Шиба-сан - совершенно на него не похоже - просто дара речи лишился на минуту. Наконец выговорил:
- Мужик, который мне это набивал, был одним из величайших мастеров татуировки в Японии. - Помолчал. - Я сам еще никогда Кирина не набивал.
- Ну а его попросить мне тату сделать можно?
- Можно было бы, - отвечает. И спокойненько так, без тени юмора, прямо в глаза мне глядя, продолжает: - Можно было бы, да только помер он. Покончил жизнь самосожжением, а в руках изображение Кирина держал. Правда, ОЧЕНЬ в духе Акутагавы Рюноскэ? Он, наверно, вообще зря вот так набивал направо-налево образ священного животного… может, и вызвал на себя его гнев. Кто знает, а вдруг сделаешь ты себе тату Кирина, Луи, и тоже проклята будешь?
Шиба-сан рассказывал - а сам все своего Кирина поглаживал… Несколько минут мы помолчали. Я подольше задержалась взглядом на Кирине.
- По-любому, - заговорил он снова, - в Кирине сочетаются черты оленя, быка, волка и еще хрен знает скольких зверей. Такое рисовать - до черта ж времени и сил уйдет.
- Но я только это и хочу. Пожалуйста, Шиба-сан! Ну, может, если так уж сложно, ты мне хоть временную тату нарисуешь? - умоляю его.
Шиба-сан, с видом весьма раздраженным, прищелкнул языком и проворчал:
- Ладно, в таком случае - сделаю.
- ДА!!! Спасибо, Шиба-сан!
- Я тебе такую временную нарисую - она долго продержится. А что на фоне хочешь?
Я немножко подумала, потом опять по-быстрому проглядела образцы.
- Вот. - Я постучала ногтем по рисунку. - И очень хочу скомбинировать все с драконом, как у Амы.
Шиба-сан взглянул на дракона. Пробормотал:
- Ясно… - похоже, больше самому себе, чем мне. - Я впервые Кирина делать буду, так что мне, наверно, и самому легче - с чем-нибудь привычным его скомбинировать.
- Хочу примерно такого же размера, как у Амы, и еще - чтобы было прямо на спине. Сколько мне это будет стоить?
Он делает вид, что раздумывает, выдерживает театральную паузу и наконец говорит:
- Хм-м… как насчет… трахнуться разок? - Говорит - и смотрит на меня искоса.
- Только и всего? - посылаю ему насмешливый взгляд. Он впился в меня глазами - садизм, дремлющий внутри, рвется на свободу.
- Раздевайся, - приказывает он.
Так. Встаю. Платье без рукавов, мокрое от пота, липнет к телу. Опускаю молнию. Чувствую спиной прохладный сквознячок. Позволяю платью соскользнуть на пол. Он оглядывает меня с головы до ног, на лице - полное отсутствие интереса. Потом говорит:
- Ты чертовски худая. Знаешь, если после татуировки поправишься, кожа растянется, жуткий видок будет.
Стаскиваю лифчик и трусики, тоже насквозь пропотевшие. Скидываю босоножки-сабо. Сажусь на кровать.
- Не проблема, - отвечаю. - Я за столько лет ни разу не поправилась.
Шиба-сан давит сигарету в пепельнице. Подходит к кровати. Прямо на ходу расстегивает ремень. Останавливается у края кровати. Правой рукой резко толкает меня навзничь, ладонью касается моей шеи. Пробегается пальцами по венам. Усиливает хватку, пока гладкие кончики пальцев не впиваются в мою плоть. И все это - стоя, глядя на меня сверху вниз. Вены на правой руке вспухают, выступают под кожей. Мое тело уже требует воздуха. Начинаю биться. Лицо сводит, шея словно вот-вот сломается. Он шепчет:
- Мне это нравится. Видеть, как тебе больно… у меня от этого стоит.
Шиба-сан отпускает мое горло. Стаскивает штаны вместе с боксерами. У меня еще в ушах звенит и голова кружится, а он уже забирается на кровать. Коленями прижимает мои плечи. Членом упирается мне в губы. Лицо мое - в обрамлении драконов, пляшущих у него на бедрах. Беру его влажный член в рот. Замечаю, как пахнет его тело. Мне из всех времен года больше всего летом сексом нравится заниматься. Наверно, все дело как раз в этом запахе пота - резком, приторном, аммиачном. Шиба-сан смотрит на меня без всякого выражения. Хватает меня за волосы, дергает в жестком ритме, трахает мое лицо. Он еще пальцем до меня не дотронулся - а я понимаю, что уже теку. Надо же, думаю, удобно-то как!
Он отводит бедра. Спрашивает:
- А Ама тебя как имеет?
- А как вообще люди этим занимаются?
Шиба-сан пожимает плечами. Переводит взгляд на свои штаны. Вытаскивает ремень. Связывает им мне руки за спиной.
- И не осточертевает тебе?
- Да не особо так. Я прекрасно могу кончить и при обычном сексе.
- Это ты к тому, что думаешь - я не могу?
- А что - можешь?
- Не могу.
- А все потому, что ты - псих и садист!
Он смеется:
- Зато я еще и с парнями трахаюсь, к твоему сведению. У меня размах - ого-го какой!
Он говорит - а я немедленно представляю себе, как он Аму трахает. Думаю - как красиво, наверно, это было! Шиба-сан берет меня на руки (руки у него худые), опускает на пол. Садится на кровать. Правой ногой надавливает мне на лицо. Один за другим, начиная с большого, обсасываю его пальцы, потом вылизываю ступню, пока во рту совсем не пересыхает. Шея уже болит - ведь я же приподнимаюсь, а руками опереться не могу. Шиба-сан снова вцепляется мне в волосы. Подтягивает лицо вверх. Должно быть, сейчас я смотрю на него невидящими глазами… На его члене под кожей вздуваются вены. - Ты мокрая?
Киваю. Шиба-сан поднимает меня. Сажает на кровать. Почти инстинктивно раздвигаю ноги - и чувствую, как в теле собирается легкое напряжение. У меня садисты и раньше случались. Черт их знает, на что они способны! Мне и клизмы ставили (кстати говоря, совсем не плохо), и с игрушками я дело имела. И насчет отшлепать у меня комплексов нет, и насчет анального секса - тоже. Но вот на кровь я даже смотреть не желаю, увольте. А то, помню, однажды позволила одному мудаку бутылку стеклянную мне вставить - так он ее молотком разбить собирался! И попадались вообще полные кретины, им в кайф иголками тебя колоть!..
У меня ладони, запястья - скользкие от пота, по спине и рукам мурашки бегают. Но с неподдельным облегчением замечаю - Шиба-сан никаких посторонних предметов на мне использовать не собирается. Он вонзает в меня два пальца. Резко двигает ими несколько раз - взад-вперед. Вытаскивает. Вытирает о мое бедро - так, словно прикоснулся к чему-то грязному. Смотрю ему в лицо. От этого взгляда теку еще сильнее.
- Вставь мне, - умоляю.
Он протягивает еще влажные пальцы, сует мне в рот, оглаживает кругом.
- Грубость любишь?
Киваю. Он вытаскивает пальцы у меня изо рта, снова сует мне в киску, снова вынимает, снова - в рот. У меня почему-то сейчас же всплывает перед глазами картинка - Ама шарит во рту того парня из Синдзюку.
- Больше терпеть не можешь? Опять киваю. Он вытаскивает пальцы, кладет ладонь мне на лоб, отталкивает на простыню, заставляет дергаться всем телом, пытаться удержать равновесие головой, плечами и ногами.
- Пожалуйста! Просто вставь мне! - кричу.
- Заткнись! - шипит он, вцепляется мне в волосы, вжимает головой в подушку. Грубо обхватывает одной рукой, повыше приподнимает бедра. Плюет мне в дырку, еще раз входит туда пальцами, несколько раз резко проводит ими по кругу - и наконец врывается в меня членом. Сразу же начинает не просто трахать - вбиваться в меня, сильно, глубоко, - так, что всхлипы мои эхом отдаются в тяжелом, затхлом воздухе. Еще чуть-чуть - и я уже в голос рыдать начинаю, вообще-то со мной это частенько происходит, когда кайф - действительно сильный. Я все ближе и ближе, я чувствую, как нарастает во мне это ощущение. Он тараном бьется в меня и одновременно развязывает ремень, стянувший мои запястья. Руки теперь свободны. Отрывком вынимает член - чувствую, как из уголков моих глаз скатываются слезы. Он также резко подхватывает меня снова. Сажает на себя верхом. Руками с медвежьей силой вцепляется мне в ягодицы. Вздергивает всем телом вверх, опускает, вздергивает, опускает… у меня внутри уже все немеет.
- Хочу видеть больше слез, - рычит он, и, как по заказу, я плачу еще сильнее.
- Я кончаю… - шепчу, отчаянно двигаю, дергаю бедрами, все настойчивее, все напряженнее…
Кончила - шелохнуться не могла. А Шиба-сан просто перевернул меня на спину, лег опять сверху - и продолжает засаживать, жестко, ритмично, безжалостно. Волосы мои в кулаке зажал, душит - и еще улыбается от садистского удовольствия происходящего. А потом вдруг сказал:
- Ну, поехали, - в точности как когда язык мне пропирсовывал, засунул член как можно глубже, вынул и, скользнув по мне вверх, спустил мне в рот. Странно я себя почувствовала - этакая смесь облегчения и недовольства, словно меня одновременно и из Ада выпустили, и из Рая изгнали…
Шиба-сан вылез из постели, член свой салфеткой вытер, боксеры натянул. Бросил пачку салфеток в моем направлении. Я на лету поймала. Стираю с себя его сперму, смотрю в зеркало на свое лицо - все в слезах, краска размазалась. Привела себя в порядок. Сидим оба на кровати, прислонившись к стене, курим и смотрим в потолок. Довольно долго просто так сидели, ничего не делали, разговаривали по минимуму - ну, там, ерунда типа "Пепельницу передай, пожалуйста…" или "А жарко сегодня, правда?" - в таком роде. Наконец Шиба-сан встал, повернулся и посмотрел на меня снисходительно.
- Если пошлешь Аму, будешь моей девушкой, ладно?
Я от хохота чуть не скисла.
- Да ты ж меня скорее всего убьешь!
- А Ама не убьет? - спросил Шиба-сан, настолько не меняя выражения лица, что я похолодела.
Ha мгновение я лишилась дара речи. А он продолжает:
- Только учти - если будем встречаться, то я на тебе жениться собираюсь.
Бросает мне мое белье. Надеваю трусики. Пытаюсь представить себе, на что может быть похожа семейная жизнь с Шибой-сан и удастся ли мне выжить в эдаком браке. Снова влезаю в платье. Поднимаюсь с постели. Шиба-сан достает из мини-холодильника баночку ледяного кофе, открывает, протягивает мне.
- А ты под всеми своими заморочками очень милый парень, точно?
- Ногти у тебя длинные как черт знает что, только потому банку и открыл.
Треплю его по щеке. Говорю:
- Спасибо.
Слова благодарности… они так нелепо звучат, если учесть, что между нами происходит! Просто видишь - вот оно, мое "спасибо", летает в воздухе - и вечно будет летать, не найдет, куда приземлиться… Шиба-сан выходит в магазин, снова открывает.
- Слушай, а у тебя вообще хоть какие-нибудь клиенты есть? - спрашиваю.
- А то! Просто народ в основном ко мне ходит либо пирс забивать, либо тату делать. Вот и договариваются заранее. Мой магазин - не из тех, где просто так, от не фига делать побродить можно.
- Ясно.
Сажусь на стул за прилавком. Высовываю язык Пальцем трогаю "гвоздик". Уже совсем не больно.
- Эй, ты как думаешь - можно мне уже двенадцатиграммовый ставить?
- Нет еще. Придется тебе с месяц с этим походить. Потому я тебе и советовал - используй для начала двенадцатиграммовый, - холодно произносит Шиба-сан, поглядывая в сторону прилавка с той стороны, чуть не из центра магазинчика.
- Закончишь рисунок делать - позвонишь?
- Ясное дело, позвоню. Ты с Амой приходи. Скажи ему - хочешь сережки посмотреть. А тут - я. Покажу тебе дизайн, изобразишь море изумления… типа ты такое раньше и видеть не видела и не думала не гадала.
- Ты только мне днем звони, пока Ама на работе.
- Да понял я, понял, - ворчит он и отходит, перекладывает товар на подставках.
Берусь уже за сумку - домой надо идти, и тут Шиба-сан внезапно оборачивается в мою сторону. Я нетерпеливо притормаживаю.
- Ну, что еще?
- Иногда мне кажется: наверно, я - сын Божий, - говорит он, не меняя выражения лица.
- Сын Божий? Неплохое название для дешевого ужастика бы вышло, не думаешь?
- Нет. Ты врубись. Чтоб обречь людей на жизнь, Бог просто должен быть садистом!
- Я так понимаю, по твоему мнению, Мария мазохисткой была?
- Ага. Наверно, так и было, - бормочет Шиба-сан и снова к подставке своей отворачивается. Подхватываю сумку. Выскакиваю из-за прилавка.
- Пожрать перед уходом не хочешь?
- Нет. Ама уже вот-вот домой явится.
- Ладно. Тогда увидимся. - Он грубовато треплет меня по волосам. Беру его правую руку. Глажу Кирина.
- Я тебе самый крутой дизайн сделаю, - говорит он.
Я смеюсь. Машу ему рукой и выбегаю на улицу. Там уже солнце садится, а воздух - такой свежий, что я едва не задыхаюсь. Еду на метро домой, к Аме. В торговом районе, через который от метро проходить надо, - слишком много семей с детишками. Так много, что от гула бесконечных голосов прямо блевануть хочется. Один мелкий врезается в меня, а мамаша делает вид, что не видит. В упор смотрю на бебика, он наконец поднимает глаза, замечает меня. Встречаемся взглядом - клянусь, он уже зареветь собирается, так что я просто грожу ему пальцем и иду дальше. Не хочу, не желаю жить в таком вот мире. Хочу жить налегке. Хочу, чтоб после меня на этой темной, унылой земле ничего, кроме пепла, не осталось!
Как только захожу в Амину квартиру - первым делом кидаю свои шмотки в стиральную машину и врубаю. В "Желании" вечно благовониями несет, стоит мне туда сходить, - и вся одежда ароматом этим насквозь пропитана. Потом лезу в ванну. Яростно моюсь с головы до ног. Выхожу. Вытираюсь. Натягиваю джинсы, влезаю в одну из Аминых футболок. Малость подмазываюсь, привожу в порядок волосы, иду повесить сушиться платье. Только-только сажусь передохнуть - ключ в замке поворачивается. Входит Ама.
- Привет.
- Привет.
Облегченно замечаю его широкую улыбку.
- Целый день спать хочу, прямо сил нет, - говорит Ама, потягиваясь.
Ясно, он усталым себя чувствует, и не сильно удивительно, ежели учесть, как мы вчера считай до рассвета пили и трепались. Я - и то вымоталась, ведь как Аму утром проводила - больше уснуть не смогла, тогда и подумала позвонить Шибе-сан. День прошел, как часовой завод идет, предсказуемый, точно сам ход времени. Если что за этот день со мной и случилось необычного - так только то, что я Кирина увидела. Теперь просто дождаться не могу, когда он наконец кожу мою украсит! И плевать мне, что Аму зовут Амадеус и что Шиба-сан - сын Божий, а я единственная из всех ни черта особенного собой не представляю - тоже плевать. Я только одного хочу - стать частицей подземного мира, где не светит солнце, нет песенок о любви и никогда, никогда не слышно детского смеха…
Мы с Амой пообедали в пабе, вернулись домой, позанимались сексом. Почти сразу же Ама заснул как отключился, пушкой не разбудить. Я открыла банку пива. Сидела, потягивала, глядела ему спящему в лицо. Спрашивала себя - неужели он убьет меня, как того ублюдка, если узнает, что я трахалась с Шибой-сан? А потом вдруг подумала: что ж, если уж придется выбирать, так пусть меня лучше сын Божий убьет, чем Амадеус… хотя не слишком я верю, что этот самый сын Божий вообще способен кого-нибудь убить. Я перевела взгляд на руку Амы - как свисала она с кровати, как играли блики света на серебряных перстнях… Попыталась отогнать от себя эту мысль. Включила телевизор. Лениво полазила с канала на канал, везде - или попсовые шоу дебильные, или документальные фильмы мрачные. Долго не выдержала, выключила. У Амы в квартире из журналов - только мужские модные, а как с его компьютером обращаться, я не знаю, я, к слову сказать, вообще в компах - ни в зуб ногой. Осмотрелась в комнате. Поцокала языком - поразмыслила, чем бы заняться. Подобрала газету. Оказалось - дешевенький таблоид, но такие, если честно, для меня и составляют основной источник информации. Проверила, нет ли сегодня хороших программ для полуночников. Стала листать - страницу за страницей, от конца к началу. Единственное, что вынесла из чтения, - в Японии сейчас каждый день людей убивают, а экономический спад ощущается даже в секс-индустрии. И вот листаю, значит, газетку, и внезапно в глаза бросается заголовок:
Двадцатидевятилетнего гангстера забили насмерть в Синдзкжу!
Перед глазами так и всплыло лицо того вчерашнего мужика. Нет, ну, никак не могло ему быть двадцать девять, на вид - больше было! А если нет? А если он, как я и Ама, просто старше своих лет выглядел?.. Наверно, в ту ночь еще одна, похожая драка случилась. В конце концов, Синдзюку - огромный район… Глубоко вздыхаю. Читаю статью дальше.
Жертва скончалась еще до прибытия в госпиталь. Полицейские говорят, что убийца пока не найден. По словам свидетеля, это рыжеволосый мужчина худощавого сложения и примерно 175–180 см роста.
Вглядываюсь в Аму. Сравниваю его с описанием в статье. Отбрасываю газету. Стоп. Если подозреваемый из статьи - и вправду Ама, разве не должен бы был свидетель обязательно упомянуть татуировки и сплошь пропирсованное лицо? Говорю себе - конечно, должен был! Просто это - какой-то парень, немножко смахивающий на Аму, вот и все. Мужик, которого Ама избил, еще живой был, я точно помню. Но по-любому лучше не рисковать… хватаю сумку и рысцой бегу в ближайший недорогой магазин. Покупаю там осветлитель для волос и пепельную краску. Прихожу домой. Ама по-прежнему сонно посапывает, так что трясу его за плечо.
- Эй! Ты чего? Ты чё творишь? - вскидывается он.
Шлепаю его по затылку. Заставляю сесть перед зеркалом.
- Чего? Ты чё делать-то хочешь?
- И ты еще смеешь спрашивать, что я делать хочу? Волосы тебе перекрашивать будем! Все, с этим твоим отвратным рыжим цветом мы покончили.
Ама послушно раздевается до трусов - в точности как велено.
- Рыжий хайр и смуглая кожа вообще не сочетаются, неужели тебе раньше никто не говорил? Совсем у тебя вкуса нет или как? - гримасничаю, стираю с лица брызги осветлителя, который растворяю. Ама улыбается. Говорит:
- Добрая ты. Ладно, постараюсь исправиться по части стиля… конечно, только если ты поможешь.
Значит, Ама мою идею воспринял позитивно… это радует. Думаю - какой же он оптимист в душе!
- Ладно, без разницы, - говорю. Разделяю расческой его волосы на пряди и принимаюсь кисточкой наносить осветлитель. Половины тюбика пока хватит… конечно, только волосы перекрасить - это не сильно поможет, но, думаю, сейчас придется менять хоть то, что можно. Сбрызнули мы Аме волосы закрепителем, феном высушили - все, они из рыжих в блондинистые превратились. Вспоминаю - мне как-то раз парикмахер сказал: если цвет волос радикально меняешь - вот как с рыжего на пепельный, - надо предыдущий цвет очень-очень тщательно вытравлять. Так что смешиваю вторую половину тюбика - и все по-новой, от начала до конца, пока волосы Амы совершенно не побелели. Я их заново посушила феном, пока жесткими не стали, и только потом пепельную краску нанесла. Ама, наверно, и вправду сильно спать хотел - все время носом клевал. Поневоле признаюсь - немножко жалко мне его было, но, черт, это для его же блага! Отмучилась наконец я с краской, голову его пленкой целлофановой обернула… а он улыбается и смотрит на меня этак рассеянно.
- Спасибо, Луи, - говорит.
Пару секунд сомневаюсь - может, все-таки стоит ему ту статью показать? Решаю - нет, не стоит. Иду в ванную - руки мыть.
- Как думаешь, теперь я хоть за сколько-нибудь симпатичного парня сойду?
- А я никогда и не говорила, что ты страшненький, - отвечаю, высовываясь из ванной.
Ама смеется: