- Может, меня с собой возьмешь? - пробовал напроситься Благодатский: понимал, что шансов мало.
- Хочешь со мной? - медленно и самодовольно улыбалась Евочка.
- Было бы круто…
Сочиняли и отсылали еще один смолл мэссидж, получали положительный ответ.
- Только смотри, - едем не ко мне и не к моей подруге, а - к её парню.
- Неудобно, наверное…
- А-а, фигня. Только ты там не буянь, хорошо себя веди.
- Постараюсь…
- Постарайся, постарайся… И отвернись, мне в туалет нужно.
Благодатский вставал, отворачивался. Смотрел в темное звездное небо, на фоне которого покачивались высокие ветви деревьев. Слышал - как отходила Евочка на пару шагов от могилы, присаживалась и журчала. Через некоторое время замечал тонкую черную струю, которая медленно пробиралась по пыльной кладбищенской земле и облизывала его остроносые ботинки - сперва один, потом - другой. Благодатский смотрел и не делал ни шага в сторону.
- Готово. Пошли.
Выбирались с кладбища, шли к остановке трамвая. Уезжали. По дороге - пили, молчали.
Перед тем, как войти в метро - Ева успевала купить себе в палатке какое-то сильно дымившееся блюдо в желтой пластмассовой миске с крышкой. Всю дорогу до станции "Коломенская" она постепенно и довольно неаккуратно поглощала его, заливая спиртным и обращая на себя внимание нечастых в позднем метро спутников-пассажиров.
- Он - музыкант, - говорила, когда уже подъезжали.
- Кто? - не понимал Благодатский: все сильнее чувствовал на себе действие алкоголя.
- Парень моей подруги.
- А вы с этой подругой - как с Джелли? В смысле - лов?
- Вроде того. Только она не готка, она - думерша.
- Чего это за хуйня?
- Сам ты хуйня. Это музыка такая - "дум". Она ее очень любит, а готику - не очень.
"Музыка дум", - повторял про себя Благодатский и думал: "Слово-то какое - думерша…" В то же время ему всё безразличнее становилось большинство предметов: хотелось только влить еще несколько алкоголя и оказаться вдвоем с Евочкой в чьей-нибудь темной комнате.
Думерша оказывалась простолицей девкой с прямыми волосами и в светлой куртке. Сильнее всего напоминала - тупую школьницу-отличницу.
"Ну и думерша", - думал про себя Благодатский, представляясь. Она тоже представлялась. Обнимала и целовала Евочку.
По дороге - спрашивал из вежливости, что за музыкант и где играет. Думерша смотрела на него с неуважением и неодобрением, подразумевавшим, что уж что-что, а это - необходимо знать.
- Группа "АТЗ", он - вокалист. И на гитаре тоже играет!
- Что за название такое - "атз"? - не понимал Благодатский.
- Ну это первые буквы просто, зашифрованные. "АТЗ" - "Адские трубы зовут". Крутое название?
- Охуенно крутое, - отвечал Благодатский. - Ещё одни под сраный "ХИМ" косят, что ли?
- Почему косят?.. Не косят, а - кавер!
- Чего - кавер?
- Ну, они - кавер "ХИМ"!
- Понятно, - говорил Благодатский, а про себя окончательно решал: "Дура".
Вскоре доходили темными дворами до несколькоэтажки, в которой проживал Кавер ХИМ. Поднимались на лифте на третий этаж.
В квартире Кавера сильно пахло подгоревшей едой.
- Фу, пельмени сгорели! У тебя пельмени сгорели! - говорила думерша, обнимая своего возлюбленного: тощего пацана с прыщавой правой щекой и длинными волосами.
- А хули поделаешь? - отвечал он. - Мать в командировке, а я уже заебался сам себе жрать готовить. То пельмени подгорят, то молоко убежит. Не будешь же ты меня кормить…
- Не буду! Не буду! - отвечала думерша. - Я вообще жрать не хочу, я - пить хочу. У тебя бухать чего-нибудь есть?
- Нет у меня ни хуя. И денег децл осталось совсем, мать завтра должна в полдень вернуться. Кстати, чтобы никого тут к двенадцати завтра не было. Лучше даже - чтобы вы пораньше съебали, я еще убраться ведь должен, - словно бы только заметив, Кавер принимался разглядывать Евочку и Благодатского, после чего заключал: - Готы.
- Ну да, готы. Сам-то кто, репер, что ли? Долго мы у тебя в прихожей стоять будем? - возмущалась пьяная Евочка.
- Да проходите. Чувствуйте себя как дома, только не бейте ни хуя, а то мать мне яйца оторвет. Кто-то, кстати, должен за бухлом идти.
- Этот пускай идет, - кивала думерша на Благодатского.
- Я один не пойду, не знаю тут ничего, не был тут ни разу. С кем-нибудь пойду, - реагировал уже начинавший расшнуровывать ботинки Благодатский.
Приходилось Каверу собираться и идти с ним. Одевал вязаную шапку, хотя на улице было еще довольно тепло. Шли. По дороге делали странный крюк - обходили один двор.
- Там гопота - пиздец просто, - говорил Кавер и поглубже надвигал на уши шапку: словно пытался сильнее спрятать длинные волосы. - Ты как, давно с этой готкой тусуешь? Мне моя говорила - типа вы встречаетесь…
- Ни хуя мы не встречаемся, только познакомились. Странная она какая-то…
- По-моему - страшная, как черт!
- Пацан, посиди месяц три без девки, тебе и такая моделью покажется…
- Месяц - это что, много?
- Кому не много, а кому как…
- Ну и ладно. Ты, значит, поебаться просто. Ну, ебись на здоровье.
- Спасибо на добром слове, - радовался Благодатский понятливости Кавера и, чтобы сделать в ответ приятное, - начинал расспрашивать про его группу.
- Да хули там - группа. Я сам другую совсем музыку люблю, а у нас все хотят этого мудака Вилле Вало слушать, потому что его по ящику показывают. Вот и приходится его песни петь: чтобы концерты были, деньги платили и девки бегали. Я со своей - на концерте познакомился.
Благодатский удивлялся: неужели не мог вокалист готик-группы - найти нормальную девку: думерша казалась гораздо банальнее и непривлекательнее даже не самой красивой Евочки. Вслух ничего не говорил, только всматривался в освещенные фонарями дома и ярко выделявшиеся на и между них - рекламные огни.
- Я даже шапку вязанную из-за этого ношу, - заканчивал жаловаться Кавер.
- Так у Вало ведь шапка типа потому, что - волосы выпадают, я вроде так слышал…
- Хуйня это всё. Шапка у него потому, что он мудак. И я, видимо, тоже мудак. Вот и ходим оба - в шапках.
После этих слов они заходили в магазин, а Благодатский чувствовал, что почти готов уже начать уважать Кавера.
В магазине покупали пиво и две бутыли крепленого вина. Возвращались домой.
Дома недовольно заставали девок - шепчущимися в темноте на диване.
- Чего вы тут делаете, а? - спрашивал Кавер. - Хуйней маетесь, а нет бы - посуду вымыть да пожрать сбацать…
- Слушай, давай лучше я, ну их… - говорил Благодатский: чувствовал, что если не сделает сам - останется голодным. Не хотел пить на пустой желудок.
- Ты чё, пацан, готовить умеешь? - удивлялся Кавер.
- Умею. Я - общажный, там нетрудно научиться.
- А-а, общажный. Похож на московского. Ну, если умеешь - валяй. Всё, что найдешь - в твоем распоряжении, а я пойду пока: мне песню нужно досводить, да и девок заодно рассажу и развлеку, чтобы они там не увлекались особо.
На кухне Благодатский первым делом выкуривал сигарету, потом - мыл посуду. Не мыл кастрюлю с прилипшими ко дну коричневыми половинками подгоревших пельменей. Изучал содержимое холодильника. Там оказывалась масса продуктов, приготовить из которых сносную закуску не составляло никакого труда. "Ну и лоботряс же этот Кавер!" - думал Благодатский, очищая картофель. Овощи, помидоры и огурцы - резал тонко, заливал маслом. Сваренную картошку переминал с молоком. Звал - есть.
Приходили, рассаживались, откупоривали бутыли. Принимались пить и есть. Хвалили Благодатского: его умелость и расторопность.
- Да ладно, ерунда: я когда постараюсь - такого могу наготовить! - кобянился Благодатский: наслаждался обществом и вниманием, вливал в рот стакан вина.
Евочка рассказывала, как у нее украли сотовый телефон. Ругалась - на тех, кто украл.
- Как же я буду звонить тебе, домашний-то у тебя хотя бы есть? - спрашивал Благодатский.
- Есть, - диктовала: записывал.
- Стоп, вы ведь типа встречаетесь? - не понимала думерша.
- Ну да, теперь встречаемся, - хихикала Евочка. - Я разве говорила тебе, что мы давно встречаемся? Да мы же позавчера с тобой виделись, а я - ничего еще о нем не рассказывала!..
- Точно! Точно! - вспоминала думерша. - У, ты какая…
- Он хороший, - гладила Евочка Благодатского по свободной от еды руке. - Злой только немножко, а так - хороший. Мы…
- Я вас спать положу - в маминой комнате, - перебивал вдруг Кавер. - Вы там смотрите: не забрызгайте, не запачкайте ничего. Я вам матрас постелю, мама не любит, когда в её постели чужие спят.
Замолчали: наливали, пили. Когда выпивали всё - Кавер притаскивал откуда-то початую бутылку коньяка, говорил:
- Не бежать же снова, времени уже до хуя. Да и денег у меня больше - нет.
Разливали и выпивали коньяк, закусывали остатками салата. Слушали рассказы гостеприимного и удивительно быстро пьяневшего хозяина про концерты и репетиции. По прошествии некоторого времени он приносил гитару и принимался петь почему-то блатные песни.
- Идем спать! - звала его думерша. Показывала Евочке: где взять матрац и постельное белье.
От нетерпения у Благодатского начинался легкий зуд. Не доверял неровно шагавшей Евочке постилку: принимался сам. Мамина комната оказывалась довольно чистой и пахла косметическими изделиями. Пока стелил, Евочка куда-то исчезала. Решал, что в туалет или курить. Ждал: не появлялась. За стеной уже явно слышались звуки начинающегося совокупления: сливались с ритмичной музыкой. "Блядь, да где она", - думал Благодатский, трогая вновь оживший, начинающий твердеть член. - "Ебаться охота - сил нет…" Выходил в коридор: посмотреть. Видел странное: возле ведущей в Каверову комнату двери сидела Евочка и в щелку наблюдала за происходившим внутри.
- Хули ты тут делаешь? - злым шепотом спрашивал Благодатский.
Евочка смотрела на него умоляюще, подносила к губам - палец. Тянула Благодатского за край футболки к себе, на пол. Приседал, заглядывал в щель. В полумраке комнаты, слегка освещенной неблизкими уличными фонарями, видел Кавера: сидел голый на спинке дивана, держал в руках - волосы думерши, сосавшей его член. Некоторое время смотрел молчаливым наблюдателем, прислушивался к музыке, чмоканью и прерывистому дыханию Евочки: держала руку под юбкой и словно бы двигала ей там. "Дрочит, что ли…" - удивлялся Благодатский, обнимал Евочку и тихо принимался изучать ее замершее в неудобной позе тело, пока не добирался до самого низа. Внизу, за сдвинутыми на ляжки трусиками, действительно оказывалась рука, а также - удивительно мокро и горячо. "Да!" - думал Благодатский, все сильнее возбуждаясь и все настойчивее привлекая к себе увлеченную готочку. Через некоторое время добивался своего: отворачивалась, прикрывала дверь. Вцеплялась в Благодатского, целовала его. Толкала в сторону двери в комнату Каверовой мамы и шла за ним, пьяно спотыкаясь. Падали на матрас и начинали, постепенно раздеваясь. "Наконец-то", - мелькало в пьяной и в то же время - ставшей вдруг удивительно легкой голове Благодатского, когда Евочка ногой стягивала с него трусы и зажимала в кулак - член. Взбирался на неё. Грудь у Евочки оказывалась невысокой, с плоскими широкими сосками, между ног же у неё было миниатюрно и аккуратно, и в то же время - удивительно волосато. "Ни хуя себе - куст!" - думал счастливый Благодатский и двигался по телу глубоко втягивавшей воздух и сильно, с придыханием выталкивавшей его из себя готочки. - "Вот бы на него посмотреть…" Спрашивал:
- Можно я свет включу?
- Не-нельзя, - задыхаясь, отвечала Евочка. - Не останавливайся…
- Да я хочу туда - языком…
- Потом… И свет все равно не надо, противно, когда… когда в глаза…
- Ладно, ладно, - соглашался Благодатский и тут же находил выход. Вспоминал героя какой-то книги, который светил на орган подруги - фонариком. Решал поступить так же, только вместо фонарика воспользоваться зажигалкой. "Хули тут такого - интересно…" - говорил про себя Благодатский и скользил вниз по телу Евочки языком: от груди - к животу и лобку; спускался ниже. Касался языком жестких волос, находил горячее. Принимался внимательно облизывать. Принюхивался: сильно пахло. Одной рукой касался внутренней стороны бедра, другой - осторожно шевелил рядом с матрацем - искал джинсы. Находил, рылся в карманах. Доставал оттуда - зажигалку, ногтем сдвигал рычажок усиления подачи газа. Крутил железное зубчатое колесико, жал кнопку и быстро подносил зажигалку: летели искры, и появлялась струя пламени - неожиданно длинная и густая. Благодатский едва успевал увидеть складки коричнево-розовой кожи и две волны черных волос, расширявшиеся поверху и сходившиеся над коричнево-розовым, как Евочка, напуганная странным звуком, светом и непонятным теплом снизу - вдруг резко дергалась и подавалась чуть вверх и вперед. Натыкалась на пламя: моментально вспыхивали жесткие волосы. Благодатский замирал на секунду, потом - сильно бил ладонью по пламени. Слегка обжигался. Огонь сразу же гас, и только в воздухе оставался тяжелый запах паленой шерсти. Евочка чувствовала боль от несильного ожога в нежном месте, принималась визжать. Кричала:
- Мудак, сжег мне!
Вскакивала и бежала в ванную. Благодатский валился на постель, стремительно трезвел и пытался сообразить - что же теперь делать. В соседней комнате услышали визг: замолкала музыка и громко спрашивал Кавер:
- Блядь, хули вы там натворили?
- Все в порядке, - отвечал Благодатский. - Я, кажется, немного перестарался.
- А-а, ну-ну. Тогда ладно, развлекайтесь, - и снова бухала ритмичная музыка.
"Чего она там может делать?" - думал Благодатский и на всякий случай - натягивал трусы и шел посмотреть.
Дверь в ванную была открыта, шумела вода. Входил и удивленно смотрел на голую Евочку: стояла в ванной: одной рукой намыливала между ног, другой - держала мужскую бритву.
- Еб твою мать, ты что делаешь! - вырывал у нее бритву.
- Отдай! Я что, так и буду теперь с проплешиной там ходить? Спалил мне половину волос, придурок! Дай, сбрею все на хуй… - Евочка заплакала.
Благодатскому сделалось неудобно. Положил бритву на полку, приблизился, обнял.
- Ну извини, я не хотел. Я думал - посмотрю, и все, а ты дернулась… Сама ведь не разрешила свет включить…
- Чего там смотреть, - ревела Евочка. - На вот, смотри теперь! - садилась на край ванны и раздвигала ноги.
Благодатский садился перед ней на корточки и трогал пальцем намыленные волосы: выгорело слева. Говорил:
- Да чего тут брить! Надо просто ножницами подравнять немного, через два месяца обратно такие же вырастут…
- Ты, что ли, стричь будешь? Больной, что ли… - но Благодатский уже не слушал: возвращался в комнату, находил там возле зеркала среди косметики маникюрный набор Каверовой мамы. Доставал оттуда маленькие, слегка загнутые ножницы и отправлялся в ванную.
Стрижка проходила быстро и безболезненно: удивленная происходившим, Евочка не произносила ни слова, только смотрела на макушку Благодатского и движения его рук, вооруженных маникюрными ножницами.
- Готово, - говорил он, когда заканчивал. - Можешь смывать.
Пока смывала - отправлялся на кухню: сливал остатки спиртного в один стакан, выпивал. Закуривал. Когда в ванной переставала шуметь вода, а Евочка - не выходила, снова заглядывал туда: сидела в той же позе, что и во время стрижки: на краю ванны с разведенными ногами. Глаза ее были закрыты, левая рука лежала на бортике, а правая - скользила между ног и сильно терла складки коричнево-розовой кожи.
- Не могла меня позвать? - спрашивал Благодатский и приближался.
- Я думала: ты наверно теперь не хочешь, - отвечала Евочка и протягивала ему руки.
Благодатский стягивал трусы, показывал Евочке, как нужно нагнуться и опереться о бортик ванны: входил в нее сзади. Резко и быстро двигался, придерживая готочку за бедра: она тихо скулила и взмахивала влажными волосами, которые прилипали к вспотевшей коже лица. Кончал скоро: тугой струей ударял в ванну. Вымывал член, одевал трусы. В комнате Кавера было уже совсем тихо: спали. Благодатский решал, что пора делать то же. Ложились. Поворачивался спиной к Евочке, она обнимала его. Прежде, чем заснуть - говорила:
- Я на тебя не злюсь. Не злюсь…
Благодатский засыпал со счастливой детской улыбкой на губах. Во сне видел горы.
Утром - просыпался раньше всех, открывал глаза. За окном начинался осенний день, и не ясно еще было, каким окажется он - солнечным или пасмурным. Благодатский видел деревья с обрубленными нижними ветвями и - дальше, за ними - строящийся многоэтажный дом красного кирпича: зеленый и неярко-красный хорошо сочетались на фоне светло-серого неба. Благодатский взглядывал на Евочку: она спала, положив под щеку обе руки и заслонив лицо волосами: осторожно приподнимал их, чтобы не разбудив - посмотреть на лицо. Слышал сзади тихий кашель, поворачивал голову. На кровати сидела женщина и красила ногти.
- Доброе утро, - говорил ей Благодатский.
- Доброе, - отвечала женщина: вставала и уходила, чтобы дать одеться. Одевался, умывался и шел на кухню. Спрашивал:
- Вы, видимо, мама?
- Да, я - мама, - отвечала женщина: сидела за столом, пила кофе и курила тонкую сигарету: аккуратно держала её, чтобы не задеть не засохший до конца лак.
- Хотите, я вам посуду вымою?
- Конечно хочу. Кофе-то хоть выпей сначала.
- Ага, - Благодатский вливал в себя кружку успевшего уже остыть кофе, принимался за мытье посуды.
- Я позднее должна была приехать, но так получилось, - говорила мама.
Благодатский кивал головой и продолжал рассовывать по стойке для посуды мокрые тарелки. Закончив - обувался, прощался и уходил: не дожидаясь, пока проснутся Евочка и прочие. На улице вспоминал, что оставил ночью на краю ванны - маникюрные ножницы с прилипшими к ним мыльными черными волосками.
Благодатский не хотел идти в институт и не шел: возвращался домой, в общежитие. Там - решал, чем займет день. Сначала отправлялся в душ: ехал лифтом на первый этаж. Широкоступенными лестницами спускался в подвальное помещение, содержавшее спортивный зальчик, столярную мастерскую, толстые, обернутые плотной фольгой трубы под потолком, двери, ведущие в помещения неизвестных предназначений, и душ. Душ был небольшой и скорее чистый, чем грязный. В предбаннике, на одной из двух вешалок, Благодатский оставлял свою черную одежду, надевал резиновые шлепанцы и шлепал к душевым кабинкам. Кабинок было четыре: первая работала плохо, вторая получше, третья нормально, а в четвертой не было душа - был невысокий кран для стирки. Туда же вел сток: отработавшая вода по желобку возле стены скользила от первой к последней кабинке и исчезала в квадрате дыры кафельного пола.