Безумие главного редактора перешло в маниакальную фазу. На протяжении следующих трех дней он расхаживал по коридорам, заглядывая то в бухгалтерию, то в корректорскую и вещал о великих свершениях, что грядут. Поуспокоившись, он собрал коллектив и потребовал составить детальный план встречи, включающий в себя выбор гостиницы для высоких гостей, планирование экскурсионной программы и вечерние развлечения.
- А чтоб им! - в запале верещал он, - организуем шлюх! - Но вскорости, узнав о примерной стоимости улуг местных гетер, в унынии отмел пафосную идею.
Встреча была намечена на конец ноября. Проскурня назначил ответственных за гостиницу, ресторан, и даже машину, которая привезет гостей из аэропорта, так как единственная служебная "Волга" вот уже третий месяц была не на ходу, а использовать для этой цели "Жигули" Авдеева или совершенно ржавый "Москвич" бухгалтера Бубенцова не представлялось возможным.
Авдеев подошел к поставленной перед ним задаче выбора гостиницы с должной ответственностью. Он провел маркетинг среди трех–четырехзвездочных отелей города, памятуя о том, что цены должны быть умеренными, а сервис солидным ("Без этих модных выкрутасов!" - туманно потребовал главред.), и остановился на нескольких вариантах. Представив их на рассмотрение Проскурни, он был немало удивлен, когда последний, после недолгих раздумий отмел их все и предложил Авдееву сделать бронь в гостинице с неброским названием "Тихая Гавань", расположенной близ побережья.
- У меня знакомые там останавливались, - пояснил главред. - Довольны.
Через недельку Авдеев думал заехать туда лично, поосмотреться и забронировать номера, не откладывая дело в долгий ящик. Заявление Проскурни ввело его в ступор.
- Должны были! - басом передразнил главред. - Это мы им должны! - он вперился в Авдеева и внезапно облизал губы. Движение было настолько быстрым, что Авдеев усомнился в реальности произошедшего.
- Ты, вот что. Сейчас, я повторяю, прямо сейчас, бросай все и езжай в эту "Тихую Гавань". Глянь, что и как. Закажи номера, и пусть выставляют счет по безналу, мы все оплатим. Как закончишь - отзвонись. Если будут проблемы… Ох, Владимир Степаныч, надеюсь, что проблем не будет. Давай, одна нога тут - другая там.
И снова жирный малиновый язык змеей мелькнул меж губ. Авдееву показалось, что язык раздвоен. Он вздрогнул и отогнал морок.
- Не волнуйтесь, Леонид Петрович, справимся. Все будет в ажуре, - он нервно улыбнулся.
Проскурня уставился на него по–бараньи.
- В ажуре? - медленно повторил он, багровея. - В Ажуре??? Если ты через час, е-мое, мне не перезвонишь и не скажешь, что все в ажуре, то я… Я тебе гарантирую, Владимир Степаныч, я тебе га–ран–ти–рую, я… - Он налился краской как помидор, - Что ты стоишь, ехай!
Авдеев опрометью выскочил из кабинета и понесся по коридору.
Гостиница находилась на окраине города. Неудобное расположение с лихвой компенсировалось панорамным видом на море. Во всяком случае, так было написано на сайте, и Авдеев искренне надеялся на это.
Покинув центр города, он повернул налево и некоторое время ехал по Никольской. В разгар предвыборной гонки мэр, вспомнив о своих непосредственных обязанностях, отреставрировал большую часть центральных улиц, равно как и несколько прилегающих к ним. Никольская изобиловала уютными трехэтажными графскими особнячками, перемежавшимися пятиэтажными сталинками. Растущие у обочины платаны усыпали дорогу разноцветными листьями. Едва пробивающиеся сквозь тучи лучи осеннего солнца окрашивали пейзаж в романтически–мистические цвета.
Проехав по Никольской, Авдеев повернул направо, ушел под мост и оказался совсем в другом районе. Аккуратные сталинки уступили место уродливым конструкциям из бетона. Облезлые и, на первый взгляд, необитаемые индустриальные здания, казалось, соревновались в уродстве. Редкие прохожие брели по грязным тротуарам, ветер гнал по пустынным улицам опавшие сухие листья. Дорожное покрытие здесь было неровным: то и дело попадались выбоины, ямы. Авдеев убавил скорость и сконцентрировался на дороге.
Проезжая мимо автобусной остановки, он заметил нескольких болезненного вида детей, стоявших вокруг продолговатого мешка на земле. Не сбавляя хода, Авдеев поглядел в зеркало заднего вида и увидел, как дети по очереди пинают извивающийся мешок. Ему даже показалось, что он слышит визг, подобный визгу свиньи.
Пейзаж становился все более унылым. Вдоль усыпанной промышленными отходами обочины выстроились одноэтажные склады; стекла во многих зданиях были выбиты, стены украшены граффити. Немногочисленные жилые здания - двухэтажные покосившиеся домики из ракушечника - зияли темными провалами окон и выглядели необитаемыми.
Прохожие, попадавшие в поле зрения Авдеева, смотрелись дико и несуразно, так, словно район этот не был предназначен для проживания людей.
- Черт возьми, - буркнул Авдеев и вздрогнул - до того чужим показался ему голос, - кто же знал, что дорога такая ужасная… Что ли анекдотами их отвлекать по пути?.. Хорошо еще, что гостиница на взморье.
Он покрепче ухватился за баранку и придавил педаль газа, переключаясь на четвертую передачу. Задумавшись, он ехал слишком медленно.
"Странно, что мне никто не сигналил…" - подумал он и только сейчас обратил внимание на то, что по пути ему не попалось ни одной машины. Район словно оцепенел. Улица, по которой он ехал, внезапно закончилась т-образным перекрестком. Авдеев хмыкнул, включил правый поворотник и притормозил у обочины. Светофор над ним монотонно мигал желтым. Впереди, за перекрестком, начиналось поле, поросшее серой сухой травой. Налево уходила ровная трасса. Судя по изъеденному ржавчиной знаку, она привела бы его обратно в город. Дорога направо была выстлана бетонными плитами, сквозь которые пробивалась пожухлая поросль. Знаков на повороте не было, но логика подсказывала Авдееву, что ехать нужно именно направо.
Он пожал плечами, переключился на вторую и тронулся с места под протестующий скрип "Жигулей". Проехав около ста пятидесяти метров, он увидел человека у дороги.
Повинуясь импульсу, Авдеев притормозил и, наклонившись к пассажирской двери, крутанул ручку окна. Человек, стоявший вполоборота к нему, не шелохнулся. Одетый в линялый свитер и джинсовую куртку он покачивался на широко расставленных ногах и смотрел прямо пред собой. В позе его было что–то неестественное, неприятное Авдееву.
"Может, у меня бред", - отмахнулся Авдеев. Улыбнувшись как можно приветливей, он обратился к мужчине:
- Скажите, уважаемый… Вы не могли бы мне подсказать…
Мужчина скосил глаз на него и ухмыльнулся, широко открыв рот, полный гнилых, черных, но на удивление длинных и острых зубов, в беспорядке наползающих друг на друга.
- Если вам к морю, - прогудел он, - то метров через пятьсот уходите направо, потом еще с километр прямо, и дальше сами увидите.
- Мне к "Тихой Гавани", - вежливо произнес Авдеев, стараясь не обращать внимания ни на омерзительный оскал незнакомца, ни на его мушиный голос.
- А, понятно. Там будет указатель - прямо к "Личинковой Ворвани".
- Ч‑что, простите? - Авдеев похолодел.
- Я говорю, указатель прямо к "Тихой Гавани", - мушино прогудел незнакомец и, не дожидаясь продолжения беседы, пошел прочь, помахивая длинными руками.
Авдеев откинулся на сиденье. "Он сказал…он сказал…" - раз за разом повторял он про себя. - Ничего он не сказал! Тебе послышалось, Вова. День у тебя сегодня такой. Может, тебе, Вова, к эндокринологу сходить? - он хохотнул, но тотчас же осекся - смех в окружающей его унылой тишине прозвучал жалко.
Прикрыв окошко, он тронулся с места и через несколько метров обогнал незнакомца - тот снова стоял у дороги и казался совершенно плоским трафаретным пугалом. Авдеев посигналил коротко и прибавил газу, стараясь не смотреть в зеркало заднего вида - ему показалось, что за спиной у мужчины трепетали на ветру два прозрачных крыла.
Доехав до поворота, он, как и было сказано, повернул направо. Дорога теперь шла через совершенно неприглядную заросшую местность - тут и там попадались косые лачуги с заколоченными окнами. Деревья стояли голыми, горестно вздымая изломанные ветви к тяжелому жирному небу. Обочина пестрела мусором. Среди мусорных куч рыскали на удивление крупные, худые собаки. Доехав почти до поворота, Авдеев увидел двух дерущихся из–за добычи псов - они обхватили друг друга жилистыми руками и… Он резко ударил по тормозам так, что машину занесло, и затравленно оглянулся, но кроме гор мусора ничего не увидел. Его пробрала дрожь. Отдышавшись, Авдеев опустил солнцезащитный козырек и уставился на свое отражение, округлив глаза.
- Ты сходишь с ума, - прошептал он и скривился - до того омерзительно влажно–шипящим ему показалось слово "сходишь".
Было совершенно ясно, что поляков можно везти в гостиницу "Тихая Гавань" только предварительно напоив до бессознательного состояния. Вне зависимости от того, какой вид открывался из окон отеля, окрестности вызывали омерзение и страх. По уму, следовало отзвониться Проскурне и объяснить ему, что "Тихая Гавань" проверку не прошла и надо бы подыскать другую гостиницу.
- Так просто? - пискнул кто–то в голове у Авдеева. - Значит, позвонить Проскурне и все ему рассказать? А если в других гостиницах не будет свободных мест? А если в других гостиницах будет вдвое дороже?
"К тому же, - мстительно подумалось Авдееву, - я ему предлагал другие варианты. Сам виноват".
При мысли о том, что полякам явятся собаки с человеческими руками, а то и что похуже, он почувствовал озноб.
"Скажусь больным, - осенило его, - с недельку проваляюсь в постели, а там, глядишь, все обойдется".
Но что–то упрямо подсказывало ему, что ничего не обойдется.
"Жигули" со скрипом тронулись с места. Дорога после поворота была более ухоженной, однако пейзаж оставался унылым и неприглядным. По обе стороны тянулась заросшая сухим бурьяном пустошь. Вдоль дороги тут и там валялись пустые бутылки, полусгнившие автомобильные покрышки, кучи строительного мусора. Собаки более не показывались, но Авдееву постоянно чудилось движение справа и слева от машины.
Впереди была большая заасфальтированная площадка, в которую упиралась дорога. Авдеев чуть прибавил скорость и, преодолев небольшой подъем, въехал на площадку. Припарковался подле старого облепленного грязью и листьями "Форда", заглушил мотор и вышел из машины.
Площадка заканчивалась невысоким декоративным забором, прямо за которым начинался обрыв, а дальше, метрах в пятидесяти, внизу простиралось море.
В бесконечной дали, на линии горизонта, там, где на рейде еле угадывались крошечные силуэты кораблей, серое нависающее небо соединялось с чудовищной массой воды. Седые волны перекатывались через буи, разбивались о волнорез и, набираясь новых сил, атаковали каменистый берег. Холодная черная вода пенилась барашками. Панорама была столь же завораживающей, сколь и чуждой. Черное, непокорное, злое - море отрицало всяческую причастность к себе людей. Даже корабли на горизонте казались выплавленными из воды.
Авдеев постоял немного, вдыхая холодный морской воздух. Тишина на площадке нарушалась лишь далекими криками чаек. Здесь, на пустынной стоянке, лицом к лицу с бушующей природой, он почувствовал себя последним из живых людей, Уэлльсовским скитальцем во времени, заглянувшим за горизонт событий.
Когда человек исчезнет, когда последний из разумных приматов испустит дух, в мире ничего не изменится. Все так же будет катить свои воды великое море, все так же будут опадать листья по осени, и небо будет плакать дождем. Останутся чайки и ржавеющие суда на рейде, останется город за его спиной и дорога, ведущая в город. И после осени наступит зима. Придут вьюги, и снегом засыплет упокоившуюся землю. А потом наступит весна. Мир пробудится, и снова заиграет радугой каждая капля и зазеленеет ковыль в полях, и первые робкие ростки пробьются сквозь трещины в асфальте. Не будет нас. Но мир не заметит.
- Да, - вырвалось у него, - поляки будут довольны.
Он поглядел направо и увидел покосившийся указатель "К Тихой Гавани".
К опарышевой заводи.
Авдеев тупо ухмыльнулся, набрал полные легкие воздуха, сел в машину и, сдав назад, поехал в сторону пятиэтажного здания, расположенного неподалеку, на пригорке.
Облепленный грязью "Форд" за его спиной осел на два передних колеса, припав к земле. Впрочем, Авдеев этого не увидел. Он припарковался на небольшой стоянке возле главного входа, заглушил двигатель и вышел из машины. Вблизи гостиница производила не лучшее впечатление. Когда–то покрашенные серой краской стены ныне облупились и казались ободранными. За широко распахнутыми дверями открывался темный холл. Здание выглядело заброшенным.
"А может, ну его, - подумал Авдеев. - Что мне поляки?" - он даже потянулся было к мобильнику но, вспомнив гневный бас Проскурни, нервно улыбнулся и поднялся по заросшим травой ступеням.
Полутемный холл выглядел запущенным. На полу лежал толстый слой пыли и листьев, стойка регистратора тоже была в пыли. Авдеев покосился на два плетеных кресла, неуместно стоявших посреди зала, хмыкнул и повернулся к стойке. Не обнаружив ни кнопки, ни звонка, он постучал по пыльной поверхности, кашлянул несколько раз и принялся прохаживаться вдоль холла, поглядывая то на тяжелые портьеры на окнах, задернутые и почти не пропускающие дневной свет, то на низкий журнальный столик, возле которого, собственно, и должны были стоять кресла, заваленный пожелтевшими газетами. Одна из них, с темными разводами, чем–то заинтересовала его. Он подошел к столику, поднял газету и, смахнув с нее пыль, в немом удивлении уставился на название заглавной статьи: "Крысы Олиума пожирают младенцев еще в материнских утробах!" - кричали огромные буквы, ярко выделяясь на грязной бумаге.
И ниже: "Бойня на кладбище! Дети Олиума в опасности!"
Он поднес газету поближе к глазам и попытался разобрать мелко напечатанный текст. "Сегодня, 48 октября 1612 года, Морской Страж Олиума обнаружил бесчисленные полчища Крыс, марширующих по главной пристани. Чудовища несли стяги провинции Штиль и обладали значительными запасами огнестрельного оружия. Многие из них находились в состоянии алкогольного опьянения и выкрикивали антимонархические лозунги. Наш корреспондент…" Далее текст был густо залит черной краской, проглядывали лишь отдельные слова. Не веря своим глазам, Авдеев попытался перелистнуть газету, однако страницы слиплись, и он лишь порвал ее вдоль.
- А, черт, - выругался он и потянулся за глянцевым журналом, на обложке которого была фотография невообразимо толстого младенца в окружении двух мужчин нормальных пропорций, каждый из которых на его фоне казался карликом. Журнал назывался "Мнемон Олиума" - во всяком случае, именно это было написано на обложке.
За его спиной кто–то негромко кашлянул.
Авдеев вздрогнул, выронил журнал и повернулся. Перед ним никого не было. Зато за регистрационной стойкой неведомым образом материализовался невысокий мужчина с жировиком на шее. Вид он имел надменный и в то же время несколько скучающий.
- Журнальчиками балуетесь? - произнес он так, будто застукал Авдеева за мастурбацией. - Могу порекомедовать.
- Я, собственно…
- Для поляков. Номера. Так, - механическим голосом заявил мужчина.
Он вышел из–за стойки и протянул Авдееву пухлую ладошку.
- Миногин Антон Павлович. Почти как Чехов, только… хм-м… Миногин. Ну, вы понимаете.
- Авдеев Владимир Степанович, - Авдеев обескураженно пожал протянутую руку, - а как вы, собственно…
- Так ведь все готово уже, Владимир Степанович! - мельнично замахал руками Миногин, - Проскурня еще неделю назад заявочку дал. Оплата по безналу! Какие счеты!
- Заявочку? - Авдеев как–то поплыл внутренне, - позвольте, но…
- Так он и сказал, Проскурня–то! - прервал его Миногин, - неделю тому! По телефону! Мол, будет удивляться сотрудник мой - угостите его коньячком! Покажите номера, отчитайтесь по полной, а он уж передо мной отчет держать будет. Так и сказал!
- Но ведь… то есть, я полагал…
- А вы сами подумайте, Владимир Степанович. Тут делов на двадцать минут. Начальника вашего я знаю еще с детства. Мы, помнится, школярами носили в гимназический класс блины, а преподаватель, строгий был мужик… впрочем, не суть, - Миногин мелко потрусил головой, и с волос его снегом посыпалась перхоть. - В общем, ваша задача следующая. Осмотреть номера, спуститься на кухню, отведать нашей стряпни и подтвердить, что уровень обслуживания и предлагаемого питания достоин высоких гостей.
- Я-а.. позвоню только, - Авдеев полез в карман. Стоило ему достать телефон, как Миногин отскочил от него резво на добрых два метра и монотонно загудел: - Не положено это, да и не ловит тут у нас, мы по старинке привыкли!
Авдеев, совсем потерявшись, все же включил телефон и, выбрав в "контактах" главреда, нажал на кнопку вызова. Телефон молчал. Ни обычного сигнала соединения, ни вежливого голоса оператора, ни коротких гудков. В гулкой тишине Авдееву почудилось потаенное шипение на том конце провода.
Он беспомощно пожал плечами и положил телефон в карман.
- Знаете что, - осторожно начал он, - у вас ведь должен быть… э-э, стационарный телефон… - и невесть зачем вдруг добавил. - Я оплачу звонок.
Миногин неприятно хихикнул:
- Сломан, уж второй месяц как. И не думайте даже. Я вижу, вы устали с дороги, давайте лучше я вам и вправду сварганю коньячку, - и он скабрезно подмигнул, - а там, глядишь, жизнь заиграет в красках!
Он подхватил Авдеева под локоть и потащил за собой к лестнице.
- Я вам так скажу, - щебетал он на ходу, - мы сейчас поднимемся на второй этаж, вы глянете номера, потом на кухню, оцените умения наших поваров. Не побрезгуйте: кусочек того, кусочек этого, а я тем временем согрею бокалы, нарежу лимончик… чтобы по–человечески!
Авдеев осоловело прислушивался к бормотанию Миногина, лишь частично улавливая смысл сказанного. Его не отпускало ощущение нереальности происходящего. Вдобавок ко всему была в словах Миногина некая неправильность, маленькая деталь, не вписывающаяся в общую картину, что беспокоила его. Он попытался сконцентрироваться, но для этого пришлось бы остановиться, а Миногин крепко держал его за руку и не собирался сбавлять темп.
- Послушайте! - Авдеев собрался с силами и выдернул руку. - Да погодите вы!
Миногин остановился и повернулся к Авдееву с выражением неподдельного удивления и даже некоторой скорби на лице. Он приподнял одну бровь, просительно изогнулся и всем телом потянулся к Авдееву.
- Я не думаю, что наши гости оценят это… это место, - буркнул Авдеев, стараясь смотреть чуть выше и левее Миногина. - Здесь… словом у вас пыльно и… И позвольте! - он словно со стороны услышал, как голос его поднялся до визга. - Эти ваши… журналы, что это такое? Как это понимать?
Миногин в несколько куриных шажков преодолел разделяющее их расстояние и жарко зашептал:
- Это все не важно, Владимир Степанович, не извольте беспокоиться, мы все уберем, уберем. К тому же, начальник ваш, САМ… ЛИЧНО… Вы только гляньте на номера, холл - пустое, мы швабрами, знаете как, о–го–го! Он потряс сжатыми в кулаки руками над головой и внезапно рухнул перед Авдеевым на колени.
- Умоляю! - запричитал он, ухватившись за ноги Авдеева. - У меня дети!
Авдеев ошеломленно замычал и попытался отойти в сторону, но не тут–то было. Миногин держался мертвой хваткой.
- Не губите… - тихонько подвывал он.