* * *
- Ну что, поедешь? - спрашивал Леопардов. - Бухнем, потусуемся. Можешь кого-нибудь из них выебать…
- Легко! - соглашался Благодатский. - Только не нравятся они мне: ни Манька, ни эта, маленькая… Ну да - напьемся, а там видно будет.
- Правильно. Она тебя, Зеленая-то, когда уже в гости звала: а ты все отказывался… У неё квартира знаешь какая! Пиздец. Там в футбол играть можно…
- Захотим - и в футбол сыграем… - вежливо ржал Благодатский.
Приезжали вечером, покупали дорогой бутылку спиртного. Решали - не брать много и сбегать еще раз: в случае необходимости. Над городом висел уже поздний сентябрь, склонявшийся к октябрю: с темно-серого неба временами принимался капать легкий дождь, чавкала под ногами грязь и желтели на чуть качавшихся по причине ветра деревьях неторопливо желтевшие листья.
Заставали готочек сидевшими на кухне: маленькая черненькая и большая, некогда зеленая и обычная ныне - сидели они за столом и пили мутновато-оранжевую жидкость, разливаемую в рюмки из банки с завинчивавшейся крышкой. Закусывали чем-то жирным из широкой миски: тыкали туда вилками, брызгали на стол. Курили и давили в пепельнице окурки длинных тонких сигарет.
- А-а, наконец-то! - нетрезво приветствовали Леопардова и Благодатского, сразу наливали в приготовленные для них рюмки. Чокались. Выпивали и переглядывались, искали чем закусить. Выговаривали:
- Блядь, самогонка…
- На мандариновых корках! - хвалилась Манька. - От дедушки, из деревни!
- Да как вы это пьете? - поражались. - Мы вот чего принесли…
Устанавливали на стол купленную бутылку.
- Да это что! - смеялись. - Это утром, на опохмелку! Садитесь, пить будем, у нас еще - много…
Садились, пили. Пьянели. Разговаривали: про последнюю репетицию, про последнюю готик-парти.
- Я там - с таким готом познакомилась! - говорила маленькая черненькая и рассказывала: с каким.
Через некоторое время готочки примолкали, заслышав серьезный разговор, заводимый пьяневшими Леопардовым и Благодатским: о жизни, о судьбе. О метафизике. Пытались встревать, спрашивали - что такое метафизика, но те - только отмахивались и продолжали. В числе прочего - признавался Благодатский:
- Я теперь вот роман пишу, там тоже темы всякие, но не то что - про бога там или про смысл жизни… Не, просто - как вообще живем: бухаем, ебемся. Страдаем. Любим.
- А ты - любишь? - спрашивала Манька.
- Любил, - отвечал Благодатский не глядя и продолжал: - Главное по-моему - не усложнять, говорить все просто и ясно: чтобы понимали и переживали следом за тобой. Ну и честно конечно же, честно, потому что пиздить - это ваще никуда не годится…
Не выдерживали такой беседы готочки и сбегали в комнату. Говорили одна другой:
- Мы ведь их - перепили, перепили! Совсем пить не могут, забухали и сидят пиздят непонятно…
- Ничего, - успокаивала подругу Зеленая. - Сейчас они там проблемы решат, а потом - все равно к нам придут, никуда не денутся. Слышала, как там этот говорил - ебаться, ебаться…
- Ну, слышала.
- Так вот: они о другом и думать не могут, а пиздят - для понту…
- Ага, хорошо! - радовалась та. - А мы пока - сами, я тебе массаж сделаю, - садилась на широкий диван гостиной комнаты, заставленной дорогой мебелью.
- У папы тут в шкафу бальзам какой-то есть охуенный: чуть ли - не семьдесят градусов, и стоит - не выговоришь. Этих жалко поить, а мы с тобой - давай хлебнем, давай!
Не отказывалась: по очереди прикладывались к бутылке, обжигали горла и закусывали оказывавшимся в вазе на столе - апельсином: спешно очищали его, и брызгал из-под ногтей на кожу едкий сок.
Спиртное вскоре начинало работать: реагируя с уже выпитым. Валились тогда на диван, тупо улыбаясь смотрели друг на друга: начинали стаскивать одежду. Швыряли её - на пол, обнимались. Зеленая тянулась губами к черненькой - целовать, но не получалось: отстраняла Маньку, бурчала про то, что - нехорошо себя ощущает. Вскакивала с дивана и длинным коридором бежала в туалет, забыв даже хоть как-то прикрыть свою наготу. Видели её - Леопардов и Благодатский, провожали взглядами. Понимающе улыбались и говорили:
- Развлекаются…
Продолжали свою беседу.
Черненькую тем временем крепко рвало в туалете оранжево-зеленым: делалось горько во рту и текли из глаз крупные слезы.
Зеленая не дожидалась подругу: неожиданно засыпала, широко раскинув по дивану свое большое тело.
Черненькая засыпала чуть позже, так и не обнаружив в себе сил покинуть туалет или хотя бы - подать голос.
По окончании беседы понимали вдруг, что - значительно опьянели.
- Слушай, а она возвращалась? - спрашивал Леопардов.
- Кто возвращалась? - не понимал.
- Девка голая, кто…
- Не помню… А куда она бегала-то?
- В сортир, надо думать. Пойдем-ка, посмотрим, - покачиваясь подымался с табурета Леопардов и двигался в сторону коридора и туалета.
Благодатский следовал за ним: вместе открывали оказывавшуюся незапертой дверь, за которой - находили спящую рядом с унитазом на голубом поролоновом коврике - готочку: маленькая, голая, лежала она свернувшись калачиком, смешно прижав к груди руки и выставив вверх и вперед - крутой зад.
- Бля, да ни хуя же себе она проблевалась! - восклицали, заглядывая в унитаз и поскорее спуская воду. Пытались разбудить её: мычала и не просыпалась.
- Давай оттащим - в комнату, - предлагал Благодатский. - Хули ей тут делать?
- Ага, места тут много… - соглашался. - Только ебать её теперь никак нельзя, она ведь блевала, противно. Да и ваще - труп.
- Согласен, - кивал. - Ничего, там еще одна есть. Может она - живая, просто бухая валяется…
Относили в гостиную, укладывали на диван рядом с Зеленой.
- Ни хуя себе - бабища! - выговаривал в восхищении Леопардов, глядя на лежавшую по-хозяйски и занимавшую почти всю поверхность - здоровенную голую девку. - Чегой-то обе разделись и скоренько вырубились. Эй, бля! - щипал ногу Зеленой: не реагировала.
- Так, ебля отменяется… - констатировал Благодатский, в голове которого начинала всплывать родившаяся давно, но так и не претворенная в жизнь идея. - Да, отменяется…
- Ну и хуй с ними, сам говорил - не нравятся, - сочувствовал Леопардов. - Пойдем еще - въебем…
- Не, погоди, - отказывался и разглядывал торчавшие из Манькиного междуножья - густые и кривые волосы. - Есть мысль одна: как развлечься…
- Развлечься можно, - соглашался. - Только трупы ебать я не стану, не стану!
- Никто никого ебать не собирается, у меня на такое и хуй-то не встанет, - сообщал Благодатский. - Тут совсем, совсем другое… Ну-ка, раздвинь этой - ноги, - просил, указывая на черненькую.
- Это для чего? - не понимал и, заинтересованный, выполнял просьбу.
- Ну и как там? - спрашивал Благодатский.
- Как, как: никак. Обычная пизда.
- Бритая?
- Ну да, бритая…
- Не годится, - качал головой и смотрел на Маньку. - Ничего, обойдемся одной…
В коротких словах объяснял Леопардову идею, приходившую ему в голову после ночи, которой - стриг обожженные волосы сидевшей и плакавшей на краю ванны готочке Евочке.
- …короче, круто и охуенно, и никто до такого не додумался, мы - первые! - заканчивал и восклицал в пьяном восторге. - Я потом в романе про это напишу…
- Ну ты даешь, блядь… - поражался Леопардов, но - не отклонял идеи.
Для верности - сильно толкали обоих готочек: удостоверялись, что - не проснутся. Прежде, чем начать - находили в одном из толстостенных шкафов маникюрные ножницы. Ходили на кухню, выпивали по рюмке. Возвратившись - приступали.
Для пущей торжественности - выключали большой свет: оставляли только маленький светильник: Леопардов брал его в руку и подходил к неподвижно сопевшему телу: склонялся над ним. Благодатский тем временем в тусклом электролампочном свете разводил широко в стороны толстые, дрожавшие жиром ляжки Зеленой, ругался:
- Тяжелые, бля…
Осматривал и оценивал фронт работ. Волос оказывалось много и густо. Размышлял под шум алкоголя в голове и сообщал Леопардову:
- Постригу сначала внизу все, потом добреем до верху…
- Ваще ничего не оставим? - интересовался Леопардов.
- Не, почему… Треугольник оставим, а лучше - трапецию! Я у одной девки видел такое, представляешь: аккуратно так подбритая перевернутая равнобедренная трапеция, бля! - показывал зажатыми в пальцах ножницами - как именно должно получиться в результате.
- Охуительно круто! - поддерживал окончательно увлеченный странноватой идеей Леопардов и с азартом наблюдал действия товарища.
Стриг: зажимал указательным и большим пальцами пучочки волос, оттягивали их вверх и обрезал понизу, оставляя лишь малую часть у корня. Указывал Леопардову - под каким углом необходимо светить. Действовал методично и аккуратно. Смотрел - серьезно. Больше всего времени уходило на треугольник, из которого решали делать трапецию: старался над правильностью формы. По окончании - спрашивал Леопардова:
- Ну как?
- Ничего вроде, ровно, - отзывался не отводя взгляда. - Чем брить будем?
- Хуй знает, найдем чего-нибудь…
Отправлялись в ванную, смотрели там: находили прозрачную сумочку на молнии - с косметиками и широкой женской бритвой. Забирали ее. Приносили из кухни миску, наливали в нее теплой воды. Захватывали полотенце и - баллон пены для бритья.
Прежде, чем брить - смачивали водой, подстелив понизу полотенце. Затем - наносили густо выплюнутую баллончиком пену, распределяли её по рабочей поверхности: Леопардов светил, Благодатский - орудовал бритвой счищая вместе с пеной остатки растительности и подравнивая края трапеции. Смывал все, протирал намоченным углом полотенца: смотрел - где оставалось еще. Завершал начатое. Убирал за собой: выбрасывал при помощи Леопардова волосы, прилипавшие к обивке дивана, относил ненужное. Замечал вдруг среди косметик прозрачной сумочки - темный цилиндр помады: вытаскивал его и возвращался с ним в комнату. Демонстрировал Леопардову.
- Так и знал, что этим - не кончится, - реагировал тот. - Чего еще удумал?
- Смотри, - отвечал Благодатский: свинчивал помадную крышку, выкручивал ее на пару сантиметров. Склонялся над раздвинутыми бедрами беззаботно спавшей готочки, просил - светить и пририсовывал к нежным складкам казавшейся в неярком свете совсем коричневой кожи - жирные бардовые крылья.
- Это что, типа бабочка, что ли?
- Бабочка… - согласно кивал: обводил складки по границе перехода в обычную светлую свежевыбритую кожу, выводил сверху, под трапецией - голову.
- Бля, ну ты маньячина! - шептал в восхищении Леопардов.
Скромно улыбался в ответ Благодатский. Когда заканчивали - ставили светильник на диван между раскинутых готочкой ног: чуть повыше коленей. Падали на стену тени от ее могучей, чуть подымавшейся от тихого дыхания сна груди. Оттаскивали вторую готочку в соседнюю комнату, чтобы освободить место дивана: приносили с кухни бутылку спиртного и до утра - пили и молчали. Наблюдали выведенную толстыми бардовыми линиями бабочку и постепенно бледневшие на стене тени. Уходили, когда делалось на улице светло. Оставляли незапертой дверь. Шли улицами просыпавшегося осеннего города к станции метрополитена.
По предложению Благодатского - отправлялись не по домам, но - на кладбище. Приезжали, перелезали через забор. Бесцельно шли центральной аллеей в неопределенном направлении. Молчали.
- Чему ты улыбаешься? - спрашивал Леопардов у Благодатского, глядя на его растянутое в довольной улыбке лицо.
- Я счастлив, - отвечал тот. - Просто счастлив.
1 июня - 10 октября 2004