33
Как оказалось, бал задумывался в честь последних побед французских войск и высокого гостя главнокомандующего – польского принца Яна-Казимира. Но получилось так, что, с появлением облаченного в новый офицерский мундир красавца-богатыря Гяура, все внимание сразу же переключилось на него. И не только потому, что князь позволил себе явиться лишь ко второму танцу. Вместе с полковником Гяуром в танцевальный зал Шарлевиля ворвались ветры всех тех легенд, которые уже витали над здешними краями и которые были подогреты рассказами офицеров-наемников, участвовавших в недавнем великом избиении испанцев в селении Ипрвиль.
Большой отряд испанского полковника Иставелла, в составе которого действовал особенно зверствовавший эскадрон лучников-мавров, наводил ужас на все окрестные селения, и избавление от него воспринималось обитателями местечка Шарлевиль и его замка с той же благодарностью, с какой было бы воспринято избавление от чумы.
Как только камергер принца де Конде огласил: "Полковник, великий князь Одар-Гяур, командир полка восточных рейтар", оркестр умолк вместе с голосами готовящихся к танцу аристократов. И теперь Гяуру приходилось пробираться к небольшой ложе, в которой восседали принц де Конде и князь Ваза, сквозь частокол оценивающих глаз, сквозь шепотки и вздохи, через завистливое покряхтывание офицеров.
– Шарлевиль приветствует вас как победителя, князь, – с ироничной грустинкой в голосе проговорил главнокомандующий.
– Победителем в любом случае будете вы. Я всего лишь наемник армии Его Величества короля Франции. И, ради бога, прекратите эти массовые смотрины, прикажите этому праздному люду танцевать или убираться вон.
Принц де Конде вначале ошарашенно уставился на Гяура, а затем вдруг рассмеялся и понимающе похлопал его по предплечью.
– Лично мне они осточертели не меньше, чем вам, – проговорил он слишком громко для того, чтобы кто-то из близстоящих к нему аристократов, в том числе и хозяйка замка виконтесса Антуанетта де Сюрнель, умудрились не расслышать его слов. – Но что поделаешь, появление в любой провинции главнокомандующего – огромное событие. Не так ли, досточтимая виконтесса?
Виконтессе было за сорок. Невысокого роста, пышногрудая, она все еще сохраняла на округлом бледноватом лице признаки той девичьей смазливости, которая в свое время позволила ей пройти путь от сиротствующей домашней воспитательницы до супруги барона, а после того как барон стал жертвой странного нападения лесных разбойников, осчастливить себя титулом виконтессы.
– Вы слишком молоды для той славы, которая гуляет с вами по полям битв в обнимку со смертью, – потянула к Гяуру свое красивое личико де Сюрнель.
Отчаянное покачивание головой должно было подчеркивать почти материнскую озабоченность виконтессы судьбой молодого полковника.
– Главное, чтобы слава оказалась достойной воина, пусть даже "в обнимку со смертью".
– Он прав, виконтесса, он прав, – упредил возражение дамы принц де Конде. – И вообще, будьте милосердны: сегодня этот воин – герой бала. Случается же такое. По-моему, нас уже приглашают к столу, – улыбнулся он величественной королевской улыбкой.
– Вы тоже правы, – поспешно согласилась виконтесса. – Сейчас пригласят. А что касается героя бала, который, надеюсь, станет также героем Франции, то, как любого другого героя, его ждет награда.
Гяур и принц вопросительно посмотрели на хозяйку замка, но она загадочно промолчала. Все раскрылось, когда, после заметно затянувшегося молчания, камергер вдруг зычно объявил:
– Графиня Диана де Ляфер де Корнель! Графиня просит извинения у всех собравшихся за некоторое опоздание.
– Как видите, я сдержала свое слово, – порывисто сжала руку полковника виконтесса де Сюрнель. – Теперь дело за вами. Господа, – обратилась она к высокому собранию, – прошу всех в зал для пиршеств. Нам есть за кого поднять наши кубки с вином.
Присутствие большого количества людей совершенно не смущало графиню де Ляфер.
– Наконец-то я снова вижу вас, – направилась она прямо к Гяуру. Причем произнесено это было таким тоном, словно они в самом деле не виделись целую вечность, а все эти сцены с недавней покупкой дворца полковнику попросту причудились. – Это невыносимо, князь.
И когда предусмотрительная де Сюрнель, не забывшая, что графиня – женщина замужняя, уводила ее под руку, все оглядывалась на Гяура, словно их опять насильно разлучали.
– Вы меня озадачиваете, князь, – вполголоса доверился полковнику принц Ян-Казимир. – Впервые слышу и даже вижу, чтобы несравненный де Конде уступал кому-либо первенство: будь то на поле брани или на пиру. Не знаете, из каких побуждений он прибегает к этому?
– Я-то считал, что при этом он уступает вашему натиску, – иронично предположил князь.
Ян-Казимир почти растерянно взглянул на него и, уже входя в ярко освещенный зал, решился:
– Теперь вам трудно будет поверить, князь, но вынужден признать, что в какой-то степени вы правы. Я действительно хочу, чтобы во время возвращения в Варшаву меня сопровождал один из героев Франции, а не просто полковник-наемник.
– Оказывается, Шарлевиль – по-настоящему сказочный замок, способный дарить целые вечера заслуженных сюрпризов и незаслуженных наград.
34
В этот вечер принц де Конде и впрямь был великодушен. Представляя собравшимся своего личного гостя – польского принца Яна-Казимира, он намекнул, что в скором будущем тот станет обладателем польской короны, и это сразу же привлекло усиленное внимание к будущему королю всех присутствовавших за столом молодых француженок и фламандок. Воспользовавшись этим, главнокомандующий, не мешкая, объявил тост за дружбу двух корон и за скорое прекращение войны, слухи о котором усиленно распространялись по всем окрестным европейским столицам. Ну и, конечно же, и за доблесть французских солдат, столь немеркнуще раскрывшуюся именно благодаря этой "испанской кампании".
Что бы там ни говорили о солдатской грубоватости принца де Конде, сегодня он был явно в ударе. Его красноречие зарождалось из незримых источников мудрости, а щедрая простота являла пример того, с каким королевским радушием этот наследник французского престола способен не только держаться за столом, но и править страной.
– Вы все еще живы, мой отчаянный князь, – мечтательно потянулась через стол графиня де Ляфер, словно только сейчас заметила присутствие Гяура. Она умышленно села напротив князя, чтобы видеть его лицо, чтобы, наконец, видеть его… – Только что мне рассказали о вашей сегодняшней битве. Это ужасно. Хотя, судя по всему, боги этой страны хранят вас с той же признательностью, что и боги Польши.
– Вы – язычница, графиня. Вот, оказывается, почему орден иезуитов столь неравнодушен к вам.
– О да, я стала бы украшением любого из его инквизиторских костров. Вы не согласны, мой столь же искушенный в искусстве боя, сколь и в искусстве риторики, князь?
– Когда-нибудь нас обоих возведут на один из таких костров.
– Это будет самый величественный и загадочный костер Фламандии, – все так же мечтательно улыбнулась Диана.
Они переговаривались по-польски, и все сидящие рядом могли лишь догадываться, о чем это они воркуют через неширокий стол, и завидовать их никому не ведомому здесь, кроме Яна-Казимира, языку. Но королевич восседал во главе стола, рядом с главнокомандующим. Оба принца были заняты собой, виконтессой де Сюрнель и ее юной дочерью Жанеттой. Той самой, которая, по замыслу хозяйки замка, уже сейчас, в свои шестнадцать, вполне могла бы сменить Шарлевиль на любой из королевских дворцов – будь то в Париже или Варшаве. Ради этого, собственно, и был устроен званый ужин.
– Но мы не доставим иезуитам их инквизиторского удовольствия.
Гяуру хотелось сказать Диане нечто совершенно иное. Она была неподражаемо красивой. Он не мог отвести взгляда от ее белозубой улыбки, смугловатых игривых ямочек на щеках; от груди, взывающей к мужчинам из ее декольте.
Было мгновение, когда полковнику попросту хотелось перегнуться через стол и припасть к кресту, покоящемуся на этой смугловато-белой, озаренной белизной груди. И никто, ни один религиозный фанатик не способен был с таким благоговением и такой искренностью припасть к этому кресту, как это сделал бы он.
Возможно, он бы так и поступил, но как же некстати вспомнилась сейчас ему Камелия. Ритуальное лобызание креста на груди фламандки! А значит, "все это" уже было, стоит ли повторяться? И ничего не поделаешь – жизнь…
– Мы сгорим на кострах, которые сами же разведем. Хотя, по-моему, мы уже давно сгораем на одном из них, – в улыбке графини де Ляфер тоже было что-то врожденно-иезуитское, но зато какой невинно-ослепительной была эта улыбка.
…А вот принц де Конце со своим тостом возник совершенно не ко времени. То, что он вновь поднялся с кубком в руке, Гяур и Диана заметили последними, в ту минуту, когда за столом уже осуждающе смотрели на влюбленных, призывая их если не к внимательности, то хотя бы к элементарной вежливости.
– Придется выслушать, – заявила графиня де Ляфер. Причем сделала это на французском, и достаточно громко, чтобы принц де Конде обязательно смог расслышать ее.
Из "благодарности" принц одарил ее одной из тех улыбок, которыми озарял дезертиров из своей армии, прежде чем произнести фразу, которая, очевидно, должна увековечить его: "Повесить. А после этого – расстрелять. Поблагодарив за предыдущую службу". Давно было замечено, что расправа с дезертирами – любимейшее из развлечений главнокомандующего, которое он редко уступал кому-либо из своих офицеров, и Гяур знал об этом.
– Я был бы неправ, если бы не представил вам нашего гостя, польского полковника, ведущего свой род еще от древних славянских князей, полковника Одара-Гяура.
Князь поднялся и вежливо поклонился графине де Ляфер.
– Три наследных принца и три кандидата на престол за одним столом… – нежно проворковала графиня де Ляфер по-польски. – Это ужасно. Никакой иной замок, кроме Шарлевиля, такого скопления претендентов попросту не выдержал бы.
Всем сидевшим рядом с ними, очевидно, показалось, что она разразилась ошеломляющим комплиментом. Кое-кто даже похлопал в ладошки.
– Ни для кого не секрет, что это воин, о котором в городах и селениях Фландрии уже сочиняют легенды. – Де Конде говорил медленно и с таким выражением, словно зачитывал королевский указ. Его медлительность позволила Диане осчастливить Гяура еще одной улыбкой:
– Одна из легенд, князь, как раз и гласит о том, что вроде бы о вас уже слагают легенды, – она выдержала многозначительную паузу и с детской ужимкой уточнила: – Причем никто не догадывается, что большинство из этих "саг о доблестном рыцаре Гяуре" мне приходится сочинять самой, уж извините…
– Я не собираюсь расписывать подвиги полковника Гяура, – продолжил тем временем главнокомандующий. – Уже хотя бы потому, что это невозможно. Зато мне приятно сообщить, что сегодня издан королевский указ о присвоении полковнику Гяуру чина генерал-майора и о назначении его командиром корпуса рейтар, состоящего из легионеров-иностранцев.
Гяур впервые слышал, чтобы наемников во Франции называли легионерами, и о том, что существует такой корпус. Однако это не мешало ему выслушивать главнокомандующего с таким невозмутимо-застывшим выражением лица, словно он давно знает о королевском указе и сообщение принца – не более, чем торжественная формальность.
– Итак, за героя Франции и Польши, командира корпуса иностранных легионеров генерала Гяура!
Это уже был тост. Все прокричали нечто похожее на "виват!", поднялись и потянулись с бокалами к князю Гяуру. Да, это слава. Князь был признателен главнокомандующему. Объявить о новом звании и назначении прямо здесь, на этом званом вечере! Да к тому же сделать это с такой усмиряющей собственную гордыню, с такой истинно королевской щедростью… В эти военные времена такое мог позволить себе только принц де Конде, твердо уверенный, что никакая слава никаких рыцарей-чужеземцев его собственной славы затмить уже неспособна.
Как бы там ни было, а полковнику пришлось принимать поздравления. Кто-то жал ему руку, кто-то чмокал в щеку, кто-то говорил, что пора уже изгнать испанцев не только из исконно французских земель Фландрии, но и вообще из-за Пиренеев. В конце концов, может же найтись какой-то островок и для испанцев, как в свое время для англичан их островная Великобритания.
* * *
Однако за всем этим словесно-поцелуйным бедламом Гяур все же не терял из виду графиню де Ляфер. Обрамленное золотыми кудряшками, лицо ее казалось сейчас еще одухотвореннее, чем когда бы то ни было. Вот только глаза… глаза были преисполнены грустью.
"Господи, – вычитал в них Гяур, – да ведь его же уведут от меня! Осыплют чинами и наградами, заласкают славословием и уведут!" Она ревновала его к славе. Не гордилась им, а ревновала – вот что открыл для себя князь Гяур, всматриваясь в озаренные голубовато-лазурным сиянием глаза Дианы.
– Поздравляю вас, мой дженераль, – произнесла она это свое "дженераль" черт знает на каком языке и с каким-то парижско-булонским прононсом. – Смею заверить вас, что в ближайшие дни возведения меня в сан герцогини не предвидится. Не говоря уже об эрцгерцогине.
– Мне почему-то вспомнился луг, помните, тот луг.
– У реки неподалеку Дюнкерка, – не упустила своего шанса графиня де Ляфер, заставив князя виновато побагроветь. На лугу неподалеку Дюнкерка – это у него было с другой графиней, Властой Ольбрыхской. Вот только откуда Диана знает об этом?
– Я имел в виду луг у стен иной крепости, под Каменцем.
– Как только стану королевой Польши, прикажу взорвать ее, чтобы вас больше не преследовали видения ее цитадели, мой непобедимый дженераль…
Несколько секунд они напряженно всматривались друг другу в глаза. Спасало их только то, что вокруг все еще стояли люди, что-то говорили, смеялись, а главное, стоя пили за нового полевого маршала Франции.
– Что произошло, графиня? – довольно неприветливо поинтересовался Гяур, понимая, что еще несколько таких реплик, и они основательно поссорятся. – Мне следует отказаться от чина и назначения? Прямо сейчас?
– Вы в курсе, что ваш друг и телохранитель Улич, – ответила графиня, уже садясь и грустно улыбаясь, – сочинил огромный труд "Ядовишник" – своеобразный лечебник травами?
– Мне это известно, – кивнул генерал, не понимая, к чему она клонит.
– Так вот, он пытается изобрести неведомое ни человеку, ни Богу "христово зелье", способное "умертвить" любой яд. По-моему, это так трогательно! Посоветуйте ему занести мое имя в свою книгу, в свой "Ядовишник" как еще одну разновидность убийственного яда. По крайней мере, это будет справедливо.
Гяур попытался что-то ответить ей, возразить, но в это время сзади к нему неслышно приблизился адъютант главнокомандующего.
– Господин генерал, как только предложат перейти в танцевальный зал, вам следует заглянуть в комнату, что вон за той дверью. Там вас будут ждать принц де Конде и принц Ян-Казимир, – повелительным тоном известил он.
– Понимаю, полковник, у принцев должны быть свои особые "маленькие радости".
35
Дверь, на которую указал полковник, вела в проходную комнатку, из которой Гяур попал в еще одну, потом в еще одну… Затем спустился вслед за адъютантом в какой-то цокольный полуподвал, и, наконец, перед ним отворилась массивная дубовая, намертво перехваченная толстыми стальными поперечинами дверь, за которой уже слышался гортанный полубас принца де Конде.
– Пир решено продолжить в интимной обстановке подземелья? – прищурился Гяур на свет осевших в закопченных нишах факелов.
– Но в не менее приятном обществе, – заметил Ян-Казимир. – Там, в зале, мы забыли об одном нашем соотечественнике.
Он и принц де Конде тоже сидели за небольшим столиком, по ту сторону которого, к покрытой мхом стене, был прикован цепями какой-то заросший, исхудавший человек, тело которого прикрывали лишь струпья да лохмотья.
– Кто этот… наш соотечественник? – попытался присмотреться к грязной зловонной щетине князь Гяур.
– Не волнуйтесь, он вас сразу узнал, – зло рассмеялся главнокомандующий. – Ваш старый знакомый, майор Корецкий, покушавшийся когда-то на полковника Сирко.
– Разве его до сих пор не казнили?
– Можете считать, что перед вами восставший из ада дух Корецкого. Садитесь, князь. Разговор у нас будет недолгий. Нельзя нарушать одиночества человека, решившего раскаяться не только в своих собственных грехах, но и в грехах всего человечества.
Гяур сел. Теперь они оказались по три стороны стола, отдав четвертую стоявшему у стены узнику. Адъютант позволил Корецкому взять кубок с вином и кусок окорока, и это странное пиршество в подземелье началось.
– Сегодня мы отмечаем не только ваше повышение в чине, генерал Гяур, но и день ангела, – провозгласил Ян-Казимир. – Не удивляйтесь, я не выяснял, когда наступит тот, настоящий, ваш день ангела. Просто именно сегодня, как откровенно признался наш незваный гость, мы с вами – оба, заметьте, – должны были погибнуть. Вы, я да еще графиня де Ляфер. Я прав, ясновельможный пан Корецкий? – резко оглянулся он на узника.
Тот молчал.
– Палач! – позвал польский принц.
Откуда-то из темноты, из самого мрака, возник, словно бы возродился из подземельного духа, огромный детина с оголенными по плечи ручищами. Мгновенно схватив Корецкого за волосы, он подтянул его вверх, так, что наемный убийца завопил душераздирающим гласом.
– Правда, это правда! – тотчас же признал он.
– Отпусти его, – приказал де Конде палачу. – Впредь он охотно будет отвечать на все наши вопросы.
– И все же, как он оказался здесь? – из вежливости Гяур обратился к Яну-Казимиру, хотя помнил, что казнить его должны были по приказу главнокомандующего французской армией.
– За него, видите ли, вступился мой братец, король Владислав IV. Ясно, что по настоятельной просьбе кого-то из своего окружения.
– Скорее всего, тайного советника Вуйцеховского, – смело предположил Гяур. – "Никому не известного, никем в Варшаве не узнаваемого…". Советовал бы запомнить это имя, ваше королевское высочество. Вам еще придется столкнуться с этим служакой короля.
– Он прав? – грубо потребовал Ян-Казимир подтверждения у Корецкого.
– Прав. Поскольку все еще жив, – ответил тот, опустошая свой кубок, и умоляюще посмотрел на адъютанта, выполнявшего здесь еще и роль слуги. Однако тот со своими обязанностями не спешил.
– Вначале Корецкого вырвали из рук военных, которые должны были повесить его. Потом засадили в тюрьму и начали какое-то следствие. Но в конце концов выпустили за выкуп, словно он был пленным.
– Очевидно, это уже работа одного из парижских "вуйцеховских", – заметил Гяур.
– С которым очень тесно связан посол Польши во Франции. А тем временем Корецкий появился здесь вместе с тремя наемными убийцами. Узнав, что в замке Шарлевиль готовится званый вечер, о котором сгорающая от счастья виконтесса де Сюрнель поспешила раструбить на пол-Европы, они прибыли сюда, наняли себе в помощь еще двух головорезов, служанку виконтессы и решили расправиться с нами без всякого суда и заступничества. С помощью кинжалов и яда. Я сказал что-то не так? – грозно осклабился Ян-Казимир, глядя на Корецкого. – Тебя спрашивают!
– Все так, – мрачно ответил тот. – Будь я проклят.
– За этим дело не станет. Как и за палачом.
Адъютант наполнил кубки всех четверых. И все четверо выпили.