Та неделя, которую я взял на работе "за свой счет", чтобы побыть с мамой в больнице, и трехнедельный отпуск Дэнни Кара, который он решил провести во Флориде, в совокупности изрядно подорвали мое финансовое благосостояние. Я был вынужден вернуться к знакомой диете из хот-догов и пиццы. Я наверняка задержу январский платеж за свой номер и на всякий случай заранее стараюсь избегать Германа, проникая в комнату и выходя из нее по пожарной лестнице. Кроме того, я еще более старательно избегаю Генри Хэда, не без оснований полагая, что он выставит мне счет за проделанную работу.
Тана шлет мне сообщения на пейджер практически каждый день. По большей части я ей не перезваниваю. Мне сейчас как-то не до разговоров. Ей удается сломить мое сопротивление предложением, от которого я не в силах отказаться: Тана высказала готовность покормить меня домашним обедом, причем с доставкой прямо в мой номер. Я встречаю ее на вокзале "Пенн-Стейшн". Из вагона Тана выходит с двумя алюминиевыми лотками в руках и с сумкой-холодильником. От лотков сквозь упаковку поднимается пар. Кивнув на сумку-холодильник, Тана говорит:
- Мороженое, сама сделала. Да, слушай, нужно по дороге купить бутылку вина, думаю, шардоне. Ты не против? Оно отлично подходит к курице.
У меня возникает ощущение, что, помимо прочих предметов, Тана записалась в колледже еще и на какой-нибудь факультатив сомелье.
Мы заходим в ближайший магазин, чтобы купить вина и заодно пластмассовые вилки и ложки, потому что столовых приборов у меня не водится. Тана раскладывает еду по пластмассовым тарелкам, а затем достает из кармана куртки две свечки. Я совершаю набег на уборную в конце коридора и возвращаюсь оттуда с двумя рулонами туалетной бумаги, которые вполне могут сойти за подсвечники. Мы зажигаем свечи и чокаемся пластмассовыми стаканчиками. После этого я решительно вгрызаюсь в еду. На какое-то время разговор практически переходит в режим монолога: Тана в подробностях и с неподдельной заботой интересуется самочувствием моей мамы. Я отвечаю главным образом кивками, мычанием и пожатием плеч.
- Как отец? - спрашивает она. - По-прежнему хочет уйти от нее к Джанин?
- Понятия не имею, - признаюсь я и на время отрываюсь от еды.
Покурить я отхожу подальше к окну, чтобы не дымить на Тану.
- Ты там не замерзнешь? - спрашивает она. - Может быть, тебе лучше мороженого положить?
До меня вдруг доходит, что Тана и сегодня накрасилась, как тогда - на Рождество. Пусть на этот раз на ней и не обтягивающее платье с безумным вырезом, но и в дизайнерских джинсах и тонком свитере, ничуть не скрывающем ее формы, смотрится она просто великолепно.
- Мисс Киршенбаум, со всей ответственностью заявляю: в один прекрасный день ты наконец осчастливишь одного из тех, извини за выражение, пидоров, с которыми ты встречаешься, и то-то радости будет чуваку.
Тана тяжело вздыхает:
- Как же я устала встречаться с этими, как ты изволил выразиться, пидорами.
Я поднимаю свой стаканчик и произношу тост:
- Ну, за куннилингус!
Тана смеется и расплескивает вино из стаканчика. Я отрываю кусок бумаги от "подсвечника" и протягиваю ей.
- Надеюсь, твой тост сбудется. Будет и мне чему порадоваться.
- Вот и правильно, - подбадриваю. - В конце концов, дело это более чем приятное и, думаю, тебе оно даже нравится. - Тана смотрит на меня полувопросительно, полу… сам не знаю как. - Нравится же? - уточняю я на всякий случай.
- Знаешь, я ведь… Никогда… Ну, в общем, по-настоящему у меня никогда этого и не было.
- С женщинами? Ну, знаешь, однополые связи и бисексуальность - это не для каждого.
- Я имею в виду… вообще.
- Подожди… Что?.. Никогда?
- Вот я, собственно говоря, и подумала, - говорит она, и ее голос срывается на едва слышный шепот, - может быть, ты поможешь мне узнать, что это такое.
Меня вдруг осеняет:
- Тогда, перед Рождеством, ты хотела поговорить со мной о чем-то важном… Это и было…
Тана робко кивает, и я вдруг понимаю, что никогда раньше не видел ее такой слабой и беззащитной. Крепко обнимаю ее и прижимаю к себе. Вдруг другая мысль просто вонзается мне в мозг.
Господи, так близко… Но…
- Ну, во-первых, должен сказать, что я польщен и для меня было бы величайшей честью…
- Господи, - говорит Тана и отсаживается от меня чуть подальше, - что называется, дожили.
- Да ну тебя! Вечно ты неправильно все понимаешь. Уразумей наконец, Тана Киршенбаум: ты потрясающая, невероятно сексуальная девушка, но при этом ты еще и моя сестра. Пускай не по крови, но, я думаю, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Секс же для меня - это…
Я вдруг замолкаю. Мне просто в голову не приходит, как можно продолжить эту фразу. Что значит для меня секс? Почему я не хочу заняться им с Таной?
Она тем временем убирает со стола.
- Ну, в общем-то, я готов, - говорю я.
Тана ставит тарелки обратно на стол и хватает лежащую на кровати куртку.
- Можно, наверное, обсудить это дело, - понимая, что что-то идет не так, осторожно произношу я.
Тана быстро надевает куртку и говорит:
- Не о чем здесь разговаривать. Ты был прав - дурацкая затея. А я - просто полная дура.
- Хочу обратить твое внимание, что ничего такого я не говорил.
Тана уже подходит к двери.
- Я пойду.
- Может быть, позволишь хотя бы проводить тебя до станции?
Я выхожу из номера следом за Таной, надеясь, что холодный воздух на улице прочистит мне голову и я придумаю, как загладить ту обиду, которую, судя по всему, ненароком нанес Тане. Она останавливается в холле и ждет, пока я догоню ее.
За то время, что мы спускались по лестнице, Тана, видимо, успела что-то решить для себя и, как только мы оказываемся на улице, говорит мне:
- Знаешь, мне что-то холодно. Я, пожалуй, такси поймаю.
Тана взмахивает рукой, и такси тотчас же подъезжает к тротуару. Я не успеваю придумать ни единого довода, чтобы задержать ее или хотя бы как-то успокоить.
- Спасибо за ужин.
- Передай своей маме, что я на днях загляну к ней, - говорит Тана.
Она закрывает дверцу, и такси уезжает прочь.
Глава 13
У меня нет ни малейшего желания возвращаться в тот гроб, который я в последнее время вынужден называть своим домом. Кроме того, мне жутко жаль самого себя. Лучшее решение для подобных ситуаций найдено давно: нужно хорошенько нажраться. По привычке я иду в смежный с гостиницей мексиканский ресторан.
Опрокинув первую стопку текилы, я вдруг вспоминаю, что денег у меня практически нет. В кармане лишь одна жалкая десятка. На эти деньги, кстати, я собирался питаться все выходные. Пораскинув мозгами, прихожу к выводу, что на объедках, оставшихся после приготовленного Таной ужина, я, пожалуй, до понедельника протяну. Соответственно, у меня как раз хватит денег на три текилы, даже с чаевыми. Три рюмки - вполне достаточно для того, чтобы захмелеть и - в другой ситуации - даже повеселиться, но явно мало для того, чтобы напиться до беспамятства, чего на данный момент мне хотелось бы больше всего.
С третьей рюмкой текилы, обжигающей пищевод и пустой желудок, я начинаю жаловаться бармену на свою тяжелую жизнь. Стоящий за стойкой никарагуанец Эрнесто кажется мне сейчас самым мудрым и рассудительным человеком на свете.
- Нет, ты скажи мне, Эрнесто, я что, полный идиот? Или ты тоже считаешь, что настоящей любви не бывает? Или ты на самом деле думаешь, что я просто тупой гринго, все проблемы которого не стоят выеденного яйца?
- Ах, - мудро кивая головой, произносит Эрнесто. - Dios nos odia todos.
- Вот милое дело, - слышу я за спиной знакомый голос.
Это Кей. Судя по ее глазам, она совсем недавно плакала.
- Ты понял, что он сказал? - спрашивает она.
- Я почти уверен, что это переводится как "Бог ненавидит нас всех". Но, если честно, испанский я на экзамене завалил, так что за точность перевода ручаться не буду. Ты как, в порядке?
- В порядке, - повторяет она. - Просто в полном порядке. Мы с Нейтом разбежались.
Я только что если не разбил сердце, то по крайней мере изрядно обидел свою лучшую подругу, моя мать лежит в больнице без малейшей надежды на выздоровление, а отец в это самое время изменяет ей со своей крашеной блондинкой. Несмотря на все это, я вынужден закусить губу, чтобы непроизвольно не улыбнуться, услышав ту новость, что сообщает мне Кей.
- Ну что ж, леди, тогда подсаживайтесь. Открывается очередное заседание клуба одиноких сердец.
- Что? - переспрашивает Кей. - А у тебя-то что случилось?
Я начинаю грузить ее своими проблемами, наскоро рассказываю про Тану и про умирающую мать, не забыв добавить при этом, что, как назло, оказался на мели и не могу даже как следует напиться.
- Бедный мальчик, - сочувственно произносит она и добавляет: - Давай я тебя пожалею.
Мы заказываем еще по рюмке, и Эрнесто, похоже, только рад, что дело приняло такой оборот и что я больше не буду плакаться ему в жилетку. Я рассказываю Кей про празднование Рождества и про больницу. Она посвящает меня в подробности своей размолвки с Нейтом.
Ей предложили, как она выразилась, "просто непотребные" деньги за две недели съемок где-то в Юго-Восточной Азии. "Викториас сикрет" начинает новую рекламную кампанию в этом регионе, и, как выяснилось, образ, созданный Кей, по-прежнему находит живейший отклик в сердцах горячих азиатских парней. Кей, в общем-то, собиралась отказаться от предложения - "деньги, конечно, хорошие, но зачем они мне", - поскольку ей совершенно не хотелось снова очутиться одной в чужой стране, среди чужих людей, пусть даже и на каких-то две недели. Стоило же ей только заикнуться Нейту о таком соблазнительном предложении, как он просто взбеленился. "Ядовитая радужка", пользуясь зимними каникулами ударника Скотта, запланировала провести ближайшие дни и ночи в студии, чтобы как можно быстрее закончить второй альбом. Нейт заявил, что Кей для него как муза, и настаивал на том, чтобы она присутствовала рядом с ним круглосуточно - "для моральной поддержки", как он выразился. После первого же дня, проведенного в студии, выяснилось: на самом деле ее работа сводится к напоминанию великим музыкантам о том, что даже в героиновом угаре нужно иногда что-то есть. Кроме того, как оказалось, в обязанности Кей входит доставка все новых и новых партий наркотика, когда запасы подходят к концу.
- Я, между прочим, не какой-нибудь хренов наркокурьер, - гордо заявляет она.
- Спасибо на добром слове, - отвечаю я с должной долей иронии в голосе.
- Ты - другое дело, - говорит она. - И вообще, трава - не наркотик. Это средство выживания в нашем мире. А этот козел, представляешь, что мне в ответ сказал? Говорит, если я не буду делать, что от меня требуется, то он запросто найдет себе другую подстилку, которая будет счастлива разбиться для него в лепешку. А кроме того, заявил этот ублюдок, ему, может быть, наконец сделают приличный минет. Представляешь себе?
- Ну что за мудак! - говорю я.
- Ну что за мудак! - вторит мне Кей.
Через час мы с Кей занимаемся сексом в моей комнате. Мы оба здорово пьяны, и все проходит как-то вяло и неуклюже. Я вообще, по правде говоря, не уверен, что не проспал все это время. В том, что такая радость мне не приснилась, я убеждаюсь лишь на следующее утро - проснувшись и обнаружив, что Кей спит рядом. Вскоре она тоже просыпается, мы снова занимаемся сексом, и это дело оказывается отличным лекарством от утреннего похмелья.
Взявшись за руки, мы идем по улице и заходим в какое-то французское бистро. Кей заявляет, что заплатит за меня, и заказывает яйца бенедикт и по "Кровавой Мэри" каждому из нас. "Тяжелая полоса", - кивает она на меня, делая заказ официантке, но я и не думаю возмущаться: судя по всему, вкусная еда на редкость эффективно успокаивает уязвленную мужскую гордость. Затем возвращаемся в мой номер, и теперь все происходит как надо. Мы начинаем с неторопливых нежных ласк, с восторгом проживая каждый момент этой близости, только-только начинающей становиться привычной. Завершается все буйством эмоций и движений, наши тела при этом совершают возвратно-поступательные движения с частотой и синхронностью поршней в моторе.
Мы опять заходим в лифт, ни на миг не размыкая рук. Едем мы на четырнадцатый этаж, где вовсю продолжается празднование Нового года у Роско Труна. Вообще-то, в "Челси" не принято официально закреплять номера за постояльцами, но именно этот люкс, считай, принадлежал Трупу - поэту-гомосексуалисту из Джорджии, который поселился здесь, по-моему, еще до того, как я появился на свет. Кей, приглашенную почетной гостьей, хозяин встречает, целуя поочередно в обе щеки. Со мной здороваются довольно тепло, но от моего взгляда не ускользают удивленно вскинутые брови хозяина, который явно ожидал увидеть рядом с Кей Нейта. Похоже, мне придется смириться с тем, что здесь меня будут воспринимать как этакого мерзавца-разлучника.
Приятным исключением из всей этой компании оказывается Рэй. В его глазах я читаю не только истинную симпатию, но и, пожалуй, подлинное уважение.
- Жму руку, - говорит он мне. - Я уж не верил, что кому-нибудь когда-то удастся растопить этот лед.
Зрачки у Рэя расширены - ни дать ни взять шоколадное печенье "Орио" - и не сужаются на свету. Уже позднее я выясню, что он - как и большинство гостей на этой вечеринке - закинулся чем-то, что проходит под кодовым названием "Адам". Это какой-то психоделический препарат, который к тому времени, когда я все-таки соберусь попробовать его, а случится это спустя несколько лет, станет гораздо более широко известен под названием "экстази". Ну а пока я могу судить о том, как он воздействует на людей, по тому, что ко мне то и дело подходит кто-то из гостей, мнет и трет пальцами рукав моей рубашки, чтобы почувствовать текстуру ткани или же для того, чтобы выдать очередной бессмысленный и несмешной комментарий по поводу моих "блестящих", а на самом деле просто немытых волос. Вот докопались, думаю я. Подумаешь, человек не удосужился душ принять перед тем, как явиться на вашу пьянку.
Позже, пока Кей танцует с каким-то крепким, мускулистым парнем, сбросившим рубашку ("один из мальчиков, прикормленных и прирученных Роско", как отрекомендовал мне его Рэй), сам Рэй предлагает мне поехать с ним в Южную Корею.
- Поехали, дело того стоит. Я собираюсь увидеть ни много ни мало - богиню, - твердит мне Рэй.
- Отвали, Рэй, ты обдолбался и не понимаешь, что мелешь. Давай спускайся с небес на землю, а главное - смотри, не переплати лишнего за билеты.
- Слушай, старик, я ведь тебе не лапшу на уши вешаю, это настоящая, живая богиня.
- Да неужели? И как же об этом догадались? Она что - на единороге ездит?
- Старик, ни хрена-то ты не понимаешь. Она - Кумари, что в переводе означает "земное воплощение богини Талиджу".
- Какой Тали?
- Талиджу. Так в Непале называют богиню Дургу. Вот крутая баба, скажу я тебе! Охренеть можно: у нее, типа, десять рук, и в каждой, блин, она держит по мечу. Ну и ездит на каком-то гребаном тигре.
- Не могу не согласиться: десять рук - какой простор для постельных экспериментов. Но, поверь мне как человеку опытному и много пережившему на своем веку: женщины и острые предметы - эти две хрени лучше не смешивать.
Рэй хлопает в ладони и говорит:
- Я же не говорил тебе, что она и есть Дурга. Прикол заключается в том, что Деви - это ее так зовут, Деви - выбрали из тысяч и тысяч девочек и назвали еще совсем маленькой земным воплощением Дурги.
- Чем-то мне все это напоминает конкурс красоты "Мисс Вселенная", - заявляю я.
- Ты абсолютно прав, дружище. Только у них там, на Востоке, все это еще круче замешано, просто хардкор какой-то. Девчонка, которую выбирают, должна обладать "тридцатью двумя достоинствами". Ну, типа, мол, голос у нее должен быть мягким и в то же время звонким, как у утки; грудь - как у льва, а шея - как морская раковина.
- Всякий раз, стоит мне начать воспринимать тебя серьезно, ты на чем-то прокалываешься, и я вспоминаю, что ты сегодня обдолбанный.
- Да ну тебя, я серьезно говорю, десять лет девчонке не разрешали ходить по земле самой. Понимаешь, ее ноги не должны были касаться земли. Какие-то чуваки таскали ее повсюду в этом, ну, как его… с балдахином который. Хрен с ним, главное другое: люди вдоль дороги выстраивались, чтобы прикоснуться к ним - ну, к ногам этой девчонки, - якобы это приносит удачу. Даже сам король Непала и тот раз в год встает перед нею на колени и целует ей пятки.
- Ты думаешь, что при такой жизни она захочет общаться с тобой - с простым смертным?
- А вот тут-то и начинается самое интересное: чисто технически она больше не богиня. Талиджу означает девственница. Ну а с того самого дня, когда она теряет невинность, вся эта байда заканчивается: считается, что Дурга начинает искать себе новое земное воплощение. А что же с нашей Деви? Да вот что: представляешь, сегодня она богиня, а завтра - самая обыкновенная женщина с серьезнейшими проблемами в самоопределении и весьма неадекватной самооценкой. В общем, то самое, что мне нужно. Девочки с проблемами всегда были в моем вкусе.
- Мудак ты все-таки, Рэй, по-другому не скажешь.
- И не говори, сам знаю, что мудак, но ничего не могу с собой поделать. - Рэй злорадно ухмыляется. - Слушай, а как так получилось, что мы заговорили про Деви?
- Ты сказал, что в Корею собираешься…
- Да, в Корею…
- …чтобы увидеть богиню из Непала, которая… Слушай, не понимаю, а она-то что в Корее делает?
- Да просто моделью работает. Рекламщики из "Виктории" подрядили ее на ту же рекламную кампанию, в которой должна сниматься и Кей. Вот почему мы все и едем в Корею. Сделай ей сюрприз. Девчонкам такая хрень нравится. Чем больше ты их удивляешь, тем меньше они способны думать. То есть мозг у них отказывает, и соображать им приходится уже совсем другим местом.
- Соблазнительно, конечно, превратить Кей в секс-зомби, чтобы истекала слюной при одном взгляде на меня. Но есть в этом деле одна загвоздка: у меня бабла не хватит на такой перелет.
- Сдурел, что ли? Ни один нормальный человек не летает за свои деньги. Полетишь бесплатно.
- Нет, это ты полетишь бесплатно. Ты - фотограф. А наркокурьеры оплачивают билеты за свой счет.
- Поедешь не как нарковоз, а просто как курьер. В этом городе до хрена контор, в которых тебе еще и спасибо скажут за услугу. Короче, суть в том, что ты находишь человека, которому нужно что-нибудь отвезти в Корею. Он сам или его фирма оплачивает тебе билет.
- Курьер, говоришь? Что-то не верится мне, что все это будет абсолютно законно.
Рэй хохочет.
- И это мне говорит человек, который зарабатывает на жизнь доставкой марихуаны по мелочовке.