Во сне - чувствовал качку и холод, смотрел за промерзшее окно. За окном - проплывали снежные поля, на которых виднелись тут и там - черные деревья яблоневых и вишневых садов и деревни: маленькие серые дома, поливавшие безоблачное голубое небо густыми струями дыма. Чуть отодвигал в сторону треугольник схваченной веревкой черной бархатной занавески: старался лучше рассмотреть скользящие по снегу сани, запряженные тощей лошадью. На лошадь меланхолично покрикивал крестьянин в смешной шапке-ушанке, взмахивал-щелкал в морозном воздухе коротким кнутом. Благодатский не мог сдержать улыбки - глядя на шапку крестьянина, и провожал его взглядом до тех пор, пока он совсем не исчезал. Когда пейзаж за окном наскучивал - разглядывал пользуемый транспорт и понимал: карета. Видел оббитые изнутри шкурами - стены, видел большую шкатулку для бумаг на пустом противоположном сидении. Видел круглый набалдашник трости, сжатый рукой, на указательном пальце которой в тусклом серебре перстня чернел большой камень. "Что за камень?" - размышлял Благодатский. - "Неужели это - случилось…" Напуганный, принимался стучать в стенку кареты и кричать - чтобы остановили. Слышал крики ямщика и чувствовал, как взбрыкивали привыкшие уже к быстрому ходу лошади.
Карета останавливалась, открывалась дверца: заглядывал жандарм. Высокий, с замерзшим лицом, крутил он коричневыми от табака пальцами длинный ус и спрашивал:
- Чего, э-э… изволите, вашество?
- Куда едем? - интересовался Благодатский.
- Известно - куда… - удивленно смотрел на Благодатского. - В Пермь, на квартиру…
- В ссылку?
- Зачем так, вашество… На квартиру…
- Хорошо, хорошо, ясно… Мне нужно - на воздух.
- А, это завсегда… Выходите, вашество: везде поля, никого нету… Ветер только шибкий…
- Ничего, ничего, благодарю, - отказывался от помощи жандарма: выходил из кареты, заходил за неё. Ломал сапогами жесткий наст и неглубоко проваливался в снег. Видел утонувшие в сугробах - полозья кареты. Думал: "Ну и дороги… Как только - едет, да еще и с такой скоростью…" Расстегивал пуговицы пальто, затем - брюк: доставал член и мочился. Видел, как становится ярко-желтым искристый наст и тает, пропуская горячую жидкость вглубь сугроба. Морозный ветер щипал лицо и чуть сдувал струю - вбок. По окончании - брал в руки немного снега, протирал им ладони: снег таял и обжигал. Возвращался в карету. Поднимаясь по ступенькам - спрашивал жандарма:
- Почему не сядете ко мне? Здесь тепло.
- Благодарю, вашество, - отвечал жандарм и отказывался.
Ехали дальше. Благодатский вытирал руки бархатом занавески и размышлял о своей дальнейшей судьбе. Заглядывал в шкатулку для бумаг, находил там среди прочего - сопроводительное письмо к пермскому губернатору, в котором было указано: пристально наблюдать за деятельностью, знакомствами и посещениями, не допускать сношений с местными интеллигентами и литераторами. "Это что теперь - переписывать заставят, мелким чиновником в конторе корячиться?" - ужасался Благодатский. - "И рукописи, если напишу чего-нибудь, - могут отобрать. Наверняка отберут. А девки? Какие там девки, в провинции? Дуры дикие, за всю жизнь ни одной книги в руках не державшие… Блядь, вот попал…" Постепенно за окном темнело, а стекло - покрывалось таким слоем ледяной крошки, что становилось невозможным разглядеть что-либо - кроме черно-синей темноты. "Изнутри замерзло или снаружи?" - дышал на стекло и смотрел, как протаивает мутная от теплого дыхания лунка и стекают вниз от нее капли, оставляя за собой едва различимый след. Протирал рукавом и видел теперь вверху - звезды, маленькие и далекие, а внизу - снежное поле, мерцавшее поверх черного - серебристым. Луны не видел: висела с другой стороны или сзади кареты.
Через некоторое время - останавливались: открывалась дверь, залезал внутрь - жандарм.
- Замерзли? - хмуро спрашивал Благодатский.
- Никак нет-с, - отвечал жандарм и вынимал откуда-то, словно - из-за пазухи: наручники с длинной цепочкой. - Позвольте, вашество…
- Это - что? - возмущался.
- Да мы так с вами должны были весь путь проделать, однако же я… По глубочайшему уважению… К заставе подъезжаем… - мямлил жандарм.
- Понял, не оправдывайтесь, - подставлял руку Благодатский.
- Благодарю, вашество… - замыкал на ней, а затем - на своей руке кольца наручников жандарм.
Приехали на заставу через полчаса. Всю дорогу жандарм разглядывал обивку кареты, замерзшее окно и даже кольцо наручников на руке - старался избежать тяжелого взгляда Благодатского, который от нечего делать пристально изучал своего спутника.
Слышали голоса, выходили из кареты. В темноте зимней ночи, освещенной снегом, звездами и луной, - видели шлагбаум поперек дороги и заставный домик с темными окнами. На пороге домика стояли два мента в серых куртках и с автоматами наперевес. Один - держал рукой слабый фонарь, которым светил в лицо подходившим.
- Вот они, Семен! - говорил мент с фонарем менту без фонаря. - Прибыли… Бумаги ваши пожалуйте.
При помощи жандарма доставал Благодатский из шкатулки требуемые бумаги, отдавал менту; опирался о трость. Мент - светил фонарем, рассматривал.
- За подписью? - спрашивал второй.
- За подписью, порядок, - отвечал, складывал бумаги вдвое и прятал в карман. - Ну, как доехали?
- Я так и буду здесь стоять? Может, проведете внутрь?.. - сухо спрашивал Благодатский.
- Конечно, конечно, сию минуту, - поднимал повыше фонарь и открывал Благодатскому свое лицо: круглое красное лицо избитого им накануне мента. - С вами тут одна барышня очень уж свидания добивалась…
- Не положено, - подхватывал другой мент. - Да мы с ней - уговорились. Отстегните, - кивал жандарму.
- Я что, должен с вашей этой барышней на морозе разговаривать? - возмущался Благодатский.
- Они конфиденциальности желают, а мы - вас одних оставить не можем: всего одна комната, извиняйте… Так что вы уж тут - переговорите, а мы не станем слушать: постоим в сторонке, посмотрим… - хихикал краснолицый мент и открывал дверь домика: - Барышня, выходите!
Вздрагивал от удивления Благодатский, когда видел, как выбегала из заставного домика - она: одетая по обыкновению - в черное, с непокрытой головой, заплаканная. Спешила к нему, бросалась на шею. Говорила тихим прерывающимся голосом:
- Не хотели дать увидеться менты… Денег требовали… И в комнате грязной сидеть пришлось целый день, а как стемнело - они даже свечки не зажгли, в темноте сидели и молчали!.. Страшно было, так страшно…
Через её плечо видел Благодатский собравшихся в кучу на крыльце вокруг фонаря - ментов и жандарма: склонили головы и шептались о чем-то - не забывая подслушивать происходивший разговор. Спрашивал:
- Да как ты попала сюда? Как успела приехать раньше, чем я? - прижимал к себе, чувствовал на спине - ее руки. Падала в снег бесполезная трость.
- Я заплатила…Как узнала - сразу наняла людей, лошадей… Пыталась пробиться к самому - не принял: несколько писем отослала на его имя с прошениями. Знающие люди сказали - если постараться, то можно тебя в Саратов через несколько времени перевести… Почему, почему меня не пускают - с тобой?..
- Не нужно тебе туда, - вздыхал Благодатский. - Тяжело там будет…
- Господа, поторапливайтесь! - прикрикивал с крыльца мент. - Время, господа!..
- Сейчас моя карета должна со станции прибыть со свежими лошадями… - чуть отстранялась и смотрела в глаза: скупо освещенное зимней ночью лицо казалось черно-серебряным, как снег. - Я буду писать тебе…
- А я - не буду! - кобянился вдруг Благодатский. - Не буду, потому что - вот эти читать станут, все - что напишу! И тебе не стоит, не хочу, чтобы до меня твои письма прочитывали, не хочу…
Слышался шум и ржание лошадей: подъезжала карета. К Благодатскому подходил жандарм: брался за свободно свисавшую вниз цепь наручников и защелкивал кольцо на своей руке. Поднимал трость, протягивал.
Отходила. Тихо и грустно смотрела на Благодатского. Говорила:
- Прощай. Увидимся ли?
- Прощай. Обязательно увидимся. Обязательно… - но дрожал его голос, и не слышалось в нем уверенности. Шел с жандармом к карете - так же, как и она: сопровождаемая ментами. Слышал, как говорили они ей:
- Видите, барышня, как ладно все вышло… А вы нервничали…
Не отвечала.
Уже в карете жандарм опять смотрел мимо Благодатского и говорил:
- Самую малость осталось проехать - и будем в городе… Самую малость…
Но Благодатский не слушал: сидел прикрыв глаза и представлял себе, как в темноте морозной ночи на заваленной снегом дороге - разъезжаются в разные стороны две кареты.
Просыпался - в комнате общежития: на измятом покрывале кровати, в уличной одежде и со странными ощущениями в голове и теле. Заново прокручивал в голове запомнившийся до мельчайших деталей сон, думал: "Это - под впечатлением вчерашнего? А может - сон о будущем, сон, который сбудется? Да мне, кажется, страшно…" Смотрел на пол и видел - ментовскую фуражку: грязная, деформированная, лежала она посреди комнаты и странно выделялась на фоне бледного линолеума. Решал: "Нет, не страшно. Если уж вчера с ментом не испугался, то и тут пугаться нечего: мое будущее…"
После обеда, ближе к вечеру - раздавался звонок сотового телефона: звонил Леопардов. Сообщал:
- Сегодня вечером - готик-парти, наш первый концерт! Пойдешь?
- Непременно… - соглашался Благодатский и договаривался - где и во сколько встретиться.
Приезжал вечером на встречу - уже несколько оправившийся от последних событий и странного сна, взбодрившийся: готовый к новым впечатлениям и происшествиям. Находил музыкантов на асфальтированной площадке неподалеку от станции метро "Рязанский проспект": стояли, прислонив инструменты к ларьку со спиртными напитками: пили.
Здоровался, закуривал сигарету. Принимал предложенный пластмассовый стаканчик.
- Фьюнерал - опаздывает, - сообщал Леопардов. - Ждем. А эти - с нами…
Указывал на кучку готов, распивавших неподалеку. Говорил:
- Алко-готы…
- Это - что? - спрашивал Благодатский.
- Это нововведение: стиль - алкоготика, ну и - алко-готы соответственно.
- А где ваша ангел-вокалистка?
- Выгнали, - оглядывался по сторонам Леопардов и понижал голос. - Переругались все из-за нее: кто с ней ебаться будет. До драк дело дошло. Ну и решили, обсудив: не разваливать же команду из-за девки. И выгнали ее на хуй.
- Мудро…
- Ага, мудро. Зато - Зеленая Манька от нее по наследству осталась: все время с нами тусуется, - кивал на мощную фигуру Маньки: ее волосы уже почти вернулись в естественное состояние, только легкий медно-зеленый отблеск оставался на них. Стояла рядом с маленькой черноволосой девкой: пили что-то из банок и мило беседовали.
- Смешно смотрятся рядом: большая и маленькая, - говорил Благодатский.
- Ха, видел бы ты - какие у этих готочек нежные отношения! Они - спят вместе и массаж друг другу делают… - ухмылялся Леопардов.
- Забавно… Они что, из меньшинства, что ли?
- Да нет вроде, так… Пытаются, наверное, компенсировать таким образом - недостатки внешности. Я часто такое видел - толстые, тощие, длинные, низкие: обнимаются, целуются… А, им хорошо - и ладно…
- Совершенно справедливо, - соглашался с товарищем Благодатский.
- Что - справедливо? - обращался вдруг к нему стоявший неподалеку гитарист Костя.
- Да мы - про недостатки внешности тут говорили, - отвечал. - Про то - что не могут ведь все фотомоделями быть…
Соображал про себя: "Уж не питает ли он к кому-нибудь из этих двух - чувств?.."
- А-а… - кивал Костя. - У меня вот тоже, по наследству - волосы слабые! - наклонял голову и демонстрировал макушку: сквозь пряди длинных схваченных резинкой волос - проглядывала бледная кожа. - Мне ведь лет-то - всего ничего, а они сыплются, сыплются: не знаю, что и делать.
- Не переживай, Костян! - встревал сбоку - вокалист Борис. - Сейчас знаешь до чего наука дошла? Волосы эти - пересаживать научились. Берут с затылка и запихивают их сверху, где лысеть начало. Там типа - корни приживаются и растут потом, будто так и нужно.
- Да чего, я пока не парюсь особенно: не торчит ведь на виду лысина - и ладно. А как уж приспичит - буду думать. Может - парик куплю! Чтобы были черные волосы до плеч: густые!
- Я вот вчера - настоящую блондинку видел! - говорил вдруг ни с того ни с сего - Борис. - Редко ведь такое бывает: настоящая блондинка, крашеные все. На остановке автобусной стояла!
- Познакомился, телефон взял, наверное? - спрашивал улыбаясь Леопардов.
- Не, какое там… Она - в розовой кофточке, а я - с репы: в драных джинсах и пьяный как черт. Я бы не то что телефон взять - поздороваться не смог бы, наверное… От меня люди в метро отсаживались!
- Ты, Борюга, - монстр! - подхватывал Костя. - Я предлагаю один провод от усилителя - тебе в задницу вставить во время концерта: чтобы ты еще круче стал!
- Ага, я тогда с этим проводом - сам понимаешь, чего сделаю… - отчего-то вдруг обижался и отходил в сторону Борис.
"Наверное, между ними и происходила решающая схватка - за ангела. До сих пор успокоиться не могут…" - размышлял Благодатский. - "А зеленая и маленькая черная - вряд ли кого-то здесь интересуют. Они - не очень, но свободных, кажется, больше нет". Разглядывал сгруппировавшихся парами готов и готочек, среди которых не оказывалось сколько-нибудь приятных: все казались обыкновенными и - словно бы сильно уставшими от чего-то. Удивлялся их возрастом: околошкольным. Выделялся один: высокий, выше всех прочих: с длинными черными волосами и бородкой, с увешанными кольцами ушами - назывался он остальными: Пёс, и - не умолкая говорил пошлости, периодически прибавляя к ним:
- У меня язык - без костей!
Слегка шепелявил.
- А где ваш друг, этот, как его - Дима? - спрашивал Благодатский - сосредоточенно умолкнувшего Костю. - Тот, с которым мы прошлым разом про литературу беседовали…
- Он не смог. Работает сегодня допоздна, - отвечал Костя. - Я у него ночевал сегодня. Охуенно умный пацан!
- Прямо такой уж и умный… - сомневался Леопардов. - По крайней мере - не кажется таким…
- Да ты просто - плохо его знаешь! - вступался за приятеля. - С ним нужно ближе знакомиться…
- Какой-то он очень молодежный, - вставлял Благодатский.
- Ну он это, музыку там любит электронную, да. Так и чего… Он мне вот ставил на компе свои темы, которые сочинил - нормальные!..
- Нормальные? - спрашивал сбоку - Борис.
- Нормальные, - повторял для него Костя. - А еще он книгу написал. Бля, такая книга, пацаны… Ему сейчас предлагают её напечатать, а я вот надеюсь, что - не сделает этого.
- Почему? - удивлялся Благодатский. - Человек, который пишет книгу, должен только и мечтать о том - как бы ее напечатать… Иначе и быть не может.
- Возможно, - соглашался Костя. - А просто все дело в том, что я боюсь за тех, кто станет эту книгу читать. Там такие вещи написаны, бля-а-а… Нет, нельзя ее печатать, ни в коем случае нельзя… - задумчиво смотрел куда-то в сторону, доставал из кармана и закуривал сигарету.
- Интересно стало, Костян. Дашь, может, почитать? - спрашивал Леопардов.
- Да, и я бы - не отказался. Если уж там что-то этакое, запредельное… - поддакивал Благодатский.
- Нет, пацаны, не надо лучше. Я ведь за вас тоже боюсь. Это не просто так, поверьте. Там - такое… - начинал горячиться.
- Странные вещи ты говоришь, Костян. Ну, не хочешь давать - и ладно, не нужно, - успокаивал товарища Леопардов.
В это время появлялся Фьюнерал: в круглых, как у слепого, темных очках, со спутавшимися длинными волосами и вечным пьяно-грустным выражением на лице - приближался он к готам и держал в руке - большую хозяйственную сумку, в которой громыхали тарелки и палочки: для концерта.
- Что, Фьюнерал, бутылки решил сдать? - ржал Борис: увидев сумку.
Не обращал внимания на его слова: здоровался со всеми - не извиняясь за опоздание. Говорил громким хриплым голосом:
- Пойдемте, господа готы!
Собирались кучей, подходили к близкой остановке автобуса: залезали в два и отправлялись.
Дорогой Благодатский спрашивал у Леопардова:
- А не много ваш гитарист на себя берет? Я про книгу эту… Мы с тобой вроде не самые большие дураки, да и читали - не мало. Чего он нас так?..
- Не знаю, странно, - отвечал Леопардов и крепко держал упертый в пол зачехленный синтезатор. - Это хмырь тот на него влияние оказывает: они в последнее время все чаще вместе тусуются: курят какую-то дрянь и разговаривают на серьезные темы. Ну ты сам с ним имел беседу, чего я тебе рассказываю…
- Да, какой-то он - не очень… - соглашался Благодатский.
Приезжали на место: выгружались из автобусов и подходили - к зданию, похожему на дом творчества. С высокими колоннами и недалекой от лестницы клумбой, стояло оно - окруженное с трех сторон липами.
- Что, теперь в таких местах - готик-парти проводятся? - удивлялся Благодатский.
- Ага, - кивал оказывавшийся рядом Костя. - Клуб называется - "Эстакада", потому что рядом - эстакада, - показывал рукой в сторону дороги.
- Тут, по-моему, только торжественные утренники проводить… - говорил себе под нос, и - никто не обращал внимания: разглядывали собравшихся на площадке перед домом творчества музыкантов и сопровождавших их - поклонников. Готов оказывалось совсем не много: в основном - металлисты и обычные родственники со знакомыми образовывали там кучки: курили, пили и галдели. Ждали концерта.
"Готик-парти без готов? Оригинально…" - заключал про себя Благодатский.
Проходил вместе с Леопардовским друзьями-музыкантами внутрь: видел на стенах первого этажа - расписания работы кружков бальных танцев и вышивания крестиком. Ухмылялся.
Широкой лестницей подымались на второй этаж и попадали в актовый зал без стульев и - с импровизированным пивным баром вдоль противоположенной сцене стены. Скупой осенний свет едва пробивался в помещение, прегражденный тяжелыми бархатными шторами. Благодатский видел несколько кресел: шел к ним вместе с алко-готами, усаживался: провожал взглядом уходивших в гримерную комнату музыкантов. Говорил:
- Может, тут еще и - курить нельзя?
Закуривал и курил, стряхивая пепел себе под ноги.
- Наши - вторыми выступают! - кивал на сцену сидевший рядом Пёс.
На сцене - готовилась к выступлению первая группа: нервные пацаны суетились вокруг тощей низенькой вокалистки, подключали инструменты. Переговаривались с располагавшимся возле импровизированного пивного бара - звуковым инженерам. Очкастый, небритый, в перевернутой задом наперед бейсболке, сидел он за пультом, крутил ручки настройки частот и говорил кому-то - через сотовый телефон:
- Бля, да я тут, в "Эстакаде", сейчас охуенно крутой концерт рулить буду…
И, словно для того, чтобы услышали слушавшие в телефоне - кричал на музыкантов на сцене:
- Э, хули вы делаете? Монитор развернули обратно - резко! Не трогать там ни хуя, музыканты!..