Художественный роман о русских готах.
Иван Аксенов
Готы
С уважением и благодарностью -
Т.Д., В.Ф., Д.С., И.К., Я.С., И.Ч.
Благодатский подъезжал к кладбищу. Синий трамвай за номером семьдесят восемь по обыкновению ни с того ни с сего останавливался на рельсах, тянувшихся вдоль краснокирпичной кладбищенской стены. Останавливался, немного не доезжая до ворот кладбища, стоял - словно думал о чем-то. Потом скрипел, трогался с места и проезжал мимо ворот метров сто - до остановки.
Над Москвой сгущался раннеосенний вечер. Последние торговцы пластмассовыми цветами сворачивали свой нехитрый товар и отправлялись домой, тихо переговариваясь между собою: сказывалась многолетняя привычка беседовать негромко, сидя целыми днями возле кладбищенской стены. Нечастые на московских улицах, свисали ветвями из-за высокого красного кирпича деревья: большие и старые. Их листья чувствовали на себе все усиливающееся дыхание близкой осени - желтели, краснели и принимались сыпаться: на землю, на могилы, на неширокие плечи кладбищенских крестов.
Благодатский выходил из трамвая, направлялся ко входу. Был хмур и сосредоточен. Одетый в черное, с хвостом темных волос, в ботинках на каблуке и с острыми носами, входил он на кладбище и шел вперед центральной кладбищенской аллеей, исподлобья внимательно смотрел по сторонам. Навстречу ему попадались уже не торговцы цветами, а - остроносые старушки в платках и с рыхлилками. Маленькие, сухие, спешили они покинуть кладбище: совсем немного времени оставалось до того момента, когда сторож должен опустить тяжелую задвижку и защелкнуть ее кольцо дужкой амбарного замка.
Почти в самом конце делившей кладбище на две половины аллеи, неподалеку от второго входа, - сворачивал на узкую дорожку между могилами. Приближался к полуразрушенному склепу, называемому за что-то "Вампирским". Время лишило склеп половины треугольной крыши, красиво лежавшей на трех толстых колоннах: раскололась, кусок упал и был утащен куда-то кладбищенскими рабочими. За Вампирским склепом тянулась прямоугольная площадка-возвышение: невысоко огороженная и со ступеньками. Там - располагались могилы, две лавочки: вдоль ограждения, и стена склепа с тремя колоннами и уцелевшей половиной крыши. В углах, образованных ограждением и стеной обыкновенно высились кучи мусора: бутылки, банки и пакеты.
Благодатский подходил совсем близко и видел троих: пацана и двух готочек. "Ого", - удивлялся Благодатский: смотрел, как одна из готочек сидела на корточках и ела из пластмассовой банки пластмассовой вилкой салат, заправляя его майонезом, который лежал у нее на коленях. Знакомился и разглядывал. Пацан и готочка с салатом были обычны и непримечательны, внимания заслуживала вторая - без салата: имела крашеные в черный, как и у большинства готов, волосы, изрядно пострадавшие от краски: у корня сантиметров на десять они казались совсем сожженными, а цвет имели грязно-оранжевый. "Во бля", - думал Благодатский. - "Такие волосы теперь только если совсем налысо сбрить, чтобы нормальные выросли. Вот у неё, лысой, рожа-то будет! А вообще-то она - ничего, нос только дурацкий какой-то…" Усаживался на каменную завалинку у подножья склепа: промеж двух колонн и прислушивался к происходившей беседе.
Пацан вставал вдруг, говорил:
- Ссать хочу, - и уходил куда-то.
Готочки продолжали разговаривать, изредка взглядывая на сидевшего рядом незнакомого. Благодатский курил и молчал.
- …потом взяли тачку и поехали - в "Авалон"! - говорила одна и сильно давила маленький пакетик с майонезом.
- Э, да, круто! Ты, выходит, сначала - с одним пацаном, а потом - с другим? А может и к третьему ночевать потом напросилась? - хихикала вторая.
- Неправда! Неправда! Не напрашивалась: сам позвал… - возмущалась.
- А выпили много?
- Ужас! Всего и не упомнишь… Я когда напилась сильно - на зеркале в туалете стала помадой рисовать!
- В мужском наверное туалете, в мужском?
- Ой, я уж и не помню…
Благодатский пробовал вступать в беседу, но ничего не выходило: странно косились на него, словно говорил что-то не то. Переглядывались, слушали улыбаясь, как рассказывал про свои последние посещения кладбища - шумные и многолюдные.
- Этого нам еще не хватало, - причитала готочка с салатом. - Только выберешься на кладбище отдохнуть по нормальному, поговорить - припрутся и давай орать…
"Другие, по крайней мере, салаты тут не жрут", - думал Благодатский и говорил вслух: - А вон, кажется, идут они уже!
Готы поворачивали головы, видели: по центральной аллее с небольшим разрывом двигались группки одетых в черное фигур. Слышался мат и смех.
- Бля, сюда, наверное… - появлялся из-за склепа отходивший пацан. - Всё, валим отсюда на хуй, а то с этими - проблем не оберешься.
- Валим, валим, - поднимались готочки: уходили. Не звали с собой Благодатского, даже не прощались. Оставляли после себя - мусор: пластмассовую баночку из-под салата, крышку и вилку от нее, майонезный пакетик; две бутылки из-под пива.
"Понятно, почему здесь в последнее время то и дело пизды дают кому-нибудь: когда все кому не лень - гадят так на чужих могилах. Трудно что ли - забрать да выбросить… Я вот - никогда не гажу!" - думал Благодатский. - "Могли хоть "пока" сказать, суки. Никакой культуры. Ну и хуй с вами, что не позвали, мне - насрать…" Знакомство с готами, которые не захотели звать его с собой и ушли, намусорив - оставляло неприятное впечатление. "Даже этим - не нужен", - так думал про себя Благодатский.
Тем временем к Вампирскому склепу приближалась новая порция готов: Благодатский видел множество незнакомых лиц: пили пиво из больших бутылей, шумели, громко и бестолково разговаривали. Не нравились Благодатскому. Думал: "Может, тоже свалить отсюда на хуй?", но не сваливал. Надеялся, что придет много готочек.
Всё сильнее темнело вокруг, и толстостволые деревья сливались в сплошную массу с надгробиями и ангелами, постепенно приближаясь к склепу, обступая его плотным кольцом. Благодатский невнимательно здоровался с подходившими и сразу же отходившими незнакомыми, разглядывал первых готочек. Одна - останавливалась вдалеке: с мальчишечьей рожей, в темных очках, с рюкзаком, украшенным красной звездой и лохматой рожей. "Дура какая-то", - заключал про себя и смотрел дальше. Еще две усаживались на лавочку с бородато-усатым пацаном, одетым почему-то не в черный, как все, а в цвета гнилой моркови свитер: пили что-то из маленьких бутылочек. Были крупны и толстощеки. Глупо смеялись и не переставая курили. Благодатский окончательно падал духом: теперь уже совсем никто не обращал на него внимания и не к кому было даже обратиться с ненавязчивым вопросом. Хотелось курить и пить спиртное. Курил. Вспоминал недавно ушедшую готочку без салата и пытался представить: какого размера и формы грудь располагалась под её черным свободным свитером. Прикрывал глаза, глубоко затягивался и думал: "Вот бы: затащить её в склеп. Там обычно инструменты всякие, лопаты, грабли… Она бы вяло сопротивлялась, говорила, что не нужно здесь, тихим прерывающимся голосом говорила бы. А я - целовал бы ее - в губы, в шею, и ничего бы не слушал, стянул бы с нее свитер: на пол постелить. Грудь у неё наверняка маленькая, а нижнее белье - точно черное. И пока я стягивал бы её узкие джинсы, трусики её намокли бы и стали горячими… Эх, всё "бы" да "бы"…" Так думал и вздыхал Благодатский.
- Ты пиво будешь? - вытаскивал из фантазий странный голос.
Благодатский поворачивал голову вправо, взмахивал в темном воздухе длинным хвостом волос. Рядом с ним сидела готочка из свежеприбывшей партии: прочие многочисленные готочки здоровались, целовались и искали место усесться. С благодарностью принимал бутыль из рук соседки, делал несколько больших глотков, возвращал. Говорил:
- Хорошо тут ты села.
Готочка в свою очередь поворачивала к нему голову, оглядывала Благодатского и спрашивала:
- Это почему? - не сумев как следует разглядеть - вытаскивала из лежавшей на коленях сумки свечу, чиркала зажигалкой и подносила дрожащий язычок пламени поближе к лицу Благодатского.
- Ну у тебя ведь пиво, вот и хорошо… - отмечал про себя небольшой рост, тоненькие густые волосы и крайне странную форму черепа и лицо: высоколобое и крючконосое. Интонации готочки казались необыкновенно вульгарными.
- А-а, - говорила она, закончив осмотр, вставала. - Пойдем.
Благодатский не уточнял - куда. Не мог также знать, каким увиделся он ей в темнеющем воздухе и неровном свете свечи. "Глаз при таком освещении не рассмотреть, конечно. Да и волосы тоже - в хвост стянуты…" - так думал Благодатский и шел туда, куда тянула его за руку готочка: на ходу умудрялась прикладываться к бутылке.
- Тебя как зовут-то?
- Ева.
"Бля, еврейка, что ли… Среди готок - полно евреек", - думал Благодатский и не говорил ничего вслух.
- Это не настоящее мое имя, но меня уже давно все так зовут, - уточнила Ева.
- А что, хорошее имя: Евочка. Такое, редкое… Ветхозаветное.
Евочка с уважением взглядывала на Благодатского.
- А как же твои друзья, ты ведь ничего даже им не сказала?
- Да какие они друзья, они меня заебали уже все… Скучно с ними, надоело. Хоть один новый человек появился.
- Я тут давно не новый. А тебя вот - первый раз вижу. К художникам идем, что ли?
- Ну да, к художникам…
- Тогда ты не туда рулишь, вот сюда нужно, - указывал дорогу Благодатский и вел сам, понимая: готочка была уже изрядно пьяна.
Часть кладбища - поздней разработки - располагалась в низине. Плавного перехода между высоким и низким не существовало: высокое от осыпи предохраняла кирпичная стена высотой в человеческий рост. Вдоль этой стены и вёл пьяную готочку Благодатский: в место, называемое "у художников": к скученным нескольким могилам художников и художниц с близстоящей лавочкой и высокой липой. В стене там виднелась несколькосантиметровая выемка со следами располагавшегося в ней некогда барельефа, украденного и сданного на вторцветмет бомжами. Рядом две могилы без ограды образовывали ровную утоптанную площадку, ограниченную с одной стороны - прямоугольными гранитными надгробиями, с другой - прислоненной к дереву кованой лавочкой.
- Я вообще тут собираюсь стихи писать, - заявляла Евочка, падая на лавочку и роясь в сумке.
Благодатский усмехался, закуривал сигарету и прислонялся к липе. Спрашивал:
- А я что, свечку держать буду?
- Ну да, - серьезно отвечала готочка, вытаскивала из сумки блокнот и вручала свечу - Благодатскому. - Сюда свети.
Принималась листать. Благодатский приближался и с искренним интересом разглядывал покрытые мелкими буквами страницы, но было слишком темно и мелко, чтобы прочесть хоть что-нибудь.
- Почитаешь?
- Ну, если тебе интересно… - кобянилась Евочка.
"Можно подумать, если бы мне было неинтересно - ты не прочла бы", - думал Благодатский. - "Можно подумать, ты действительно тут чего-то собиралась сочинять, а не хвалиться своими достижениями…" Вслух - спрашивал:
- А ты вообще какие стихи любишь, читаешь кого?
- Никакие не люблю, ничего не читаю, очень нужно. Что мне, без этого заняться нечем? - отвечала и принималась за чтение.
Стихи оказывались дрянными и плохо читались пьянеющей готочкой.
"М-да…" - думал Благодатский, свободной рукой вливая в рот пиво, и почти не удивлялся происходящему.
- Очень своеобразно, - говорил по окончании чтений, которые по его мнению несколько даже затянулись. - Очень…
Не хотел обижать новую знакомую, не хотел говорить ей - что думает о её стихах. Радовался вниманию, которого ему не хватало - даже такому, исходившему от пьяневшей и читавшей дрянные стихи готочки. "Хорошая", - думал Благодатский и удивлялся, когда ловил себя на этой мысли. А Ева сидела перед ним: слегка взъерошенная, похожая на крошечную ведьму - ведьмочку. Поправляла накинутое на плечи что-то, похожее на черную вязаную шаль с крупными дырами-ячейками, роняла на землю блокнот. Нагибалась за ним - а заодно, приподняв юбку, подтягивала сбившиеся за время прогулки по кладбищу тонкие чулки: Благодатский успевал увидеть мелькнувший в темноте кусочек бледной кожи.
Пиво кончалось, и все меньше оставалось времени у вечера - близилась ночь.
- Телефон есть - позвонить? - спрашивала вдруг Благодатского.
Вытаскивал из кармана телефон, протягивал ей. Звонила, разговаривала с какой-то подружкой. Из беседы Благодатский понимал, что собирается Евочка с подружкой к кому-то в гости. Думал: "Вот бы - с ней!" Возвращала телефон, говорила:
- Я через полчаса снова позвоню, мне надо. Пошли - еще пива возьмем, - поднималась с лавочки. - Теперь твоя очередь покупать.
- Договорились, - отвечал Благодатский, брал Евочку за руку и помогал ей, слегка покачивавшейся, пробираться по узким дорожкам среди могил - к центральной аллее.
Сворачивали неподалеку от закрытых уже по позднему времени ворот, добирались до угла забора: перелезали через него.
Приходили в магазин, приобретали бутылку спиртного, укладывали её Евочке в сумку. Возвращались на кладбище.
- Я больше через бетонный забор не полезу, у меня - чулки! - говорила Ева. - Пойдем к главному входу, там под решеткой можно…
- Не, я там не могу, ты маленькая, а я - не могу…
- Давай тогда: ты здесь, а я - там, пройдем вперед и у Вампирского встретимся. Ок?
- Годится… - отвечал Благодатский и шел перелезать.
Перелезал, закуривал. Неторопливо шел к Вампирскому склепу - слушал, как шумит в голове выпитое пиво. "Некрасивенькая, конечно, но что-то в ней есть… Может, это из-за голоса, из-за интонаций блядских. Вот бы - с ней!" - так размышлял Благодатский и в который раз отмечал про себя необыкновенное умиротворение, которое часто посещало его во время подобных пьяных и поздних прогулок по кладбищу. В воздухе чудился едва уловимый запах тления, густой и уютной казалась темнота вокруг. Вверху шумело и хлопало крыльями: летали от дерева к дереву едва видимые на фоне звездного неба большие черные птицы.
У Вампирского тусовалось с десяток готов; Евы среди них не наблюдалось. Благодатский решал, что шел не достаточно медленно, чтобы уравнять маршруты. Усаживался на каменную завалинку склепа в том же месте, где успел уже посидеть в тот вечер. Курил, слушал - о чем беседуют ближайшие готы. Они говорили о чем-то очень своём и малоинтересном. Большинство казалось изрядно пьяными: спотыкались, гремели цепями. Роняли приплавленные к надгробиям свечи. Благодатскому происходящее казалось неинтересным в основном из-за того, что мысли его усиленно сосредотачивались на новой знакомой, которая всё не появлялась. "За это время можно два раза туда и обратно дойти, даже если она через каждые пять шагов свои ползающие чулки поправлять станет, всё равно - можно!" - возмущался Благодатский. - "И чего ей там?.. Не идти же ведь искать её, глупость какая… Да и разминуться можно, потом вообще хуй найдёшь…" Вдруг - появлялась мысль, от которой сразу пытался отмахнуться, но не мог. И чем дольше ждал, тем сильнее занимала его эта мысль. "Неужели? Неужели - можно так меня, меня - Благодатского?.. Хотя кто я такой… Удивительно, никогда раньше не попадал в такую ситуацию…" Благодатский понимал, что осталась у Евочки в сумке - бутылка, и вполне возможно было допустить, что позарившись на неё, она просто вильнула куда-то в сторону, разумно раздобыла где-нибудь по пути телефон и договорилась с подругой о скорой встрече и поездке тусоваться. "Господи, какая пошлятина, охуеть можно!" Чувствовал даже легкий страх: словно бы знали окружающие готы: в каком он дурацком положении; чувствовал, как постепенно, капля за каплей, покидает его вся нежность, которая предназначалась некрасивой готочке.
Со стороны центральной аллеи к склепу подходили три готки: Благодатский видел их говорящими с Евой. Подходил, спрашивал:
- Еву не видели?
- А, она там, - махали в сторону центральной аллеи. - Пойдешь - увидишь: справа, на могилке: разговаривает с кем-то.
Благодатский пошел на центральную аллею и по ней - в сторону выхода. Почти сразу видел Евочку с другой готкой, которую знал: Джелли. Сидели рядышком внутри близкой к аллее могильной оградки и мило беседовали. Евочка даже чуть приобнимала Джелли за талию. Увидел не в темноте, а - в полумраке: горела свеча, приплавленная к спинке скамьи, на которой сидели готочки. Приближался, спрашивал:
- Чё за хуйня?
Готочки в недоумении окидывали его взглядом, Джелли даже - забывала здороваться. Евочка же: смотрела из-под пьяно опущенных век, словно припоминала что-то. Припомнила, вскакивала со скамьи. Целовала Джелли - в щеку, раскрывала калитку оградки, спотыкаясь бежала к Благодатскому.
- Прости, прости, забыла о тебе, забыла… - хватала за руку и тянула куда-то: среди могил и в неопределенном направлении. Благодатский следовал за ней, не прекращая на ходу тихо возмущаться и поругиваться себе под нос.
Останавливались в каком-то темном углу, находили лавочку. Ева вынимала из сумки початую уже бутыль со спиртным. Прикладывалась и звучно глотала. "Про это не забыла, сука", - думал Благодатский и, сам того не замечая, продолжал крепко сжимать Евочкину руку - сидя на лавочке рядом с ней.
- Телефон давай.
Почти не удивлялся уже детской непосредственности, граничащей с наглостью: протягивал телефон. Тот отчего-то не желал звонить. Благодатский щелкал кнопками, проверял: на счету еще оставалось несколько долларов.
- Не знаю - почему, я в этих телефонах ни хера не разумею. Попробуй - отошли сообщение.
Евочка набирала смолл мэссидж, с трудом ориентируясь в кнопках незнакомого телефона. Приходил ей на помощь. Сообщение успешно улетало.
- Ты что, дуешься на меня? - замечала вдруг кислую рожу Благодатского.
- Нет, что ты, - злобно выговаривал Благодатский. - Ты бы совсем меня бросила бы на хуй, съебала бы к своей подруге или еще куда-нибудь, чего растерялась…
- Ну извини, извини, - принималась сюсюкать Евочка. - Я не хотела, я просто случайно встретила Джелли, Джелли - май лов…
- Чего?
- Ну… люблю я её…
- Ты что, из этих, что ли?
- Ничего я не из этих, мне и мальчики нравятся, и девочки… - приближала вдруг лицо с носом-крючочком к лицу Благодатского и сильно целовала его в губы. Проникала языком - в рот. Благодатский закрывал глаза и чувствовал неожиданно резкую и сильную эрекцию. Отстраняла лицо, смотрела.
- Тебе нравится, по глазам видно - нравится… - говорила с обычной своей вульгарной интонацией.
"Блядь", - думал Благодатский и гладил ее по жестким и сухим от краски волосам. Вслух говорил:
- Почему, собственно, мне не должно это нравится?
- Я правда страшная, скажи? - спрашивала вдруг.
- Нет, нет, почему… Не страшная - своеобразная…
- Так ты больше на меня не сердишься? - спрашивала безо всякого перехода.
- Сержусь. И еще долго буду сердиться. Я злопамятный, - отвечал Благодатский, обнимал ее за шею и снова целовал. Спрашивал:
- А как же - Джелли? Которая - твай лов…
- Это совсем другое, а ты - тоже мне нравишься, - отвечала Евочка.
Прилетал ответ на сообщение. "Евочка дарлинг приезжай через час на "Коломенскую"", - было написано там.
- Надо ехать…