- Я не хотел… Я чуть-чуть… Бля, мама… - ни с того ни с сего заныл вдруг Рыжий - тихим и низким грудным голосом. - Бля, пацан, помоги… А, бля-я-я…
"Во мудак, ща - заплачет еще…" - думал Благодатский, размещаясь на лавке рядом с Рыжим и принимаясь аккуратно перевязывать порезанное запястье. Крикнул:
- Неумержидский!
- Я, - отвечал Неумержицкий.
- Вызывай скорую, только скажи - чтобы к главному входу подъехали…
- На хуя - к главному?
- Пацана придется снизу, под воротами просовывать - здесь не протащишь, он здоровый, а ворота - низкие. А возле главного - нормально…
- Понял, звоню, - понимал Неумержицкий.
Благодатский заканчивал перевязывать: платок несильно темнел от крови и останавливал ее ток. Уложив затянутую платком руку на колено Рыжего - придавал ему окончательно горизонтальное положение, серьезно смотрел в его перепуганные глаза и, не слушая жалобный скулеж, - говорил:
- Сейчас пацаны помогут тебе добраться до выхода, протащат тебя под воротами и посадят в карету скорой помощи, а ты, мудило, будешь их слушаться и делать, что они скажут. Иначе они бросят тебя на дороге и ты сдохнешь без своей крови, понял? Понял, спрашиваю?
- Понял… - бормотал Рыжий.
"Блядь, чтой-то разошелся я… Надеюсь, когда протрезвеет - не вспомнит, чего я тут с ним делал и как разговаривал. Убьет ведь на хуй…" - думал довольный собой Благодатский и замечал - выпавшую из внутреннего кармана Рыжего бутылку коньяка. Плоская, початая, лежала она и тихо взблескивала от слабого света фонарей, долетавших до туда с центральной аллеи и из-за краснокирпичного кладбищенского забора. "Пиздато, коньяк! Пригодится…" - говорил себе Благодатский, незаметно брал бутылку и прятал ее в карман. Говорил Рыжему:
- Сейчас тебя поднимут… - и возвращался к готам.
- Ну что? - спрашивали у него.
- Тяжело, - отвечал Благодатский и проводил рукавом свитера по сухому лбу. - Заебался я с ним… Ничего не понимает, все бурчит что-то. Но вроде - успокоился, так что все будет - в шоколаде. Неумержицкий, скорую вызвал?
- Она уже ждет, надо думать. Тут до больницы - всего две остановки.
- Отлично. Дружненько, с кем-нибудь - поднимайте это тело и прите его к воротам…
- Так, чего это ты раскомандовался здесь? - кобянился Неумержицкий. - Не испугался к пьяному готу подойти, теперь герой, да? Бери его слева, я - справа, и потащили, умник!
- Бля, ты хоть раз в жизни, можешь сделать, как я прошу? - многозначительно смотрел на Неумержицкого и косил глазами на все еще не прекращавшую плакать и причитать в сторонке - Эльзу. - Давай, тащи его с пацанами…
- Ну и сука же ты, Благодатский! - восхищался товарищем Неумержицкий: звал готов, поднимал с их помощью скулящее тело Рыжего с лавки и тащил его ко входу. Ноги Рыжего заплетались, он висел на плечах тащивших и приговаривал:
- Ой, мама, бля… Ой, мама, бля…
Прочие любопытным стадом двигались следом, шептались - обсуждая всё. Звали с собой Эльзу, она продолжала стоять в стороне.
- Ступайте, я с ней - разберусь! Успокою сейчас, успокою! Встретимся потом - на Вампирском… - говорил Благодатский и оставался с ней. С облегчением покидали Благодатского и впечатлительную готочку: уходили.
- А-а, он умрет, он уже умер… Это я виновата, это ты - виноват… - продолжала голосить Эльза. - А-а-а…
- Ничего с ним не будет, съездит в больничку, а завтра - домой. Ему там продезинфицируют все и отпустят… - Благодатский вдруг соображал, что запросто могут запрятать Рыжего - в психиатрическую лечебницу на неопределенный срок, но вслух об этом не говорил. Спрашивал у Эльзы:
- Коньяк будешь?
Взгляд готочки неожиданно делался похожим на осмысленный: растирала слезы и косметику по лицу рукавом свитера и утвердительно кивала головой.
- Тогда пойдем, не здесь же пить! - радовался, что не поинтересовалась: откуда коньяк, которого не было раньше, и вел ее на лавочку - к художникам. Эльза спотыкалась и потихоньку всхлипывала.
Приводил, усаживал. Доставал утерянный Рыжим коньяк, рассматривал этикетку. С трудом видел в сделавшейся совсем густой темноте - надпись: "Московский коньяк". "Говно, значит…" - заключал Благодатский, отвинчивал крышку и делал пару глотков. Коньяк обжигал горло и оставлял во рту неприятный привкус. Передавал бутылку готочке.
- Можно - я всю допью? - спрашивала Эльза.
- А до хуя тебе не будет? Мне не жалко, только ты смотри - чтобы не блевать тут, как тот пацан. И вены не резать!.. - разрешал Благодатский: помнил о желании готочки напиться и относился к нему с одобрением и пониманием. Оценивал ситуацию, делал еще один тактический ход: доставал из кармана и отключал телефон - чтобы не звонили. Просил телефон у Эльзы - делал то же.
- Что ты сделал? - слабо возмущалась она. - Я кода не знаю: не смогу включить теперь…
- На хуй он тебе нужен? - уверенно парировал Благодатский. - Без него - спокойнее: время позднее, а мы - все-таки не в зоопарке, а на кладбище. Забей, ты хотела напиться ведь - вот и пей… - и чтобы окончательно уверить готочку в своей правоте - подходил и целовал ее в губы: с готовностью отвечала на поцелуй и закрывала глаза. "Да, похоже все - не так уж и плохо!" - снова радовался Благодатский, но решал - не торопиться: пока давилась плохим коньяком, закуривая его сигаретами и чуть подергиваясь от нисходящей истерики - поднимался на высившуюся рядом с липой и лавочкой стену, из которой бомжи выкрали медный барельеф. Оглядывал с возвышения низкую часть кладбища: силуэты могил и деревьев, чуть политые светом выглянувшего из-за туч хилого месяца. Видел внизу, под собой - готочку, которая не знала - где он: курила, склонив голову и свесив вниз длинные волосы. Благодатский также закуривал, совал руки в карманы джинсов и представлял себе, что кладбище - это не кладбище, а отдельный мир: близкий, послушный и податливый, в котором он - царь и хозяин. Чувство собственного превосходства клубилось внутри, распирало грудь и просилось наружу: сдерживался - старался не закричать. Оценивал себя со стороны в происшествиях вечера и подходящей все ближе ночи - оставался крайне довольным. Готы казались ему персонажами книги, которыми он, автор, легко играет, выкладывая из живого материала узор с ситуациями и отношениями. "Бля - охуенно круто!" - думал Благодатский и чуть не взлетал в темный воздух: принялся даже слегка подпрыгивать на месте, но ничего не выходило.
- Эльза, бля! - выдворял его из приятных раздумий и ощущений неприятный голос. Смотрел вниз: в двух метрах от лавочки и готочки - стоял, покачиваясь, - Джейкоб в облеванных ботинках с пряжками. Из угла рта Джейкоба свисала длинная густая слюна, расползшаяся по щеке и подбородку. Эльза прекращала пить: непонимающим взглядом смотрела на пришельца и молчала.
В три прыжка Благодатский спускался со стены, приближался к Джейкобу:
- Так, тебе чего, пацан?
- Мне - ничего… - мямлил тот, удивленный внезапным появлением незамеченного им Благодатского. - Я ничего, просто гулял…
- Пиздуй отсюда, нам тебя совсем не нужно, - недружелюбно выпроваживал гота Благодатский.
- Куда?
- Чего - куда?
- Куда пиздовать? - с трудом выговаривал Джейкоб.
"Во бля - долбоёб!" - поражался Благодатский и показывал пальцем - куда:
- Пойдешь прямо, возле во-он того креста свернешь налево, поднимешься по лестнице. Там - все время вперед, доберешься до Вампирского. Ясно?
Гот ничего не отвечал: походкой моряка двигался в указанном направлении. Благодатский смотрел ему вслед и думал: вдруг он на Вампирском расскажет - что они здесь. "Может, свалить отсюда?" - наблюдал качавшегося по синусоиде и вдруг - исчезнувшего из поля зрения Джейкоба. - "Бля, чё за хуйня?"
Отправлялся посмотреть, наказав Эльзе - чтобы никуда не уходила. Вскоре находил: пьяный гот лежал, скрючившись, на могиле и спал. "Вот и хорошо", - думал Благодатский, возвращаясь к своей готочке. - "Не будет ходить и пиздеть, будет - спать…"
Когда вернулся к художникам - увидел: остатки коньяка вытекали из лежавшей на земле возле лавки бутылки, а Эльза стояла рядом и пыталась стянуть с себя джинсы. На неопределенный звук, произведенный Благодатским, икала и объясняла:
- Писать хочу.
- Ну не здесь же писать! - возмущался. - Мы тут тусуемся, и может - долго еще тусоваться будем… Ты потом куда собираешься?
- К Рыжему…
- Понятно. Ко мне - нельзя, домой поедешь.
- У меня ключа нету… - растерянно говорила Эльза: стояла с приспущенными на бедра джинсами и, казалось, собиралась вновь заплакать. Благодатский видел черный треугольник трусиков, сливавшийся с нависавшим над ним краем недлинного свитера.
- Короче, нам здесь еще тусоваться и тусоваться. Придется ночевать: днем - тепло было, а ночи пока еще - не очень холодные. Тут сейчас постоянно народ ночами тусуется. Ок? Один хуй - тебе деваться некуда…
Но Эльза не очень хорошо понимала, что говорит ей рассудительный Благодатский: теребила джинсы и повторяла:
- Писать… писать очень хочется…
- Ладно, пошли, - обнимал её за талию и вел по дорожке - в направлении, противоположном тому, которым ушел и упал пьяный Джейкоб. Приходили к широко огороженному квадрату двух могил: обычной и старинной католической, с надгробием в виде большого камня и прислоненного к ней креста - размером в полтора человеческих роста. Благодатский открывал сваренную из толстых прутьев дверцу, заводил внутрь готочку. Говорил:
- Здесь - можно… И могилу не напачкаешь - места много, и не нужно посреди дороги садиться…
Помогал стягивать: сначала джинсы, потом - трусики. Чувствовал, как поднимается член и - выше - принимается настойчиво стучать сердце от прикосновений к нежной коже и зрелища темных треугольников: трусиков и - под трусиками.
- Ой-ой, - говорила Эльза, присаживаясь на корточки и пуская в кладбищенскую землю шумную струю. - Ой-ой…
Благодатский придерживал ее сбоку за плечо и думал: "Удивительно, здесь, под землей - остатки каких-то людей, а сверху - девочка…" Смотрел на неяркие взблески светлой жидкости и хотел - подставить ладонь, чтобы ощутить температуру и запах, но не решался. Когда же наконец решился - готочка уже иссякла, и ему досталось лишь несколько маленьких капель, почти не ощущаемых и не обоняемых. Быстро подносил ладонь к лицу, глубоко вдыхал, но чувствовал только теплые ночные запахи сентябрьского кладбища и всё нарастающее возбуждение. Вытирал руку о штаны и обращался к натягивавшей трусы Эльзе:
- Погоди…
Готочка не понимала: смотрела на Благодатского, держала рукой трусики. Благодатский приближался: обнимал одной рукой, другой - находил вцепившуюся в трусики ладошку и отстранял её. Тянулся губами к губам, целовал. Эльза смотрела на него внимательным пьяным взглядом, запускала в рот язык и вздрагивала: пальцы Благодатского скользили по внутренней стороне бёдер готочки, постепенно пробираясь все выше, пока не достигли. Просовывала ладони - под свитер Благодатского, резкими движениями выдергивала из штанов футболку: касалась кожи.
"Бля, тут уже горячо!" - мелькало в голове, когда осторожными движениями изучал нежное и влажное. - "И совершенно нет волос. Совершенно. Только сверху - крошечный треугольник. Эту постричь - не удалось бы…" Чувствовал, что пальцы готочки - привычно расстегивают пуговицу джинсов и освобождают напряженный орган. Представлял себе - как движутся тонкие пальцы с длинными крашеными ногтями вдоль тонких синих канальчиков вен. Сдавленно выдыхал и видел на мгновение отстранившееся бледное лицо готочки: заплаканное, пьяное, с размазанной косметикой, оно вдруг совсем ожило и, показалось, - тихо улыбнулось прежде, чем неожиданно нырнуть вниз - туда, где рука сильно сжимала торчавший вверх и вперед из-под свитера член. Благодатский не ждал подобного: чуть отходил назад, прижимался спиной к намогильному камню. Запускал пальцы в волосы готочки: трогал обильно продырявленные уши и острия шипов на ошейнике. Старался не стонать слишком громко. Задирал голову вверх и смотрел, как неровно качаются среди веток деревьев - хилый месяц и редкие звезды. Через некоторое время - желал принимать непосредственное участие, тянул готочку вверх. Целовал: губы пахли его членом. Эльза едва заметно дрожала и не отпускала: продолжала - рукой. Благодатский аккуратно и медленно разворачивал ее лицом к камню. Опиралась, выгибала спину: проникал сзади и двигался. Держал руки на бедрах. Стонала громко, значительно громче, чем - он.
Место оказывалось неудобным: поминутно выскакивал член. Решали отправиться к художникам - на лавочку. Застегивал джинсы и, чтобы скорее, - брал на руки готочку и шел. По дороге - целовала, и смешно свисал вниз между руками Благодатского бледный голый зад.
У художников Эльза становилась на колени, вытягивалась животом по сидению лавочки. Сдавленно просила:
- Скорее, скорее… не могу, скорее… - и утыкалась лбом в доски, когда чуть раздвинув ее ноги - входил Благодатский. От сильных толчков у готочки хлюпало: казалось, вот-вот брызнет горячая жидкость из глубины и потечет к основанию члена и дальше - по ногам. "Так не бывает, так не бывает, так не бывает…" - успокаивал себя Благодатский, чтобы не сорваться - раньше времени. Двигался с закрытыми глазами и легким звоном в ушах, перемешанным с делавшимися все более громкими стонами Эльзы: останавливался от прикосновения к плечу и знакомого голоса:
- Это… я… Можно и я… Это…
Благодатский открывал глаза: рядом с ним стоял Джейкоб - трогал его плечо, и держал вторую руку за расстегнутой ширинкой кожаных штанов. Свитер гота был вымазан кладбищенской глиной, а в волосах застряла веточка с жухлым листом.
- Блядь, ну это уже ни в какие рамки… - злился Благодатский, которому совсем не хотелось отрываться. - Уёбывай на хуй, пидор! Уёбывай на хуй… Уебу ща, если не исчезнешь…
- Я - ничего, я - хотел с вами… - грустно отвечал Джейкоб и уходил. Благодатский снова принимался яростно двигаться внутри не обращавшей ни на что внимания готочки, которая уже принялась помогать: чуть подаваясь назад к Благодатскому - насколько возможно - и возвращаясь обратно.
Через некоторое время замечал, что недалеко ушел изрядно надоевший за недолгие часы знакомства Джейкоб: уселся на ближайшую возлемогильную лавочку, торчавшую из земли неподалеку, и внимательно наблюдал происходившее у художников, посильно участвуя в этом: Благодатскому подумалось, что непременно должен он поцарапать член - жесткой молнией кожаных штанов, если будет продолжать так же безотрывно глядеть и неаккуратно мастурбировать.
"Вот ведь - сука!" - думал Благодатский и чувствовал, что вот-вот - кончит. Извлекал член, доводил до конца - рукой: сильно, в несколько толчков, выплевывал сперму: между ног Эльзы - под лавку, в кладбищенскую землю. Обессиленный, припадал к холодно-влажному телу готочки: упирался в зад опускающимся членом, укладывал ладонь - на ягодицу. Через некоторое время заглядывал под лавочку и видел там не сумевшие из-за густоты впитаться в землю - грязные комочки семени. Поворачивался к Джейкобу: вновь уснул, откинув голову на невысокую спинку лавочки. Забыл заправить в штаны смешно свесившийся в сторону обессилевший член: в неясном ночном свете видны были бледные следы выплеснутого им на свитер. "Ну вот, бля, и этот - развлекся…" - с неудовольствием думал Благодатский, понимая - что это крошечное неудовольствие не сумеет уменьшить ту волну радости, которая переливалась в его теле - начиная с ног и доходя до самой головы. Со счастливой улыбкой помогал Эльзе подняться и одеть джинсы и трусики. Смотрел в ее усталое, с приопущенными на глаза веками - лицо, целовал в щеку. Говорил:
- Маленькая, хорошая…
- Спать хочется, - отвечала готочка: сажала его рядом с собой на лавочку, обнимала и укладывала голову на плечо.
- Спи, - гладил ее по волосам Благодатский. - Спи, пока не очень холодно. Как под утро похолодает - пойдем гулять, а потом - домой…
- Домой… - тихо повторяла Эльза и засыпала.
Благодатский не хотел спать, но и бросить готочку - не мог. Сидел, трогал ее волосы. Думал обо всем, что было. Радовался - что все именно так, а не иначе: прощал про себя - пьяного Джейкоба. В конце концов и сам засыпал, обхватив рукой шею готочки и склонив голову к ее голове. Во сне - видел огромные ступени метрополитенного эскалатора, по которым карабкался куда-то вверх, один: задыхался и истекал потом, но продолжал: знал, что в конце ждет его что-то необыкновенное. Сознание этого придавало сил, открывало в груди новые дыхания, поддерживало силы: словно легкий ток скользил по костям, согревая и заставляя сокращаться мышцы - вновь и вновь. Когда проснулся - не смог вспомнить - добрался до верха, или же нет - помнил только невероятные ступени и ощущение близкой и все более близящейся победы.
Где-то за кладбищенским забором рождалось холодное сентябрьское утро: влажное и неяркое. Благодатский ежился от холода, смотрел по сторонам: на ближней лавочке уже не было гота. Эльза спала и тихо шевелила губами во сне: укладывал ее - горизонтально, вставал сам. Включал телефон, смотрел время: шесть с минутами. Думал: "Скоро пора домой, а ведь у этой - ключей нет. Пускай спит, пока спится, а потом - довезу ее до дома…" Стягивал с себя свитер, накрывал им готочку и отправлялся бродить по кладбищу, энергично двигал руками и ногами - чтобы согреться. Не понимал - как можно спать в такой холод. Осматривал места боевой славы: находил подсохшую зеленовато-коричневую лужицу накапавшей в пыль кладбищенской земли - крови Рыжего. Находил множество пустых бутылок. Старался побродить подольше - не выдерживал, замерзал. Возвращался к Эльзе, одевал свитер: после - будил ее, говорил:
- Вставай, домой пора…
Лицо готочки оказывалось сильно помятым после богатой событиями ночи: закуривала сигарету, поминутно зевала. Недовольно смотрела по сторонам, жаловалась на холод и головную боль и следовала к выходу за Благодатским. Складывалось впечатление, что она - ничего не помнила. Не хотел выяснять - так ли это, шел молча и курил. Узнавал - куда нужно отвезти готочку.
- Сама доеду, - неожиданно резко отвечала она.
- Как знаешь, - спокойно соглашался, садился вместе с ней в ранний трамвай, доезжал до метро.
Расходились на кольце - не прощаясь.
Благодатский и Неумержицкий занимались гимнастикой: отжимались, качали пресс. Подтягивались. Поднимали штангу.
- Да здравствуют физкультура и спорт, Благодатский! - ощупывал Неумержицкий перед зеркалом блестящие бисеринами пота бицепсы. - Мы с тобой, Благодатский, - сила!
- Ну уж - не преувеличивай, какая на хуй сила… - скромничал задыхавшийся после серии упражнений Благодатский. - Ты-то здоровый, а я - пока не очень. Надо работать… - вновь принимался отжиматься.
- Занимайся, занимайся… Для гота, при его образе жизни с прогулками по кладбищам и распитием спиртных напитков, спорт - это первое дело. Будешь потом гопников распугивать своей страшной рожей и железной мускулатурой. А еще этот здоровый, как его, друг твой - Леопардов. Он ведь тоже - гот?
- Гот, конечно. Нормальный пацан.
- Нормальный… Пьет только очень уж до хуя…
- Есть такое дело. Зато - музыкант, и: не то, что эти - которые под "ХИМ" косят. Леопардов - крутой…
- А чё он играет-то? - расспрашивал про приятеля Благодатского, который учился вместе с ними.