Как бороться с похмельем он знал хорошо. После непременного крепкого сна и логичных водно-очистительных процедур Наумов похмелялся куриным бульоном. На такой случай в его холодильнике всегда имелась литровая банка наваристого лекарства. Гарик же предпочитал пиво и Марк, зная это, всегда старался приберечь бутылочку на утро. Так он поступал всегда, чем и снискал дополнительную любовь всех, кто заглядывал к нему на кухню больше, чем на час.
Пить Гарик всё-таки не стал. А Наумов звучно проглотил водку. Гарик расслышал, как живительно прошла она по пищеводу. Марк выудил вилкой жирную кильку, закусил и передёрнул плечами.
– Хорошая девочка, – жуя, буркнул он и кивнул на дверь.
– Угу.
– Была у меня одна, – он покрутил в воздухе вилкой, – петербургская муза. В сквоте тусила всё время. За мной как хвост бегала. А я – от неё. Всё заговорить пыталась.
– Нормальная?
– Ну, так…
– И чего?
– Да ничего. Странная баба. Я ей так ни слова и не сказал, пока она сама на другого гения не переключилась.
– Почему?
– Что почему?
– Молчал, в смысле?
Наумов с отвращением закурил:
– А мне нечего сказать человеку, который в метро спускается на экскалаторе, а в кофейне пьёт экспрессо.
– А-а-а, – понимающе протянул Гарик.
– Твоей не чета.
– Это верно.
Душу Наумова до глубины оскорбляли три вещи: несправедливость, тёплое пиво и неуважение к русскому языку. Последнее перенял у него Гарик, и до определённого момента делал несдержанные замечания, подтачивая с людьми отношения. Особенно это не нравилось девушкам.
Как-то раз пьяный Дуст натягивал на плечи рюкзак и тихо матерился:
– Бля, не одеть никак, – кряхтел он и дышал как Дарт Вейдер.
– Не одеть, а надеть, – заметил Гарик.
– Иди ты на хуй, – отмахнулся Дуст.
– Ты вообще русский? Или как?
– Вот я тебе по-русски и говорю: иди на хуй.
Это, как ни удивительно, был единственный раз, когда Дуст позволил себе мат в общении с ним и Гарик тогда сильно удивился. С тех пор он скрипел зубами, когда его приглашали на чьё-нибудь день рождение или предлагали вкусное кофе. Но стоически молчал.
В дверях показалась растрёпанная Катя.
– Доброе утро, – выгнулась она кошкой. – Чего варите?
Она подошла к плите и застыла, глядя в кастрюлю.
– Струны, – пояснил Гарик.
Катя сделала понимающее лицо:
– Вот оно что… Макароны закончились, да?
Наумов молчал и сосредоточенно жевал кильку. Гарик снисходительно улыбнулся:
– Новых в городе купить негде. Поэтому старые периодически вывариваются – для чистого звука.
Катя кивнула, мгновенно потеряв интерес, и повернулась к Наумову:
– Марк, у тебя найдётся полотенце?
Полотенце нашлось. И оказалось чистым.
Когда Катя вернулась из ванной, Гарик, всё-таки похмелившийся, был снова пьян. Он держал в руках гитару и, крутясь на табуретке, самозабвенно диктовал под аккомпанемент свежесваренных струн: "Вот настало утро, я как заново родился. Всех ещё тошнит, а я уже опохмелился…" Наумов мотал головой в такт и подстукивал спичечным коробком, как шейкером.
Похмеляться водкой после портвейна – рисковая интрига: никогда не угадаешь кульминацию. Гарик об этом знал, но в часы похмелья предпочитал забывать.
Катя вытирала волосы и молча наблюдала за кухонным концертом. Добродушие на её посвежевшем лице сменялось усталой смиренностью.
Когда звёзды рок-н-ролла после финального аккорда снова переключились на бутылку, она приблизилась к Гарику и обвила его шею вкусно пахнущими после душа руками:
– Игорёш, ты меня проводишь?
Он поднял на неё размытые зрачки:
– Куда?
– Домой, – усыпляюще ответила она.
– А как же. Конечно. Сейчас допьём и пойдём.
Он взял рюмку и, забыв чокнуться с Марком, лихо опрокинул в себя потеплевшую водку.
После первой бутылки появилась вторая. Наумов творил чудеса: из ниоткуда на столе появлялись маринованные помидоры, солёные огурцы и кабачковая икра. Катя сновала по микроскопической кухне. Подкладывала еду, меняла тарелки, намывала посуду, поминутно рекламировала закуски и сдерживала размашистые движения пьяных рук, благодаря чему посуда оставалась целой. Пили и пели. Пели и снова пили.
Во время очередной музыкальной паузы Катя на минуту исчезла в комнате, предварительно попытавшись выяснить у Наумова местонахождение телефона. Тот нечленораздельно промычал и махнул рукой в сторону коридора. После чего, упав по инерции лбом на стол, авторитетно захрапел.
К концу второй, неожиданно оказавшейся последней, бутылки Гарик уже не попадал рюмкой в рот, тормошил Наумова и, кусая маринованные помидоры, орошал соком стены. Наконец, смирился с лежащим собутыльником и последнюю рюмку уже не предлагал. Выпил сам. Обе.
Вернувшись из комнаты, Катя вдумчиво оценила обстановку, убрала со стола рюмки, ножи, вилки, и натянула на Гарика кеды с косухой.
– Пошли, мой хороший. Я такси вызвала.
Сил на споры у Гарика не было, и он послушно вывалился из квартиры.
Машина ждала у подъезда. Дважды промахнувшись, Гарик загрузился в салон.
Притормозив у Катиного дома, водитель проникся сочувствием к хрупкой девушке и заглушил двигатель. Вдвоём они подняли ко всему и вся безучастное неформальное тело на четвёртый этаж. Между третьим и вторым тело вырвало на таксиста.
Стоял ясный субботний день.
7
Все выходные Гарик провалялся в кровати. Катя отпаивала его валерьянкой и углём, каждые полчаса меняя тазик возле кровати. Есть не получалось.
К вечеру воскресенья Гарик с опаской осилил тарелку наваристых щей и понял, что снова бросил пить. Он с благодарной виноватостью смотрел на бегающую вокруг него девушку и думал: "Она ли это? Та, что присматривает и убирает за ним. Та, которая до гробовой доски…" Чувство стыда нарастало и душило с такой силой, что ночью он превзошёл сам себя. Катя рычала, кусала и рвала простыни. А утром не поехала в институт и, измученная, крепко спала на краю постели, раскинувшись морской звездой.
Так было и на следующую ночь. И на следующую за следующей. И на следующую за ней… Они выжимали друг из друга всё, не оставляя шанса одиночеству и голове, и к маю страсть, сменяемая ещё большей страстью, устаканившись, вышла в ровную плоскость.
Так прошла весна.
В июне Градск напоминал запущенную цветочную клумбу. Серые по весне, летом улицы обрастали берёзовой листвой. Скверы начинялись одноцветными людьми и бордовыми кляксами на асфальте. Воздух пах сиренью и Катиными духами, а из музыкальных киосков мечтательно разлетались звуки дебютного альбома Роберта Майлза.
Левински делала оральный секс Клинтону. Ельцин с Зюгановым ненавидели друг друга, готовясь к главной политической схватке в истории новой России.
Телевизор веселил резиновыми кандидатами в президенты и призывал проявлять гражданскую сознательность под угрозой проигрыша. В рамках единого музыкального тура выступали Гребенщиков и Аллегрова, Бутусов и Киркоров, Кинчев и Винокур.
Во всей этой мешанине Гарик по-прежнему переворачивал в плеере заезженный 90-минутный "BASF", бесконечно меняя "Dookie" на "Insomniac" и наоборот. Жажда жизни рвалась из него с мощью брандспойта и равнозначного применения этой силе не находилось. Временами он даже подумывал реанимировать "Боевой Стимул" – с тем самым Пауком, которого так рекламировал пьяный Дуст.
Добросовестная Катя была поглощена сессией и третью неделю курсировала между библиотекой, вузом и кроватью. Решив не мешать её профессиональному становлению, Гарик круглые сутки наматывал круги по Градску, пытаясь обилием газетных статей создать видимость бурлящей культурной жизни города. В редакции от него уже отмахивались: "Ты сдурел? У нас твоих материалов – на месяц вперёд. Забыл, где живёшь? Угомонись, не в Петербурге, блин". Избавиться от Гарика сумели, лишь вручив ему под автограф гонорар за два месяца вперёд.
Заняться стало нечем. Наумов был в Питере: старые друзья вызвали его посетить какой-то "мегаколоссальный рок-фест", Дуст мотал пятнадцать суток за "хулиганку", Зи-Зи-Топ как собеседник был не намного содержательнее Герасима, а ближайший сейшн "поисковики" обещали почти через три недели.
Промаявшись бездельем два дня, Гарик решил выплеснуть накопившиеся килотонны старым добрым способом и вызвонил Вентиля.
Вентиль, хоть и не был музыкантом, выпить любил не меньше. Намертво лишённый слуха и чувства ритма, он с уважением относился ко всем группам городской неформальной сцены и охотно выручал музыкантов деньгами, алкоголем и сигаретами. Само собой, безвозмездно. За покойного Костю Градова и вовсе расшиб бутылкой чужой череп.
Несмотря на круглосуточное наличие в кармане пожарного артефакта, конфликтным Вентиль не был. Даже наоборот. Отзывчивость и сила составляли всё его своеобразие. И кастет его не знал затылков кроме тех, с которых при ударе слетали кепки-уточки.
Одинаковые для гопников, внешне музыканты Градска отличались от тусовщиков.
Музыканты редко увешивали себя чужой символикой. Наумов любил повторять: "Если хотите испортить отношения с музыкантом, просто скажите ему, на что похожа его музыка. Ничто не оскорбит его больше сравнения. Даже с великими. А если не так – значит, не подал виду. Или вовсе – не музыкант, а лабух, конвейерный продукт". Гарик ограничивался "Нирваной". Дуст – Летовым и "ДДТ". Наумова кроме капельной пусеты в левом ухе вообще не выдавало ничего.
Тусовщики же напоминали энциклопедию мировой рок-музыки. На одном неформале запросто можно было увидеть с десяток наименований различных коллективов: бандана, хайратник, футболка, балахон, куртка, рюкзак… Бессчётные значки, нашивки, браслеты, напульсники, подвески, татуировки… Тусовщик был усыпан рок-символикой, как новогодняя ёлка гирляндными фонариками.
Вентиль был тусовщиком и умел зарабатывать деньги. Будь он музыкантом, при его работоспособности он бы уже обошёл в количестве песен Б.Г. и Летова вместе взятых. И был бы гениальным нищебродом.
В свои двадцать пять он выглядел на восемнадцать. Дамы находили его нереально харизматичным и недостатка в женском внимании Вентиль не испытывал никогда. Он в свою очередь питал ярко выраженную слабость к прекрасному полу, охотно распушал хвост и никогда не отказывал себе в удовольствиях.
Ходили слухи, что Вентиль знается с бандитами и ведёт с ними какие-то дела. Так ли обстояло дело, наверно не знал никто, но в Градске 1996-го, среди очередей за молоком и повальной безработицы, он мог на вкус отличить "Johnnie Walker" от "Jack Daniel’s".
Большой охотник до любви, Вентиль регулярно брал её в аренду в местном ле-шабане, носившем говорящее название "ЦДО" – Центр Досуга и Отдыха. Элитный бордель находился за чертой Градска, на берегу вечно зелёного от кислотных дождей озера, и крышевался верховными городскими чинами. Женщины в этом заведении умели играть в бильярд, заряжать кальян и исполнять акробатический стриптиз. В исполнении же главного равных им, само собой, быть не могло.
Многие в неформальной тусовке изумились бы, узнав, что Вентиль – завсегдатай ЦДО. Он этого факта не скрывал, но и не афишировал, понимая, что тем самым раз и навсегда закроет вопрос о своём реальном финансовом положении. Тем, кого дружище Вент угощал пивом и безвозвратными деньгами (к которым ради приличия добавляли "в долг"), не могло прийти в голову, что их месячный доход тратится Вентилем ежедневно в качестве карманных расходов.
Иногда казалось, что Вентиль зарабатывал продажами чего-то сильно противозаконного. Он ко всем знал верный подход, и любые возражения отрабатывал с лёгкостью девушек на пилонах ЦДО:
– Поехали к тёлкам?
– Я, как-бы, женат.
– Я тебе жениться и не предлагаю. Шары погоняем, кальян покурим.
– Ну… Ну, если только на часок. И без тёлок!
Или проще:
– Поехали к бабам?
– Не… Я, как-бы, этим не занимаюсь. Мерзко. Фу. На фиг.
– Я плачу.
– Хм… Тебе чего, так припёрло?
Вентиль молчал и выжидательно сверлил глазом.
– Ну, если сильно припёрло, то… Давай только ненадолго, ну?
Когда Гарик позвонил Вентилю, тот мучился невыразимой силы похмельем и единственное, о чём мог думать без приступов тошноты – холодное пиво и минет. День катился к вечеру – пора было вставать. Вентиль снял трубку и мучительно промычал в неё. Гарик мгновенно оценил ситуацию и с весёлым сочувствием протянул:
– О-о-о!.. Что, пивка?
Больной утвердительно хрипнул.
– Пятнадцать минут.
Вентиль поверил в Бога и не смог попасть трубкой в аппарат.
Гарику показалось, что он не успел нажать кнопку звонка. Из распахнувшейся двери выпрыгнула пятерня, вырвала из его рук бутылку, и следом в проёме показался Вент. Целиком. Пиво влилось в него за считаные секунды. Он громко рыгнул и глаза его сыто затуманились.
– Уфф, – помотал он головой, избегая резких движений.
– Здорóво, обморок! Нездоровится? С облегченьицем, – хихикнул Гарик.
Самым верным ответом в этот момент было бы изобразить лицом изюм, но отвечать мимикой Вентилю было труднее, чем говорить и он просто кивнул. Они прошли на кухню, уселись, и Вент попробовал покурить. Получилось.
– Оклемался?
– Нормально.
– Пошли воздухом подышим, лето на дворе. Давно запил-то?
– Да не, случайно вышло.
– Само собой.
Вентиль задумался.
– Чего пыль топтать? Поехали к бабам лучше.
– Ага, я-то по бабам ходок. Может, лучше по пивку?
– Ну-ну, – лениво не дал отговорить себя Вент. – Сейчас, короче, в душ схожу и поедем.
Гарик настаивать не стал – куда девать время, ему было не так важно. Правда, перспектива чьих-то, кроме Катиных, рук в его штанах не особенно вдохновляла.
– Куда предлагаешь?
– В ЦДО.
– Куда?! Ты про цены в ЦДО знаешь, нет?
И он посмотрел на Вентиля, как на идиота. Идиот кивнул и потушил окурок.
– Башляешь опять, что ли?
Вент оживился, хлопнул себя по коленям, вскочил со стула и бодро воскликнул:
– Да! Куда вас, панков, денешь! Ни говна, ни ложки!
Рассмеялся, на ходу потрепал косматую голову Гарика и исчез в ванной.
Через полчаса они ехали в такси, пили холодное пиво и Вентиль, подпрыгивая на сиденье, расписывал Гарику цэдэошных гейш.
– Ты не представляешь, Бес, что они умеют! Одна уселась сверху, спиной повернулась и говорит: "Глаза закрой". Я закрыл, лежу и никак не пойму: чего это мне так круто? Открываю – а она пополам сложилась, задницей на мне скачет и языком, это…
– Зря открыл, – перебил Гарик, которого всегда раздражали чужие откровенности. Но к Вентилю он ехал именно за общением, понимая при этом, что непременно будут минуты, когда придётся потерпеть.
– Конечно зря. У меня всё упало сразу – так интересно стало. Да…
Вент мечтательно задумался. Но тут же опомнился:
– А другая, не поверишь, с языком раздвоенным. И по пирсингу в каждой половине. Прикинь, как она делает!
– Там зверинец или бордель?
– Да! А ещё одна – карлица! С такой здоровенной…
– Слушай, Вент, ты бы поберёг энергию для всех этих… Фрик-шоу, блин… Цирк уродцев какой-то.
– Да нет, – остыл Вентиль, – эти-то… они за отдельную таксу.
И снова заорал:
– Да я вчера, понимаешь, с корешем в баре весь вечер пробухал! Мне официантка эта своим животом голым, блядь, все нервы вымотала!
– Ну и чего ты? – не понял Гарик.
– Так ведь клиент!
– А-а-а.
– Ну! Бегает по залу. Душу всю вынула к дьяволу! Зараза…
Он почесал ширинку. За окном показался высокий металлический забор ЦДО.
– Приехали. Шеф, тормози!
Они выбрались из "Волги" и Вентиль трижды коротко надавил кнопку звонка. Ворота развелись и из них выглянуло бесконечно ограниченное лысое лицо. Увидев Вентиля, лицо ощерилось и закивало.
За забором возвышался двухэтажный особняк из красного кирпича. Распахнутые окна первого этажа громко транслировали малоприятный звукосодержащий продукт, трёхаккордные ингредиенты которого смертельно оскорбили бы слух Наумова. В шуме блатняка и попсы Гарик различил в одном из окон голос Сэм Браун и решил, что кроме алкоголя сконцентрируется, пожалуй, ещё на стриптизе. Все окна второго этажа были закрыты и зашторены.
Во дворе стояли припаркованные у забора два "крузака", пара Гранд Чероки, один "шестисотый" и немного "девяток" и "восьмёрок".
– Тачек мало, – одобрил пейзаж Вентиль, – это хорошо. Меньше тачек – больше тёлок.
Они зашли внутрь, и тут же на их пути выросла длинноногая администраторша с ровными белыми зубами:
– Добрый вечер, – до удивительного без фальши улыбнулась она. – Желаете сдать одежду в гардероб?
Вентиль расшаркался и зашёлся в комплиментах, игнорируя вопрос. Гарик слегка ударил его в копчик.
– Только ради Вас, – осчастливил он администраторшу, ловко выскользнул из ветровки и утянул Гарика в первый зал, поторапливая и подталкивая его в капюшон балахона.
По периметру затемнённого зала торчали трёхместные столики. Бóльшая часть их пустовала. Пузатые дядьки угощали, сидящих на их жирных коленях, гологрудых девиц коктейлями и кокаином. Галстуки лежали на животах.
Под потолком крутились три зеркальных шара, пронизывая табачный смог разноцветными лучами. Между столиками размашисто виляли бёдрами девушки с подносами, в серьгах и кружевных юбках.
В центре зала, на двух возвышающихся на метровую высоту площадках, оснащённых пилонами, показывали чудеса акробатики обнажённые до трусиков, идеально сложенные девы. У одной был пирсинг в пупке, у второй – ещё и в сосках. Лицо первой показалось Гарику знакомым.
Гарик с Вентилем заняли ближайший к знакомому лицу столик. Вент кивнул в сторону проколотого пупка и таинственно ухмыльнулся:
– Не признал?
Гарик всмотрелся в смеющиеся похотью глаза и остолбенел. Это была рыжая Клюква, сокурсница Кати. Впрочем, здесь её, конечно, звали как-то ещё более по-другому. С роскошной грудью и шпильками вместо кед её действительно сложно было узнать. У Гарика моментально отпало желание называть её Клюквой.
– Она что, здесь работает?!
– Ещё как! Ты бы еле ушёл!
– Проститутка?
– Она? Она королева! Королева проституток!
К столику подплыла миниатюрная барышня с лицом стюардессы:
– Желаете что-нибудь выпить, молодые люди?
Здесь улыбались абсолютно все. "Наверное, в раю у всех такие лица" – подумал Гарик.
– Желаем выпить всё! – облизнулся Вентиль и подмигнул ей. Три раза.
Девушка терпеливо улыбалась. Вент подмигнул в четвёртый раз. Эффекта не было.
– Четыре Б-52 и по пиву! – махнул он рукой и полез за сигаретами.
– Ещё что-нибудь?
– Яблочный кальян и коктейль для Долорес, – указал он на Ингу.
Гарик метнул непонимающий взгляд на рыжую, но вспомнил про "Cranberries" и успокоился. Стюардесса послушно кивнула и удалилась.
– Кстати, рекомендую, – снова кивнул на Ингу Вентиль. – Ей-богу, не пожалеешь.
Он хрустнул костяшками.