Гарик смотрел, как рыжая Долорес вертится на пилоне. Она заметила его ещё на входе, и хищно улыбалась голодным ртом. Гарику вспомнились слова торчка из фильма "Детки": "Трудно понять, какое у женщины тело, пока она не скинет с себя одежду". Впервые он был согласен с наркоманом.
Сэм Браун плавно сменилась новомодным Робертом Майлзом и под жидкие аплодисменты Инга сошла с площадки. Её высокая грудь тяжело вздымалась и опускалась. Подойдя к столику, она обхватила ладонями лицо Гарика и прижалась к его губам огромным ртом. Громко чмокнув, уселась рядом и закинула ногу на ногу. Каждая нога казалась длиннее другой. Широко улыбаясь и тяжело дыша, она смотрела на Гарика, будто ожидая слов восхищения. Гарик помолчал и, набегавшись глазами от груди к бёдрам Инги, наконец, произнёс:
– А я тебя без юбки не узнал.
Она громко рассмеялась, будто Гарик пошутил, и снова устремила в его лицо развратный, масленый взгляд. Совратительная улыбка не сходила.
– Ну, значит, будьте знакомы, – произнёс Вентиль и мягко потрепал Ингу по коленке.
"Интересно, в который раз он к ней прикоснулся?"
Стюардесса принесла Б-52 и "Дьявола" с крупным шариком клюквы. Гарик захихикал. Инга поддержала.
– Ну! За второе знакомство! – провозгласил Вентиль, велел Гарику повторять за ним и поджёг шоты.
Стало тепло и вкусно. Ликёр приятно согрел и Гарика повело. Он откинулся на спинку стула и удивлённо взглянул на Вента.
– С непривычки бывает. Нормально.
Инга потягивала "Дьявола" и кусала соломинку.
Поднесли пиво. Парни отхлебнули по большому глотку. Вентиль закурил и стал наблюдать за смуглокожей танцовщицей, сменившей у пилона Долорес. Будто вспомнив, о чём хотела спросить, Инга вскинула руку:
– Как там Катюхина сессия?
Гарик пожал плечами:
– Да неплохо. Ты же с ней учишься. Тебе, наверное, лучше знать.
– Я там появляюсь не намного чаще, чем ты.
– Я-то вообще там не был.
– Знаю.
– И как сдаёшь?
Инга потёрла три пальца друг о друга.
– Реально хорошо поднимаешь тут?
– Хватает.
Улыбчивая барышня поднесла раскуренный кальян и водрузила его в центр столика. Инга обхватила полными губами мундштук и колба кальяна бодро забурлила. Не отрывая глаз от смуглой акробатки, Вентиль погладил Ингу по бедру:
– Слышь, а это новенькая?
Инга выпустила огромное облако яблочного дыма и обернулась.
– Ага. Первую неделю только. Красивая, да?
– Угу, – похотливо прогудел Вент.
– Говорит, у неё арабские корни.
– Да ты что-о-о, – протянул он. – Как зовут?
– Сюзанна, – буркнула Инга, присасываясь к мундштуку.
– Как-как?
– Маша! Маша её зовут!
Она затянулась и протянула шланг Гарику.
– Маша, значит… Хороша-а-а, – понизил голос Вентиль, залпом осушил кружку и встал из-за стола.
Он подошёл к смуглянке и достал из бумажника серо-зелёную банкноту. Маша-Сюзанна, виляя крутыми бёдрами, опустилась перед ним на корточки и оттянула в сторону ниточку стрингов.
Инга учила Гарика курить кальян. Она не называла его Гариком. Не называла Игорем или Бесом. Прильнув к нему упругими сосками, она водила по его губам мундштуком и мурчала:
– Вот так надо, зайчик. Полной грудью, полной. Вот, вот, вот. Вкусно же?
Гарику нравилось. Заглушенное шотами и кальяном, чувство брезгливости покинуло его. Инга уселась к нему на колени и стала гладить крепкими ладонями его грудь, голову и плечи.
Роберт Майлз сменился Джо Кокером с "You can leave your hat on" и одновременно с этим к столику подпрыгнул Вентиль:
– Так, всё! По "истребителю" – и меня нет!
Он заглотнул второй Б-52 и сбежал со смуглой новенькой на верхний этаж. Инга положила руку между ног Гарика и шепнула:
– Ну что? Мы тоже?
– Что тоже?
– Ты сюда пить приехал?
– Вообще, да.
Она лизнула его ухо, вильнула задом и с жаром выдохнула:
– Всё? Выпил? Пойдём.
– Нет, – нетвёрдо отказался Гарик.
– Почему?
Не отрываясь от уха, она водила пальцами по его ширинке.
– К… Катя, – напомнил он, заметно превозмогаясь.
– Давай сегодня я буду Катей.
Гарик встряхнулся и рукой попытался отстранить Ингу, но упёрся в оголённую грудь. Она прижалась сильнее и нагло попыталась поймать его губы.
– Нет! – оттолкнул он её уже с силой.
Инга замерла и изумилась полными непонимания глазами.
– Извини. Не могу.
Она встала с его колен, пересела на стул, закинула ногу на ногу и закурила, вынув сигарету из пачки Вентиля.
– Ты плохо знаешь свою Катю, – выпустила она дым и прищурилась.
– Ты знаешь лучше?
Инга промолчала. Гарик побурлил кальяном и взял пиво, стараясь не смотреть на неё. Пауза затянулась.
– Что, правда любишь? – не выдержала рыжая.
Гарик молча выпустил пар в потолок, отвечая ей в глаза прямым как ответ молчанием. Инга громко усмехнулась и поморщилась.
Выкрикивая приветствия, в зал ввалился толстый потный мужик. На шее сверкала золотая цепь толщиной в палец. На ногах он стоял плохо. Гарик обернулся и презрительно повёл носом.
Мужик оглядел зал, остановил пьяный взгляд на Инге, осклабился, сверкая золотыми передними зубами, и маятником подошёл к ней.
– Рыжуля! – заорал он и вытянул вперёд толстые мокрые губы, похожие на огромных земляных червей.
Гарика он даже не заметил. Инга натянула улыбку и с плохо скрываемой брезгливостью подставила щёку.
– Кисуля моя рыженькая! Ну что? Как дела? Соскучился я по тебе – жуть! Ну, пойдём скорее! Давай! У-у-у!
Он взвыл как пёс, задрав голову. Инга потушила сигарету и нехотя поднялась.
– А подружка твоя так больше и не появлялась, кисуль? Эта, с розовой кисточкой!
Эти слова прогремели в голове Гарика стокиловаттным звуком. Он вздрогнул, метнул на Ингу встревожено-растерянный взгляд, в глазах его зашевелилось беспокойство. Инга тяжело посмотрела и закусила губу. Гарик ощутил, как внутри него что-то обрушилось, грохнулась крыша огромного здания. Он замер и губы его задвигались, будто вспоминая слова.
– Постой тут, рыжуля. Я нам вина возьму.
Толстяк пьяной походкой засеменил к бару.
Инга опустила глаза. Гарик подергивал головой, отказывая очевидности. Вдруг рыжая голова вздёрнулась и Инга скребанула его взглядом. Так смотрит тот, кто знает.
Толстяк уже расплачивался у бара и порывался в их сторону. Инга развернулась и медленно зашагала к лестнице на второй этаж.
– Стой!
Гарик поднялся из-за стола и вплотную приблизился к огромному алому рту.
– Что ты ей тогда говорила? В баре, на "Погружении"?
Она гадливо ухмыльнулась:
– Что второй год хочу тебе отсосать.
Пьяный жирдяй схватил Ингу ниже талии и, приплясывая, уволок её наверх.
Гарик смотрел на потные лапы, тискающие круглый зад. Пространство раскололось, в воздухе что-то треснуло.
Он вышел на улицу. Шёл холодный дождь.
8
Ливень как водопад холодной грязи смыл всё богатство и впитался в гнилую траву. Заливистый Катин смех звенел в голове и перемешивался с громом похоти, сотрясавшим стены борделя.
Под дождём раздались три отрывистых звонка. Лысый охранник распахнул ворота, и во двор вкатилась грязная иномарка. Крупные капли дробью колотили по металлу и тонко струились в серую землю. Из авто вывалился жирный человек в дорогом костюме. Из-под рубахи не было видно ремня. Он выругался на небо и захлюпал к дверям ЦДО.
"Интересно, он её покупал? Что он заставлял её делать? А, может, она сама извивалась, садилась к нему на его жирные колени и лизала его волосатые уши?"
Гарик проскользнул в закрывающиеся ворота и, насквозь промокший, долго ловил попутку в город.
Кати дома не оказалось. Отбив кулак о дверь, Гарик сел на холодную лестницу и за полчаса скурил все сигареты. Прождав ещё около часа, он не заметил, как уснул.
…Настойчивые толчки чем-то твёрдым в плечо сопровождались громкими словами "эй, просыпаемся". Гарик поднял голову. Над ним нависали усталые глаза:
– Подъём, подъём! Сам свалишь? Или в трезвяк отправить?
Серый сотрудник жил этажом выше.
– Неохота после дежурства с тобой возиться. Вали давай, по-хорошему.
Гарик поднялся и, сыро поёживаясь, вышел из Катиного дома в холод внезапной градской ночи. Добравшись до кровати, он, как был – в мокрой одежде, – измождено рухнул на кровать и провалился в тяжёлый ледяной сон.
Объясняться с Катей по телефону не хотелось, но с утра Гарик понял, что никуда не пойдёт. Градусник метался между "37" и "38". Вчерашние мысли слегка обуздались, но ощущение чего-то обрушившегося крепло и сдавливало. Пустота теперь занимала всё пространство обклеенной постерами комнаты.
Ничего от простуды в доме, конечно, не оказалось. Гарик залил в себя полстакана водки с перцем и заснул, уткнувшись в мокрую наволочку.
Не прошло и часа, как в сон ворвалась канонада из автоматных очередей и рикошетящих визгов. Они болезненно выплывали в явь, постепенно превращаясь в трели звонка вперемешку с глухими ударами в дверь. Гарик разбито поднялся и подтащил себя к глазку. Это ломился Дуст. Дверь неохотно скрипнула и Гарик поднял на Дуста больные глаза:
– Выпустили, узник? Воняешь, конечно…
Дуст всмотрелся в бледное лицо, изобразил в глазах вопрос и торопливо закрыл дверь. Проковыляв в комнату, Гарик хлопнулся лицом в подушку. Дуст прокрался следом, тихо, как сапёр.
– Ты чего, болеешь? Или это… с бодуна?
– За что закрыли-то? – глухо прохрипел из подушки Гарик.
– Да фигня. Поссал не там.
– И всё?
– Да менты мимо шли, бандана не понравилась им.
– Помяли?
– Не, только на пятнашку…
Он не договорил, на мгновение завис мыслью, и вдруг тревожно зашипел:
– Да хрен с ними! Бес, я знаешь кого на сутках видел?!
Он сел рядом и взволнованно, но с осторожностью затормошил больное тело. Гарик нехотя сел на кровать, отстранённо глядя перед собой:
– Ну?
– Гопника этого видел! – вскрикнул Дуст и выпучил глаза.
В больных ушах зазвенело и лицо поморщилось.
– Которого?
– Того самого! Который Костяна подрезал!
Гарик уставился в Дуста и нахмурился:
– Ты же говорил, что лица не помнишь.
– Не помнил! Пока не увидел. А увидел – точно он, сука! – Дуст хлопнул себя по колену.
– Уверен? – У Гарика осмыслились глаза.
– Да он, он! Я с ним ночь просидел. Он доматывал, когда меня закрыли. Я, это… хорошо разглядел.
– А он тебя узнал?
– Узнал, конечно, – ткнул в свою бандану с "анархиями" Дуст. – Это же они, пидоры, все на одну харю.
– И что?
– Ничего. Он же не угашенный, не бухой. Наутро вышел. Это… Не на рожон же ему лезть. У тебя это… курить есть?
Гарик поднялся с кровати и достал Дусту сигарету. Тот жадно прикурил.
– А ты-то вид подал, что признал?
Дуст поперхнулся и закашлялся:
– Ты чё? Чтобы он меня на выходе потом встретил и до дома проводил? Нет, конечно. Бухим прикинулся.
– Так ты что, трезвый был?
– Прикинь, – усмехнулся Дуст.
Гарик прикурил. Сделал одну затяжку, поморщился и тут же затушил сигарету. Вкус был мерзкий, в горле першило.
– Ментам сказал?
– Да говорил, когда выписывали. Послушали, думаешь? Угу, – хмыкнул он и длинной затяжкой докурил бычок.
Голодный Дуст выдул сигарету в четыре или пять затяжек и Гарик протянул ему всю пачку. Тот принялся дымить одну за другой, а Гарик, подбоченившись, смотрел в окно и кусал губу.
– Маноха его зовут, – выпустил густое облако Дуст и замер, будто подавившись.
– Как? Маноха?
Дуст закашлялся и закивал.
– Он к тебе знакомиться лез?
– Нет. Это мент, который выпускал его, так позвал.
– Маноха… – пробубнил Гарик. – Гопник есть гопник. Он там что, прописан в ментуре, что его по кликухе?..
– Я так понял, это фамилия, – будто растерялся Дуст.
– Да уж… Чистопородный. Даже в паспорте – и то не понятно, кликуха или что…
Он помолчал.
– Вентилю надо позвонить. Маноха… Маноха…
Так, бубня, Гарик подошёл к телефону и поднял трубку. Гудка не было. Постучал по рычагам. Поправил шнур у розетки. Гудок появился. Он нажал на рычаг и телефон тут же зазвонил.
– Алло.
Трубка взволнованно заскрежетала. Гарик посмурнел.
– У меня телефон был выключен, успокойся… Да, всё в порядке. Дома. Не надо, не приезжай… Заболел я, заразишься… Да всё нормально. Я спать ложусь. Лечусь, да. Проснусь – сам позвоню… Пока.
И он аккуратно положил трубку, продолжавшую трещать вопросами. Дуст, наконец, насытился никотином и с интересом наблюдал.
– Катюха что ли? Это… Всё нормально?
– Нормально, – Гарик отмахнулся и уставился в пол.
– Ладно, не хочешь – не говори. – Дуста скривил смешок. – Чего завис? Вентилю-то будешь звонить?
До Вентиля не дозвонились.
– Ну, и чего делать будем? Бес, слушай, у тебя же батя с каким-то мусором серьёзным корешился? Может, к нему съездить?
Отец Гарика был школьным другом Угарова, в недавнем прошлом заместителя начальника ГУВД. Через год после смерти старшего Бессонова подполковник вышел на пенсию и уже третье лето ловил только карасей в дачном пруду. Шансов на то, что Угаров вообще согласится разговаривать с неформалом, отец которого зарезал свою жену, было немного. Но иные варианты таковыми не виделись. Возможно, на бумаге Костин труп уже давно пришили какому-нибудь пьяному ханыге с судимостью тридцатилетней давности. В деле избавления от "глухарей" градским правоохранителям равных не было.
Гарик проковылял в соседнюю комнату и вернулся с кипой отцовских записных книжек. В первой же значился домашний номер Угарова Геннадия Петровича. Для надёжности вбив телефонную розетку кулаком в стену, он набрал номер.
Приятно удивив младшего Бессонова, подполковник с лёгкостью и доброжелательностью сообщил, что "ждёт в любое время" и оживлённо чем-то зашуршал. Гарик даже не успел озвучить цель звонка. Он записал адрес и коротко изрёк: "Выезжаю".
Прелесть маленьких городов состоит в том, что утомиться в городском транспорте невозможно. Любые передвижения заканчиваются раньше, чем начинается скука. В ученические годы расстояние от дома Гарика до школы равнялось полутора сигаретам, от Дуста до Наумова было восемь глотков пива, а от репетиционной базы "Боевого Стимула" до "Поиска" в наушниках проигрывали пять песен "Sex Pistols".
Градск переходил в дачную зону внезапно и несвязно. На южной окраине, всего в сотне метров от девятиэтажек, стояли деревянные постройки с участками в шесть соток. Дача подполковника находилась в самом конце южноградского садоводства, у леса, и соседствовала со столетней хвойной флорой и разношёрстной пушной фауной. Гарик добрался за полчаса.
Зимой заснеженный участок Угарова так густо усеивался следами заячьих лап, что, казалось, ночами эти зайцы разыгрывают кубок "UEFA". Подполковник прыгал в снег из парилки и барахтался в нём как в мыльной пене, ухая и покрякивая. Летом он рыбачил, вялил карасей и наслаждался тишиной пенсионной свободы бывшего госслужащего.
Это был крепкий, подтянутый, с военной выправкой человек, с лицом, похожим на танк. Смотрел всегда открыто.
Когда Гарик скрипнул калиткой, Геннадий Петрович увлечённо хрустел вяленым карасём в беседке напротив. Карась туго шуршал и запахом вызывал приступ пивной эрекции.
– Игорёк! Заходи, заходи! Присаживайся.
По-офицерски хрустнув пятернёй музыканта, Угаров учтиво указал на стол. Гарик уселся напротив подполковника.
От дачи веяло кухонным уютом и ощущением замкнутости. Как будто в этом воздухе висели тысячи тайн, недосказанностей и былых внутрислужебных секретов.
– Ну, рассказывай, – весело крякнул Угаров, – с чем пожаловал?
Он выставил перед Гариком пузатую советскую кружку и налил в неё светлого, пенящегося пива. И если бы не заложенный нос, Гарик ощутил бы, как восхитительно сочетается запах свежего "Жигулёвского" с бесподобным, ни на что не похожим ароматом мастерски провяленой рыбы. Рядом с наполненной кружкой Угаров положил очищенного карася. Гарик тоскливо посмотрел на заманчивый натюрморт и про себя выругался на простуду. Невозможно получить удовольствие от пива, даже летом, на природе, и под рыбу – если нездоров. Тем не менее, он осушил полкружки разом и заговорил.
Рассказал про убийство, про семью Кости, про двух свидетелей убийства – Дуста и Вентиля, про пятнадцать суток, про то, что известна фамилия, а ментам плевать, и так далее, и так далее. Геннадий Петрович тоскливо выслушал рассказ и грустно выдавил, отмахиваясь от невидимых насекомых:
– Да, Игорь. Всё так. В менты сейчас идут, чтобы на заводе не пахать. Остальное – слова. Да даже и слов-то – и тех не осталось. Форма да дубина. Стыда нет у людей, Игорёша. Тебе пузырьки подсвежить?
Не дожидаясь ответа, он натужно выдохнул и подлил пива в обе кружки. Закончив говорить, Гарик решил не перебивать и внимательно слушал.
– Я понимаю, зачем ты приехал. Друзья – это святое. Ты думаешь, я позвоню, и что-то там изменится?
Угаров брезгливо фыркнул.
– Я там треть века проработал. А там всё так же, как было. Если бы ты знал, какая гнида сейчас в моём кабинете сидит… Э-э-х-х…
Он устало поднялся из-за стола и застучал папиросой по портсигару. Затем дунул в неё, закусил картонный мундштук и чиркнул спичкой. Гарик поймал себя на мысли, что, кажется, впервые видит, как кто-то курит оригинальный "Беломор".
Вдруг Угаров, глядя прямо в глаза Гарику, резко выпустил едкий дым и прищурился:
– Ну, а сам-то ты что думаешь? Как с этим Манохой надо бы?
Гарик исподлобья, всем своим взглядом, выдал отношение к системе правосудия и застучал костяшками по столу. Угаров удовлетворённо кивнул и крепко затянулся.
– Геннадий Петрович, – вкрадчиво прошуршал Гарик и замер, – а если бы адресок…
Он не договорил и всмотрелся в лицо подполковника, который выглядел так, будто собирался совершить подвиг. Помедлив с минуту, он кивнул. Гарик выдохнул и почувствовал испарину на лбу. "Или температура подскочила?"
– Маноха, говоришь? Ну, значит, так и сделаем.
Он затушил папиросу, достал из-под стола бутылку "Жигулёвского", протянул её Гарику и загадочно подмигнул:
– Чтоб веселее ехалось.