- Костя, я девушка. - Вдруг громко и с нажимом сказала Таня, и посмотрела на него в упор. - Мне замуж выходить когда-то надо? Детей рожать надо? Ты знаешь, я очень благодарна тебе за то, что ты взял меня в свой дом, когда погибли мои родители, что вырастил меня, деньги огромные тратишь на моё лечение и обучение… Но скажи мне прямо: это у меня на всю жизнь? Аллергия эта ваша…
Эту фразу она выпалила на одном дыхании, и сейчас ждала от него ответа. А он… Он видел только родинку на шее. Коричневую родинку. И голубую пульсирующую вену.
- Танюша…
"Сейчас. Сейчас надо сказать. Как? Чёрт, репетировал-репетировал, а теперь всё из башки старой вылетело…"
- Танюша… А… А я? Я ж тебе неродной отец… Да, я старше, зато ты меня знаешь как облупленного. И я тебя люблю, Танечка… Если бы ты знала только, как я тебя люблю…
Танины зрачки расширились:
- Ты?! Ты?! Костя, ты что несёшь?! Ты же меня пеленал, горшки за мной выносил, косички заплетал… Ты шутишь?
Родинка на шее. Коричневая родинка. Рядом с голубой венкой… Танечка…
Он наклонился вперёд, и коснулся губами Таниной шеи.
- Я люблю тебя, Танечка… Я всегда любил тебя… Я жил для тебя… Ради тебя… Я никому тебя не отдам, никому, Танечка моя…
- Ты что?! - завизжала Таня, царапая его лицо, когда он упал на неё всем телом, и стал расстёгивать её пижаму, - Не надо, Костя!!! Пожалуйста!!!
- Тихо, маленькая, тихо… Ты сейчас всё вспомнишь… Тело твоё меня должно вспомнить, как иначе? Это же я, Костик твой…
Таня уже не кричала. Она лежала поперёк кровати, и хрипло всхлипывала, когда Костя целовал её грудь и живот. Коротко вскрикнула только один раз, и тут же закусила губу.
- Ну… Ну давай же, вспоминай! Ну! Ну! Давай!
С каждым движением Костя пытался завести какой-то механизм внутри неё. Заставить его снова работать…
Таня безвольно лежала, и часто дышала через нос, крепко сжав губы.
На пятой минуте Костя почувствовал, как обмякло его тело внутри неё.
Ничего не произошло.
Механизм не запустился.
Он посмотряел на Танино лицо. Глаза её были закрыты, губы сжаты, щёки - мокрые от слёз.
Коричневая родинка на шее мелко дрожала.
Он встал, застегнул брюки, и, не сказав ни слова, вышел из комнаты.
В подвале дома было тепло и сухо. Костя прошёл по коридору до конца, достал из кармана ключ, и открыл дверь.
В эту комнату он не заходил уже лет десять. С тех пор как построил этот дом.
Он зажёг свет, вошёл в комнату и сказал:
- Вот я и пришёл к тебе…
Со стены на него смотрела и улыбалась Таня.
ЕГО Таня…
* * *
- Всё, поехали. Сегодня не день, а чорт-те что. С шести утра на ногах. И не надоело им всем помирать? О людях бы подумали!
Два человека в голубых халатах выходили из дверей большого кирпичного дома, и торопливо шли к ожидающей их у ворот машине.
- Да не гони. Наше дело маленькое: приехали, констатировали, уехали. Работа непыльная. А с этими пусть менты возятся.
- Ну, сейчас журналюги понаползут изо всех щелей как тараканы, шум поднимут… Хуясе, два трупа в доме: мэр и дочка его. Инфаркт и суицид. Поди теперь, разберись что там да как…
- А нам-то что? Мы свою работу сделали. А до журналюг с ментами мне, знаешь ли, как-то…
- Щас выборы, значит, новые будут…
- Коростелёва, поди, пропихивать начнут.
- А что его пропихивать? Он так и так бы на следующий год мэром бы стал. Ничего нового.
- Это точно. Обедать будем сегодня или как?
- А сколько времени-то?
Часы показывали два часа дня.
Кошка сдохла, хвост облез…
24-01-2008
Как это всегда бывает, что-то иногда вспоминается совершенно случайно. Ну, вот идёшь ты по улице, и вдруг понимаешь, что на тебя кто-то ссыт. Откуда-то с балкона. Ссыт. Сука вот такая. И вдруг ты вспоминаешь, как в далёком девяносто первом ты вот точно так же обоссал с балкона своего участкового, и на память о том важном дне у тебя остался на память шрам на жопе, и сексуальная дырка между передними зубами.
И вместо того, чтобы поднять голову, и заорать, мол, вычотам, охуели что ли совсем, пидоры, да я вот щас ка-а-ак поднимусь на ваш восемнаццатый этаж, да ка-а-ак оторву вам ваши ссакли - ты вытираешь ебло, и думаешь о том, что время идёт по спирали, что всё возвращается к тебе бумерангом, или ваще ничего не думаешь, потому что в далёком девяносто первом тебе сделали трепанацию черепа, и думать тебе теперь уже нечем.
К чему я это? А к тому, что…
Иду по улице. Снег лежит. Морозно. Заебись. До дома моего метров двадцать осталось, не больше. И тут я натыкаюсь на похоронную процессию, состоящую из пятерых детишек лет десяти, одного нетрезвого дядечки с лопатой, и коробки с дохлой кошкой.
Процессия торжественно несла на вытянутых руках коробку из-под DVD, и надпись на ней гласила "Это гроб с любимым Барсиком".
Не знаю, куда они там этот гроб несли, но в голове у меня быстро отмоталась киноплёнка памяти. На четыре года назад.
* * *
Солнечным зимним днём, в один из тех дней, когда Москву накрыли сорокаградусные морозы, у меня умерла кошка. Любимая кошка, между прочим. Ахуительная кошка. И она вдруг умерла. Ну, конечно, не "вдруг", а отравилась какой-то химией, но это не суть важно. Факт налицо: у меня дома под шкафом лежит труп Масяни, муж на работе, сын на каникулах у бабушки, а я дома одна, и покойников боюсь. Пусть даже и кошачьих. А ещё, само собой, я в ужасном горе. Звоню мужу на работу, и завываю в трубку:
- Дима! Масянечка моя, кошечка моя…
- Что она?!
- Она… - хлюпаю носом, и с рыданиями выдавливаю, - Умерла! Насовсем! И лежит под шкафом! Я щас тоже умру! Сделай что-нибудь!
Муж оценил размеры катастрофы, и быстро бросил:
- Через час буду. Кошку не трогай, в комнату не заходи. Думай, что сыну скажешь. Всё.
Точно. А чо я сыну скажу? Двадцать девятое декабря если что. Подарок, блять, на Новый Год. Ребёнку семь лет всего, и он непременно травмируется психически, если я прям так вот сходу ляпну, что у нас кошка откинулась.
Ну, конечно, я долго думала. И решила, что ничего я сама ему говорить не буду, а переложу эту мерзкую миссию на своего папу. Папа у меня аццкий психолог, он что-нибудь придумает. Обязательно. Звоню папе:
- Пап… - И рыдаю в трубку, - Пап, у меня Мася умерла…
- Лидок, - ответил папа, - это пиздец. Чо Андрюшке скажем?
- А я вот нихуя не знаю, папка… - рыдаю ещё пуще, - я, вот, хотела, чтобы ты чонить такое придумал.
- Да ты ёбу далась, доча. Знаешь, гонцов, приносящих хуёвые новости у нас не любят. А иногда и пиздят. Ногами. Так что давай уж сама. Да, и ещё: очень соболезную.
Вот, блин, засада. Ладно. Щас экспромтом чонить выдумаю.
- Зови, - говорю, - Андрюшку. Щас я ему скажу. Наверное. Зови, папа.
Пердёж какой-то в трубке, помехи-шорохи, а потом - голос детский:
- Аллё!
- Аллё, сыночек… - Пытаюсь держать нейтральный тон. Чтоб сразу не выкупил, что я ему щас ужасную новость сообщу, - Сынок, у меня это… Две новости есть. Ага. Одна плохая, а другая хорошая. С какой начинать?
- С плохой.
Уффф… Собираюсь с духом, и быстро говорю:
- Дюш, ты только сильно не переживай… В общем, Масяня сегодня умерла… Она отравилась, и умерла. Но честное слово - даже не мучилась. Только лизнула ту хуйн… Тьфу, исскуственный снег с ёлки - так сразу и умерла.
В трубке на том конце тишина. Я испугалась.
- Дюш, ты меня слышишь?
В ответ до меня донеслись сдавленные рыдания. Слышит, значит. Ну, реакция предсказуемая в принципе. И вдруг рыдания резко оборвались, и сын с надеждой в голосе переспросил:
- Слушай, а какая Мася умерла? Наша кошечка, или Машка?
Машка - это моя младшая сестра. В быту - Мася.
- Что ты, - отвечаю, - Машка жива-здорова, я про кошечку…
Рыдания в трубке возобновились:
- А-а-а-а! Моя кошечка!!!
Вот у детей логика…
И я быстро добавляю:
- Но сегодня я куплю тебе новую кошечку, живую. Такую же как Мася, только котёночка. Это хорошая новость?
- Нет!!!!!
И гудки в трубке. Так и знала…
В общем, я положила телефон, справедливо рассудив, что свою миссию я выполнила, что сына щас коллективно утешат бабка с дедом и Машка, а мне надо ещё полчаса сидеть возле Масяниного коченеющего трупа, и ждать с работы мужа.
Но уже через десять минут мне позвонили в дверь. Открываю. Стоит мой папа. С сапёрной лопаткой. И говорит мне очень скорбно и торжественно:
- Я пришёл рыть могилу. Где ты хочешь похоронить кота?
- Кошку.
- Похуй. Где?
- Похуй. Там.
И пальцем куда-то в окно показываю.
Папа положил мне на плечо руку, сказал "Мужайся", и ушёл вместе с лопаткой.
И пришёл через десять минут. С лопаткой.
- Хуй тебе, а не могила, - говорит, и сосульки с бороды сбивает, - земля промёрзла метра на два в глубину. Положи её в коробку, да отнеси на помойку. Всё равно на свалке сожгут.
- Нет! - ору, - Мася - член семьи! Нельзя её на свалку! Надо рыть!
- Ну, вот тебе лопатка - пиздуй, и рой.
Папа вручил мне лопатку, взглядом ещё два раза сказал "Мужайся", и ушёл.
Стою я с этой лопаткой, и страдаю. Тут открывается дверь. Муж приехал. Кидаюсь ему на грудь, и кричу:
- Блять, это чо за курочка Ряба?! Папа копал-копал, нихуя не выкопал, Лида копала-копала, нихуя не выкопала… Теперь ты тоже скажешь, что копал, и не накопал?!
- Ты тоже копала?
- Да! То есть, нет… Но я точно знаю, что не выкопаю я могилу-у-у-у… - И завыла как голодный упырь.
Муж отобрал у меня лопатку, посмотрел на неё, отложил в сторону, и скомандовал:
- Одевайся теплее.
И мы пошли рыть могилу.
Рыть её мы решили в палисаднике у дома. Оставалось только найти - чем? Лопатка тут явно не прокатывала. Поэтому муж отправился на ближайшую стройку, и взял в аренду у таджиков лом. За пиисят рублей. И через пять минут вернул его обратно. Получив ещё десятку сдачи.
Ни лопатка, ни лом, ни даже, наверное, экскаватор, при такой температуре воздуха были тут бесполезны.
Тут я, осознав, что Масю я закопать не смогу, зарыдала так, что из вагончика выскочили таджики, и вернули нам остальные сорок рублей.
- Дим… А давай Маську в морозилку положим, а? Пусть в холодильнике полежит до весны, а потом мы её похороним…
Хорошая ведь идея? Да. Но муж почему-то отшатнулся:
- Ёбнулась совсем? Ещё под подушку её к себе положи. До весны. У меня другая идея есть. Щас пойдём, и поищем в газете объявления. Должна же быть какая-то служба для кремации животных?
Точно. А чо я сама не додумалась? Должна же быть такая служба. Ну, в теории. Должна.
И пошли мы домой, по пути зацепив из почтового ящика кучу бесплатной макулатуры с объявлениями.
Я сижу на стуле, шмыгаю носом, и требую:
- Громкую связь включи. Я тоже хочу послушать.
Димка кивает головой, набирает номер, и включает громкую связь:
- Здравствуйте! - раздалось из трубки, - Рады вас слышать. Кто у вас умер?
Апизденеть какой позитив. Рады они.
- Кошка. - Скорбно и сурово отвечает муж, давая понять радостному персонажу, что у нас вообще-то горе. Глобальное. - Очень хорошая кошка.
- Сколько?
Чево, блять, сколько?! Я что, Шариков что ли? Я что, котов душу пачками?!
- Одна.
- Сколько весит, я имею ввиду?
А я ебу? Никогда не взвешивала. Чо за вопросы?
Муж пожал плечами, и ответил:
- Ну, килограмма три, наверное.
А я ещё добавляю со своего места:
- Она у меня была такая… такая хрупкая…
И снова начинаю рыдать. Чтоб там услышали, и поняли, что нам не до лишних вопросов.
- Угу. - Ответили в трубке, и очень громко застучали на калькуляторе. Интересно, а по какой формуле они там чо высчитывают? Массу дохлого животного умножают на количество километров, которое предстоит проехать кошачьей труповозке от них до моего дома, и плюсуют туда температуру воздуха за бортом по Фаренгейту?
- Восемь тысяч пиццот рублей.
Я аж икнула:
- Сколько?!
- Восемь пятьсот. В эту сумму входит доставка тела животного к нам, кремация и упаковка праха в урну.
Я подумала, и уже открыла рот, чтобы согласиться, но муж меня опередил:
- Скажите, а мы сможем присутствовать при кремации?
- Нет. Мы находимся на территории военного завода, и посторонним вход воспрещён.
Тут я быстро передумала, потому что мне пришла в голову беспесды умная мысль, и я заорала:
- Да?! А откуда я знаю: может, вы приедете, кошку у меня заберёте, за углом выкинете, а в урну мне потом полкило говна запаяете?! Где доказательства?
Блять, чтоб мне сдохнуть, если вру… В трубке разве что фанфары не заиграли. Ну, такие, как на радио, когда на вопрос ведущего: "Как зовут внучку Деда Мороза?" какой-то эрудит неуверенно отвечает: "Снегурочка, да?" - такая хуйня сразу играет: тум-турурум-бам-бам, бля! "Да, да! Вы угадали! Вы выиграли билет в кинотеатр "Рига" на последний сеанс, завтра в три часа ночи!"
Ну вот, и тут такая же хуйня. Только фанфар не было.
- Да! Мы ждали этого вопроса! Вы совершенно правы! Вы, скорбящие хозяева любимца семьи, вы должны быть уверены, что в урне находится именно его прах! Да! Да!
Тут я вообще подумала, что персонаж там кончает.
И решила его обломать:
- Пизда! Давайте уже быстрее, у нас труп щас портиться начнёт.
- Да! - ещё раз крикнул агент кошачьего похоронного бюро, и в ажиотаже продолжил: - Только сейчас, и только в новогодние праздники, мы предлагаем нашим клиентам новую услугу: всего за три с половиной тыщи рублей мы снимем на видеокамеру как мы сжигаем вашего кота, и вы всегда сможете пересмотреть эту кассету в кругу семьи, чтобы предаться счастливым воспоминаниям!
И - пауза такая. И слышно, как ёбнутый похоронный агент дышит часто-часто. Непонятно даже: то ли он так рад, что осчастливил меня своей модной новогодней услугой, то ли всё-таки кончил.
- Идите нахуй. - Вежливо закончил разговор Дима, и положил трубку.
Мы ещё с полминуты помолчали, и я неуверенно предложила:
- В коробку, и на помойку?
Дима обнял меня за плечи, и мужественно кивнул:
- Так будет лучше.
* * *
Масю мы запихнули в коробку из-под DVD, написали на ней послание для бомжей: "Товарищи бомжи, в этой коробке нет нихуя полезного. Там дохлый кот. Дайте ему спокойно сгореть на свалке. Будьте вы, блять, людьми!", и отнесли кошкину тушку на помойку.
Конечно, в этот же день я поехала к заводчице персидских котов, и купила там ещё одного белого котёнка, который на сегодняшний день сменил уже пятерых хозяев из-за патологического нежелания срать в лоток, и до сих пор ещё жив только потому, что стОит бешеных бабок, и усыплять жалко, но это уже совсем другая история.
А ведь время действительно идёт по спирали. Возвращается старая мода на сапоги гармошкой, и корсеты со шнурками.
И очко сжимается при виде участкового, и шрам на жопе болит.
И дохлые коты в коробке из-под ДиВиДи…
Иногда они возвращаются…
Всё идёт по плану…
25-01-2008
- Так, записывай… - командовала в телефонную трубку Сёма: - Три пачки гидропирита, три флакона перекиси водорода, пузырь нашатырного спирта…
*Титры: Сёма. Шешнаццати лет от роду. Судя по первичным половым признакам - баба. Вторичные отсутствуют. Имеет старшую сестру - ученицу парикмахерского училища, и обширную лысину на затылке, полученную в результате неудачной попытки стать блондинкой. Тем не менее, услугами Сёмы как парикмахера пользуюцца все, кому жалко тратить бабки на салон красоты.*
- Угу… - кивнула в трубку я, не изменяя своей привычке во время телефонного разговора жестикулировать так, будто меня на том конце провода видят.
*Титры: Лида. Шешнаццати лет отроду. Судя по первичным половым признакам - баба, судя по вторичным - баба, которой суждено умереть девственницей. Такое ебать никто не станет. Имеет рыжую волосню по всей башке, хочет превратица в платиновую блондинку. Мозги отсутствуют.*
- Хуле угукаешь? Ноги в руки - и в аптеку! - скомандовала Сёма, и бросила трубку.
…Через полчаса я сидела на табуретке, замотанная по шею в мамину праздничную скатерть, а Сёма, вывалив язык, старательно хуячила толкушкой для пюре большые белые таблетки.
- Это что такое? - спрашиваю, и боюсь уже чота.
- Это такая поеботина, - важно отвечает Сёма, и добавляет в фарфоровую миску нашатырный спирт, - от которой волосы становяцца белыми. У меня Светка всегда так делала, когда девок своих красила.
- Ты хоть одну девку после этой процедуры видала? - Спрашиваю, и нервничаю такая.
- Неа. - Спокойно отвечает Сёма, и льёт в миску перекись водорода.
- Слыш, а вдруг они потом облысели? - Я ещё больше занервничала, если кто не понял.
- Может, и облысели… - философски отозвалась Сёма, почесав свою плешь, - а может, и нет. Жизнь покажет. Погнали!
С этими словами Сёма вылила мне на голову аццкий раствор, воняющий кошачьими ссаками, и принялась размазывать его по моим рыжим волосам. Голова нестерпимо зачесалась.
- Жжёт? - осведомилась Сёма.
- Пиздецки.
- Это хорошо. Значит, гидропирит свежый. Реакция идёт. Шапочка для душа есть?
- Есть.
- В ванной?
- Угу, на крючке висит.
- Щас принесу. Штоп процесс шол быстрее, надо штоп башка в тепле была.
Сижу. Глаза слезяцца. Нос распух от вдыхания миазмов. Башку щиплет, и что-то там потрескивает.
Возвращаецца Сёма, неся в руках полиэтиленовую шапочку и папину ондатровую шапку.
- Сиди, не шевелись. - Командует она, и напяливает на меня поочерёдно шапочку для душа, и папашины меха.
- А папа меня не атпиздит? - тихо спрашиваю я, и морщусь. Под этими девайсами стало нестерпимо жарко, и башка зачесалась так, слово среди размоченного в кошачьем ссанье гидропирита, миллиардами вшей было затеяно соцсоревнование "Кто быстрее выжрет Лиде моск"
- Атпиздит конечно. Если с работы вернёцца раньше. - Сёма всегда была реалисткой. - Он во сколько приходит с работы?
- В восемь… - отвечаю, и зубами скриплю. Терпеть больше сил нету никаких.
- Значит, час у нас ещё в запасе есть, не сцы. Тебе ещё десять минут сидеть осталось.
Последующие десять минут были самыми страшными в моей жизни. Пару лет спустя, лёжа в родильном кресле, я не орала как все порядочные бабы, а мерзко хихикала, вспоминая те десять минут. Ибо родить мне было легче, чем выдержать ту нечеловеческую процедуру.
- Всё. Смываем.
Голос Сёмы прозвучал как в тумане.
- Мир вашему дому, чукчи. - слева послышался совершенно не Сёмин голос. - Ушы мёрзнут, доча?
Пиздец. Вернулся папа.
*Титры. Папа. Триццати семи лет отроду. Мужыг. С бородой. Характер суровый, но чувство юмора всё окупает. Пизды точно не даст, но заподъёбывать может до смерти*
- Я крашу волосы. - Ответила я, и, наклонившись, вытерла слезящие глаза о папин рукав.
- Зачем ты красишь волосы мочой? - серьёзно осведомился папа, и склонил голову на бок.