- Это не моча. Это краска.
- Никогда не видел краску, которая воняет ссаньём! - развеселился папа, и поинтересовался: - моя шапка должна добавить твоим волосам пышности и блеска? Дай позырить!
С этими словами папа содрал с меня девайсы, и заорал:
- Вы ёбнулись, девки??!!
Я тоже заорала, ещё не зная даже почему.
- Ну что вы её напугали, а? - Сёма попыталась выпихнуть моего папу из комнаты, и пояснила: - этот дым от неё идёт, потому что гидропирит был свежый очень, понимаете?
- Не понимаю. - ответил папа, и не пожелал выпихивацца из комнаты.
- Сразу видно - вы не парикмахер. - Отрезала Сёма, и потрогала мои волосы. - Идём смывать. Кажецца всё.
Я встала, и на негнущихся ногах пошла в ванную. Папа шёл за мной, размахивая газетой "Московский Комсомолец", и открывая по пути все окна и двери в доме.
Сёма поставила меня раком над ванной, и принялась смывать с меня свежый гидропирит душем.
Я одним глазом смотрела вниз, на то, что смывалось с моей головы, и поинтересовалась:
- А почему твой гидропирит так похож на волосы?
- Он похож на таблетки, дура. А это твои собственные волосы. Таблетки свежые были, я ж сразу сказала. Ну, пережгли мы тебя немножко, с кем не бывает?
Не знаю, с кем не бывает. Со мной всегда бывает всё, что можно и нельзя себе представить. Волосы отвалились? Хуйня. Гидропирит зато попался очень свежый, теперь я сама это видела.
Сёма выключила воду, вытерла меня полотенцем, и сказала:
- Ну-ка, дай я на тебя посмотрю…
Я выпрямилась, хрустнув позвоночником, и с надеждой посмотрела на Сёму:
- Ну как?
Сёма нахмурилась, сделала шаг назад, ещё раз на меня посмотрела, и громко крикнула:
- Дядя Слава, а до скольки у нас аптека работает?
- До восьми! - Раздался ответ. - Только там парики не продаются.
Я задрожала, и стала рвацца к зеркалу. Сёма сдерживала мой натиск всем телом.
- Дядя Слава, а вы не сбегаете щас в аптеку за гидропиритом? Надо бы ещё разок Лидку прокрасить…
Раздались шаги, дверь ваной распахнулась, и на пороге появился папа.
Повисла благостная пауза.
- Зелёнка и йод у нас есть. В аптеку не пойду. - Почему-то сказал папа, и мерзко захихикал.
- А зачем мне зелёнка? - я уже поняла, что на башке у меня полный понос, но зелёнка меня смущала.
- Это не тебе. Это для Сёмы. Ты же щас в зеркало посмотришь, да?
- ДА!!! - заорала я, со всей дури пихая Сёму, и прорываясь к зеркалу…
Лучше бы я этого не делала.
Амальгамная поверхность показала мне зарёванную девку с распухшим носом, и с разноцветными кустиками волос на голове.
Чёлка получилась ярко-оранжевой, концы волос - жёлтыми, корни - серо-пегими, а вдоль пробора торчал весёленький гребень. Как у панка.
- ЫЫЫЫЫ?? - Вопросительно взвыла я, и ткнула пальцем в гребень.
- Гидропирит был свежий… Волосы отвалились… Но они ещё вырастут, Лид… - из-за папиной спины ответила Сёма, после чего быстро съебнула куда-то в прихожую.
Я посмотрела на папу.
- Знаешь, чо я вспомнил? - сказал папа, поглаживая бороду, - Когда мне было шестнадцать - в моде хиппи были. И друг у меня имелся, Витя-Козява, пиздецкий хиппарь. Приходил на танцы в будённовке, в дермантиновых штанах и в тельняшке. А на шее у него висела унитазная цепь… Но это всё хуйня. На этой цепи болталась пробирка, спизженная из кабинета химии, а в ней ползала живая муха. На танцах все бабы смотрели только на него. У меня шансов не было.
Это ты к чему? - спросила я, когда папа замолчал.
- К тому, что у него на башке примерно такая же хуйня была, как у тебя щас. Тебе муху поймать?
- Не надо… - ответила я, и заревела.
Папа прижал меня к себе, погладил меня по мокрой голове, и утешил:
- Щас, говорят, панки в моде? Что они там носят? Рваные джинсы? Куртки-косухи? Жрут на помойках и матом ругаюцца? Куртку я куплю тебе завтра, на помойках жрать сама научишься, а всё остальное ты умеешь. И имеешь.
В прихожей хлопнула дверь. Сёма съебалась. Я оторвала голову от папиного плеча, ещё раз посмотрела на себя в зеркало, и поинтересовалась у папы:
- У тебя есть большой гвоздь?
- Есть, - ответил отец, - ты хочешь его Сёме в голову вбить?
- Хочу. Но не буду. Я им щас буду джинсы рвать. Штоп как у панков было…
- Пойдём, помогу… - сказал папа, и мы пошли делать из меня панка…
На следующий день я сбрила машинкой волосы на висках, оставив только один гребень. И выкрасила его в синий цвет цветным лаком для волос… Были такие раньше в продаже.
Майка с Егором Летовым пятидесятого размера, и рваные джинсы, увешанные ключами от пивных банок органично дополнили мой образ.
Оставалось сделать последний шаг.
- Алло? - я очень волновалась, и слегка заикалась.
- Это кто, бля? - вежливо спросили меня на другом конце провода.
- Серёж, это Лида. Помнишь, мы к тебе приходили с Маринкой? Вы с ней трахались, а я вам на пианино "Всё идёт по плану" играла…
- Ну и чо?
- Ну и нихуя. Когда следующий концерт "Гражданки", бля?
- Севодня вечером на Полянке.
- Я еду с вами!
- А с хуя ли?
- А патамушта я так хочу, понял? Я хочу быть панком!
Серёжа поперхнулся:
- Какой из тебя панк, цырла пригламуренная?
А я сурово припечатала:
- Нихуёвый.
- Приходи, заценим.
Отбой.
Тем же вечером я поехала на Полянку, где вместе со всеми орала "А при коммунизме всё будет заебись, он наступит скоро - надо только подождать!", а после концерта атпиздила правой ногой какую-то марамойку, которая попыталась кинуть меня на новенькую косуху…
Ещё через полгода, проводив Серёжку в армию, я влюбилась в школьного золотого медалиста Лёшу, и все мои панк-девайсы отправились на антресоли.
Сёма покрасила меня в благородный каштановый цвет, подстригла под Хакамаду, и…
И что было потом - это уже совершенно другая история.
Но я до сих пор трепетно храню свои рваные джинсы, и, нажрав рыло, частенько ору в караоке "Всё идёт по плану". Причём, без аккомпанемента. И вместе со своим бородатым папой.
А блондинкой я потом всё-таки стала. В двадцать два года. И без помощи Сёмы…
Титры:
"…А моя душа захотела на покой,
Я обещал ей не участвовать в военной игре,
Но на фуражке на моей серп и молот и звезда,
Как это трогательно: серп и молот, и звезда,
Лихой фонарь ожидания мотается…
И все идёт по плану…" (c)
О пользе гаданий
28-01-2008
Однажды, тоскливым осенним днём, я смачно нассала на бумажку, которая называется "тест на беременность", и приблизительно через десять секунд выяснила, что я на этом свете уже не одна. Поскольку к тому времени я была замужем, эта новость меня не огорчила, несмотря на мой юный возраст. Огорчила она, скорее, будущего папу. Но тот всё же нашол в себе силы выдавить жалкую лыбу, и сказать: "Я рад, я очень-очень рад", а потом прошептать в сторону: "Блять, это всё тот рваный гандон…"
А мне было похуй. И я действительно радовалась. И тут же кинулась к телефону, чтобы рассказать о своём чудесном зачатии подруге Юльке.
- Аллё! Слыш, Пыпындра Кыкындровна, угадай чо у меня есть? - крикнула я в трубку, и начала всячески кривляться перед зеркалом, ибо, напоминаю, радость из меня так и пёрла.
- На жопе шерсть. И та клоками. - Отчего-то очень недружелюбно ответила Юлька, и добавила: - Лучше ты первая угадай, что теперь есть у меня.
- Ммм… Триппер? - Предположила я, зная привычку Юлькиного бойфренда дарить ей раз в месяц всякую трисичуху.
- Ммм… Хуипер. - Передразнила меня мрачная Юлька, - Вторая попытка. Ну?
- Иди нахуй. И даже угадывать не буду. Дура зловещая.
Я очень расстроилась, что не получилось у меня вот этой киношной хуйни, типа как в сериале "Просто Мария или Волшебная любофь Кончиты и сеньора Гумерсинда", когда одна подружка говорит другой: "Я… Я хочу тебе сказать, дорогая моя душенька…" - "Да! Говори же скорее, милая! Что опять? Сеньор Гумерсинд изменил тебе с Марихуаной?" - "Нет, душенька, я… Просто я… Я беременна! - "Ах, дай я тебя расцелую! Это так прекрасно! Я пиздецки рада за тебя, милая Мария! У тебя будет бэби!" - "Даже два бэби" - "Ах-ах!" - "Чмок-чмок!" - "Ты будешь крёстной, любимая Кончита?" - "Да как нехуй срать, дорогая моя Мария!"
Ну, короче, чего-то такого я и хотела. Но я - не Мария, а Юлька не… Хотя, вообще-то, Кончитой Юльку иногда тоже обзывали, но почему-то всё пошло не по плану.
- Ладно, не ори, - устало выдохнула Юлька. - Пиздец мне. Я в залёте. Лучше б триппер, бля… А у тя чо за новость?
И я, понимая, что киношной хуйни с крещением двух бэбей не будет, вяло ответила:
- Я тоже вообще-то. В залёте. Но я буду рожать. А ты?
- А я не буду рожать. Патамушта у Серёги на яйце подозрительная бородафка, я подозреваю, что это - завуалированный твёрдый шанкр, стало быть, мои дети будут уродами, похожими на Серёгу. А это само зло.
Почему-то в тот момент мне очень захотелось, чтобы Юлька решила рожать, патамушта вдоём ходить беременными веселее. Но, с другой стороны, я была замужем, а Юлька просто периодически ебалась по пьяни со сборщиком мебели Серёжей Поросюком. Как выяснилось, экономя на гандонах.
- Юльк… А может подумаешь, а? Может…
- Нет. Иду на аборт. Это моё последнее слово.
Я положила трубку, погладила свой живот, и поплелась в гостиную, чтобы отрыть в шкафу книжку Бенджамина Спока "Воспитание ребёнка". Ибо я твёрдо решила стать хорошей матерью.
Восемь месяцев спустя…
- Юльк… Я больше не могу. Я на улицу ходить не могу! А знаешь почему?
- Знаю. Там девки на каждом шагу. Красивые, загорелые, в майках на полпузика, с фоткой Дикаприо-о-о-о…
- С Дикаприо-о-о-о…
- О-о-о-о-о-о!!! (Хором) Дикаприо-о-о-о!!!
- А мы? А мы как два, блять, трамвая! Я ног своих уже три месяца не вижу!
- А я песду полгода не брила! Патамушта тоже её не вижу!!!
- Су-у-у-уки!!! (Хором)
- Юльк, а у меня щас справа нога вылезет.
- А у меня пятка слева. Вот, щас… Смотри!
Смотрю на Юлькин огромный живот, и вижу, как слева на нём появляется выпуклость, которая медленно начинает переползать куда-то вправо. И тут такая же выпуклость, только справа, вылезает уже на моём пузе.
Сидим, чешем животы:
- Лерка, - говорит своему животу Юлька, - спи уже. Хочешь, я тебе ананас дам?
- Андрей, - сурово и громко обращаюсь к своему пузу, - перевернись на другой бок, шоле… Ты мне на аппендикс лёг. Прям чую.
- Девки!!!! - в комнату врывается моя младшая сестра, и заставляет нас оторватся от священной медитации, - Девки!!! Дайте мне обручальное кольцо на десять минут, а? Срочно надо… Ну, не будьте вы жопами?
- Я, например, буду жопой. Мне похуй. Кольцо не дам.
Я разозлилась на сестру. Что, вообще, за мерзкая привычка заходить ко мне в комнату без стука, в момент священной медитации?
Юлька, сожрав кружок консервированного ананаса, уже, видимо, достигла просветления, поэтому благодушно потрепала Машку по светлой головёнке:
- Гадать собралась, зассыха? На мальчиков-женишков?
Машка покраснела:
- Нет… Не совсем… Это Наташка придумала…
Наташка Калинина, Машанина подрушка, давно получившая в наших с Юлькой беременных кулуарах погоняло "Мишка Гамми" за толстую жопу и рост в метр триццать, подсадила мою двенадцатилетнюю систер на фанатичное поклонение группе "Иванушки Интернешнл". Подсадила плотно и безжалостно. Патамушта ей наверняка было очень скушно лазить в одиночестве по помойкам, выискивая обрывки газеты с фотографией Кирилла Андреева, которой кто-то ещё в прошлом году вытер жопу. И вот уже год моя младшая сестрёнка каждый вечер притаскивает домой ворох какой-то хуйни, среди которой я пару раз видела грязные полиэтиленовые пакеты с затёртыми лицами Иванушек, и развешивает добычу на стене. А потом сидит возле неё, и рыдает, наслаждаясь миазмами, и песней "Тучи, тучи, а тучи как лю-ю-юди". Зрелище, если что, пиздец депрессивное. Машку было жалко. Но не настолько, чтобы я погнушалась её атпиздить за то, что она проебала мой фотоаппарат за очередном концерте своих кумиров. Атпиздила безжалостно.
И вот щас Мишка Гамми вновь затеяла, судя по всему, какую-то мерзкую хуйню.
Я сложила руки на животе, и важно, как подобает старшей сестре, которой завтра-послезавтра уже рожать, сказала:
- Или ты мне щас говоришь, что за гадость выдумала твоя Калинина, или я встану, и ткну ей в ебло лыжной палкой. Ибо я её не люблю. Кстати, могу и атпиздить.
Машаня насупилась, и решила ничего не отвечать беременной сестре, переключив своё внимание на обожравшуюся ананасами добрую Юльку:
- Ершова, дай колечко, а? Ну пожа-а-алста…
- На. В жопу попрошайка…
Машаня взвизгнула, и упиздила к себе в комнату. А я посмотрела на Юльку:
- Ну вот чо ты сделала, а? Щас Гамми Машку какой-нить хуйне научит. Мне Иванушек мало что ли? К тому же, даже подзырить нельзя, чо они там делать с твоим кольцом будут. Они дверь закрыли. Суки.
Юлька вздохнула:
- Ну вот чо ты за человек такой? Тупой, жадный и недальновидный. Кто мне вчера рассказывал, что у тебя розетка из стены вывалилась, и теперь у тебя тут окно в Париж? То есть, к Машке в комнату.
Ыыыыыы! Точно! У меня вывалилась розетка. Старая такая розетка. Которая торчала в стене как прыщ на носу у девственницы, и я завесила её пирсиццким ковром. Хотя ненавижу ковры на стенах. Но у мужа руки не доходили её перенести ниже, а розетка была сквозная. То есть, теперь у меня в стене получилась нехуйственная такая дыра размером с блюдце, с прямым выходом в Машанину дрочильную келью. Как я забыла?!
Мы с Юлькой переглянулись, и одновременно кинулись задирать персиццкий ковёр, с целью подзырить чо там за мистическое мероприятие Гамми затеяло.
Зырим в дыру. Там пиздец.
Горит свеча в виде абизьяны. Это у нас мама любит коллекцыонировать свечи в виде жывотных. Про себя я сразу отметила, что за сожжённую абизьяну Машке дадут пизды. Ну вот, горит абизьяна, отбразывая зловещие тени на развешанные по стене ебальники певунов Иванушег, а на столе стоит стакан с водой, над которым, трепеща, склонились Машка и Гамми, которые дрочат в нём привязанное на нитку кольцо.
- Это чо? - шепчу я Юльке, - Они ёбу дались?
- Заткнись. Это они гадают, дура.
- А как?
- Ну ты чо, не знаешь что ли? Щас они будут хуйню разную спрашивать, а кольцо им отвечать будет?
- Чо, прям так и ответит?!
- Заткнись ты уже, а? Смотри. Щас поржём.
Ну, сморю. Абизьяна уже до половины сгорела, а Машка с Гамми всё сиськи мнут, в стакан зырят, и молчат. И вдруг моя систер, таким трупным голосом жрицы Вуду, ка-а-ак заголосит на ультразвуке:
- Колечко-колечко, скажы нам с Наташкой Калининой, мы выйдем замуш за Иванушек Интернешнл?
Я вздрогнула, и тут Юлька отпихнула меня от стены, сложила ладони рупором, и как завоет в дырку басом:
- НИХУЯ-Я-Я-Я-Я-Я!
На две секунды повисла пауза, а потом в тишине кто-то пёрнул. После чего девки побросали свои магические девайсы, и с визгом выскочили из комнаты. Гамми бежала и голосила:
- Маша! Это пришла Пиковая Дама! Щас нам всем настанет пиздец!
В унисон ей орала Машка:
- Калинина!!! Я не хочу умирать!!!
А мы с Юлькой, обхватив руками животы, и сложывшысь пополам, валялись на моей кровате, и выли от смеха. Ачо? Пиздато пошутили, между прочим. Вам бы хуй такое в голову пришло.
Через полчаса у меня начались схватки, и меня увезли в роддом. Досмеялась. Юльку, правда, увезли туда через три дня. Наверное, ананасов пережрала.
В роддоме я ржать прекратила. Часа на четыре. Не до этого было. Зато потом я ещё два часа развлекала медперсонал рассказом про пользу гаданий и дырку в стене.
А когда меня с Андрюшкой выписали домой - стена в Машкиной комнате была абсолютно пуста. Конечно же, я не удержалась, и спросила:
- Машк, а как же Кирилл Андреев и тучи как люди?
И, конечно же, Машка ответила:
- Иди ты нахуй. Вместе с Юлькой. Дуры старые.
А что ещё могла ответить мне МОЯ сестра?
Прошло десять лет…
По старой, давно заведённой традиции, укладывая сына спать, я десять минут сижу с ним на кровати, и рассказываю ему в темноте всякие байки из склепа. О том, каким он был, когда был маленьким, и всякое разное на эту же тему.
- Мам, - вдруг спросил меня сын, - а что ты чувствовала в тот день, когда я должен был родиться? Ну, ты волновалась? Ждала?
На секунду я задумалась, потом заржала, и ответила:
- Честно говоря, я ждала тебя на две недели позже. Но у меня же есть Юлька…
- Дальше можешь не расказывать. Я тебя люблю.
- Я тебя тоже.
- А тётя Юля - это чума-тётка… Ничо, что я так о ней?
- Ничо. Она не обидится.
- А ты мне завтра расскажешь, как Юлька выпила воду из стакана с бабкиной вставной челюстью?
- Ты же сто раз слышал.
- Ещё хочу.
- Расскажу. Спи.
- Сплю.
Я закрываю дверь в детскую, и улыбаюсь…
И в шесть утра звонит будильник…
30-01-2008
Всё просто. Просто как таблица в Экселе. Всё отрепетировано, одобрено и подписано. Всё просто. Хотя и не гениально. Одна таблица. Три графы. "Нужное подчеркнуть"…
Ненавижу.
* * *
- Дзынь-дзынь
- Кто там?
- Это я, твой Вася.
Хуяк-хуяк, открывается дверь. На пороге стоит букет цветов, полиэтиленовый пакет из магазина "Перекрёсток", и собственно Вася.
- Это тебе.
Букет переходит ко мне как знамя.
- Ой… Спасиба. Какая прелесть! Чмок-чмок. - Пакет вместе с Васей заходит в квартиру, и Вася поясняет:
- Я, вот, винца купил. Сладкого. Как ты любишь. - И трясёт пакетом.
Не люблю я вино, вообще-то. И Вася об этом знает. Вино любит сам Вася. Впрочем, так же как и пиво-водку-виски-коньяк и всё что горит.
- Спасибо, Вася.
- Ну что ты, такой пустяк.
Шуршу пакетом, достаю из него шоколадку "Виспа", бутылку какого-то красного пойла, и чек на сумму шестьсот пятнадцать рублей.
- Выпьем, Лида?
- Выпьем, Вася.
Чокаемся. Васина порция пойла улетает в него как в заливную горловину, а я мочу в бокале нос, и улыбаюсь как целлулоидный пупс.
- Ой, знаешь, у меня сегодня на работе такой смешной случай произошёл! Лид, ты щас обоссышься! Сижу я, значит, на работе, и тут звонит телефон. Я трубку поднимаю, типа "Компания "Волчий Хуй и Колбаса", здравствуйте", а мне из трубки говорят: "Здравствуй, мой пупсик". Я прям ахуел! Голос-то мужской! Ну я и говорю: "Это ещё кто, бля?", а мужик отвечает: "Ты что, пупсик, не узнал? Это ж я, твой дядя Юра!" Вот я ржал-то! У меня и дяди Юры-то никакова нету… Смешно?
- Ахуеть как смешно. - И выпиваю залпом красное говно из своего бокала.
- Тогда наливай.
Наливаю. Снова пойло улетает в заливную горловину, а в бутылке нихуя уже не остаётся.
Вася смотрит на часы:
- Эх, стопиццот чертей, каналья… Метро уже закрылось, денег на такси нету, и вообще… Я у тебя останусь, ага?