Лето 1942 года. В советской прифронтовой полосе немецкий "Юнкерс" выбросил группу парашютистов, но не смог уйти через линию фронта и был сбит истребителями.
Выпрыгнуть с парашютом удалось только двум немецким летчикам. Ветер понес их на советские позиции, и, заметив это, один из немцев на глазах у изумленных красноармейцев прямо в воздухе начал стрелять в другого члена экипажа…
С. Мстиславский
Случай в лесу
1
Полковник фон-Таубе довольным взглядом окинул лужайку, на которой, топорщась широкими, из фанеры сшитыми крыльями, выставлены были три "болванки", изображавшие тяжелые бомбардировщики; старательно выписаны на хвостах рогатые свастики. Он обернулся к стоявшим за ним офицерам.
- Для полноты иллюзии выделите сюда взвод, обер-лейтенант Клаус. При появлении русских, - а они появятся, будьте уверены, - пусть инсценируют отчаянную оборону "аэродрома": ураганный огонь и прочее... чтобы большевики не пожалели бомб.
Клаус отдал честь.
- Трех тяжелых бомбардировщиков достаточно, господин полковник, я полагаю, чтоб "соколы" (он скривил злою улыбкою рот) клюнули на эту приманку. Стоит ли отдавать - в дополнение к крашеному дереву - кровь наших людей!
Полковник сердито сдвинул брови.
- От вас все еще пахнет лейтенантом запаса, дорогой Клаус. Вы все еще как были, так и остались доцентом Иенского университета: "икс плюс игрек равно зет". Что значит еще одна могила на два-три десятка людей? Для чего солдат посылают на фронт? К тому же, я полагал, что вы догадаетесь сами назначить на это дело австрийцев. Если мы льем, как воду, нашу драгоценную северогерманскую кровь, единственную чистую в мире, то этих метисов...
Клаус усмехнулся.
- Если война будет итти, как идет, через какой-нибудь месяц кредиты крови будут исчерпаны, господин полковник... Восточный фронт один уже ст о ит нам свыше семи миллионов, а русские и не собираются выходить из боя...
- Неуместные шутки, - обрезал фон-Таубе. - Операции развиваются с совершенной, математической точностью. Но математика, как разъяснил профессор Гек, - "проявление северного арийского духа, его воли к господству над миром". И вы, как математик...
- Именно потому, - кивнул Клаус. - Я знаю довольно твердо сложение и вычитание. И поскольку слагаемых...
- Довольно! - совсем уже гневно сказал полковник. - Даже в своем тесном кругу такого рода разговоры... Исполняйте, что вам приказано.
Он резко повернулся и пошел к опушке леса. Один из офицеров подровнялся к полковнику. Он сказал ему вполголоса, на ходу:
- Вы не полагаете, что пора обратить внимание отдела особого назначения на обер-лейтенанта Клауса?
- Нет, - досадливо ответил полковник. - Это честный служака, чистокровный ариец старой тевтонской породы - хотя и не дворянин. Советских он ненавидит не менее, чем мы с вами. У него просто сдали нервы - потери, действительно, потрясающие. Он воскреснет душой при первом нашем громовом успехе...
Офицер пожал плечами.
- Гром грянул, по-моему, в первую же неделю войны... И с тех пор мы продвигались на всех операционных направлениях... Какого еще грома нужно господину Клаусу? Впрочем, я не смею, конечно, настаивать... Когда вы предполагаете вернуться из полета, господин полковник?
- К восемнадцати часам, - ответил полковник, мельком взглянув на браслетные свои часы. - К этому времени главная база закончит перемещение... Вы никому из летного состава не сообщали о ее новом месте?
- Никому, само собою разумеется, - быстро ответил офицер. - Они получат указание по радио, когда будут возвращаться с дневного боевого вылета. Кроме вас, никто не уйдет в воздух, зная новую базу... Вот и наш аэродром: идеальная маскировка, не правда ли?
Полковник кивнул удовлетворенно. Маскировка, действительно, была образцовой. Под густыми кронами деревьев самый зоркий глаз не смог бы с воздуха разглядеть девять тяжелых бомбовозов, около которых копошились люди, готовя машины к вылету.
- Парашютисты готовы?
- Я отобрал, как вы приказали, русских, из эмигрантов. Надеюсь, они оправдают расход. Вон они, ждут под деревом.
- Но они еще не одеты!
- Дело одной минуты, господин полковник. А в нашем распоряжении еще полчаса. Они подкрепляются перед работой, вы видите.
2
Они подкреплялись, развалившись на земле вокруг белого разостланного платка, на котором стояла бутылка коньяку, два походных стаканчика, консервные коробки. Их было двое: один - повыше ростом, молодой еще, худой, горбоносый; второй - приземистый, почти квадратный, длиннорукий, с сильной проседью в коротко подстриженных волосах. Оба чисто выбритые, в потертых, но добротных, заграничного покроя костюмах. Высокий налил стаканчики, открыл коробку и стал старательно внюхиваться.
- Пахнет? - тревожно спросил квадратный. - Как бы еще не отравиться... Посмотри хорошенько, нет ли дырочки: случается, что рабочие на консервных заводах нарочно прокалывают банки при отправке в армию. Консерв загнивает тогда скорей, чем мясо на солнце...
Высокий повертел коробку.
- Будь они три раза прокляты! Есть ли возможность открыть дыру, когда ее вертят, чтоб не было видно...
Старший вздохнул.
- Нечисто ты по-русски говоришь, Петруша. Хорошо еще, что ты черный - можешь за азиата какого-нибудь сойти, а то совсем бы скандал. И почему, собственно? Из России, правда, тебя малышом вывезли, но ведь ты жил в русской колонии и в семье по-русски говорят.
- В семье с кем было разговаривать? - рассмеялся высокий. - С папашей-мамашей? Или с пуделем? В Париже другой кто был, с кем иметь разговор.
Квадратный погрозил пальцем.
- Шалун! Отцы, вот, прошалили Россию... Где папашины имения и заводы, господин бывший наследник бывшего владельца бывших заводов бывшего сахара? Теперь вот - изволь радоваться (он поднял глаза вверх), каким путем приходится возвращаться. Столбовой дворянин, в бархатную книгу записанный, спускается на российскую землю с немецкого аэроплана как диверсант. Хорошо хоть слово приличное.
Высокий тоже поднял глаза. Но ничего не сказал. Седоватый продолжал:
- Мало удовольствия, прямо надо сказать, особенно в моем возрасте. Я предпочитаю прыгать, чем умереть с голоду. Или сгнить где-нибудь в концлагере.
- Как консерв, - усмехнулся молодой и отшвырнул банку. - Только там гниют без воздух.
Старший вздохнул.
- Остро, но неграмотно. Ты там, когда мы спустимся и пойдем, молчи больше. Мужички, конечно, простота, лапотники синебрюхие, кусту молятся, но попасться все-таки можно.
Он вздохнул опять и опрокинул стаканчик ловким, привычным движением в горло.
- Хорошо еще, что хоть в ближний тыл бросают: взорвем этот самый мостишко - и заляжем где-нибудь в леску, пока немцы подойдут. Для выпивки уютнее места не найдешь, чем российский лес. Благодать. Сколько мы, в былые дни, на охоте пили! А ты сроду русской березки так и не видел, Петруша? Ах, до чего я люблю расейскую нашу березку! Лучше дерева нет!
Высокий рассмеялся неожиданно.
- Для розги? Синебрюхого лапотника сечь?
- Го! - Седоватый высоко поднял брови и налил себе еще коньяку. - Определенно: ты становишься остроумным, Петруша. Это не к добру. Что, руки чешутся? Правильно, Петя: счет у нас с тобой к мужикам большой. Ничего, бог даст, сквитаемся.
- Сквитаемся, - медленно повторил высокий. - Деды мои запарывали это быдло розгами на конюшне, я буду резать им ремни из спины.
- Резать-то будут немцы, - ухмыльнулся старший. - А ты будешь только смотреть. Или, пожалуй, ножик точить, если заслужишь настоящее доверие. Но что значит дворянская кровь! Вскипел - и смотри пожалуйста! Ты даже по-русски стал куда чище выговаривать.
Он посмотрел сквозь деревья.
- Девица Менгден идет. Значит, скоро отправка. Ну, посошок на дорожку, по старорусскому обычаю... Ты все-таки не закусывай. И этот консерв, может, гнилой - пропадем: с расстройством желудка - какая может быть диверсия.
Высокий следил глазами за подходившей девушкой.
- Опять этот долговязый ефрейтор с нею...
Квадратный рассмеялся коротким, противным смешком.
- Да, Петруша, и здесь не получается. Прямо позор. Аристократ, молодой, даже, пожалуй, - дай-ка на тебя посмотреть попристальнее... да, да, красивый: один нос чего стоит! - а какая-то паршивая немочка мещанского сословия нос воротит... И приходится уступать нижнему чину! Ничего не поделаешь, не та порода. Подымайся. Лейтенант идет. И Струков с ним. Должно быть, одеваться пора. Они мне назло Струкова этого третьим подкинули. Знают - я его терпеть не могу: убил бы мерзавца, честное слово. Каких два дела он у меня в Париже сорвал!
- Ну и убейте, - равнодушно сказал Петруша. - Пустое дело - подрезал в парашюте какой-нибудь тросик или что - и станет ангел бескрылым. Хотите - я сделаю: за фунт стерлингов...
Он поднялся и, брезгливым движением холеных пальцев очищая коленки, пошел, пробираясь сквозь кустарник, навстречу офицеру. Седоватый двинулся следом, захватив недопитую бутылку.
И тотчас же почти к этому месту вышли белокурая девушка в лётном комбинезоне и ефрейтор-связист, маленький, щупленький, с подвижным обезьяньим лицом. Девушка была красива - правильные, строгие черты лица, но глаза - странно потухшие, безразличные. И шла она странной какой-то, слишком четкой, слишком размеренной походкой. Едва русские скрылись за кустами, ефрейтор, воровски оглядевшись, подхватил девушку под руку.
- Сегодня после дежурства, да? Я не хочу больше ждать, Клерхен. На то и война, чтобы каждую минуту ловить. А у нас в Саксонии...
- Что там за горизонтальная карусель? - крикнул резкий голос. Из-за деревьев показался офицер. - Зачем вы здесь, ефрейтор? Налево кругом, марш! Прибавьте шагу, Менгден.
- Слушаюсь, господин лейтенант, - тусклым голосом ответила девушка.
Ефрейтор повернулся, молодецки прищелкнув каблуком, и, отбивая шаг на месте, проговорил быстрым шопотом, уже спиной к Менгден:
- Чорт бы драл эту прусскую свинью в галунах! Дай мне ответ по радио в штаб, на дежурство. Обязательно.
По губам девушки скользнуло подобие улыбки.
- Хорошо. Ждите. Волна прежняя? 110?
Ефрейтор еще раз гулко ударил подошвой о землю и пошел, печатая шаг. Менгден торопливо направилась, перепрыгивая через валежник, к узкой замаскированной просеке, где около бомбардировщика стояла группа людей вокруг полковника, отдававшего последние распоряжения.
3
Ровно, бесперебойно работали моторы. Бомбардировщик шел на большой высоте. Штурман, грузный, широкий, брюхастый, с обвисшими щеками, совсем не похожий на летчика, делал отметки на карте. Полковник неотрывно глядел вниз, на проплывавшую под самолетом зелеными и желтыми пятнами лесов и полей землю. Серебристыми лентами вились речки. И причудливыми скоплениями квадратиков то там, то сям отмечались деревни.
- Выключить моторы!
Бомбардировщик нырнул в облако. Три минуты спустя далеко снизу дошел гул. Полковник улыбнулся.
- Мы во-время сыграли в прятки. "Соколы" летят на приманку. Добрый путь!
Опять заработали моторы. Легкими дымками, клубясь, расходилось облако. Опять поплыли под плоскостями леса, поля, реки, озера, квадратики селений.
- Подходим к Медведкову! - прокричал в трубку штурман, и жилы на его толстой шее вспучились. - Идите на снижение, Мейер. К лесу на норд-норд-ост. Мы там сбросим парашютистов...
Полковник пристально глядел вниз.
- Отметьте, штурман. Посадочная площадка. Заправочные цистерны.
Штурман покачал головой: он тоже неотрывно следил за землей.
- Это стога сена.
- Никак, - строго сказал полковник. - Это цистерны. Они хорошо замаскированы, но это цистерны: на рассвете, когда они будут гореть, вы убедитесь в этом сами. Впрочем, для верности, мы еще раз пройдем над этим Медведковым на обратном пути.
4
В просторной, светлой комнате - классе медведковской семилетки, в здании которой разместился на походе штаб Н-ской дивизии, над картой, раскинутой на сдвинутом к окнам столе, наклонились: начальник штаба, полковник, начальник разведывательного отделения и летчик-капитан. У противоположной стены, где ввысь, почти до самого потолка были нагромождены друг на друга учебные новенькие, еще блестевшие лаком парты, пищали полевые телефоны, отрывочно и приглушенно звучали голоса связистов.
Летчик водил карандашом по карте, заканчивая доклад о разведывательном полете своей эскадрильи:
- ...У Норовки хотели нас на арапа взять: на самом виду, на лугу, три юнкерских чучела выставили. С высоты, действительно, похоже. И люди забегали, вроде как паника. Стрельба. Я было повел на бомбежку, но во-время заметил. Пришлось заходить второй раз на цель, аэродром у них правей оказался. Хорошо замаскировали, надо признать, едва-едва обнаружил. Восемь тяжелых. Подняться не дали, разгрохали по-крохалевски. И машины и заправочные цистерны. Оттуда легли на обратный курс. Засняли. Шукур проявляет: сейчас представит вам снимки.
Начальник штаба тронул рукою комбинезон капитана, аккуратно и нагло пробитый пулей.
- Очень хорошо, товарищ Андронников, но все-таки это не то, что надо. Это был только оперативный аэродром, а нам нужна главная авиационная база фашистов.
- Мы искрестили весь район, - хмуро сказал летчик. - Никаких признаков. Она или замаскирована с исключительным искусством, или под землей. Если только она, действительно, на этом участке фронта.
- У нас точные данные, что база сегодня перемещена именно сюда. Придется повторить поиски, товарищ капитан. Перед наступлением нам совершенно необходимо установить, где она.
Капитан поднял руку к шлему.
- Есть установить, где находится главная база.
Он повернулся четким строевым поворотом, но в этот момент стекла дрогнули от близкого выстрела.
- Зенитка. Налет, - усмехнулся полковник. - Ответный визит, капитан: благодарят вас за Норовку.
Но летчик уже выбежал. Начштаба обратился к только что вошедшему высокому смуглому сержанту:
- Фотоснимки, товарищ Шукур Сопар-Оглы? Пройдемте ко мне.
- "Юнкерс-88", - сказал смотревший в окно начальник разведывательного отделения. - Второй за нынешний день. Но тот, первый, поостерегся, прошел на большой высоте. А этот... Шалишь, не уйдешь! Наши ястребки уже заходят под хвост, теперь дохнуть не дадут. Перешел в штопор... Двое выбросились...
Он распахнул окно, перегнулся и крикнул:
- Лейтенант Панасов! Языки с неба, видите, на зонтичках... Как приземлятся, немедля доставьте сюда. И передайте капитану Андронникову: пусть задержит свой вылет и зайдет в штаб.
5
Они спускались, медленно покачиваясь на лямках: двое в летных комбинезонах, в шлемах, в очках. Внизу, на земле, ждали. Винтовки наизготовку, но никто не стреляет.
- Гляди, тот, правый, чего-то колдует... Сигнал дает?
- Бумажки рвет... Стукнуть?
Дуло вскинулось.
- Поздно. Видишь, по ветру пошли...
В самом деле: по ветру летели белые клочья бумаги.
- Матерый, видать. Не иначе как документы. Револьвер достал...
- Да нет... какой револьвер... Не с той руки... Видишь, левой рукой...
Вороненый ствол взблеснул на солнце. Фашист прицелился в спускавшегося почти рядом с ним парашютиста. Стукнул выстрел.
- Своего бьет!
Один из красноармейцев выстрелил - раньше, чем фашист успел вторично нажать спуск. Болтавшаяся в воздухе фигурка шатнулась в лямках, левая рука свисла, выронив револьвер.
- В аккурат. Левша он, выходит. Вот зверюга...
- Раньше б его подранить, пока документов не порвал.
Оба парашютиста упали на землю мешками. И тотчас в упор нацелились дула подбежавших красноармейцев.
- Руки вверх!
Приземлившийся первым - грузный, широкий, брюхастый, с обвисшими щеками, совсем не похожий на летчика, - поднял правую руку: левая висела плетью, от плеча на груди сквозь комбинезон расходилось кровавое пятно. Второй, еле поднявшись, с трудом шевеля ушибленной, подвернувшейся ногой, торопливо взметнул над головой тонкие бледные ладони.
Подошедший быстрым шагом лейтенант сдвинул круто брови.
- Никак... девушка. Девушка и есть.
6
Допрос шел в той же классной комнате. Он был недолог. Десяти минут не прошло, как по знаку майора, начальника разведывательного отделения, сидевший насупротив него за столом, с забинтованной рукой, штурман встал.
- Не будем терять времени, - резко сказал майор по-немецки. - В том, что вы говорите, нет ни слова правды. Я уверен, что вы даже фамилию вашу выдумали. И выдумали грубо, потому что в немецком языке таких звуковых сочетаний нет. А на основные вопросы вы вообще не ответили, хотя по службе не можете не знать.
Фашист поднял на майора мутные, воспаленные глаза.
- Вы ошибаетесь: я именно "основного", как вы называете, не знаю. В германской армии другое представление о службе, более верное. "Солдат не должен знать больше того, что он знает. Солдат не должен думать, - за него подумал фюрер". Так напечатано первым пунктом в полевой книжке нашего солдата. Я знаю только то, что мне сейчас приказано сделать. Все, что мне известно, я доложил. Даже, что в Норовке был наш аэродром. Мне незачем изворачиваться и хитрить, потому что я - не наци, я простой честный человек, мне есть дело только до моих моторов и нет никакого дела до политики. Мне приказано итти в воздух - и я иду. Притом, иду как гражданское лицо - я очень прошу обратить на это внимание, - потому что я всего только борт-механик. При всем желании я ничем не могу быть вам полезен. Но в вашем распоряжении Менгден - это хороший приз; допросите ее хорошенько.
Он сделал ударение на последнем слове.
- Она была... как сказать прилично? - доверенным лицом и полковника, и начальника штаба... и других. Эта - знает. И она - наци. Она не только радист, но и пулеметчица. И хорошо говорит по-русски. Я повторяю еще раз: допросите Менгден; она может многое рассказать.
- Поэтому вы и пробовали ее убить?
Фашист помолчал, свесив нижнюю губу.
- Да. Потому что я был уверен: она будет болтать. А я давал присягу. Вы мне этого не поставите в вину: ваши солдаты никогда не отвечают на допросах, я слышал.
- Почему же сейчас вы доносите на нее?
Он не смутился нимало.
- Поскольку я у вас в плену - я должен теперь заслуживать жизнь перед вами.
Вошел капитан Андронников с невысокой худенькой девушкой. Он нес в руках пачку бумаг и автоматический пистолет. Майор вопросительно взглянул на него.