‹если мне будет позволено высказать свое мнение…› она наклонила голову и исподлобья взглянула на режиссера, поймав его взгляд, она больше не обращала внимания на американца, который, вполне очевидно, не владел искусством изысканной и утонченной беседы и, может быть, даже считал ее скучной.
- да, пожалуйста, продолжайте.
‹ андзярику - цветок, которого нет в природе, прелестный гибрид, и поэтому хрупкий и редкий, чистейший продукт генной инженерии.› подобными комментариями ХИЁКО всегда удавалось завладеть безраздельным вниманием мужской компании, не выступая при этом из полупрозрачного облака великодушия и непосредственности, режиссер сидел такой ошеломленный, что даже мне вдруг подумалось в то мгновение: какой же он милый, его щека слабо дергалась, как от нервного тика, он смотрел на ХИЁКО во все глаза, он был похож на восторженного ценителя какого-то малоизвестного вида искусства, которому посчастливилось рассмотреть редчайший образчик этого искусства, она тоже рассматривала его, чуть прищурившись, анжелике стало неуютно, неприятное ощущение: как будто случайно вламываешься не в ту спальню, она улыбнулась американцу.
- а вы уже выучили названия рыб? это действительно очень важно - знать все названия, если вы собираетесь заказывать суси.
- нет, но я знаю, какие мне нравятся, по-английски, а вы меня не научите?
она протянула руку, взяла с полочки меню и преподала ему небольшой урок японского языка.
читатель, этот эпизод иллюстрирует, как тактично ХИЁКО избавляла себя от обязанностей, которые считала обременительными и неприятными, она сама была американкой, и было бы естественно, если бы она развлекала американца, но американец ее утомлял: он был банальным и скучным, типичным представителем общества потребления, преступление, которое заслуживает смертного наказания, по ее собственной - психопатической, скажем прямо - логике, но это еще не все. ХИЁКО терпеть не могла развлекать американских гостей, потому что они представляли систему, где не было места для хостесс-баров. хостесс - это новейшее воплощение того типа женщин, которые играют в Японии очень важную социальную роль, она идет - подчас испытывая неудобства, - по косолапым, притворно робким следам всех наложниц, возлюбленных, куртизанок и гейш, которые были до нее. она - символ релаксации, приятного времяпрепровождения, изящества, стиля и утонченности, она не имеет ни малейшего отношения к проституткам, с которыми этот американец развлекается у себя в Нью-Йорке на холостяцких сборищах, достоинства хостесс оценит лишь тот, кто уже ценит ее достоинства, вот так рассуждала ХИЁКО. но мне иногда кажется, что ее просто тошнило от лишнего жира на теле.
теперь давайте посмотрим, что она делает, чтобы избавиться от человека, который ей неприятен:
вот эти двое, засидевшиеся до закрытия, неохотно идут на выход, все четверо договорились встретиться завтра и поужинать в ресторане фугу ‹о, рыба-отсос! моя любимая.› разумеется, ужин начнется пораньше, где-нибудь часов в шесть, потому что к девяти девушкам надо быть на работе, они приведут мужчин в клуб, чтобы те вновь насладились чудесным вечером сплошных удовольствий и очарования - и чтобы самим получить дополнительные комиссионные, сегодня они уже обменялись визитными карточками. ХИЁКО, следуя намеченному сценарию, дала анжелике забрать все чаевые от американца (да, дурной тон: но в хрустящих купюрах и с ярко выраженным запахом больших денег), которые та скромно убрала в маленькую вечернюю сумочку, зато тиффани весь вечер обменивалась пронзительными взглядами с японским кинорежиссером, который - надо ли говорить? - не расстался даже с монеткой в пять йен, но вполне вероятно, созреет снять ей квартиру с видом на реку симуда и свозит ее на хоккайдо. и вот прощальный поклон - слегка ироничный, но при этом вполне грациозный и до неприличия учтивый, - и ХИЁКО с анжеликой, наконец, остаются одни.
они вместе идут в раздевалку, закрыв дверь, ХИЁКО снимает свой облегающий черный наряд и остается в белье и высоких сапогах на шпильках, ее черные трусики танга и лифчик на косточках безо всяких узоров и украшений смотрятся чуть ли не официально, она похожа на главнокомандующую новой армии, которая убивает феромонами и истязает врага эротическими видениями, в неоновом свете кожа анжелики кажется бледной и нездоровой, и особенно - рядом с ХИЁКО. комната представляет собой длинный узкий "пенал": вдоль одной длинной стены тянется ряд маленьких запирающихся шкафчиков, стена напротив - огромное зеркало. ХИЁКО и анжелика стоят буквально вплотную к своим отражениям.
‹я бы хотела с тобой поговорить.›
анжелика просто стоит, не раздевается.
- прошу прощения, но я боюсь опоздать на встречу, меня уже ждут.
‹в полтретьего ночи?›
- ну, ты же знаешь это выражение про ночных бабочек. ‹нет, не знаю, скажи мне.›
- они порхают во тьме, выписывая невидимые узоры, такие же непостижимые и загадочные, как и узоры у них на крылышках.
‹ты просто очаровательная женщина.›
- да нет, я бы так не сказала.
‹какая ты скромная, настоящая японская гвоздика.›
- что тебе нужно, ХИЁКО? мне уже хочется выйти на воздух. ‹мне бы хотелось, чтобы ты приходила на наши собрания.›
- какие собрания?
‹анжелика, мы с тобой взрослые люди, меня огорчает, что ты не приходишь на наши собрания, твое отсутствие очень заметно, с такими вещами не шутят.›
дальше я не разбираю, потому что вокруг очень шумно, и нас разделяет картонная перегородка, но потом ХИЁКО слегка повышает голос, или, может быть, это просто ее настойчивость пробивается сквозь картон.
‹твое упорное нежелание приобщиться к истине создает негативное поле, ты смущаешь молоденьких девочек, сбиваешь их с пути истинного, и обрекаешь себя на ненужные страдания.›
- вот, наконец, это угроза?
‹нет, просто предостережение, все священные тексты, во всех религиях, учат, что тот, кто делает что-то плохое, непременно за это поплатится, с ним тоже случится что-то плохое, тебе просто не повезло, что в последнее время колесо кармы вращается слишком быстро›
ХИЁКО разворачивается и неторопливо выходит из раздевалки, образ, оставшийся в памяти: губы анжелики слегка приоткрыты, словно она собралась что-то сказать, но потеряла дар речи при виде крепких, подтянутых ягодиц тиффани.
говорят, что анатомия - это судьба, и что касается анжелики, наверное, если бы она родилась миленькой пухленькой девочкой, а не фарфоровой статуэткой, она никогда бы не встретила ХИЁКО и, скорее всего, дожила бы до старости, наблюдая за тем, как ее милая детская пухлость превращается в складки жира, но я не хочу впадать в сентиментальность, в конце концов, это история про ХИЁКО, а не про анжелику, и эта история уже несет на себе отпечатки моей страсти к морализированию, так что давайте вернемся к повествованию, некоторые женщины много едят, когда сильно расстроены. ХИЁКО заказала промышленную микроволновую печь, судьба анжелики была решена, кое-кто из девчонок уже сообщил, что она расспрашивала их об организации - в своей ненавязчивой мягкой манере заботливой мамочки, и советовала им держаться подальше от этой секты, "для их же блага", не будь анжелика такой харизматичной, ХИЁКО, скорее всего, просто забыла бы об ее существовании, но в ней была эта природная утонченность, отблеск ИКИ, если угодно, которая никак не давала гуру покоя, донимала ее похуже острой зубной боли: из анжелики получилась бы идеальная неогейша.
Глава 58
конечно, сыозан задумывалась о том, не являются ли их планы убить анжелику скорее проявлением террора, нежели посредничеством положительной кармы, сьюзан ни в коем случае не страдала моральной немощью, и поэтому было вполне естественно, что она много думала о диалектике бытия (про себя), посещала псевдо-тал-мудические чтения МАНИФЕСТА НЕОГЕЙШ и постигала основы моральной сейсмологии.
поэтому она и решила предупредить анжелику, что если та не сподобится неожиданного просветления - причем, в самое ближайшее время! - то станет первой мишенью воинствующих неогейш, если я выразилась не совсем ясно, тогда поясню: этот их разговор ни в коем случае не был "угрозой", а скорей проявлением внимания и сочувствия к ближнему, добрым делом по собственному почину, поскольку сьюзан ничего не сказала ХИЁКО, бренди, касси и другим девушкам из руководства, может быть, это было тщеславие: когда сьюзан решила, что у нее непременно получится обратить стильную, рассудительную анжелику, которая так долго и так успешно сопротивлялась риторическому обаянию ХИЁКО. она считала своей победой уже то, что анжелика вообще согласилась с ней встретиться, ведь она сторонилась всех неогейш, как чумы, всегда говорила, что очень спешит, чтобы ей надо идти к своему парикмахеру или на дохан. было вполне очевидно (для сьюзан), что анжелика считала сьюзан девушкой серьезной и очень неглупой, другие неогейши (не все, но некоторые) хотя и были более сексапильны, и утонченного шика каждой их них хватило бы среднему человеку на всю семью, все-таки не всегда проявляли себя здравомыслящими людьми с чувством собственного достоинства.
когда сьюзан пришла на встречу, анжелика уже сидела, скрестив ноги, как изысканная фигурка оригами, на высоком вращающемся табурете, обтянутом черной кожей, у крошечного столика с тонкой, как лист бумаги, стальной столешницей, на краю маленького рва с водой, вечернее солнце было как бледный и омертвелый шар, зависший над токийским национальным музеем, но в двух местах свет рассыпался блескучими искрами: по воде - трепетной рябью, и концентрическими кольцами радужного сияния - от бриллианта в носу анжелики. сьюзан пришла ненакрашенной; ее лицо очаровательно раскраснелось после ванны, она была в старых линялых джинсах и спортивных тапочках, а анжелика - которая как раз аккуратно размешивала полторы порции сахара в чашке с дымящимся кофе, - напротив, была одета так стильно и элегантно, как будто ее наряжал голливудский дизайнер, в своей геометрической шляпке и черных перчатках, она казалась такой анахронично изысканной, и в то же время было в ней что-то футуристическое, я только никак не могла понять, что же именно, у нее был такой взгляд… как будто она видела будущее, заранее знала, что оно будет мрачным, но все же решила одеться как можно лучше.
сьюзан снимает темные очки в черепаховой оправе, надеясь установить дружеский контакт взглядов, но отблески света на рябящей воде слепят глаза, и она вновь надевает очки.
- анжелика, прости, пожалуйста, что я опоздала, там была авария, в метро, поезда не ходили, пришлось выйти на юракутё и взять такси.
анжелика (тихонько отпив кофе, как будто в замедленной съемке):
- ничего, все нормально, в таком месте и ожидание не в тягость, ты никогда не была внутри?
- нет. а там есть еще что-нибудь кроме кафе?
анжелика смеется своим профессиональным переливчатым смехом из категории "с вами так хорошо смеяться".
- я бы сказала, что да! коллекция статуэток будды седьмого века, говорят, это первые изображения будды, появившиеся в Японии.
- правда?
- сьюзан, ты должна их увидеть, ты, как никто, их оценишь, они замечательные, из бронзы.
- обязательно схожу посмотреть…
анжелика кладет руку в печатке на запястье сьюзан. прикосновение убедительное, но легкое - словно бабочка села на лист.
- пойдем прямо сейчас, пока они не закрылись. - взгляд на изящные золотые часики. - у нас еще есть пятнадцать минут.
предложение застает сьюзан врасплох, но у нее слабость к людям утонченным.
- но нам надо поговорить…
- мы поговорим.
и к Людям, которые знают, что делают, и всегда остаются верны себе.
- ладно, пойдем.
они проходят по узкому мостику через ров. анжелика идет впереди, сьюзан - сзади, я иду следом, держась на достаточном расстоянии, автоматические двери дома будды раздвигаются перед ними, и они как будто вплывают внутрь - торжественно и неспешно, словно свадебная процессия под водой.
внутри горят свечи, горят неярко, видимо, чтобы свет не испортил старинные статуэтки, но кажется, что пространство освещено только бронзой, странное ощущение: мистическое, нездешнее, сьюзан с анжеликой ходят, держась за руки, от одной стеклянной витрины к другой, словно две бабочки, перелетающие с цветка на цветок, они разговаривают вполголоса, мне слышны только обрывки беседы.
сьюзан: они потрясающие.
анжелика: им уже тысяча четыреста лет.
сьюзан: даже представить себе невозможно, как долго.
анжелика: и это еще далеко не вечность.
***
сьюзан: анжелика, тебе нужно присоединиться к нам.
анжелика: ничего не получится!
сьюзан: ХИЁКО тебе поможет.
анжелика: никогда!
сьюзан: так для тебя будет лучше.
анжелика: позволь, я сама решу, что для меня лучше.
сьюзан: но ты в опасности.
***
анжелика: все идеи ХИЁКО, все это учение неогейш - это украденные идеи, все до единой.
сьюзан: они блестяще реконтекстуированы, разве тебе не понятно?
анжелика: я не совсем уж дремучая, я читала "сутру лотоса" сьюзан: ХИЁКО несет "сутру лотоса" в массы, анжелика: она ее извращает.
сьюзан: она - живое воплощение будды, и это твой шанс стать бодхисаттвой.
анжелика: а, так ты считаешь себя бодхисаттвой?
***
они шепчутся, склонившись друг к другу, и их утонченные лица отражаются в стеклянных витринах, защищающих статуэтки, отражения накладываются на безмятежные лики будд, так что уже непонятно, где кончается одно и начинается другое, две позолоченные девушки разговаривают вполголоса, благожелательно улыбаясь и глядя из-под полуопущенных век. эффект растворения - потрясающий.
сьюзан: в Тетради из кожи ящерицы содержится единственная подлинная мудрость.
анжелика: третьесортное подражание "запискам у изголовья" сэй сёнагон.
сьюзан: что такое "записки у изголовья"? книга, написанная тысячу лет назад, откровения гедонистки, потакавшей своим желаниям.
анжелика: нет, у сэй сёнагон был редкий талант к описаниям, она растягивала и сжимала время - только словами.
сьюзан: ХИЁКО приближает все эти формы к Пределу.
анжелика: теперь это слово имеет немного другое значение, не стоит идти назад - так, как вы.
сьюзан: ХИЁКО вскрывает противоречия нашего общества, до самых базовых элементов, эти истины откроются и тебе, главное - захотеть их принять.
анжелика: я предпочитаю классику.
сьюзан: у тебя есть идеал?
анжелика: подлинность.
***
тихий звон колокольчиков возвещает время закрытия, служащий музея с безукоризненными манерами низко кланяется в пространство и объявляет: мы закрываемся.
сьюзан: я бы не стала тебе ничего говорить, но ты очень мне симпатична, и я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.
анжелика: я знаю, спасибо, [берет лицо сьюзан в ладони и целует ее в лоб. легчайшие прикосновение губ.]
сьюзан: она тебя приговорила к смерти.
анжелика: увядшие осенью хризантемы / вновь расцветут / если про них кто-то помнит/
сьюзан: ты это сама написала? анжелика: вот только что.
они выскальзывают наружу, как пар - из-под двери нагретой бани, анжелика вновь впереди: во всем черном, величавая, как жрица синто, сьюзан опять идет сзади, робкая и послушная - невеста линялых джинсах - потупив взгляд, следуя указаниям.
не придумав ничего лучше, я пошла в общественную баню, взяла полотенце и принялась усердно растираться.
Глава 59
это письмо анжелика тщательно выписала от руки на почтовой бумаге, соответствующей времени года, вполне очевидно, что она подошла к этому делу очень серьезно, поскольку иероглифы, которые всегда давались ей с трудом, прорисованы здесь безупречно, [здесь мне хотелось бы поблагодарить сатоми, мою переводчицу, которая охарактеризовала письмо анжелики как очень женственное, выразительное и лиричное.]
дорогой ямада-сан,
разве не чудная стоит погода? тихие трели птиц среди ветвей поистине радуют слух! сегодня я наблюдала, как падал лист, он как будто завис в чистом воздухе, как удивительно!
естественно, я подумала о вас…
примите мои самые искренние извинения за грубость, которую мне придется сейчас совершить… мне очень жаль, но я не смогу составить вам компанию в среду, на нашем традиционном ужине в этот день, вы же знаете, как трепетно я отношусь к этим встречам, но к моему глубочайшему сожалению, крайняя необходимость вынуждает меня отказаться от безграничного удовольствия видеть вас. я знаю, мне нет оправдания, и все же надеюсь, что вы не станете думать обо мне слишком плохо…
с надеждой и любовью, анжелика
Глава 60
Чтобы наказать
Мужчин за их грехи,
Бог дал мне кожу,
Нежную, как шелк,
И волосы, чернее самой ночи!
акико ёсано
"спутанные волосы"
стих 152
Глава 61
как человек утонченный, анжелика не могла исчезнуть из города - сбежать от опасности, если называть вещи своими именами, - не выдержав стиль,
[анжелика, да покоится она с миром, была стильной женщиной с тонким вкусом, позвольте, я поясню: в ней не было ни фана претенциозности, элегантность была у нее в крови, пожалуй, в этой истории она была самым искренним персонажем.] она знала один монастырь в киото, где мариновали редис, выращенный на собственном огороде, носили сандалии, сплетенные собственноручно, и мылись в кипарисовой ванне, туда принимали любого, кто был опрятен и молчалив, анжелике, такой опрятной и молчаливой, выделили ярко-синее платье, тесную келью с футоном и безграничное внутреннее пространство для обретения душевного успокоения, которым в последнее время она не могла насладиться сполна из-за угроз ХИЁКО, страсти ямады-сан и непрестанного шума токио - города, подобного пусть и учтивой, но все же не в меру болтливой женщине, которая постоянно что-то нашептывает тебе в ухо.