Он остановился, вспомнив это хорошо знакомое ему место таким, каким оно было в октябре сорок первого года. В последний раз он проходил тут мимо не в октябре, а уже в ноябре, в строю, на парад, и от того метельного ноябрьского утра остались в памяти не дома, а танки, стоявшие цепочкой, один за другим, вдоль всей улицы Горького. А шестнадцатого октября запомнились именно дома и разные подробности: телефон-автомат с разбитыми стеклами и болтавшимся без трубки шнуром, обрывки обгорелых бумаг, выброшенных сверху из окон, закрытые доверху мешками с песком витрины магазинов. Сейчас мешков не было, витрины были целы, вымыты, и за ними толпились люди.
Остановившись, он заметил прошедшего мимо и мельком, с любопытством взглянувшего на него короткого рыжего человека в рыжем, как волосы, костюме, с туго затянутым узелком пестрого галстука. Подумав, что они где-то виделись, Синцов продолжал стоять и смотреть на людей, толпившихся за стеклами магазина, как вдруг этот человек снова оказался перед ним.
- Привет, к-к-комбат! - Человек так заикнулся на слове "комбат", что Синцов сразу вспомнил, где он видел этого рыжего заику, - у себя в батальоне, под Сталинградом, в первые сутки зимнего январского наступления, вместе с Люсиным.
- Я Гурский, - сказал рыжий. - Если, к-конечно, не п-путаю, был у вас в б-батальоне на высоте сто тридцать семь и два, к-которую вы взяли сверх п-приказа, как говорится, п-по собственному желанию. Поэтому и запомнил. Не об-бознался?
Он протянул Синцову покрытую рыжим волосом веснушчатую руку.
- Не обознались, я, - сказал Синцов.
- Рад вас видеть на этом с-свете, п-плохо приспособленном для д-длительного п-проживания на нем п-пехотных комбатов, - сказал Гурский. - Вообще радуюсь, когда вижу людей по второму разу. П-при моей п-профессии - нынче здесь, а завтра там - не так часто уд-дается. Что п-поделываете в Москве?
- В кратковременной командировке. Завтра снова на фронт.
- На к-какой, если не секрет?
Синцов назвал свой фронт.
- Вон вас куда м-метнуло. А я п-последние месяцы в Москве околачиваюсь. Несмотря на мое н-незаконченное среднее образование, редактор заставил п-писать п-подвалы об истории русского офицерства. М-может, читали?
- Первые два читал. Но не подумал на вас, думал, это какой-нибудь ваш однофамилец из старых офицеров.
- К оф-фицерскому сословию даже сейчас, к сожалению, не п-принадлежу п-по п-причине п-полной негодности к военной с-службе. - Гурский показал пальцем на свои толстые марсианские очки. - П-по-прежнему остаюсь вольнонаемным н-необученным. А п-по социальному п-происхождению - сын сапожника, как т-товарищ Сталин.
Синцов улыбнулся. Помнил, конечно, по биографии, что Сталин - сын сапожника, но сейчас, после трех лет войны, было как-то чудно вспоминать об этом.
- П-принимали пищу?
- Пока нет, - снова улыбнулся Синцов той необычной манере, в которой Гурский говорил самые обыкновенные вещи.
- Им-меете какие-нибудь личные п-планы?
- В общем-то нет. Только письмо надо забросить в ящик, тут в одну квартиру… - Синцов показал рукой на дом, около которого они стояли.
- Идите забрасывайте, - сказал Гурский, - а я п-подожду. П-приглашаю вас от-тобедать. Как говорится, з-запросто. Т-тет-а-тет.
Сказал щеголевато, так, словно взял эти слова напрокат из своих собственных статей об истории русского офицерства. И Синцов улыбнулся этому.
- Где будем обедать?
- А это уж по м-моему усмот-трению. С-сегодня моя очередь угощать в ответ на ваш ст-талинградский харч.
- Что-то не помню, чтобы мы вас угощали.
- Вы не п-помните, а я п-помню, ваш к-кондер с т-тушенкой и д-двойную порцию сп-пирта, которую мне уступил замполит вашего п-полка. К-как он, ж-жив-здоров?
- Убит.
- Ст-транное дело. П-почему-то хорошие люди чаще т-торопятся отправиться на т-тот свет, чем п-подонки. Ладно, ступайте, б-буду ждать вас здесь, не сходя с м-места.
Когда Синцов, поднявшись на четвертый этаж и на всякий случай позвонив, бросил письмо в прорезь для почты и вернулся, Гурский ждал его, действительно не сходя с места и даже в той же позе - стоял и о чем-то Думал.
- О чем задумались? - спросил Синцов.
- О н-несовершенстве этого мира, о чем же еще д-думают п-порядочные люди, ост-таваясь наедине с собой, - сказал Гурский без улыбки. - Пойдем тут, н-немного п-повыше, м-меня там иногда к-кормят за т-те же деньги, чт-то и в других коммерческих рест-торанах, но ч-чуть-чуть п-получше.
- А не прогорим? - Синцов вспомнил, что у него с собой мало денег.
- Вы не п-прогорите потому, что я вас п-приглашаю, а я не п-прогорю потому, что только что п-получил деньги, сразу за т-три передовых. Б-более чем достаточно на п-пол-литра с п-приличной закуской.
- Когда я работал в газете, не любил писать передовые, - сказал Синцов.
- Хотя у вас в "Красной звезде" бывают неплохие - берете быка за рога.
- Спасибо, - без улыбки сказал Гурский, так, словно похвала Синцова относилась прямо к нему и именно он писал те передовые, в которых брали быка за рога.
Он придержал Синцова за локоть:
- Н-не п-попадите под машину, неп-подходящая с-смерть для фронтовика, д-даже если п-по привычке наппишут, что п-пал смертью х-храбрых. А я люб-блю писать передовые. - Он продолжал придерживать за руку Синцова, хотя они уже перешли улицу и снова шагали по тротуару. - Воспитал в себе п-привычку чувствовать себя б-безымянным героем. А к-кроме того, м-может быть, вам известно изречение М-мольтке об офицерах генерального штаба: "Б-больше б-быть, чем к-казаться".
- Слышал от нашего начальника оперативного отдела, - сказал Синцов. - Любит утешать себя этим.
- А вы теперь в оп-перативном отделе? - спросил Гурский и, прежде чем Синцов успел ответить, кивнул на его руку: - Г-где это вас?
- Еще там, в Сталинграде, в последний день.
- П-понятно.
Они прошли молча несколько шагов, и Гурский вдруг задержался на месте так, словно его остановило что-то невидимое.
- Когда вы сказали про п-последний д-день, п-подумал о тех, кто п-погибнет в п-последний д-день войны. Оч-чевидно, родственники будут их жалеть б-больше всех ост-тальных. Как будто в п-последний д-день войны этого м-могло не случиться. Хотя на самом деле именно п-потому, что это п-последний день в-войны, в этот день должны будут п-погибнуть и п-последние несколько сот или т-тысяч людей. А то, что у войны неп-пременно будет п-последний день, зап-планировано обеими сторонами с ее п-первого дня. Вопрос только, к-когда и где он будет.
- Ну и как, по-вашему, когда или хотя бы где?
- Логика событий п-последнего времени подсказывает, что в Берлине, если только нас не уп-предят наши с-союзники, что н-нежелательно, исходя из п-послевоенных соображений.
- Послевоенные соображения! - усмехнулся Синцов. - Не рано ли о них?
- П-почему рано? Когда п-послевоенные с-соображения возникают п-после войны, это п-поздно. Они д-должны возникать во время войны и оп-пределять собой длину п-паузы между двумя войнами, этой и с-следующей. А те соображения, к-которые будут возникать уже п-после этой войны, п-перед с-следующей, б-будут называться уже не п-послевоенными, а п-предвоенными сооб-бражениями. К с-сожалению, с исторической точки зрения, это именно т-так.
- А ну вас к черту с вашей исторической точкой зрения!
- С-согласен. Но к-куда ее д-деть? Если она с-существует и ни в з-зуб ногой? Как сказал Маяковский по д-другому п-поводу. Ут-топить ее в водке, что ли? К сожалению, не сп-пособен, даже п-после литра на д-двоих. История вообще вещь для в-веселья мало об-борудованная, как говорил т-тот же М-маяковский. Говорю вам это с г-грустью, как историк по п-призванию.
Синцов вспомнил, как Гурский при встрече сказал о своем незаконченном среднем образовании, и пошутил:
- Хотя и с незаконченным средним?
- С-совершенно в-верно. Образованный ч-человек тем и отличается от н-необразованного, что продолжает считать свое образование н-незаконченным. Н-не так ли?
Синцов ничего не ответил на это, подумал, что разные люди по-разному стремятся показать свое превосходство над тобой: один спешит показать, что снисходит к тебе с высоты своего служебного положения, а другой из кожи вон лезет, чтобы втемяшить в тебя, какой он умный! И чаще всего это от их собственных неладов с жизнью: один не способен делать то, что ему поручено, а другому не дают делать то, на что он считает себя способным.
Умничанье Гурского не рассердило его, и он даже с каким-то сожалением посмотрел на этого слишком умного рыжего человека.
- Чего на меня ем-смотрите? - с какой-то звериной чуткостью встрепенулся Гурский под его взглядом.
- Умный вы человек.
- П-представьте, иногда д-даже сам за с-собой это з-замечаю, - усмехнулся Гурский.
"Сам-то ты замечаешь, - подумал Синцов. - Да другие, видно, не всегда спешат заметить".
Они вошли в ресторан и сели в углу за столик, на котором лежала бумажка "занято".
- Н-не люблю слова "з-занято", есть в нем какая-то н-несправедливость.
- Гурский перевернул бумажку и подозвал некрасивую и немолодую официантку:
- Д-диночка, б-будь так добра, д-дай нам п-пол-литра и к-какой-нибудь з-закусочки на т-твое усмотрение. И п-попроси на к-кухне у Коли две соляночки на ск-ковородке.
Немолодая и некрасивая женщина улыбнулась, поставила на стол пепельницу и ушла.
- Часто бываете здесь? - спросил Синцов.
- К-как п-позволяет бюд-джет. Н-не особенно. Но приплачиваю к счету, чтоб не заб-были. А т-то люди забывчивы, - сказал Гурский и без паузы спросил: - Ваш замп-полит полка когда погиб?
- Тоже в последний день под Сталинградом.
- А к-как?
- Обыкновенно, как люди погибают. А через минуту после этого тишина. Вообще все кончилось. Наверно, вы правы, что больше всех будем жалеть тех, кто в последний день погибнет.
- Если на от-ткровенность, м-можете мне не верить, но мне еще т-тогда показалось, что он не жилец на этом с-свете.
- Почему?
- Слишком п-прямой человек. К-когда человек зигзагом идет, в него реже п-пули попадают. К-конечно, в б-более широком смысле с-слова…
Официантка принесла водку и хлеб, Гурский налил рюмки и, не дожидаясь, пока принесут закуску, отломил корку хлеба, густо намазал ее горчицей и посолил.
- Советую п-последовать моему п-примеру. Б-будьте здоровы.
Он опрокинул рюмку, не дожидаясь Синцова.
- Нашу ст-татейку п-про тот день, когда мы б-были там у вас, ч-читали?
- Читал, - сказал Синцов.
- Б-более или м-менее близко к истине? - спросил Гурский.
Синцову не хотелось отвечать на его вопрос, и Гурский это заметил.
- Д-давайте без в-виражей, выходите на п-прямую.
Синцов сказал, что, конечно, когда прочли о себе корреспонденцию в газете, да еще в "Красной звезде", чувствовали себя именинниками. Но, наверно, бой вообще трудно описать близко к истине. Если бы в гуще боя вдруг появился какой-то неуязвимый человек, способный спокойно наблюдать все, что вокруг него делается, наверно, только он смог бы написать потом все близко к истине. А когда сам себя вспоминаешь, каким ты был и что делая в бою, сам себе не веришь: неужели все это так и было с тобой?
- Чеп-пуха, - сказал Гурский. - Ваш н-неуязвимый человек н-не поймет в бою ни б-бельмеса. Чтобы что-нибудь п-понять, к-как раз н-надо оказаться хотя бы н-немножко уязвимым. А к-корреспонденция наша, в-вы правы, п-получилась н-ниже среднего: м-мой последний опыт к-коллективного творчества с вашим п-приятелем Люсиным.
Синцов почувствовал: Гурский ждет, чтоб он спросил его о Люсине. Но спрашивать о Люсине не хотелось. Если жив - пусть живет. А если убит - мир праху.
- Т-товарищ Люсин теперь б-большой человек - н-начальник отдела, - так и не дождавшись вопроса, с не покидавшей его лицо усмешкой сказал Гурский.
- Еще г-годик-п-полтора войны - и будет п-полковником и зам-местителем ред-дактора.
"А шут с ним, пусть хоть редактором будет, пусть хоть в какой угодно газете будет и редактором, и генералом, и кем угодно, только бы с Таней все было хорошо", - неожиданно подумал Синцов. Подумал, сам сознавая, как нелепа его мысль, и все-таки почему-то связывая одно с другим, словно речь шла не о боязни за жизнь дорогого ему человека, а вообще о борьбе между добром и злом, и этому злу надо дать какой-то выкуп за жизнь и здоровье Тани.
- Д-думаете, всуе сказал п-про год-п-полтора, - по-своему истолковав молчание Синцова, спросил Гурский. - Считаете, война раньше к-кончится?
- Я совсем о другом сейчас задумался, - с трудом отрываясь от своих мыслей, сказал Синцов. - А насчет сроков - на фронте всегда живешь или происходящей, или предстоящей операцией - о ней и думаешь, за редкими исключениями. Правда, недавно в разговоре между собой даже с циркулем прикидывали, сколько до чего нам осталось. И вышло, что от того леса, в котором сидим со своим оперативным отделом, до Могилева - восемьдесят, до Минска - двести пятьдесят, до границы - пятьсот, до Варшавы - семьсот, до Берлина - тысяча двести. При любых темпах наступления расстояние еще приличное. Им до Москвы еще и теперь вдвое ближе, чем нам до Берлина. Если по карте.
- К-как известно из в-военной истории, во время п-первой мировой войны Германия запросила п-пардону, когда ее войска еще находились н-на территории Франции.
- Это мне тоже известно, - сказал Синцов. - Но когда что будет, судить не берусь. Война к конкретному мышлению приучила: сидя в оперативном отделе армии, вижу перед собой на карте Могилев - думаю о Могилеве. А вернусь из Москвы, перейду на должность начальника штаба полка, буду иметь перед собой на переднем крае болото и лес, а в глубине три высоты и деревню - о них и буду думать.
- А п-почему вы… - начал было Гурский, но замолчал.
Наконец-то к их столику шла официантка. Он уже несколько раз до этого, нервно высучивая из воротничка заросшую рыжим волосом шею, смотрел в сторону дверей на кухню и сейчас, кажется, собирался укорить официантку, но, увидев у нее на подносе кроме тарелки с кетой и нарезанным колечками луком судок с горячей картошкой, сказал:
- К-картошечка! Молодец, Д-диночка! Вот теперь в-вижу, что ты меня д-действительно помнишь.
Они выпили еще по рюмке водки, закусили соленой кетой и картошкой с маслом, и Синцов похвалил и кету и картошку, потому что все это действительно было вкусно и потому что хотел сделать приятное Гурскому, который просто просиял при виде этой картошки.
- М-мыслящий человек д-должен уметь извлекать б-большое удовольствие из м-мелких радостей жизни, - сказал Гурский, жуя свою картошку и уже не в первый раз за время их разговора словно угадывая то, что подумал Синцов. - П-потому что чем у него б-больше в голове ст-тоящих мыслей, тем у него м-меньше в жизни к-крупных радостей. Вся н-надежда на м-мелкие. Д-давайте выпьем еще по одной, чтобы их все-таки было п-побольше. А т-теперь задам вам вопрос, от к-которого отвлекла к-картошка. П-почему из оп-перативного отдела армии в начальники штаба полка?
- Ближе к делу, - сказал Синцов, и Гурский удовлетворился этим, не стал больше спрашивать.
- К-когда начнете н-наступать, приеду к вам в п-полк. Д-думаю, что н-найду. У н-нас редакция хорошо информированная. Только надо закончить мою ист-торию русского офицерства, пока вы еще наступать н-не начали, так и не ус-спев д-дочитать п-перед этим.
- Пока не дочитаем, не начнем, - улыбнулся Синцов. - Читают, между прочим, с интересом. Много еще будет?
- Дело к концу. От П-петра Великого до Ск-кобелева уже д-добрался. А русско-японская и германская войны, к сожалению, н-не изобилуют п-положительными п-примерами. Интересно, - помолчав, сказал Гурский, - что у вас там г-говорят в в-вашем офицерском кругу о вт-тором фронте?
- Говорим мало. Надоело толочь воду в ступе, - сказал Синцов.
Гурский усмехнулся.
- В вопросе о сроках открытия второго фронта есть своя д-диалектика, - сказал он. - С од-дной стороны к-каждый день задержки второго фронта - это лишние г-головы, к-которые мы кладем в б-боях. И это их вп-полне уст-траивает. А с д-другой стороны, ч-чем раньше они его отк-кроют, тем у них б-болыпе шансов п-первыми войти в Берлин. Т-теперь скоро откроют. После того, как мы в-весной вышли к г-границам Румынии, для м-меня л-лично это п-почти оч-чевидно. Они не м-могут себе п-позволить, чтобы мы, не д-дожидаясь их, освободили слишком б-большой к-кусок Европы.
- А я иногда думаю вовсе о другом, - сказал Синцов, - станет или не станет им наконец совестно?
- А к-кому именно должно, по-вашему, стать с-совестно? - спросил Гурский. - Ч-черчиллю д-должно стать с-совестно? П-почему?
- Не знаю, - сказал Синцов. - Но, по-моему, им где-то в глубине души все-таки должно быть совестно.
- Ну что ж, м-может быть, кому-то из них и совестно, т-тем более в г-глубине души. Но второй фронт они откроют не п-потому, что им с-совестно, а п-потому, что им это н-нужно.
- Так думать проще всего, - сказал Синцов. - Только жить при этом как-то неохота.
Сказал не о втором фронте, а о чем-то отдаленном и страшном, стоявшем за словами Гурского и касавшемся не только второго фронта, а всей жизни вообще.
- А м-мы вообще ж-живем не п-по личному желанию, а п-по необ-бходимости, - сказал Гурский. - К-как вам известно, мы в н-нормальных обстоятельствах не п-приемлем самоубийства. К-казалось бы, п-просто: н-не хочешь жить, н-не живи. А н-на самом деле от т-тебя требуется д-другое. Не хочешь жить, а ж-живи. П-поскольку в этом есть общественная н-необходимость. Д-даже когда сталкиваешься с т-такой грубой п-правдой, от к-которой жить н-не хочется. Все равно ж-живи.
- А ну вас к черту! - сказал Синцов. - Все вы думаете как-то навыворот, взявшись правой рукой за левое ухо.
- Н-не всегда, но ст-тараюсь, - усмехнулся Гурский. - К-когда думаешь, н-находясь в таком н-неудобном положении, это изб-бавляет от п-первых попавшихся мыслей и н-наталкивает на б-более содержательные.
В это время им наконец подали солянку. Гурский снова обрадовался ей так же, как давеча картошке, - и тому, что ее подали прямо на сковородке, и тому, что, только что снятая с плиты, она еще шипела.
Под эту огнедышащую солянку они быстро незаметно допили всю водку.
- Что ут-томил вас разговорами об отвлеченных материях? - спросил Гурский.
- Да, на мою слабую фронтовую голову с непривычки тяжеловато, - сказал Синцов без улыбки.
- М-молодец, комбат, щ-щелкнул меня по носу и даже н-не улыбнулся. Считать себя умней собеседника - м-моя с-слабость! П-перейдем на конкретные т-темы. Не устроить ли вас п-переночевать?
- Спасибо, уже устроился, в комендатуре.
- П-первый вопрос отпал. Несколько п-позже иду в гости к одной д-даме. Предп-полагаю, что там могут быть и д-другие. М-могу взять с с-собой, ост-тальное зависит от вас.
- Нет охоты, - сказал Синцов. - Боюсь, у меня что-то с женой случилось. Дал ей в Ташкент "молнию" и жду ответа.
- Д-думаю, что, если вы хорошо п-проведете вечер в М-москве, это не п-принесет никаких б-бед вашей жене в Т-ташкенте. Т-тем более на т-таком большом расстоянии. Но, конечно, в-вам видней, - сказал Гурский и поднял руки. - Н-не сердитесь. Иногда шучу глуп-пей, чем следует. Рас-сматривайте как п-процент неп-попадания!
Он взял у официантки счет и стал расплачиваться.
- Может, я все же приму участие? - спросил Синцов.