгу, стимулируя мысли, приливает кровь. Этими глазами он может читать тепловые модели. Ни магнитофон, ни блокнот, ни фотоаппарат ему не нужны. И вот грядет Большая Речь, думаю я, но детектив только улыбается и уходит.
Что-то кусает в грудь. Сутулюсь, скребу подбородком - не достаю. Головка с чипом слежения проникает под кожу, в кровь. Слепой, глухой, подтекающий, жучок проползает по животу, по спине, спускается по рубашке и срывается. Звук такой, словно упала бутылочная пробка.
Из коричневого конверта на стол выскальзывает моя записная книжка.
- Будь я на его месте, поджарил бы тебе задницу, - говорит полицейский в форме. Под значком имя - Ллойд Дельгадо. Регистратор.
- Считай, что повезло, - шипит коп мне в ухо. - Должно быть, ты и впрямь ему нравишься. - Снимая наручники, он так поворачивает запястье, что руку до локтя простреливает боль.
- Откуда вы знаете?
- Знаю. Видел, какой он с теми, кто ему не нравится.
Массирую руку, стираю боль.
Дельгадо, Энслингер и все остальные ушли, как будто растворились в пустоте.
В номер входит смотритель. Зубы сжаты, подбородок выпячен. Если он не даст мне под зад, значит, Энслингер поговорил и с ним.
- Тебе что-то надо? - спрашивает он.
- Дверь.
- Знаю. - Он крутит головой вправо, влево и, понизив голос, говорит: - Устроишь еще раз что-то в этом духе, и тебя отсюда вынесут ногами вперед.
Смотритель выходит.
Рабочий - в холщовых рукавицах, с широким поясом для инструментов - приносит новую дверь, должно быть, несколько лет собиравшую пыль в подвале.
- Слышал, у тебя проблемы с жучками.
Глава 18
Новость пришла от химика-заики из соседней лаборатории. Койот по кличке Хвост принял дозу на автостраде 127 и сыграл в ящик, оставив впечатанную в асфальт тень - напоминание о судьбе Нагасаки. Я вез с собой четыре фунта лизергиновой кислоты и остановился возле автозаправки проверить сообщения на автоответчике с платного телефона. Отто протирал ветровое стекло. Сигнальщик в Готаме произнес только одно магическое слово:
- Гинденбург. - Короткие гудки.
Плетеный Человек был немногословен. Кодовое слово "Гинденбург" означало происшествие на маршруте, так что первым о случившемся узнал дорожный патруль. Человек в Готаме брал заработанное готовым продуктом, и его паника передавалась другим.
Сигнальщик снял трубку после первого звонка.
- Пошел. - На языке протокола чрезвычайной ситуации это означало: говори коротко и никаких деталей.
- Да или нет, - сказал я. - Больше ничего. Анжела там?
- Да.
Если нас прослушивали, и оператор ухватил имя, это не имело значения. Анжела была кодом - все уничтожить.
- Груз.
- Я не…
- Груз.
- Нет.
Они уже должны были приготовиться за те несколько минут, что ждали моего звонка. Инструкция требовала, чтобы команда собрала личные вещи - на каждого не больше одной сумки, - убрала следы, погрузила готовый продукт, оставила оборудование и срочно эвакуировалась.
- Тогда собирайтесь и уходите, - сказал я. - Уходите. Понятно?
- Но…
- Понятно?
- Да.
- Продукт?
- Нет.
- Знаешь, что дальше?
- Это ты мне скажи.
- Скажу, когда будешь там.
- Через тридцать минут.
- Через двадцать. - Я повесил трубку.
Я знал, что как только личность погибшего будет установлена, полиция проверит его уголовную биографию, отследит пользование кредитными и банковскими карточками, записи телефонных звонков и всех звонков с платных телефонов в радиусе мили от места жительства, а потом всерьез возьмется за всех его знакомых. Неоплаченные штрафы за парковку, просроченные повестки, нарушения правил досрочного и условного освобождения, задержания - в ход пойдет все.
Рано или поздно кто-то заговорит. Так бывает всегда. Копы соблазняют задержанных обещаниями отказа от судебного преследования, выплаты вознаграждений за арестованное имущество. Никого не станут заковывать в наручники или сажать в одиночку - всем будет предложено сотрудничать. Круг расширяется за счет знакомых знакомых, их жен и детей. И всегда кто-то ломается, кто-то выбирает свободу и пачку помеченных банкнот. Полиция работает быстро, значит, мы должны быть еще быстрее. Быстрее департамента автомобильного транспорта и тех, кто ищет карточки дантиста.
Мы возвращались из Техаса. В Готаме я вырастил культуру клависепс фунгус, а потом переправил грибы через посыльного в одно местечко под кодовым названием Оз, где тамошние ребята использовали их для инфицирования посевов ржи. Я проработал с ними до самого утра, опрыскивая семена из пульверизатора и показывая, как избавляться от жиров с помощью толуола. Полученная в результате черная кашица чувствительна к свету, воздуху и температурным изменениям, поэтому я, прежде чем пускаться в дорогу, надежно запечатал ее и положил на сухой лед. На некоторых маршрутах предпочтительнее пользоваться собственной машиной. Не хотелось, чтобы кто-то из нанятых Уайтом идиотов зарулил в речку или водохранилище. Звонок из Готама подтвердил обоснованность таких опасений.
Один парень вообще стал легендой, опрокинув на себя кварту чистейшего ЛСД. То ли поскользнулся, то ли зацепился за какой-то шнур, толи перебрал пива. Так или иначе, он рухнул на бетонный пол и свалил готовую к разливу емкость. Бедняга на неделю покинул наш мир. По сей день клянется, что заново открыл кислоту, но собачонка его подружки шпионила на правительство и подстроила несчастный случай.
Отдав команде наличные и распорядившись разобрать лабораторию и покинуть Оз, мы тронулись в обратный путь. Надо было спешить, чтобы доставить морозильник в Грэнд-сентрал до прибытия посыльных с другими материалами. Мне не терпелось вернуться домой. Отто не терпелось испытать удачу на столах Вегаса.
Отто помигал фарами. Я махнул рукой, и он продолжил чистить стекло. Осы, шмели, сверчки, саранча, стрекозы и прочая летучая живность становилась все крупнее по мере того, как мы углублялись в Техас. В штат, где мужчины - это мужчины, а насекомые, как сказал Отто, тоже считают себя таковыми. На скорости семьдесят миль в час они врезались в лобовое стекло, как камешки, и держались на нем, пока их не сметали "дворники", а некоторые даже благополучно улетали. Те, что не выдерживали столкновения, разбрызгивали внутренности по фарам.
Через восемнадцать минут я позвонил уже с другого платного телефона. Снявший трубку со свистом вздохнул:
- Пошел.
- Твоя очередь. - Мне нужно было знать подробности.
- А ты кто такой?
- Ты сам сказал "Гинденбург", вот кто. А теперь скажи, что все прибрано.
- Сделано. Но они хотят, чтобы им заплатили. И еще все напуганы. И злые как черти.
- Если вы прикрыли лавочку и сделали все по инструкции, беспокоиться не о чем. Все свое получат, надо только подождать.
- Я слышал про последнего.
- Что ты слышал?
- Багги.
- Заткнись. - Я прислушался. Обычный фон. Нынешние "жучки" не щелкают, как бывало в старые времена. Они тише.
Жаль, парень назвал Багги. Его команда не была связана с командой Багги. Койоты не знали ни друг друга, ни что перевозят.
- Ему тоже требовалась помощь, но никто о нем не позаботился.
- Кто тебе сказал?
- Я просто слышал.
Значит, в Цепи все же есть ненадежные звенья.
- Послушай, он облажался. Не выполнил инструкцию, вот и попал в положение. С ним все в порядке, но в команде его нет. Вот почему никто о нем ничего не слышал.
Багги вылетел у меня из памяти в тот самый момент, когда я передал его на попечение Уайту.
- А теперь соберись и все мне расскажи. Посыльный вез фосфор. Кто-то допустил просчет.
Кто-то выдал брак. Когда двигатель разогрелся, где-то проскочила искра. Патрульные нашли на дороге дымящийся "фольксваген" с шелушащейся от жары краской. Когда произошло возгорание, запаниковавший водитель попытался удержать машину, и огненная комета еще промчалась по шоссе с четверть мили, но все же опрокинулась. Вот тогда взорвался еще и бензобак. Боже, как я скучал по тебе.
* * *
Неделю назад, когда я только-только вернулся после дальней поездки, ты встала в двери, преградив мне путь.
- Скажи, что скучал.
- Я скучал.
Наверное, я недостаточно долго смотрел тебе в глаза. Может быть, тон был не тот. Может, еще что-то.
- А теперь еще разок. И с чувством.
- Я скучал по тебе. И вернулся сразу, как только освободился. Даже домой не стал заезжать, потому что хотел увидеть тебя.
Ты улыбнулась, взвешивая искренность слов против неубедительности выражения. Потом отступила, пропуская меня в квартиру. Я бросил на пол сумку, обнял тебя, зарылся лицом в пламенеющие волосы.
- Я так скучал по тебе, Светлячок.
- Не называй меня так. - Ты схватила меня за руку и потащила за собой.
- Так бы и лежал всю жизнь. - Ты легонько ущипнула меня. - Просто лежал рядом с тобой. Смотрел, как заходит солнце.
- Солнце не может постоянно заходить. - Голос у тебя был сонный.
- Что?
- Ты сказал, что лежал бы всю жизнь. - Твой подбородок уткнулся мне в грудь. Глаза заблестели. - И смотрел, как заходит солнце. Одно с другим не совмещается.
- Вот так, хотел добавить романтики, а ты смешиваешь слова.
- Как тебе, бедненькому, со мной трудно. - Ты поцеловала меня в грудь.
- Разве солнце не может заходить медленно. По-настоящему медленно.
- Ш-ш-ш.
Стемнело. Шторы разведены, небо темное, безлунное. Жарко, и мы отбросили простыни. Я посмотрел на тебя.
- Ты куда?
- В ванную. Когда вернусь, зажгу свечу.
- Только побыстрей. И не надо свечей, - пробормотала ты в подушку.
Я думал, ты шутишь, пока не чиркнул спичкой.
- Эрик, я серьезно. Не надо.
- Ну вот, никакой с тобой романтики.
Ты промолчала. Даже не повернулась.
- Послушай, в чем дело? У тебя дом сгорел или что? - В тишине комната казалась еще более темной. - Ладно, извини.
- Ничего. Все в порядке.
- Не в порядке.
- Ты же не знал. Просто у меня пунктик на этот счет. Глупо, конечно.
- Не глупо.
- Глупо. У меня паранойя, а это глупо.
- Твоя паранойя распространяется на огонь вообще или только на свечи? Твой дом от них сгорел?
- Нет, не от них, в том-то все и дело. Мне было четыре года, когда у нас в кухне случился пожар. Мама что-то готовила. С тех пор я как-то с опаской отношусь к некоторым вещам. Ненавижу, например, газовые печи. К свечам относилась спокойно, пока девушка, с которой мы делили комнату, не устроила пожар. Была под кайфом.
- Так ты сожгла уже два дома.
- Нет, во второй раз ничего серьезного не случилось. У нее сгорели запасы травки, да еще квартира пострадала от воды. А вот с тем пожаром дома все получилось куда как хуже. Наша семья потеряла все. Никто не пострадал, но имущество сгорело полностью.
- А ты где тогда была?
- Смотрела парад.
- Какой парад?
- Мы жили неподалеку от школы, и школьный оркестр часто практиковался в прохождении маршем. Я часто убегала на них смотреть, думала, это и есть парад. Мой личный, каждый день.
- Значит, тебя спас оркестр.
- После второго пожара мне казалось, что я сойду с ума. Не помню точно, но вела себя не вполне адекватно. Подружка рассказывала про меня всем, и один пожарный решил воспользоваться ситуацией, чтобы залезть мне под юбку. Раздобыл мой номер и начал приглашать на свидания. Отстал только через три месяца. И потом парни постоянно рассказывали, что они либо учатся на пожарного, либо мечтают им стать. Как будто я какая-то тюкнутая, всегда готовая пустить слезу при виде человека в каске и с брандспойтом.
- А на самом деле тебя заводили только марширующие оркестры.
- Отправляйся-ка домой. - Ты запустила в меня подушкой.
- Пожалуй, научусь играть на тромбоне.
- Ты маньяк.
- И буду носить шляпу, такую, знаешь, высокую.
- Это кивер.
- Круто.
Ты толкнула меня ногой.
- Проехали. Мне больше нравится туба.
- Вот и хорошо. - Ты поднялась и отправилась в ванную. Мне нравилось смотреть на тебя в темноте.
Когда я проснулся, ты лежала рядом, дыша мне в шею, и комнату постепенно заливал жаркий солнечный свет. Мне предстояло скатать в Техас и вернуться. Ты спала, но сразу же проснулась, как только я попытался выбраться из постели. В чувство меня привел горячий душ. Я прикинул, что должен сделать, и решил, что управлюсь за пять дней.
Перед тем как уйти, я наклонялся поцеловать тебя. Ты отстранилась.
- Ты ведь только вчера вернулся. Так уж надо уезжать?
- Да.
- А задержаться не можешь? Хотя бы на денек?
- Нет. Пожалуйста, давай не будем об этом.
- Всего на один денек.
- Пожалуйста, перестань. Сегодня моя очередь быть серьезным. Не трогай мою работу. Я позвоню. Буду звонить каждый день. По крайней мере раз в день. Обещаю.
- Пообещай.
- Я уже пообещал.
- Скажи еще раз.
- Обещаю. Буду звонить тебе каждый день.
- Спасибо.
- Я могу называть тебя Светлячком?
Ты кивнула.
- Тогда засыпай, Светлячок. - Я поцеловал тебя и вышел.