Перекати-камень в форме почки
Вот что сказал отец, когда Дзюмпэю было шестнадцать. Хоть в жилах сына и текла родительская кровь, их отношения не располагали к беседам по душам. К тому же отец лишь изредка высказывал свои философские (философские ли? пожалуй) взгляды на жизнь, поэтому тот диалог врезался в память отчетливо. Но что к нему привело, Дзюмпэй совершенно не помнил.
- Лишь три женщины по-настоящему имеют для мужчины смысл в жизни. Это не много, но и не мало, - сказал отец.
Даже не сказал - заявил. Равнодушно, однако все же категорично. Таким тоном говорят, что Земля делает оборот вокруг Солнца за год. Дзюмпэй молчал и слушал. Он удивился этой фразе, сказанной ни с того ни с сего, и как-то даже не смог сообразить, что должен ответить.
- Поэтому сколько бы ты ни знакомился и ни встречался с разными женщинами, - продолжал отец, - ошибешься в выборе - считай, зря потратил попытку. Запомни это хорошенько.
Спустя время в голову сына закрались сомнения: "Судьба уже свела отца с этими тремя женщинами?
Мать - одна из них? Если так, что у него было с остальными двумя?" Но спросить об этом у отца он не мог. Напоминаю: до уровня откровенных разговоров их отношения не дотягивали.
В восемнадцать он покинул родительский дом, поступил в один из токийских институтов, с тех пор несколько раз знакомился и встречался с девушками. Одна вроде бы "по-настоящему имела для него смысл". В этом он был уверен - и, пожалуй, верит по сей день. Но пока Дзюмпэй пытался сформулировать, как ей открыться (такой уж характер - на раздумья ему требовалось времени больше, чем прочим), она вышла замуж за его близкого друга. И успела стать матерью. Тем самым из жизненного выбора ее пришлось исключить. Вообще скрепя сердце выбросить ее из головы. Как результат, на долю Дзюмпэя, если придерживаться отцовской теории, теперь оставалось всего две "по-настоящему имеющих смысл" женщины.
При каждом новом знакомстве Дзюмпэй задавал себе вопрос: а действительно ли эта женщина имеет для него смысл? Так рождалась дилемма. Сохраняя надежду, что каждая новая встреча станет "по-настоящему имеющей смысл" (разве кто-то надеется на иное?), Дзюмпэй вместе с тем опасался преждевременно истратить остававшийся лимит. Неудачная попытка связать жизнь с той первой и очень дорогой для него женщиной подкосила его уверенность в собственных возможностях - очень важной способности своевременно и уместно реализовать любовное чувство. В итоге он считал, что, хватаясь за никчемное множество, он все так же упускает нечто самое важное в жизни. И с каждым разом его душа погружается все глубже туда, где нет света и тепла.
Так постепенно дошло до того, что после знакомства с каждой новой женщиной он через некоторое время в глубине души успокаивался и замечал в ее характере либо поступках и действиях хоть что-то - любую мелочь, приходившуюся не по душе; она и вызывала в нем раздражение. У Дзюмпэя это вошло в привычку - поддерживать с многочисленными женщинами поверхностные отношения, держаться от них на расстоянии. Он некоторое время встречался с такой партнершей, присматривался к ее поведению, но, дойдя до определенного предела, отношения прекращал. При расставании хотя бы не было вражды и ругани. Даже скажем так: он с самого начала избегал отношений с теми, кто не давал надежды на мирное расторжение отношений. Незаметно Дзюмпэй обрел нечто вроде нюха на удобных для себя партнерш.
Он и сам не мог понять, откуда такая способность: из глубин его природы или сформировалась апостериори. Если апостериори, ее вполне можно назвать проклятием отца. Заканчивая институт, он крепко поругался с родителем, прекратив с ним все отношения, - и лишь отцовская теория о трех женщинах, ничем, правда, не подкрепленная, не оставляла его в покое. Порой - отчасти в шутку - даже приходила на ум мысль о гомосексуализме. Глядишь, так и удастся избавиться от этого дурацкого отсчета. Однако хорошо это или плохо, но Дзюмпэй испытывал физический интерес все равно только к женщинам.
Как позже выяснилось, женщина, с которой он тогда познакомился, оказалась старше его. Ей было тридцать шесть, ему - тридцать один. Один его знакомый открывал французский ресторанчик где-то по пути от Эбису к Дайкан-яма и пригласил его на церемонию. Дзюмпэй был в летнем пиджаке в тон шелковой темно-синей рубашке "Перри Эллис". Друг, с которым он договаривался о встрече на вечеринке, прийти не смог, и поэтому он не знал, куда себя девать. Сидя в одиночестве на стуле возле стойки бара, он потягивал бордо из бокала. И вот, когда он собрался было уходить и уже начал искать глазами хозяина, чтобы попрощаться, к нему, держа в руке неизвестный коктейль фиолетового цвета, подошла высокая женщина. Первым делом на Дзюмпэя произвела впечатление ее великолепная осанка.
- Говорят, вы писатель? Что, правда? - спросила она, положив руку на барную стойку.
- В общем, похоже, что так, - ответил он.
- То есть в общем писатель? Дзюмпэй кивнул.
- И сколько у вас книг?
- Пара сборников рассказов да перевод. Ни один толком не продался.
Она окинула его оценивающим взглядом. И улыбнулась, вполне довольная увиденным.
- В любом случае с настоящим писателем мне довелось встретиться впервые в жизни.
- Очень приятно.
- Взаимно, - ответила она.
- Хотя ничего интересного во встрече с писателем нет, - как бы оправдываясь, сказал Дзюмпэй, - поскольку никаким особым мастерством я не владею. Пианист может сыграть на фортепьяно, художник - скажем, сделать набросок, иллюзионист - показать фокус… А писатель не может ничего.
- Ну а, скажем, оценить нечто вроде художественной ауры? Разве этого нет?
- Художественной ауры? - переспросил Дзюмпэй.
- Сияние, которого вряд ли можно ожидать от простых людей.
- Каждое утро, когда бреюсь, разглядываю в зеркале собственную физиономию, но ничего подобного не замечал.
Женщина улыбнулась.
- А что у вас за рассказы, если не секрет?
- Меня часто об этом спрашивают, но объяснить, что у меня за рассказы, непросто. Они не подходят ни под какой жанр.
Женщина потирала пальцем край бокала с коктейлем.
- Выходит, одним словом… эдакая "чистая литература"?
- Пожалуй. Там чувствуются отзвуки "писем несчастья".
Она опять улыбнулась.
- Кстати, я могла где-то о вас слышать?
- Литературные альманахи читаете?
Она слегка, но довольно резко качнула головой.
- Тогда, думаю, вряд ли. Мое имя мало кому известно.
- Номинировали на премию Акутагавы?
- Четыре раза за пять лет. - Но лауреатом не стали?
Дзюмпэй только тихо улыбнулся. А женщина без спросу уселась на соседний стул. И допила коктейль.
- Ну и ладно. Премия - это дело чужого вкуса, - сказала она.
- Было бы правдой в устах того, кто ее получил.
Она представилась. Кириэ.
- Как в богослужении, - сказал Дзюмпэй.
Она была на пару сантиметров выше Дзюмпэя. С короткой стрижкой, загорелая, с красивой головой. В юбке-клеш до колен и льняном бледно-зеленом жакете. Рукава подвернуты до локтей. Под ним - простая блузка из хлопка, а на воротнике - брошь с голубой бирюзой. Грудь не маленькая и не большая. Одета со вкусом: ничего лишнего, но видна индивидуальность. Губы пухлые, после каждой фразы они, растягиваясь, как-то поджимались. Из-за чего все, что ее окружало, выглядело на удивление свежо и бодро. У нее был широкий лоб, по которому разбегались три параллельные морщины, когда она задумывалась. А стоило отвлечься от размышлений, морщины мигом исчезали.
Дзюмпэй ощутил, как она завладела его сердцем. Нечто в ней возбуждало чувство. Хватанувшее адреналина сердце едва слышно постукивало, словно украдкой посылая сигналы. Дзюмпэю вдруг захотелось пить, и он заказал проходившему мимо официанту "Перрье". "Имеет ли она для меня смысл? - как обычно подумал он. - Одна ли из оставшихся двух? Сделать вторую попытку? Пропустить? Или замахнуться?"
- Давно хотели стать писателем? - спросила Кириэ.
- Да. Вообще-то я и не думал заниматься чем-то другим.
- Короче говоря, не было мечты?
- Как сказать. Я мечтал стать выдающимся писателем. - Дзюмпэй развел руки, очертив пространство сантиметров в тридцать. - Однако, сдается мне, до этого ой как далеко.
- У каждого есть отправная точка. Все еще впереди. Идеально сделать сразу не получается, - сказала она. - Вам сейчас сколько?
Так они узнали возраст друг друга. Ее совершенно не смутило, что она оказалась старше. Дзюмпэя тоже. Он, если уж на то пошло, молодым девушкам предпочитал зрелых женщин. К тому же в большинстве случаев расставаться с партнершами старше было проще.
- Чем вы занимаетесь? - поинтересовался Дзюмпэй.
Кириэ поджала губы, и лицо ее впервые посерьезнело.
- Ну а чем я, по-вашему, могу заниматься?
Дзюмпэй качнул бокал, и вино устремилось по кругу.
- Подскажете?
- Никаких подсказок. Или так тяжело? Однако наблюдать и делать выводы - это ведь ваша работа?
. - Нет, не моя. Истинная суть писателя - наблюдать, наблюдать и снова наблюдать, а выводы, насколько это возможно, оставлять на потом.
- Вот как? - сказала она. - Тогда наблюдайте, наблюдайте и снова наблюдайте - и попробуйте представить. Это, надеюсь, не противоречит вашей профессиональной теории?
Дзюмпэй поднял голову и снова пристально вгляделся в ее лицо - в надежде уловить некий тайный знак. А женщина заглянула прямо ему в глаза, и он ответил ей таким же прямым взглядом.
- У меня есть беспочвенное предположение… Нечто связанное с особой профессией? - сказал он через некоторое время. - Иными словами, работа, доступная не каждому и требующая специальных навыков?
- В самую точку! Верно, доступная не каждому. В этом вы правы. А не могли бы поконкретней?
- Связано с музыкой?
- No.
- Кутюрье?
- No.
- Теннисистка?
- No.
Дзюмпэй покачал головой.
- Вы загорелая, подтянутая, сильные руки. Занимаетесь спортом на природе. Однако не похоже, что это тяжелый труд на свежем воздухе.
Кириэ подтянула рукава жакета, опустила оголившиеся руки на стойку бара и, вывернув их, осмотрела запястья.
- Пока впечатляет.
- Но угадать не могу.
- Маленькая тайна необходима, - сказала Кириэ. - К тому же я не хочу лишать вас профессиональной радости наблюдать и представлять… Однако дам лишь одну подсказку. Я, как и вы…
- Как и я?
- Одним словом, я выбрала профессией то, что хотела делать давно - с самого детства. Как и вы. До сих пор путь был нелегким.
- Это хорошо, - сказал Дзюмпэй, - это… очень важно. Профессия изначально должна быть актом любви. И никак не браком по расчету.
- Актом любви, - повторила Кириэ с восхищением. - Чудесная аллегория.
- Кстати, мне приходилось раньше слышать твое имя? - спросил Дзюмпэй.
Она покачала головой.
- Думаю, нет. Мое имя в обществе неизвестно.
- У каждого есть отправная точка.
- Именно, - сказала Кириэ и улыбнулась. Затем ее лицо стало опять серьезным. - Однако, в отличие от вас, в моем случае с самого начала требовалось совершенство. Ошибка не прощалась. Ты совершенен - или нет. Третьего не дано. Как и права на повтор.
- И это тоже подсказка.
- Пожалуй.
Подошел официант, держа поднос с фужерами шампанского. Она взяла два, один передала Дзюмпэю и сказала:
- Выпьем.
- За наши специальности, - подхватил Дзюмпэй.
Они чокнулись. Раздался легкий и таинственный звон.
- Кстати, вы женаты? Дзюмпэй покачал головой.
- Я тоже не замужем, - сказала Кириэ.
Ту ночь она провела у Дзюмпэя. Пили вино, подаренное заведением, где познакомились, занимались сексом, а потом уснули. Когда Дзюмпэй в одиннадцатом часу утра проснулся, ее уже не было. На соседней подушке осталась лишь вмятина - словно оттиск утраченной памяти. А на подушке лежала записка: "Ухожу. Пора на работу. Если возникнет желание - позвони".
Он набрал ее номер, и они встретились в субботу вечером. Поужинали в ресторане, слегка выпили, позанимались сексом у Дзюмпэя и вместе уснули. Утром она опять исчезла. Несмотря на воскресный день, осталась лишь короткая записка: "У меня работа. Исчезаю". Чем она занимается, Дзюмпэй по-прежнему не Знал. Одно очевидно: работает она спозаранку. И как минимум по воскресеньям тоже.
Они разговаривали обо всем на свете. Кириэ не страдала комплексами и умела поговорить. Ничего не стесняясь. Она с удовольствием читала книги - биографические, исторические, по психологии и научно-популярные, но не художественную литературу. И на удивление обладала обширными познаниями во всех этих областях. Однажды Дзюмпэя несказанно поразила ее осведомленность в истории строительства сборных домов.
- Погоди, сборные дома? Может, ты работаешь в строительстве?
- No! - ответила она. - Меня интересуют вполне реальные вещи. Только и всего.
Это не помешало ей, прочитав два сборника рассказов Дзюмпэя, лестно о них отозваться.
- Интересней, чем я ожидала. Правда, я втайне переживала, - призналась она. - Думала, как быть, если они мне вдруг покажутся скучными. И что тебе тогда сказать? Но я зря сомневалась - мне очень понравилось, правда.
- Вот и хорошо! - вырвалось у него с облегчением. Когда он давал ей свои книжки - беспокоился о том же.
- Это не лесть, - сказала Кириэ. - В тебе есть нечто… необходимое для того, чтобы прославиться. В рассказах у тебя разлито спокойствие, и некоторые написаны очень свежо, слог красивый. А прежде всего - они умело сбалансированы. По правде говоря, я первым делом обращаю внимание на баланс. Будь то музыка, роман или картины. Когда мне попадаются плохо сбалансированные произведения или исполнение, иными словами - вещи незаконченные, низкосортные, у меня ужасно портится настроение. Меня словно укачивает. Пожалуй, именно поэтому я не хожу на концерты и почти не читаю романов.
- Не хочется натыкаться на вещи с плохим балансом?
- Yep.
- И не читаешь романы и не ходишь на концерты, чтобы риска избежать?
- Именно.
- Но это же крайность.
- По гороскопу я Весы. Я не терплю дисбаланса. Не терплю или… как это сказать… - Она умолкла, подыскивая подходящее слово. Но так и не нашла, лишь неуверенно вздохнула. - Ладно. Мне кажется, тебе следует написать солидный роман - и тогда ты прославишься по-настоящему. Конечно, со временем.
- Я, по сути, могу только рассказы. Романы - не мое, - сухо сказал Дзюмпэй.
- И все же.
Дзюмпэй ничего на это не ответил - только молча прислушивался к шороху кондиционера. Вообще-то он уже несколько раз принимался за роман, но всякий раз откладывал. Никак не мог сосредоточиться надолго. С первых же страниц у него было ощущение, что из-под пера выходит нечто прекрасное. Текст получался живым, и будущее, казалось, уже у него в кармане. Естественно вырисовывалась богатая сюжетными линиями фабула. Но по мере продвижения этот напор и этот блеск постепенно, однако очевидно иссякали, сужались и вскоре исчезали полностью. Так останавливается теряющий скорость локомотив.
Они лежали в постели. На улице осень. Оба нагие после долгого и проникновенного секса. Кириэ прижималась плечом к его руке. На тумбочке рядом стояли два бокала с белым вином.
- Слышь?
- А?
- У тебя же есть еще любимая женщина? Которую ты никак не можешь забыть?
- Есть, - подтвердил он. - А что, по мне видно?
- Конечно, - ответила она. - Женщины это чувствуют.
- Все, что ли?
- Я не говорю за всех женщин.
- А-а.
- Но встречаться с ней ты не можешь, да?
- Есть обстоятельства.
- А возможности их устранить - никакой? Дзюмпэй отрывисто качнул головой.
- Нет.
- Что, сложные?
- Сложные или нет, я не знаю. Но как бы там ни было - обстоятельства.
Кириэ отпила вина.
- А у меня такого человека нет, - произнесла она, словно бы сама себе. - И ты мне очень нравишься. Ты завладел моим сердцем. Когда мы вместе, знаешь, меня охватывают счастье и спокойствие. Но всегда быть с тобой мне не хочется. Ну как, успокоила?
Пальцы Дзюмпэя гладили ее волосы. Вместо ответа он задал свой вопрос:
- Это почему?
- Почему я не собираюсь всегда быть с тобой?
- Да.
- Интересно?
- Самую малость, - съязвил он.
- Завязывать с кем-то постоянные отношения я не могу. Причем не только с тобой - ни с кем, - сказала она. - Мне нужна полная сосредоточенность на том, что я сейчас делаю. Боюсь, перестанет получаться, начни я с кем-то жить и проникнись чувствами к этому человеку. Поэтому лучше пусть все остается как есть.
Дзюмпэй на мгновенье задумался.
- Иными словами, ты избегаешь сердечной привязанности?
- Да.
- Случись такое, нарушится баланс - и это станет серьезной помехой твоей карьере.
- Именно.
- И чтобы избежать такого риска, ты ни с кем вместе не живешь.
Она кивнула.
- Во всяком случае, пока работаю по этой специальности.
- И все же… что у тебя за работа? По-прежнему не хочешь говорить?
- Угадывай.
- Воровка? - спросил Дзюмпэй.
- No - серьезно ответила она. Но взгляд у нее повеселел. - Версия заманчивая, но воры не работают спозаранку.
- Наемный убийца?
- Тогда уж наемная убийца, - поправила она. - В любом случае - No. Чего это тебе лезет в голову одна жуть?
- Твоя работа - в рамках закона, так?
- Так, - ответила она, - в самых что ни на есть рамках.
- Тайный сыщик?
- No - сказала она. - На сегодня об этом хватит. Лучше расскажи о своей работе. Что ты сейчас пишешь, например? Ты ведь что-то пишешь?
- Пишу. Рассказ.
- И о чем?
- Не могу закончить. Я взял передышку, а дальше ни с места.
- Если не трудно, расскажи хотя бы до места.
Дзюмпэй умолк. Он взял себе за правило не распространяться о незаконченных работах. Чтобы не сглазили. Стоит лишь обмолвиться - и нечто улетучивается, как утренняя роса. Утрачивается оттенок смысла, меняется фон декораций. Тайна перестанет быть тайной. Однако, перебирая сейчас короткие волосы Кириэ, он подумал, что эту женщину, пожалуй, в тайну посвятить можно. Все равно его как заклинило - за последние дни он не продвинулся ни на шаг.
- Там все от третьего лица. Главный герой - женщина где-то за тридцать, - начал он. - Известный терапевт, работает в крупной больнице. Не замужем, но тайно встречается с женатым хирургом из той же больницы. Ему около пятидесяти.
Кириэ попыталась представить героиню.
- Симпатичная?
- Вполне, - сказал Дзюмпэй, - но до тебя далеко.
Кириэ улыбнулась и поцеловала Дзюмпэя в шею.
- Честно?
- В моих принципах отвечать честно, когда нужно.
- Особенно в постели.