- Вот кто тебя распознал, она одна…
- Попробуйте и вы, господин философ, - отвечал Иван, серьезно и пристально глядя ему прямо в глаза. - Попробуй в следующий раз. Когда это будет? И где? В светском салоне - в Яссах, в Токио? Или в горах, или в госпитале, или на другой планете? Если я узнаю тебя первый, я подам тебе знак, но вряд ли я узнаю тебя, даже я. А если и узнаю, ты моего знака не поймешь. Так обстоят дела, господин философ: мы нераспознаваемы и сами для себя, и один для другого…
Он зашагал было прочь, погрузившись в свои мысли, но заметил, что Дарий следует за ним, и приостановился.
- Нет, - с улыбкой сказал он, - в эту сторону - нам. Тебе - в другую. - И он простер руку к западу. - Спеши, тебя ждут…
Он кивнул на прощанье, повернулся и пошел по равнине следом за неторопливой собакой.
* * *
Дарий снова вспомнил про Илиеску с Замфиром и быстро пустился вдогонку. Близость рассвета давала о себе знать: равнина различалась все яснее, она была со всех сторон, без края. Звезды заволокло мутью, и вместо неба повис туман, какой бывает в горах. Тот, кто стоял под деревом, оказался лейтенантом.
- Я вас издали не узнал, господин лейтенант, - пробормотал Дарий в неловкости. - Было еще темновато.
- Ничего страшного. Я слушал ваш разговор, очень занимательно. Ты кое-чему научился у Ивана. Не исключено, что и он был когда-то философ. - Лейтенант улыбнулся. - Однако сейчас нам надо поторапливаться. Нас ждут остальные.
Они вместе зашагали по направлению к шоссе.
- В самом деле, чего я испугался? - воскликнул на ходу Дарий. - Я же давно знал, что мы неуничтожимы. - Но, помолчав, добавил: - И все же… и все же…
Тут он увидел свой взвод и остановился, боясь задохнуться от волнения.
- А, вот и вы, господин студент, - встретил его улыбающийся Маноле. - Как видите, мы все снова в сборе, почти все…
"А Илиеску с Замфиром?" - подумал Дарий, озираясь.
- Ребята! - лихорадочно прошептал он.
- Они просто нас обогнали, - успокоил его лейтенант и не без грусти заметил: - Каждый возвращается домой, как может. Мы держим путь к реке, там у нас сбор…
Дарий обнаружил, что уже некоторое время они идут в строю, но, когда начался марш, он не уловил. Ему было хорошо, он пожал плечами и, прибавив шагу, очутился впереди взвода. Солдаты переговаривались, и, хотя звук был как будто выключен, он ухитрялся слышать, о чем они говорят. Небо по-прежнему оставалось мутным, но света было достаточно, и куда бы он ни обращал взгляд, отовсюду, со всех сторон, малыми группами стекались люди - в полной тишине, размеренным шагом - и все же с какой-то непостижимой быстротой. Он не раз отставал, чтобы оглянуться назад. Равнина лежала без границ, сколько хватало глаз, под тусклым, клубящимся туманом неба, далеко друг от друга маячили одинокие деревья. И Дарию вдруг стало странно, что он не слышит ни птиц, ни самолетов, ни даже глухого гула русских грузовиков, которые видел недавно, пересекая шоссе.
- Такова Украина, - раздался рядом голос лейтенанта. - Она будет хороша для них, потому что это их земля. Но у нас, когда мы вернемся к себе, - вот увидишь…
- А еще долго? - спросил Дарий и тут же спохватился, что задал глупый вопрос. В определенном смысле они уже прибыли, и он это знал.
Короткий смешок, извинение чуть было не слетели с его губ, когда лейтенант вдруг ответил:
- И долго, и недолго. Тяжелее всего, говорят, будет до реки. Но ты же знаешь, наша дивизия - из олтян, люди рвутся по домам, каждый в свое село… Отдохнуть, - прибавил он, улыбнувшись.
- Ну а потом, господин лейтенант, - с пристрастием спросил Дарий, - что станет с нами потом, после того, как мы вернемся по домам - кто в Яссы, кто в Бухарест, кто в Олтению? Мы ведь, я вам уже говорил, неуничтожимы. Иван в этом со мной согласился. И Замфир - по-своему тоже, Замфир с Илиеску…
Он осекся, увидев их впереди, метрах в двадцати, они не шли, а тащились, с невероятным трудом преодолевая каждый шаг, потому что несли на карабинах раненого; к тому же дорога по краю кукурузного поля была вся в воронках от снарядов, и нечем было дышать от горячей полуденной пыли. Он побежал за ними, крича:
- Вы что, ребята? Вы спятили, честное слово, спятили! Опять все сначала? Мало вам было Ивана, еще кого-то подобрали?
Но, подбежав ближе, он оцепенел, увидев себя, лежащего на двух карабинах, с набухшим от крови платком на лбу, с расстегнутой гимнастеркой, из-под которой виднелась окровавленная, разорванная рубаха.
- Что случилось? - почти без голоса спросил он. - Что со мной?
Они тут же остановились, аккуратно опустили его на землю. Замфир перекрестился.
- Божьей волей вы в чувство пришли, господин студент, - вымолвил он, прерывисто дыша.
- Что я говорил! - вступил Илиеску. - Иванова водка!
- Нам повезло, - объяснил Замфир, - что мы на них наткнулись, когда они спали, по пьяному делу, - мы все у них подчистили, и воду, и водку, и табак.
- Но со мной-то что? - тревожно допытывался Дарий. - Меня ранило?
- Нечаянный случай, - отвечал Замфир. - Вы споткнулись, упали, зацепили за курок. Пуля прошла под мышкой. Рана пустячная, да только вы упали без памяти и крови много потеряли, пока мы вас нашли. Если б сразу вам плечо перевязать, вы бы и не заметили, как ничего и не было…
Дарий поворочал глазами по сторонам. Дорога вилась среди кукурузных полей, и в воздухе стояла тонкая и колкая, удушливая пыль, которой он дышал, казалось, от века, но которая теперь была особенно раскаленной. Здоровой рукой он нащупал в кармане пачку сигарет. Она оказалась мятой и рваной, но Илиеску протянул ему пачку русских, подождал, пока он вытянет одну, дал огонька.
- Вот что, ребята, - сказал Дарий, несколько раз затянувшись. - Спасибо вам за доброту, за верность, вы со мной намыкались достаточно. Теперь слушайте мой приказ. Вы должны его выполнить, потому что это будет мой последний приказ.
Он сделал еще одну судорожную затяжку, чтобы не задрожал голос.
- Мы с вами солдаты, - начал он снова, - смерть видели. Я по крайней мере могу сказать, что видел собственными глазами. Я вам честно: я смерти не боюсь. И если уж делать признанья, то вот еще одно: я невезучий. Сколько я себя помню, за мной всегда по пятам злосчастье…
- Нуда, - вмешалась Лаура, - только он им про невезенье и злосчастье, как они сразу на него руками замахали, будто услышали кощунство. И были, впрочем, правы. - Она обернулась к нему. - Ведь мы к тому времени встречались уже три года и считались как бы помолвленными. Если господин философ называет это невезеньем и злосчастьем…
- Факт тот, - продолжал Дарий, - что они не хотели меня слушать, когда я просил их прикончить меня или зарядить карабин и оставить рядом. Чего я им только не предлагал: и вырыть мне могилу, как для Ивана, если уж они считают, что без этого нельзя, и просто посидеть со мной до вечера, запомнить, что надо передать в Яссы, когда они туда попадут, к кому пойти сначала… Ничего их не брало. И тогда, боюсь, я вышел из равновесия и стал им угрожать.
Он взял еще сигарету, и Илиеску поднес к ней спичку - смиренно, с влажными глазами.
- Вы попадете под трибунал. - Он заговорил неожиданно твердым голосом. - Если мы доберемся до батальона, я немедленно потребую, чтобы вас отдали под трибунал за неподчинение приказу и оскорбление командира.
- На все воля Господня, - обронил Замфир, не решаясь поднять глаза. - Там тоже есть добрые люди, в трибунале. Мы им скажем. Мы что положено делали.
- Скажем, что вы крови много потеряли и что от лихоманки, от жару нас и попросили зарядить вам карабин, потому - не знали, на каком вы свете, с голодухи, со слабости…
Дарий еще раз смерил их взглядом с немой досадой, отбросил сигарету и, резко встав, решительно направился к лейтенанту.
- Что с ними делать, господин лейтенант, они больше не слушают приказов!..
Лейтенант вгляделся в него, будто силясь узнать, пожал плечами и пошел прочь. Дарий бросился за ним, приговаривая на ходу.
- Я же Дарий, господин лейтенант, Дарий Константин из вашего полка. Вы меня хорошо знаете. Мы и этой ночью тоже разговаривали, в поле, когда я расстался с Иваном.
Лейтенант остановился и взглянул на него дружелюбно и все же строго.
- За шесть дней под огнем, Дарий, - с расстановкой проговорил он, подчеркивая каждое слово, - ты мог бы понять, что значит приказ.
- Вот самое трудное для меня место, - снова возник голос Лауры. - "Ты мог бы понять, что значит приказ". Как это трактовать?..
* * *
- …Осенняя, одиннадцать, Яссы. Улица Осенняя, дом номер одиннадцать!
Я бессчетное число раз повторил им этот адрес, я боялся, что они не затвердят его, спутают с другими, у них в голове за последние месяцы накопилось уже столько адресов, столько предсмертного шепота! Ведь они были на фронте второй год, их роты истребляли одну за другой, и так до июля, пока из оставшихся в живых не сколотили взвод, которым командовал я и которому тоже предстояло быть уничтоженным за каких-нибудь шесть дней огня, как сказал лейтенант. Яссы. Осенняя, одиннадцать. Номер одиннадцать…
- Барышню зовут Лаура, - Замфир кивал и улыбался. - Будьте покойны, господин студент, мы, ежели попадем в город вперед вас, первым делом - туда. И скажем барышне, что вы в скором времени прибудете, и прибудете с погонами младшего лейтенанта.
- Не надо, - возразил Дарий. - Про погоны не надо. Скажите ей так, как я вас просил.
Он вдруг почувствовал, что силы иссякли, и скосил глаза на покалеченную руку. У него было ощущение, что рана кровоточит, и кровоточит уже давно, что под гимнастеркой накопилась кровь и вот-вот теплыми струйками хлынет на землю.
- Если вы не все запомнили, - сказал он, передохнув, очень тихо, - скажите ей по крайней мере самое главное. Что, хотя мы знакомы только три года, мы знали друг друга от сотворения мира и всегда были счастливы, и будем счастливы, пока не погаснет последняя звезда последней галактики… А теперь самое важное, не упустите. Передайте ей, что липа, наша липа в Яссах, что ее было достаточно. Что та ночь, когда мы стояли под ней, есть и будет нашей ночью на веки веков. Что эта липа никогда не отцветет. Просто не сможет отцвести. Она наша, а все, что наше, все вне времени, все нетленно…
- Передадим, господин студент, - заверил Илиеску, очень острожно обтирая ему влажным платком лоб, лицо, смачивая губы. - Вы только теперь-то отдохните, вон уж звезды, после полуночи нам снова в дорогу…
Их, как всегда, укрывало кукурузное поле. Мелкая, горьковатая, пахнущая гарью пыль висела в воздухе, они говорили шепотом, осмеливаясь повышать голос, лишь когда их заглушала трескотня цикад.
- Уму непостижимо, как они продержались столько дней, - снова вступила Лаура. - Как их проносило между русскими войсками, как им удавалось находить воду и даже водку, чтобы промывать ему рану. И добывать хоть какую-то еду…
- Пересохшую кукурузу, корешки, иной раз сухарь, - с улыбкой перечислял Дарий. - На пятый день - кусок шоколада, Илиеску нашел его в кармане у одного убитого немца. По шоссе проходили конвои с пленными, и было много раненых. Если кто падал, то так и оставался на обочине, пока Бог не приберет или не сжалится какой-нибудь конвоир из следующей колонны, не прекратит его мучения. Илиеску научился, где у них находить полезные вещи: воду, сухари, спички, табак. Только хлеба никогда не было.
- Как они не заблудились! - все удивлялась Лаура. - Как им удалось за столько дней ни разу не попасться на глаза крестьянам. Ведь кукурузу уже начали убирать.
- Это, конечно, везенье, - отвечал Дарий. - К тому же у Замфира был звериный нюх, он за версту чуял, когда к нам кто-нибудь приближался, и мы тут же затаивались. Однажды целый день прятались в скирде сена и слышали, как женщины работали в двух-трех сотнях метров от нас. Меня, конечно, больше всего угнетала собственная немощь. Не знаю, как им хватало сил волочить меня каждую ночь то на карабинах, то на русской шинели. Не помню. Наверное, я терял сознание или попросту ничего не соображал от истощения. Правда, про Ивана я много думал, про наш разговор, это меня не оставляло. Его самого, видно, никто не благословил. Потому что его они несли меньше часа, а меня, с его благословения, ночь за ночью. Я даже подумал, как сейчас помню, а не пожелал ли Иван мне этого несчастного случая, чтобы мы могли встретиться и чтобы он мог сказать мне все, что хотел сказать. Но Илиеску-то с Замфиром чем были виноваты в нашем пристрастии к философии?..
- Это не философия виновата, господин студент, - раздался шепоток Замфира. - Час недобрый…
* * *
- Снова воронов поналетало, - проворчал Илиеску. - К чему бы? Дарий посмотрел из-под ладони, потому что раскаленное добела небо слепило глаза, сказал:
- Это самолеты.
- Самолеты тоже, только они высоко, совсем высоко, - согласился Замфир. - А вороны - они тут, пониже…
Дарий помолчал, улыбнулся.
- В сущности, мы делаем то же, что и они. Подбираемся к людям, но соблюдая дистанцию. Идем следом за своими, но отстаем, отстаем все больше и больше… За сколько километров отсюда фронт, как вы считаете? Сколько уж дней не слышно ни их пушек, ни наших…
- Ежели немцы пойдут в контрнаступление, - рассудил Илиеску, - день-два, и мы очутимся на передовой.
- Nous sommes foutus! - просвистел Дарий сквозь зубы. - Foutus pour Peternite!
Он попытался снова уснуть, но духота в тот день давила особенно тяжело, и как он ни ворочался под кукурузной тенью, кровь приливала к раненой руке, и он ощущал ее пульсацию в висках, оглушительную, нарастающую. Его товарищи спали, прикрыв носовыми платками лицо, держа руку на карабине, - чутким, прерывистым сном, по очереди приподнимая голову - присматривая за ним. Наконец, уже после захода солнца, Дарий понял, почему не может уснуть. Они расположились на том же месте, что и много дней назад (сколько, он не мог вспомнить), - в какой-нибудь сотне-другой метров от них была могила Ивана. Он узнал это место на рассвете, когда они крадучись, тяжело дыша, с замиранием сердца пробирались между кукурузных стеблей. Однако от усталости не мог даже языком пошевелить. В ту ночь он попробовал первый раз встать и идти, опираясь на палку, выломанную из палаточного каркаса, прочного и массивного, который тоже нашел Илиеску. Ноги не слушались, он останавливался каждые пять-десять минут, товарищи по временам подставляли ему плечо. Часов за пять такого марша они не прошли и десяти километров, но все равно это было больше, чем в предыдущие ночи, когда его надо было нести.
- Вернулись, откуда пришли, - прошептал он как можно тише, чтобы не разбудить их. - Опять к Ивану.
Его разобрал смех - такой абсурдной представилась ему вся их авантюра. Будь он уверен, что не потревожит их сон, он тихонько добрался бы по кукурузе до Ивановой могилы и сел там, ждать их.
- А в общем-то, какая разница, - продолжал он шепотом. - Все равно - и так, и эдак. Nous sommes foutus. Как ни крути. Я это знал сначала. Все, что случилось после восьмого ноября…
Когда-то тоже был вечер, тоже в кукурузе - но когда, когда? И он вздрогнул от голоса Замфира:
- Что случилось после восьмого ноября, господин студент?
- Разные вещи, - с усмешкой начал он. - Они меня разъяли на части, а потом заново сложили…
- Но признайся, что ты не посмел им сказать про меня. Ты говорил про Лауру Петрарки - интересно, что они поняли из этой длинной и замысловатой феноменологии Музы, тем более что у тебя был жар. Я это не к тому, что они темные, но какое им дело до романтической истории времен раннего итальянского Возрождения? Вот если бы ты сказал им про меня, про Яссы, про Осеннюю, одиннадцать, это было бы им ближе и интересней - очень возможно, это была бы и их история.
- Пора, господин студент, - тихо сказал Замфир.
Он тяжело поднялся с помощью Илиеску, но, хотя чувствовал себя разбитым больше чем обычно, зашагал решительно, даже с ожесточением. Замфир шел впереди, прокладывая ему дорогу в кукурузных джунглях. Впервые на небе не было звезд, но и туч словно не было - одна плывущая очень высоко сплошная пелена тумана. И в первый раз не было слышно цикад. Только кукурузные листья вздрагивали иногда с глухим металлическим лязгом, как от ветерка, которого люди не чувствовали.
- Не туда, господин студент, - сказал Замфир, когда он поспешно заковылял к проплешине на поле, где стояли два одиноких дерева. - Так мы попадем на проселочную дорогу, мы по ней пришли нынче утром.
- Вот и я про то же, - откликнулся Дарий, не останавливаясь. - Мы вернулись, откуда вышли - десять, двенадцать или сколько там дней назад. Вон там, левее, у дерева, там вы копали могилу. Могилу для Ивана! - вскрикнул он, чувствуя, что Замфир удерживает его за здоровую руку.
- Могила не здесь, господин студент, - шепотом урезонивал его Замфир. - Иван лежит верстах в сорока позади, на восток отсюда.
- Но я-то помню, я видел, вы тут ее копали, - настаивал Дарий. - Пойдемте, покажу, недалеко же.
Они подошли. Яма была неглубокой. Как будто те, кто ее копал, увидели, что она слишком длинная, и бросили работу. Или не успели.
- Это не могила, господин студент, - тихо сказал наконец Замфир. - Это для чего другого, копали. А для чего - не пойму. Только видите, она метра три с лишним, а вот там, рядом, еще одна, тоже чудная, сама длинная, а поперек - другая, навроде креста. Может, там дальше и еще есть, только отсюда не видно.
- Идти надо, - буркнул Илиеску, еще поразглядывав небо. - Боюсь, быть дождю.