…Ночью Петя стоял у полыньи. Светили фары машин. В их свете рядом с ним стояли Трофимов, водители. А полынью к ночи уже затянуло коркой льда, и под этой коркой на дне Ладоги где-то был Чумаков.
Люди вскинули пистолеты и карабины в салюте - стреляли вверх. Петя заплакал и в ярости выстрелил вниз, в проклятый неверный ладожский лед, пробил его - фонтанчиками брызнула вода…
Вода выступила поверх льда под солнцем - стаял снег, - заполнила все вымоины, и автомобили, двигаясь ледовой дорогой, с шумом разбрызгивали воду.
Снежные стены медпункта осели, заледенели, с них капало, обнажился палаточный брезент. Петя и Надя стояли на пороге медпункта.
- Вот так бывает, - сказал Петя, - не сразу человека узнаешь, а когда разглядишь… - И он не окончил.
- А когда разглядишь… - повторила Надя - она, наклонив голову, исподлобья смотрела на него.
Подошел бы сейчас, обругал бы на чем свет стоит - как было бы здорово!..
Они помолчали.
- Ну, я поехал…
Они смотрели друг па друга, и ему не хотелось уезжать, а ей отпускать его.
- Петя, - сказала Надя, и он почувствовал в ее голосе тревогу. - Ты каждый раз, когда мимо едешь, сигналь мне, пожалуйста, - я выйду. Я тогда спокойней буду. Лед сейчас ненадежный. Ты смотри…
- Не простудись? - скрыв нежность, пошутил он. Хотел дотронуться до ее волос, но только махнул ей па прощанье рукой и направился к машине.
Полуторка Пети стояла на обочине. А сам он, открыв капот, копался в моторе. Был ранний рассветный час, и на ледовой дороге было тихо.
Сзади гуданула машина, Петя поднял голову - из кабины выпрыгивал Коля Барочкин.
- Здоров был, Петек! Давно мы что-то рукавицей об рукавицу не хлопали, - он с удовольствием проделал это. - Загораешь?
И уже опытным глазом осматривал раскрытый мотор.
- Как ни пыхти, - добродушно сказал он, - а шофер ты по нужде, а я по природе. Ну как, свечи-то подключил? Э-э! И отвертка, как колун… Чего? - обернулся он к остановившейся возле них машине, из кабины выглядывало утомленное доброе лицо женщины-шофера в солдатской ушанке.
- Что, мужики, может, помочь? - хрипловатым голосом спросила женщина.
- Спасибо, гражданочка-сержант, - улыбнулся ей Барочкин. - Сами справимся.
Машина поехала, а Барочкин, возясь в моторе, попросил Петю:
- А ну, открой мою кабину, там у меня за сиденьем отверточка - первый класс!
Петя направился к машине Барочкина, открыл кабину, снял сиденье. Хотел было поставить на место, но неловко зацепил мешковину внутри сиденья. Из обшивки сиденья торчал разорванный мешочек. В мешочке были спрятаны драгоценности кулоны, браслеты, кольца.
- Что такое?! - удивился Барочкин, увидев в руках Пети сверкающие драгоценности. - Ты что это… а? - вдруг вспотев и плохо соображая, нескладно сказал Барочкин. - Ну и ну! Вот так новость!.. Мужик один, интендант… возле грузов там, - он кивнул на восточный берег, - полузнакомый… попросил: "Свези, говорит, оказией в Питер, передай сеструхе". Ну, и сунул мне эту торбочку. А мне и в голову не влети. Вот какие пироги. - Он говорил медленно, почти каждое слово отдельно, точно сочинял на ходу и пытливо посматривал па Петю: поверил или не поверил.
- Значит, сволочь твой интендант, - сказал после долгого молчания Петя. - Свезем и Трофимову отдадим. Прокурор есть в Кокореве - разберется. - И кинул мешочек на сиденье.
Они вернулись к Петиной машине. Барочкин стал возиться с мотором.
- Вот с этой отверткой другое дело… Подожди! - вдруг поднял голову Барочкин, поняв, что только что рассказанная им история не устраивает ни Петю, ни его самого. - Подожди, ну натрепал я тебе… с переляку, - его выпуклые глаза виновато и дружески улыбались. - Никакого интенданта нет. Что брехать - мое. В жизни живем, а не в библиотеке романы читаем. Ну что ты так смотришь?
Действительно, Петя смотрел на него растерянно.
- Ну что, ты думаешь, ограбил я кого? - усмехнулся и тут же спрятал глаза Барочкин. - Дурочка. За свои кровные покупал за Ладогой картохи, хлебушка. И возил… тут, за пазухой, под бомбами, этим дистрофикам. Можешь проверить: певица Арсеньева, Невский, семнадцать, еще семья архитектора Мурадяна на Садовой. В штабелях бы лежали на Пискаревке, а я им жизнь на эти стекляшки обменял! - Он быстро исподлобья взглянул на Петю. - А ну, подсоси бензинчику. Хорош.
Петя молча завел машину.
- Я же из детдома… В мирное время люди на курорты ездили, а мне на костюм не хватало… - сказал Барочкин. - Я им сперва по доброте, а они сами суют… Слушай, ты ничего не видел, а, Петек?
Петя негромко сказал:
- Поехали.
И по его взгляду Барочкин почувствовал, что он не собирается молчать.
- Ну, попутал бес, ну, баба попутала… Ты ведь и сладости бабской еще не знаешь… Что ты вообще в жизни видел?.. - Он наклонился к Пете и сказал тихо: - Давай, как товарищи, разделим - и больше ни-ни. Подаришь колечко своей медсестре - обрадуется… Да ты не чурайся, война - она пройдет, а жизнь длинная… Петю передернуло.
- Садись, - нетерпеливо и отчужденно сказал он.
- Эх, дурень, остановился на свою голову, - горестно вздохнул Барочкин. - Думал, плохо тебе, выручать надо. Выручил…
- Поехали.
Барочкин махнул рукой:
- Думаешь, в бюджет попадут? Все равно к чьим-нибудь рукам прилипнут. - И пошел к своей машине.
Петя подождал, пока полуторка Барочкина проедет вперед, и поехал вслед. Ему было тоскливо. Полуторка Барочкина проехала немного и остановилась.
- Стой! - Барочкин вылез.
Петя высунулся из кабины.
- Ну, ты честный, а я грешный! - лицо Барочкина кривилось, он почти плакал. - Согрешил… Значит, и жизнь кончать? Ты знаешь, куда меня везешь? Перед строем поставят и пулю меж глаз. Из-за этих побрякушек… Ты забыл, кто тебя под Лугой от верной смерти спас? Кто твоим соседям передачи возил? Да я для тебя ничего не жалел… А ты мне за жизнь - смерть?
Петя хмуро смотрел на него, сказал:
- Ты спасал такого же солдата, каким сам был. А я подлеца и кусочника спасать не буду. Ты все ленинградское горе видел. И если ты после этого… Дерьмо ты! Садись!
Барочкин съежился, поник.
- Правильно… - И ударил себя кулаком по шапке. - По ночам это снилось… Знал же, что придет этот час, чуял… - и закачал головой. - Как же я перед солдатами встану, с которыми вместе… через лед… Не могу! - И вне себя выхватил из кармана тяжелый гаечный ключ и пошел на Петю. - Не могу я перед строем встать! - замахнулся ключом.
Петя протянул руку к карабину, висевшему у него в кабине над сиденьем.
- Иди!
Барочкин бессильно выронил ключ, сказал умоляюще:
- Пристрели. Несчастный случай, скажешь. Прошу.
Петя молчал. Барочкин тяжко вернулся к своей машине. Поехали. Но вдруг машина Барочкина рванулась вперед, набрала скорость. Петя удивился и тоже надавил на газ.
- Стон! Куда ты?! Стой!
Две полуторки мчались друг за другом. Машина Барочкина свернула с дороги в сторону, подпрыгивая на неровном льду. Впереди темнела вымытая весенним солнцем полынья. Петя понял - Барочкин мчится к ней. Рванул полуторку, до конца выжимая газ. С трудом догнал, обогнал, сделал крутой вираж и встал поперек перед самой полыньей. Барочкин тормознул, но лед был скользкий, и его машина, проехав юзом, уткнулась Петиной в борт. Петя выпрыгнул, подбежал. Барочкин сидел в кабине, уронив голову на руль. Петя затряс его изо всех сил.
- Ты что хотел?!
Барочкин поднял голову, лицо его было обмякшим, страшным - смотреть на него было трудно.
- Если уж… - выдавил он хрипло. - Лучше в Ладоге, как все.
- Как все захотел? - закричал на него Петя. - Как Чумаков, Найденов?! - И ударил его по лицу. - Это еще заслужить надо! - Он смотрел на Барочкина, решая, сказал медленно: - Богатство свое паршивое при мне в нужник выкинешь. Жить будешь. Человеком будешь. Нет - сам застрелю. А Ладогу марать не дам - Ладога чистая!
В избе у генерала собрались люди, было надымлено.
Метеоролог, открыв блокнот с заметками, говорил:
- Уже одиннадцать дней днем плюсовые температуры. Происходит активная перекристаллизация льда, особенно у берегов. Талая вода в колеях доходит до осей колес. Всплывают ограждения, отмечающие объезды. Движение становится крайне опасным. По всем признакам дорогу вора закрывать.
Люди молчали, дымили невесело. Генерал встал, разогнал дым рукой:
- Пора, по нельзя! Мы уже эвакуировали из Ленинграда около пятисот тысяч жителей, но надо постараться вывезти еще. А для оставшихся мы должны создать в городе запас продовольствия. Ведь во время ледохода связь с Большой Землей прервется - до летней навигации. Сейчас нормы ленинградцев втрое больше, чем в декабре, по люди продолжают умирать - зима истощила силы. Чтобы они выжили, мы должны дать сейчас им не только хлеб - масло, сахар, овощи, семена для летних огородов. Значит, будем возить до последней возможности!
- Этой ночью ушло под лед восемь машин, более сорока проломили колесами лед у самого берега и сели на кузов, - сказал командир автомобилистов. Сейчас мы их вытаскиваем тягачами…
Генерал обдумывал, потом сказал:
- Значит, придется запретить ночное движение, будем возить только днем. А у берегов на мелководье, где лед совсем ослаб, сделаем гати.
- Надо спять с трассы все тяжелые машины, - сказал комиссар. - ЗИСы, автобусы.
- Верно, оставим только полуторки, - кивнул генерал.
- И убрать с озера, - добавил комиссар, - кого возможно… А политруки и комиссары соединений в эти трудные дни все как один будут вместе с водителями - па льду.
- Ну что ж, решено, - закончил генерал. - Как говорится, по машинам…
Палатка медпункта, как остров, стояла на ледяном бугорке посреди талой воды. Надя и санитары выносили из палатки и ставили па лед предметы своего бивуачного обихода - табуретки, печурки, тазы. А мимо, вздымая целые потоки воды, шли машины, и казалось, они идут не по льду, а плывут по озеру. Все дверцы были открыты. Опасность ощущалась в воздухе.
Полуторка Пети, подняв фонтан брызг, остановилась у медпункта. Петя выпрыгнул из кабины. Подошел к Наде, которая вышла из палатки с каким-то медицинским имуществом.
- Переселяетесь?
- На западный берег, - кивнула она. - Вот машину ждем.
- Давно пора. - Он окинул взглядом талые воды, подступившие к палатке. - Где вас там искать?
- Еще не знаем.
- Вернусь, найду, - решил он и улыбнулся.
Он медленно двинулся к машине, она, провожая его, пошла за ним. Остановились "у дверцы кабины.
- Вчера много машин провалилось, - сказала она с тревогой.
Он смотрел на ее лицо и неожиданно взял за руку и потянул за собой в кабину.
- Ты куда меня увезти хочешь? - Она с улыбкой подчинилась.
Он усадил ее в кабину, захлопнул дверцу.
- Далеко, - посмотрел ей в глаза. - Надя… - И, оглянувшись, хотя ему и было все равно - видят их или пет, - обнял ее.
- Зачем? - тихо спросила Надя, пытаясь вырваться. - Не время, не место…
- А когда время, а где место?
Шапка упала с его головы, она погладила его по волосам.
- Подожди…
- Ждал, больше не хочу… - Он целовал ее, прижимая все крепче, и повторял лишь одно: - Надя, Надя, Надя…
И она тоже обняла и стала целовать его.
- Петя, Петя…
Потом она оторвалась от него и выпрыгнула из кабины. Волосы ее растрепались.
- Возвращайся скорей…
- Я скоро! - Петя двинул машину и гуданул, прощаясь.
Надя махала ему рукой. И вот уже стала маленькой вдалеке на бело-голубой глади озера.
Петя стоял в Кобоне на железнодорожной станции в очереди на погрузку. Очередь почему-то не двигалась, грузчики праздно стояли, а в будочке начальника склада шли какие-то переговоры. Из будочки вышел средних лет интендант, взобрался на штабель ящиков и зычно сказал:
- Погрузка временно прекращается!
- Почему?! - волнуясь, зашумели шоферы и окружили его. - В чем дело?!
- Тихо, - урезонивал их интендант, - все выяснится.
Но Петя уже догадался и, не дожидаясь конца пререканий, круто развернул машину и, задев бортом соседнюю, вывел свою из очереди и помчал к озеру. Но у спуска его остановили:
- Куда, ослеп?!
У выезда на озеро стоял столб с табличкой: "Проезд по ледовой дороге закрыт!".
- Ребята, вполне же можно проскочить!
- Куда - на дно?! - отвечали ему. - У западного берега сплошь вода!
- Так у меня же там… - качнул головой Петя.
Патрульные улыбнулись:
- Баба, что ли?
- Автобат.
- Ничего, - ответили ему, - армия твоя и там и здесь!
А сзади к озеру одна за другой подъезжали такие же застрявшие на этой стороне машины, гудели с тревогой, с растерянностью…
С восточного берега на лед озера мимо таблички "Проезд по ледовой дороге закрыт!" спускались колонны солдат. Ряд за рядом зашлепали по воде, блестевшей поверх льда, поднимая сапогами фонтанчики брызг.
- Последнее пополнение в Ленинград - до навигации! - сказал хмурый немолодой шофер, сворачивая самокрутку.
Он стоял у окошка в прибрежной избе. Рядом с ним Петя невеселым взглядом провожал уходящих на запад солдат В избе было тесно - здесь собрались застрявшие за Ладогой шоферы, сидели на лавках, на полу, дымили.
- Пеши-то можно, - с завистью проговорил один из них.
Колонны солдат скрылись за прибрежными торосами.
Солдаты шли по воде, чавкая мокрыми сапогами. Навстречу им по ледовой дороге, поднимая фонтаны брызг, пробиралась на восток одинокая полуторка. В кузове был навален медицинский скарб - тазы, кипятильники, свернутые матрацы. Сверху сидели два пожилых санитара и молодая светловолосая девушка в ватнике.
- Счастливо доплыть до Большой Земли! - крикнули им из солдатского строя.
Девушка молча махнула солдатам рукой. Санитар, сидевший рядом с пей, сказал:
- Собирались на запад, а приказано на восток. Вот война.
Полуторка, буксуя па мокром льду, с трудом выехала на восточный берег. И мимо патруля, дежурившего у берега, мимо прибрежной избы, где из трубы курился дымок, покатила через деревню к госпиталю, расположенному в дальнем конце Кобоны.
Петя сидел на полу у горящей печурки в прибрежной избе.
- Ну вот, - сказал хмурый немолодой шофер, примостившийся рядом. - Выходит, нас с братаном иа всю войну развели…
- Почему на всю?
- Пока лед сойдет, пока пароходы пойдут, обстановка переменится, за это время нас на Волховский или еще куда, может, на Украинский ушлют и ищи-свищи…
- Да-а, прощай края родные… - грустно промолвил кто-то из шоферов.
Петя встал, сам еще не зная, что будет делать, но понимая, что надо действовать, пошел к двери.
Но тут дверь отворилась, и в избу вошел комиссар дороги. Озабоченный, встал в дверях. За его спиной в проеме дверей звенела, падая, сосулечная капель.
- Солдаты! - сказал комиссар. - К майскому празднику для ленинградцев прибыл подарок - два вагона репчатого лука. Вы сами понимаете, какая это драгоценность. Для истощенных людей - это кусочек жизни! И мы решили попробовать его провезти!
Люди в избе разом поднялись.
- Машин у нас достаточно! - сказал комиссар. - Но нам нужны руки и плечи… потому что, может быть, придется тащить на себе и машины, и груз! Кто хочет - едем!
- А машины наши куда же? - раздался голос.
- О Машинах ваших позаботятся. А вы получите другие машины.
Петя шагнул к комиссару:
- Меня возьмете, товарищ комиссар? Комиссар узнал его, улыбнулся:
- По старому знакомству.
Колонна машин, груженных мешками с луком, осторожно продвигалась по пустой ледовой дороге - по сплошной воде.
В одной из кабин сидел комиссар. В других кабинах рядом с шоферами и наверху на мешках сидели добровольцы, вызвавшиеся сопровождать колонну.
Вот колонна проехала мимо того места, где совсем недавно стояла палатка медпункта. Теперь от нее остались только торчащие изо льда колышки да забытая железная кровать.
И у Пети, сидевшего в одной из кабин, сердце екнуло - он долго провожал кровать глазами.
Солнце пригревало, вода шумела под колесами, машины медленно двигались вперед с настежь открытыми дверцами. И вот под колесами передней машины затрещал лед.
- Стоп! - изо всех сил крикнул комиссар.
Машина едва успела дать задний ход - прямо перед ней расползлась широкая трещина.
Водители и добровольцы-грузчики вылезали из машин, стояли перед трещиной - она тянулась далеко, края ее были ненадежны, она стала непроходимым для груженых машин препятствием.
А на западном берегу, у Вагановского спуска, стояла толпа солдат: ждали, надеялись, что проедут, пробьются с востока товарищи. Но только разводья и лужи блестели перед их глазами - туманная от испарявшейся под солнцем воды поверхность озера была пустынной.
И вдруг кто-то крикнул:
- Смотрите!
На озере двигались к берегу черные точки, ближе, ближе: шли по пояс в воде люди с мешками на плечах.
Сзади к берегу подъехала "эмка" генерала.
Одним из первых, нащупывая дорогу, шел комиссар. Люди очень устали, спотыкались, оскальзывались, падали, поддерживали, поднимали друг друга. А под ними трещал и обламывался лед. Перекидывали мешки через трещины, прыгали сами.
- На лед! На выручку! - крикнул кто-то на берегу.
- Стой! Ни с места! Лед проломите! - приказал генерал. - Сами дойдут!
И они шли, хоть идти с каждым шагом становилось трудней - лед у берега был совсем слаб. И вот можно было уже различить лица.
- Васек, давай! Коська, мы тут! Леня, это я, Клава! - кричали с берега.
Петя шел вместе со всеми, перекидывая с плеча на плечо ставший невыносимо тяжелым мешок, пот тек по его лицу.
И вот первые солдаты с мешками подошли к берегу. Им протягивали руки, подхватывали, забирали мешки, обнимали и помогали подняться на береговой откос.
Вот и Петя вскарабкался на откос, сбросил с плеч мешок. Стоял и оглядывался. Но не мог найти того, кого искал.
А рядом крепко жали друг другу руки друзья. Какой-то молоденький шофер обнимал девушку-регулировшицу. Петю тоже хлопнул по плечу кто-то из ого взвода:
- Живой?!
А он все оглядывался, все надеялся увидеть знакомый ватник, ушанку, пушистые волосы.
Комиссар пропустил всех и тоже поднялся, генерал помог ему взобраться на откос.
- Закрыли дорогу?
- Закрыли, - отвечал комиссар, с него текло.
Сзади раздался грохот и треск - это весна рвала и ломала ладожский лед.
Первого Мая в ленинградских булочных к хлебному пайку выдавали праздничную добавку - пол-луковицы на человека. Ленинградцы, пережившие страшную блокадную зиму, выходили из магазинов па улицу, па весеннее солнышко и, не в силах донести майский подарок до дому, тут же начинали его есть. Шли по улицам, вычищенным после тяжкой зимы, по суровым, но все же праздничным улицам, где попадались скромные лозунги: "Да здравствует Первое Мая!", где хоть и с выбитыми и заделанными фанерой окнами, но звенели и бежали трамваи. Шли и хрустели луком, закусывали хлебом.
И среди других прохожих шел Ленинградом высокий солдат с загрубевшим от ветров и морозов лицом, оглядываясь по сторонам.