- А ночевать оставишь?
- В маленькой комнате, с собакой. Будешь там спать?
- Буду. Мы с ним давно подружились.
- Ну, тогда дай я тебя хоть поцелую…
Едва касаюсь губами Динькиных губ, задерживаюсь ровно настолько, чтоб успеть отпрянуть в тот момент, когда Динькины губы начнут приоткрываться, и распахиваю дверь.
- Домой придёшь - позвони.
- Хорошо.
- Я люблю тебя, Боков…
- И я тебя. Не скучай.
Я закрываю дверь, и возвращаюсь на кухню.
Я мою посуду и плиту.
Я подбираю с пола обрывки изоленты и отвёртки.
Я вытираю стол.
И почему-то плачу…
Одна неделя
05-03-2008
- Всё! Надоело! Хватит! Устала! - Выкрикивала в запале Юлька, распихивая по моим шкафам свои вещи, - Это что? А, это макароны. Убери их куда-нибудь. Ненавижу!
- Кого? Макароны? - поинтересовалась я, убирая пачку спагетти в кухоный шкафчик.
- Да какие макароны? Я про Бумбастика! Чтоб его пидоры казнили, гада молдавского! Это что? А, гречка. Убери её тоже. Ненавижу!
- Ты что, решила ко мне всю квартиру перевезти, что ли? - Спросила я, глядя на огромные сумки, которыми Юлька завалила всю мою прихожую.
- Да. - Твёрдо ответила подруга, - Ничего ему, пидору такому, не оставлю. Тебе порошок стиральный нужен? Бери. Вон та коробка. Шесть килограммов. Всё бери. Пусть свои портянки мылом стирает, защекан горбатый. Хотя, я мыло-то забрала… Возьми мыльце в том пакете, пригодится.
- Повеситься?
- Это можно. Но сначала помойся. Это нелишнее.
Я молча распихивала по шкафам упаковки туалетной бумаги, бумажных полотенец, коробки с макаронами и крупой, железные банки с сахаром и целый пакет разноцветных гандонов. Распихивала небрежно, абсолютно точно зная, что через неделю всё придётся вытаскивать обратно, и рассовывать по мешкам и сумкам, которые понурый Бумбастик, подгоняемый криками жены, уныло кряхтя, потащит в багажник своей машины.
К глобальным уходам Юльки от Бумбастика я давно привыкла. Таковые случались в Юлиной жизни с периодичностью раз в два-три месяца. И каждый раз, с трудом разобрав и разместив всё подружкино барахло у меня дома, мы с ней садились за стол, и я с удовольствием слушала новый Юлькин рассказ о том, почему на этот раз она ушла от Толика навсегда.
- Я не могу больше мириться с этой наглостью! - Юля стукнула кулачком по столу: - Наливай!
Буль-буль.
Дзынь-дзынь.
- Колбаску? - протягиваю Ершовой кружок колбасы.
- Нахуй колбаску! - Стучит кулачком Юлька. - Наливай! Я это, бля… С курятинкой пью.
Выпивает, затягивается сигаретой.
- Ну? Что на это раз? - спрашиваю, и колбасу жую.
Юлька ещё раз глубоко затягивается, яростно тушит окурок в пепельнице, и шмыгает носом:
- На этот раз всё. - Тут по традиции минутная пауза, которую нельзя нарушать, а дальше рассказ идёт без остановок. - Он гей, Лида. Да-да. Он гей. Но не в том смысле, что в тухлый блютуз шпилится. Лучше б шпилился, скотина. Я просто очень вежливо намекаю на то, что Бумба - последний пидорас! Да. И не надо так на меня смотреть. Только пидорасы поступают так, как поступил этот молдавский гастарбайтер. Я вчера прихожу домой. Бумба дома. Спит. Ножки скрючил так отвратительно, слюни пускает, и радуется чему-то во сне, мерзость волосатая. Время полдень, а он спит! Меня ж позавчера дома не было, я к матери в Зеленоград ездила, а Бумбе только того и надо. На радостях раскупорил свою заливную горловину, и давай хань жрать как из пистолета. А то я прям мужа своего не знаю. В доме вонь стоит, хоть топор вешай. И непонятно, главное - чем так пасёт? То ли носками, то ли перегарищем, то ли это он во сне от радости попёрдывает - не знаю. Я, конечно, сразу все окна раскрыла, с кухни бутылки-окурки выбросила, и иду в ванную, ручки мыть. И что я там вижу, моя нежная подружка? Ну? С первой попыточки, а?
Пауза. Во время которой Юлька смотрит на меня испытующе, с хитрым ленинским прищуром.
Я сую в рот кружок колбасы, жую, и предполагаю:
- Шлюха за рупь двадцать?
- Нет! - Юлька шлёпает двумя ладонями по столу, и радуется моей недогадливости. - Не было там шлюхи! Наливай!
Буль-буль.
Дзынь-дзынь.
Курятинка-колбаска.
- Так вот, захожу я в ванную, и первое, что вижу - моя маска для волос! Жак Дессанж между прочим! Шестьсот рублей за плюгавую баночку! Меня жаба чуть не задушила, когда я её покупала. Я ж только по большим церковным праздникам в неё ныряла, чуть ли не пипеткой! А тут - гляжу: баночка моя стоит открытая, маски в ней нету, зато вместо маски там лежит клок красных волос! Красных! Проститутских таких волос! Я что-то не понимаю: эта блядь в мою баночку головой ныряла?! Тогда она блядь вдвойне! Царствие Небесное моей масочке Жак Дессанж… Наливай!
Буль.
Дзынь.
Курятинка.
- Ну и вот… - Юлька переводит дух, и вытирает вспотевший от воспоминаний лоб, - Хватаю я эту баночку, врываюсь в комнату, и - хрясь ей прям по слюнявому Бумбиному еблу! "Вставай, - кричу, - свинина опойная! Ты кого сюда приводил, пахарь-трахарь эконом класса?!" Бумба проснулся, смотрит на меня, и лыбится: "Юлёк, ты чо? Никого тут не было". Я ему снова - дыщ по еблищу: "Да? - кричу, - А это что?", и швыряю ему этот клок прям на кровать. Он его подобрал, и сидит, рассматривает, как говно под микроскопом. Только очков с двойными линзами не хватает. Профессор, ёбанырот… А потом так счастливо заулыбался, и говорит: "Юльк, да ты чо? Это ж к нам Поносюки приезжали, забыла что ль?"
- Что такое Поносюки? - я давлюсь колбасой, и в голос ржу.
- Да примерно то, что ты и подумала. Это Бумбина родня. Брат его, с женой. Понятно, что хороших людей Поносюками не назовут. Вася Поносюк, и Маша Поносюк. Двое с ларца, одинаковы с лица. И оба на Бумбу, блять, похожи. Вот Маше этой не позавидуешь-то… И вот мне этот задрот молдавский начинает врать нагло, прям в лицо! "Это ж Поносюки, забыла?" Я ору: "Что ты меня лечишь, хуедрыга косоглазая? Поносюки твои, Господи прости за такое слово, на прошлой неделе приезжали! Денег выпросили, и духи у меня спиздили. Да ещё твой братец нассал мимо толчка. Привык у себя в деревне в деревянном сортире с дыркой срать, сука! А ванную они и не заходили! Даже если предположить, что они приезжали сюда вчера, когда меня не было - всё равно врёшь, обсос говняный! У Маши этой, Поносюк которая, Господи прости, три волосины в шесть рядов, белобрысые, и стрижена она под машинку. Не иначе, вшивая. А тут волосищи длиной в полметра! Красные! Отвечай, жопа собачья, кто тут был?
И Юлька умолкла.
- Ну, что он ответил-то? - Не выдержала я через минуту.
Юлька вздохнула:
- Наливай. А нихуя мне золотая рыбка не ответила. Швырнула в меня этой волоснёй, и дальше спать завалилась, попёрдывая щастливо. Ну, я тут же все свои хламидомонады в мешки собрала, да к тебе. Лидк, ты не переживай, я ненадолго. Щас насчёт машины договорюсь - к маме перееду.
- Макароны опять заберёшь?
- Да чо их с собой таскать? Себе оставь. И бумагу туалетную оставь. И сахар, вместе с баночкой красивой… - Юлька расчувствовалась, и приготовилась всплакнуть.
- А гандоны? - Спросила я хитро.
Юлька тут же передумала плакать, и растянула рот в улыбке:
- А вот гандоны поделим с тобой по-братски. Мы ж теперь с тобой свободные женщины. Ну, я хотела сказать, что я теперь тоже сама по себе, а СПИД не спит. Тебе какие? Банановые? Ванильные?
- Селёдочно-луковые есть?
- Фубля, дура ты, Раевская. Наливай!
Буль-буль.
Дзынь-дзынь.
Курятинка-колбаска.
- Дай колбаски-то, жмотина!
Колбаска-колбаска.
Я ж не жадная.
- А Бумбастик за тобой не припиздячит? - спрашиваю с опаской. Бумба, если что, мужик буйный, когда пьяный. А пьяным он будет ещё неделю, минимум. Юлька ведь не каждый день о него уходит.
Ершова сосредоточенно обсасывает колбасную жопку:
- Неа. - Отвечает беспечно. - Не припиздячит, не ссы. Он пить щас будет неделю.
- Вот и я о том же.
- И что? - Колбасная жопка благополучно исчезла в Юльке. - Думаешь, он сразу за мной рванёт? Плохо ты Бумбу знаешь. Я ему, кстати, подлянку сделала. Креативную такую. - Юлька хихикнула.
- В тапки ему нассала перед уходом?
Ершова задумалась:
- Кстати, хорошая идея… Не, не нассала. Подай-ка мне вон тот мешок, из которого колготки торчат.
Наклоняюсь назад, и балансирую на двух ножках стула, пытаясь дотянуться до пакета с колготками. Стул не выдерживает.
Наёбываюсь.
- Блять, Лида! - В сердцах кричит Юлька. - Да что ж ты вечно такая: ни украсть, ни покараулить… Вставай, акробатина хуева…
Встаю, потираю жопу, и заглядываю в Юлькин мешок:
- И что тут? Ради чего я чуть сраки не лишилась?
Ершова важно идёт к дивану, и вытряхает из него содержимое пакета: какие-то лекарства, бинты, пачка ваты, похожая на рулон обоев, и…
- Юля, чтоб тебе всю жизнь в китайских трусах ходить! Нахуя ты сюда зелёнку приволокла, да ещё пробку хуёво заткнула?!
На диване и на моей жопе синхронно расплывались два пятна: одно от зелёнки, второе - синяк, размером с крышку канализационного люка.
- Диванчик-то твой давно на помойку просился… - подкралась сзади Юлька, и алчно бросилась к моей жопе с ватной палочкой, смоченной в йоде. - Стой так, не двигайся. Я тебе щас сеточку на жопе нарисую.
- Лучше напиши себе "ХУЙ" на лбу, Репин, бля! - Жопа болела нестерпимо, а душа за диван болела ещё больше. - Мой любимый, сука, диванчик был… И зачем ты сюда эту аптеку притащила? Думаешь, у меня ты не обойдёшься без вот этих свечей от геморроя?
Я схватила упаковку свечей, и принялась с ожесточением её мять и драть.
- Всё, жопу я тебе намазала. Сидеть можешь?
- Я и стоять могу только на правой ноге, как цапля, бля. Цапля-бля. Цаплябля. Гыгы. Ершова, не знаешь кто такой цаплябля?
- Знаю. Это, сука, определённо Бумбастик. Так вот, отвечаю на твой вопрос по поводу аптеки, и заодно рассказываю про креативное западло. Короче, я же знаю, что Бумба щас как проснётся - сразу полезет за кониной. Его у нас ещё полторы бутылки осталось. Специально забирать не стала. Исключительно для того, чтобы западло вышло качественным. Ну вот, Бумба конинку-то жиранёт, а наутро проснётся с башкой как у гидроцефала. Которая ещё непрменно болеть будеть, похлеще твоей жопы. И что он сделает первым делом? Правильно: полезет в аптечку за анальгинчиком!
- А там, конечно, хуй?
- А вот и нет! - Радуется Ершова. Непонятно чему. Но, наверное, тому, что я от зелёного пятна на диване отвлеклась на время. - А там лежит одно анальгиновое колесо! Я его разломала на две части, в аптечку положила, и записку написала: "Половинка - от головы, половинка - от жопы. Смотри, не перепутай, пидор!" А всё остально забрала. Пусть мучается, любимец проституток!
- Эх, Юля, дура ты…
- Ну, почему ж? Это как посмотреть. Была б дура - только в тапки ему бы нассала.
- Хочешь сказать, я дала тебе дурацкий совет?
- Не, совет хороший. Только у Бумбы и так вечно ноги воняют. Он бы креатива не понял. Он бы вообще, сука, не понял, что у него тапки обосанные. А вот с колесом - это в самый раз.
- Это бездуховно, Юля.
- Это креативно, Лида. Ну, наливай.
Дзынь-дзынь.
Буль-буль.
Курятинка-курятинка. Потому что колбаска кончилась.
Смотрим на зелёное пятно.
- А если… - Юлька мнётся.
Склоняю голову набок, и соглашаюсь:
- Ну, как вариант…
Ершова притаскивает из комнаты старый плед, накрывает им диван, и отходит в сторону, любуясь.
- А что? Не было бы счастья, да несчастье помогло. Да?
- Ахуительное счастье, ага.
- Ой, ну вот чо ты такая душная, Лида? Наливай.
- Не могу. Я лучше гандоны щас буду делить.
- Не гони беса. С такой жопой в клетку они тебе нескоро понадобятся.
- Ты разрушила мне половую жизнь, Ершова. За это мне положена компенсация в виде… - Задумалась, и почесала ноющий синяк. Потом посмотрела на Юльку: - Ну? Помогай!
Ершова сморщилась, и махнула рукой:
- Хуй с тобой, выцыганила… Забирай серую кофту, попрошайка…
- Договорились! - Тут же забываю про зелёное пятно под старым пледом. - Наливай!
- А закусить? - Привередничает Юлька.
- А в магазин? - В тон ей отвечаю.
- Почему я?! - Ловит мой взгляд.
- Пятно. - Сурово напоминаю, и пальцем в диван тычу. - Зелёное пятно. Пиздуй в магазин, и ты прощена. Ну, и конечно, серая кофточка…
- Барыга.
- Да, я такая.
- Тогда на посошок, с курятинкой, а?
- Наливай.
Дзынь-дзынь.
Буль-буль.
Курятинка.
- Курятинки, кстати, тоже купи, две пачки! - Кричу Юльке вслед.
- Обойдёшься! - Доносится из коридора. - Жопу лечи!
В прихожей хлопает дверь.
Вздыхаю, и начинаю собирать с пола рассыпанные лекарства, шепча себе под нос:
- Одна неделя. Всего одна неделя. Одна неделя - и всё. И три месяца отдыхай. Может, даже, и четыре. Зато у тебя теперь есть куча гандонов, мыло и порошок. Так везёт раз в жизни - и то, не каждому. А жопа… Жопа - эта хуйня, это пройдёт. И пятно не такое уж большое. Зато цвет красивый. Насыщенный. Бохатый. Одна неделя, Лида. Семь дней всего. Пятно вообще можно попробовать "Ванишем" отпидорить. Я в рекламе видела - можно. А жопа в клетку - это креативно. Очень креативно. И уже почти не болит. Лид, одна неделька…
В прихожей хлопнула входная дверь.
- А вот и курятинка!
Ещё целая неделя, бля…
Хранитель
09-03-2008
- Как не стыдно… Молодая баба ведь ещё. А такая свинья уже.
Голос раздался внезапно, и я вздрогнула.
И обернулась.
Никого нет. Оно и понятно: я ж одна сижу. Тогда откуда голос?
- Что, услышала что ли? Ну пиздец.
Снова обернулась. Никого.
Разозлилась.
- Ты кто такой?
- Дед Пихто. Допилась до глюков. Одно слово - свинья ты, а не баба.
Склонив набок голову, смотрю на почти пустую бутылку водки. Свинья? Ну отчего же? У всех бывает, в конце концов. Все пьют. А если б не пили - зачем тогда водку придумали?
- Пить будешь? - Спрашиваю куда-то в сторону, не оборачиваясь.
- Не буду.
- Ну и иди нахуй тогда.
Выжимаю бутылку в стакан, и ставлю пустую тару под стол.
Толкнула её ногой. Зазвенело. Прислушалась.
- Самой-то не противно?
- Нет.
- И зря.
Голос доносился откуда-то из-за правого плеча. Повернула голову вправо, и спросила:
- Ты зачем пришёл? Пить ты не хочешь, уходить не хочешь… Давай я в тебя плюну?
- А смысл?
- Вдруг обидишься - и уйдёшь?
- Куда уж больше-то?
Зажимаю двумя пальцами нос, зажмуриваюсь, и пью.
- Хорошо пошла?
Интересуется, зараза.
- Нормально пошла.
- Ну, значит, нормально и выйдет.
Прижимаю пальцы к глазам, надавливаю несильно, и тру-тру… Пальцы уже чёрные от туши.
- А у меня сегодня день рождения…
Просто так сказала. Не ему даже. А просто так.
- Знаю.
- Тогда поздравляй меня, раз припёрся.
- Перебьёшся. Тебя не поздравлять, тебя драть надо. Ремнём солдатским, с пряжкой. Чтобы жопа две недели красная была.
Расплываюсь в улыбке:
- Дедушка, это ты?
За плечом фыркнули:
- Вот ещё. Дедушка твой на тебя даже смотреть не может. Растили тебя, растили, сколько вложили в тебя, дуру. И всё по пизде пошло, Господи прости.
- Не поминай Бога всуе, привидение. Где мой дедушка?
- А я откуда знаю? Наверное, с бабушкой.
- Ты их видел?
Молчание.
- Ты ушёл уже что ли?
Шорох за плечом:
- Куда ж я уйду от тебя… Тут я.
Отламываю твёрдую корочку от засохшего куска Бородинского, и сую в рот:
- Эх, жизнь - говно… Тебе не понять, ты привидение. У тебя нет дней рождения. И нет друзей, которые о нём забывают… У меня красивое платье, скажи?
- Красивое.
- А… Значит, у тебя глаза есть. А туфли мои видишь?
- Это тапочки. Золушка, блин.
Хохочу:
- Проверка связи! А что ты ещё видишь?
- Тебя вижу. Пьяную. Страшную. Омерзительную. Глаза б мои на тебя не смотрели.
Сморкаюсь в кухонное полотенце:
- Нет, ты не дедушка. Дедушка меня любил. Дедушка называл меня Принцессой. Знаешь, когда-то давным-давно у меня в ванной… Вернее, тогда ещё у дедушки в ванной, крючочек на стене висел. Низко так… И рядом пластырь наклеен был, сверху. И ручкой на нём написано: "Лидушкино". Там моё полотенце висело, когда я маленькая была… Ты видел крючок?
- Видел. Он и щас есть, дура.
- А, точно. Он и щас есть… О чём я, кстати? Так вот: ты точно не дедушка.
- Само собой. Я б удавился с такой внучкой.
Бросаю полотенце на пол:
- А что ты всё время мне грубишь, привидение? Я тебя звала разве? Приглашала?
- Ты ревела.
- Ревела. И что дальше?
Вздох протяжный:
- И ничего. Нельзя реветь в свой день рождения, нельзя.
- А если хочется?
- Потом пореви.
- А если…
- Что ты торгуешься, а? Сказал же: не реви. Не реви в день рождения.
Наклоняюсь, поднимаю с пола полотенце, и смотрю за своё правое плечо:
- А руки у тебя есть? Машинку стиральную открыть сможешь?
- Ну ты обнаглела, девка. Сама открывай. Нашла себе мальчика на побегушках.
- Да и чёрт с тобой, привидение.
Бросаю полотенце обратно на пол.
- Чёрт всегда со мной. С тобой, кстати, тоже.
Смеюсь:
- Да со мной рядом вечно черти какие-то. Постоянно. Их только зовут почему-то по-разному: Миша, Петя, Коля, вот, ещё.
- Особенно, Коля, да.
- Он меня бросил, привидение… - Говорю вдруг, и соплю носом втягиваю протяжно.
- Горе какое. Я тебе с самого начала говорил: шли ты его нахуй, ничего путного не будет… Разве ж ты послушалась?
- Не говорил ты мне ничего!
- Говорил. Другое дело, что ты слышать не хотела.
- А почему сейчас слышу? Потому что водка палёная?
- Потому что день рождения. Ты меня утомила уже своими вопросами. Потому что день рождения у тебя. А ты ревёшь.
- Ага… То есть, если я реву в день рождения - я сразу тебя слышу?
- Понятия не имею, если честно. Сам пересрал, когда ты вдруг ответила.
Провожу ладонью по столешнице. В руку попались скомканная салфетка, и чек из продуктового магазина. Ладонь почему-то мокрая - бумажки прилипли сразу. Держу ладонь вертикально - они не падают.
- Смотри: фокус-покус. Я умею притягивать бумажки.
- Молодец. Дедушка будет рад твоему таланту. Ты только развивай его.
Сжала бумажки в кулаке, и плюнула за правое плечо:
- Тьфу на тебя, нечистый. Отстань от моего дедушки. И прекрати о нём все время говорить.
- А о чём с тобой ещё разговаривать? Ты же овощ.
- А ты привидение.
- Кто сказал?
- Я.
- Как всегда, мимо тазика.
- А почему я тебя тогда не вижу?
- Суслика видишь? Вот и я не вижу. А он есть.
- Хитрый ты.
- А ты дура.
- И овощ?