Митридат удивленно поднял брови.
- Знаю ли я? Разумеется… Садись, я не хочу, чтобы ты стояла.
Лаодика села, безвольно опустив руки.
Он продолжал:
- Не так уж трудно это узнать. Митридат Эвергет, мой отец, готовился к войне. Его убийц нужно было искать среди тех, кто этой войны не хотел. - Митридат холодно улыбнулся. - Ты, наверное, удивляешься тому, что убийцы все еще живы? Сначала я хотел, чтобы вот этот нож побывал в груди каждого из них. Но потом понял, что какой же я царь, если только так могу отомстить? И я отправил послания моим военачальникам. Дорилаю Тактику, Неоптолему. Архелаю и другим. Пусть собирают войска.
Он поднялся.
- Теперь я беспокоюсь о твоей безопасности, - сказал он. - И о безопасности моей сестры Лаодики и моего брата.
Митридат Хрест, младший брат Митридата Евпатора, был хилым, болезненным мальчиком. Формально он теперь тоже считался царем Понта.
- Я не хочу, чтобы ты покидала свою спальню. У двери я поставлю стражу. Это честные и преданные люди. Они не допустят к тебе посторонних. Я хочу сделать это, поскольку убийцы еще во дворце. - Митридат подошел к двери, остановился.
- Сюда должен прийти Диофант. Передай ему, что я жду его в моей походной палатке. После захода солнца.
Оставшись одна, Лаодика вяло удивилась тому, что больше не испытывает страха.
- Все пустое… - прошептала она. - Поздно…
Камень был отпущен и теперь несся с горы, сметая на своем пути и тех, кто тащил этот камень по склону. Камень рос, превращаясь в огромную глыбу, заслоняя солнце.
- Все пустое…
Митридат лежал на животе, упершись узким мальчишеским подбородком в сжатые кулаки. Он не пошевелился, когда вошел Диофант, только, чуть скосив глаза, взглянул на вошедшего.
Диофант остановился у входа.
- Ты хотел видеть меня? - спросил он.
Митридат не ответил. Он лежал в прежней позе и молчал, словно не слыша вопроса. Диофант неловко кашлянул.
- Я слышу, Диофант.
И снова замолчал.
Диофанту стало не по себе. Он снова ощутил двойственность этого человека, двойную природу его, двойной облик - мальчика и мужа, царевича и царя, волчонка и волка. Ему захотелось выйти из палатки. Молчание, повисшее под низким войлочным сводом, стало осязаемым и тяжелым. Но он остался стоять неподвижно, и только руки его сами собой взялись за твердую перевязь меча.
Молчание затягивалось, становилось невыносимым.
Да есть ли здесь кто-нибудь кроме него?
Митридат приподнялся на ложе.
- Я учился у тебя, - сказал он. - Теперь я умею попадать в цель и хорошо держусь в седле.
Диофант склонил голову.
- Твоя похвала - большая честь… - пробормотал он.
Митридат рывком поднялся на ноги, подошел к нему почти вплотную. Он едва доставал Диофанту до подбородка.
- Теперь слушай, - тихо сказал Митридат. - Слушай меня и ответь: кто убил моего отца?
- Кто тебе сказал, что твой отец убит?
Митридат указал в угол палатки.
- Что там? - голос его опустился до шепота.
Диофант присмотрелся.
- По-моему, это собака, - неуверенно сказал он.
- Подойди и взгляни.
Диофант опустился на корточки подле громадного, неподвижно лежащего пса. Непонимающе посмотрел на царя.
- Этот пес сдох.
Митридат глухо ответил:
- Сегодня утром мне не хотелось есть. Я отдал ему еду. В полдень он сдох.
Диофант резко выпрямился:
- Ты допросил повара?
Митридат отрицательно качнул головой.
- Почему?
- Когда он принес мне ужин, я приказал ему выпить полный кубок вина, предназначенного мне. Он не успел дойти до двери, - полные губы Митридата дрогнули. - Так ты не знаешь, кто убил моего отца?
Диофант почувствовал, что щеки его горят.
- Нет, - ответил он, а взгляд полумальчика-полувоина продолжал держать его так, что еще немного - и он перестал бы думать самостоятельно.
Он собрал все силы и повторил громко:
- Нет, я не знаю. Боги хранят тебя, царь.
- Не знаешь… - словно не слыша его последних слов, протянул Митридат, и взгляд его отпустил сотника. - Хорошо, - он улыбнулся, и улыбка его испугала Диофанта. - Значит, это случайность.
Улыбка царя была мужской улыбкой на детском лице.
- Хорошо, - повторил он, не улыбаясь более. - Скорее всего, это случайность скорее всего, мой пес сдох от старости. Скорее всего, раб еще до моего кубка порядком нагрузился где-то. Скорее всего, он очнется утром, и у него будет болеть голова, и он ничего не будет помнить.
При каждом "скорее всего" у Диофанта начинало стучать в висках.
- И скорее всего, если мои подданные вновь останутся без царя, - сквозь зубы произнес мальчишка, - это тоже будет не более чем случайность. Почему бы и нет? Однажды я не проснусь утром, и царем станет Митридат Хрест, мой брат. Вскоре он умрет, потому что часто болеет. А перед смертью сделает то же, что в свое время сделал пергамский царь Аттал - завещает свое царство Риму. И римляне придут в Синопу, чтобы поставить здесь храм богине Случайности, и принесут в жертву свободу понтийцев. И винить в этом будет некого: случайность!
Он подошел к столику и налил в чашу немного вина. Медленно поднял чашу и так же медленно, не отводя взгляда от мгновенно побелевшего лица Диофанта, поднес ее к губам.
Скулы Диофанта свело судорогой, кожа на лице натянулась.
По-прежнему глядя ему в глаза, Митридат коснулся губами края чаши.
- Остановись! - крикнул Диофант.
Митридат нахмурился.
- Что это значит?
- Не пей, - выдохнул Диофант.
- Почему?
- Из… Из этой чаши… - Диофант запнулся.
- Да? - спокойно спросил Митридат, и лоб его разгладился. - Из этой чаши - что?
Диофант перевел дыхание и хмуро произнес:
- Ты же сам сказал, что из нее пил раб.
- Верно, - кивнул Митридат. - Но я хочу пить, а другой чаши здесь нет.
Диофант взял чашу из его рук, вылил вино на землю. После этого он тщательно протер чашу краем плаща. Поставил ее на столик.
- Теперь можешь пить.
- Но вина больше нет, - улыбнулся Митридат.
- Я принесу, - и, остановившись у входа, Диофант сказал: - Я действительно не знаю, кто именно убил Митридата Эвергета. Но ты уже не мальчик. Эвергет готовился к войне с Римом. А кто не желал этой войны, ты и без меня знаешь.
- Отныне войско, собранное моим отцом, - мое войско, - медленно произнес Митридат.
- В том-то и дело, - кивнул Диофант. - А вина я тебе сейчас принесу.
- Не надо, - сказал Митридат. - Я передумал.
Немного помедлив, Диофант сказал:
- Мудрые люди говорят, что если каждый день понемногу пить яд, то человек привыкает к нему, и яд больше не является смертельным.
- Да? - с интересом взглянул на него царь. - Я запомню. Спасибо, Диофант. Но не думай, что я не хочу пить, потому что боюсь яда. Я и правда - просто не хочу… - Он вздохнул и устало сел на ложе. - Я устал, Диофант… Я хочу немного отдохнуть. Мои друзья зовут меня на охоту, и, наверное, я поеду с ними завтра. Но я хочу, чтобы ты на этот раз не отказывался. Поедешь вместе со мной.
- Хорошо, - Диофант улыбнулся. - И вот еще что. Я вижу царя. И этот царь по-прежнему носит имя Митридат. Так был ли он убит?
Солнце только-только взошло. Выйдя из палатки, Митридат остановился, провел рукой по влажному от ночной росы войлоку. Пора было отправляться на охоту.
- Уже собрались, - ответил стражник на его немой вопрос. - Все готово. Ждут тебя, царь.
Митридат кивнул и подошел к группе всадников, расположившихся в отдалении. Среди них он увидел Диофанта.
- Ну что? - улыбнулся Митридат. - А сегодня мы затравим оленя? - И вдруг замолчал, словно наткнувшись на невидимое препятствие. Улыбка замерла на его губах.
Взгляд Диофанта, напряженный, суровый, говорил: что-то должно произойти. Но что?
Митридат оглянулся. Он мгновенно почувствовал опасность, только никак не мог понять, откуда она.
Его рука потянулась к ножу.
- Пора отправляться, царь, - сказал один из охотников, Ксенофан. Его лошадь нетерпеливо перебирала тонкими нервными ногами. Ксенофан был немного старше царя и постоянно сопровождал Митридата в охотничьих развлечениях.
- Погоди… - произнес Митридат. - А где мой конь? - оглянулся он.
- Да вот же он! - кивнул Ксенофан.
Диофант молчал. Митридат снова посмотрел на него и медленно повернул голову туда, куда указал Ксенофан.
Действительно, его конь. Он сделал было шаг к коню и остановился.
ЭТО БЫЛ НЕ ЕГО КОНЬ!
Той же масти, того же роста. Но не его.
НЕ ЕГО!
- Кто… - Митридат остановился. Не спрашивать. Ни о чем не спрашивать. Царь не должен теряться. - Кто посмел привести его, не оседлав?
Он чувствовал за спиной напряженное молчание. И понял, что Диофант не мог его предупредить.
Митридат медленно пошел к коню. Тот стоял неподвижно и только изредка настороженно косил на него глазом. Митридат положил руку на холку. Конь содрогнулся, но не двинулся с места.
Теперь, когда Митридат понял, что за опасность ему угрожает, какой подарок ему был подготовлен, он почувствовал себя значительно лучше. Он стоял рядом с конем, не делая никаких попыток сесть на него, и только рука его тихонько играла жесткой гривой.
Вот он осторожно, стараясь не испугать животное, положил другую руку на круп. По телу коня прошла мгновенная, еле заметная дрожь.
В то же мгновение Митридат крикнул:
- Пора! - и взлетел на коня. Конь в тот же миг взвился на дыбы, но всадник, сдавив ногами его бока и намертво вцепившись в гриву, словно прирос к нему. Тогда конь, яростно заржав, помчался прочь от маленькой группы охотников и вскоре исчез из поля зрения.
Охотники переглянулись. За все это время ни один из них не произнес ни слова, и Диофант понял, что все они либо знали о том, что должно случиться, либо догадывались. Он тронул повод и медленно, будто нехотя, отъехал в сторону.
На него никто не обратил внимания. Диофант осторожно поправил колчан, поднял лук.
Первая стрела поразила Ксенофана, и тот без звука упал в траву.
Через несколько мгновений остальные тоже лежали в траве, а Диофант смотрел на них, и лицо его было неподвижно. В зубах он держал еще одну стрелу, на всякий случай. Но она не понадобилась. Пять изменников - пять стрел.
Он тряхнул головой и коротко свистнул. Конь послушно пошел рысью. Что ж, если нагонит - придется и коня Митридата остановить стрелой.
Он ниже наклонился к шее коня и пустил его галопом.
Когда Диофант увидел Митридата неподвижно лежащим в траве, у него сдавило горло - он подумал, что опоздал. Рядом с Митридатом стоял храпящий, поводящий боками конь. Диофант спрыгнул на землю и остановился, не решаясь подойти.
Митридат поднял голову, и Диофант облегченно вздохнул.
- Где остальные? - ровным голосом спросил царь.
- Там, - Диофант неопределенно махнул рукой и устало сел рядом.
- Это хороший конь, - сказал Митридат отворачиваясь. - Я хочу поблагодарить их. Они сделали мне подарок, достойный царя.
- Я уже отблагодарил их.
Митридат ничего не сказал на это. Диофант внимательнее посмотрел на него и увидел на лице следы слез. Он замер. Теперь он был доволен, что не догнал царя раньше, что не увидел плачущего царя. Митридат, словно не видя его замешательства, взглянул ему прямо в глаза.
- Кто из них сделал это? - спросил он.
- Не знаю. Некогда было спрашивать. Теперь это неважно. Важно, что ты справился с конем. Я знал, что ты справишься.
- Это хороший конь, - повторил Митридат. - И я больше не сяду на него. И никто другой больше не сядет, - он встал, положил руку на холку коня. - Пусть ходит в табуне. И пусть помнит о единственной поездке с царем. Я тоже буду помнить о ней. А теперь, - он снова повернулся к Диофанту, - теперь нам пора.
- Да, - сказал Диофант. - Нам пора.
Он тоже поднялся, подошел к царю.
- Слушай меня внимательно. Ты должен идти в порт.
- Зачем? - без всякого удивления спросил Митридат.
- В порту стоит одна триера, - Диофант замолчал.
- Продолжай, - голос царя был монотонен.
- Триера носит имя "Галена" и принадлежит царю Боспора Перисаду.
Глядя в глаза Диофанту, Митридат спросил:
- И я должен исчезнуть?
- Да.
После некоторого молчания Митридат сказал:
- Я понимаю. Моей жизни угрожает опасность.
- Да, - кивнул Диофант. - А Перисад - наш друг.
- Погоди, - нахмурился Митридат. - Ты не дал мне договорить.
- Прости.
- Мне угрожает опасность. Значит, я должен скрыться. Но разве царь может скрываться, спасая свою жизнь? Ведь тогда я перестану быть царем.
- Нет.
Митридат взял его за руку.
- Ответь: я - царь?
Диофант отступил немного, не зная, что сказать.
- Я - царь?
Глаза Митридата надвигались на него, расширялись, обступали со всех сторон, он чувствовал, что тонет в них.
- Ты - царь, - выдохнул Диофант.
- Хорошо, - Митридат отпустил его руку, отвернулся. - Ты позаботишься о моем коне.
- Хорошо, царь.
- На нем никто не должен больше ездить. Пусти его в табун.
- Я понял, царь.
- Значит, Перисад, - медленно произнес Митридат. - Царь Боспора.
- Он - твой друг.
- У царя не может быть друзей. Я иду, Диофант. Триера "Галена". Я запомнил. Я иду.
2
Он возвращался.
Флейта за спиной безостановочно выводила однообразную мерную мелодию. Мелодию сопровождали ритмичные удары бубна, и в такт им, так же мерно и ритмично ударяли по упругим волнам весла.
Он возвращался, хотя возвращаться - значит, идти назад, а он шел вперед, не желая оглядываться, не желая останавливаться, не желая еще раз ступить туда, где уже остался его след.
И все-таки это было возвращением.
Потому что семь лет назад эта же триера, неизвестно как оказавшаяся вдруг в Синопе, унесла его прочь, к берегам Таврики. Потому что теперь позади остались семь дней пути, семь лет изгнания, Пантикапей, дворец боспорского царя.
Пантикапей…
Он вставал в памяти каким-то тусклым, серым, наполненным нездоровой влажностью, сыростью. Каким-то негостеприимным. Понт Аксинский, Понт Эвксинский…
Негостеприимным… Но почему? Ведь именно Пантикапей, столица далекого Боспора, дал ему приют - ему, двенадцатилетнему мальчишке, гонимому, бездомному, царю-не-царю. И все-таки негостеприимным. Призрачным. Словно обитали в нем не люди, а призраки, словно приютило его царство теней.
"Ц-царс-с-ств-о теней…"
И не Понт Эвксинский переплывал он сейчас - Лету, Реку Забвения. А в памяти тени, тени…
Тени.
Сейчас ему казалось, что это не его память, что не он пробыл там семь долгих лет, а кто-то другой, хорошо, очень хорошо ему знакомый. И этот другой рассказал, нашептал ему о семи пантикапейских годах, нашептал вкрадчиво и назойливо, напел вполголоса, а он, забывшись в полудреме, слушал и запоминал - не Пантикапей, но рассказ о нем, шепот о нем.
И остался в памяти город, призрачный, как тающий в тишине голос. Тусклые, темные, древние стены, серое низкое небо, мерный шум прибоя, неясные, постоянно меняющиеся черты Перисада, царя Боспора.
- Доброго пути тебе, Мальчик.
- Я не мальчик.
- Доброго пути, царь.
- Я еще не царь.
- Доброго пути тебе, царевич.
- Я уже не царевич.
- Кто же ты?
- Тот, кем буду.
- Доброго пути тебе…
Кто говорил так? Перисад? Камасария? Или этот другой, так хорошо, до мелочей, знакомый?
Этот другой не имел имени. Иначе и быть не могло. Переплывающий Лету теряет имя, теряет память о прошлом, теряет все, приобретая тусклый, застывший покой.
И этот другой вошел во дворец боспорского царя с памятью, омытой Понтом-Летой.
И только сейчас, по мере возвращения, этот другой таял, истончался, колеблемый свежим попутным ветром, и на борту "Галены" стоял он - Митридат Евпатор.
Флейта смолкла.
Митридат обернулся, мельком глянул на покрасневшее, покрытое капельками пота лицо флейтиста. Прошел на нос триеры.
Весла замерли, повисли в воздухе, совсем низко над водой.
Скрестив руки, Митридат стоял на носу "Галены", над хищным черным тараном. Лицо его было хмурым. Очнувшись от тяжелого сна, он все еще переживал его, обдумывал наяву.
Вновь заныла флейта, вновь ударил бубен.
- Хэйя-хэй!
Вновь плеснула под веслами вода.
Не поворачиваясь, Митридат крикнул:
- Пора!
И эхом раздался крик кормщика, одноглазого Садала:
- Убрать парус!
Забегали, зашлепали по доскам палубы босые ноги. Заскрипели канаты.
"Галена", заметно сбавив ход, шла теперь только на веслах.
Напряженно глядя вперед, Митридат и сам толком не знал, что именно так страстно желает увидеть. Конечно, не Синопу, свою столицу - он сам приказал оставить город немного западнее. И не дворец Митридата Эвергета, отца, запомнившийся ему лучше и четче, чем боспорский, - дворца все равно не увидеть с моря.
Что же тогда? Берег, землю, камень?
По отлогим холмам ползло коричневое пятно. Стадо. До его слуха доносились голоса пастухов.
Вот и весла поднялись в последний раз и замерли неподвижно. Вот и "Галена" едва не коснулась днищем песка. С громким плеском ушел под воду якорь.
Он по-прежнему стоял молча и смотрел.
Ветер слегка шевелил волосы. Митридат почувствовал, как в запах моря вплелся новый, полузабытый, терпкий аромат каких-то трав. Запах земли. Митридат почувствовал, как тело его содрогнулось от этого внезапно обрушившегося воспоминания.
Запах земли. Его земли.
Лаодика не впервые видела человека, стоявшего перед ней неподвижно, будто статуя. В иное время он гордо и с достоинством носил тогу римского гражданина или кожаный панцирь легионера. Сейчас на нем были греческий хитон, гиматий, на ногах - белые от пыли сандалии. Но лицо было все таким же высокомерным, а голос - с резкими металлическими нотками. Лаодика не предложила ему сесть - потому, наверное, чтобы на короткое время ощутить себя подлинной царицей. И теперь он стоял перед ней, развернув широкие плечи и упрямо наклонив коротко остриженную голову.
"Как у раба", - подумала царица.
- Нам удалось узнать, что он возвращается.
Лаодика усмехнулась с непонятным ей самой злорадством.
- В таком случае вы мало что знаете, - сказала она. - Он не возвращается. Он уже вернулся, Эмилий.
Эмилий нахмурился.
- Да-да, - она протянула руку и взяла кубок с вином. - Сейчас он совсем близко отсюда, примерно в десяти стадиях к востоку от Синопы.
- Сколько у него людей… войска? - отрывисто спросил римлянин.
Лаодика пожала плечами. Это был совсем не тот вопрос, которого она ожидала.
- Я не знаю, - сказала она. - По-моему, у него только охрана. И моряки из Пантикапея.
- Ну, это не страшно, - облегченно вздохнул Эмилий. Он даже позволил себе слегка улыбнуться. - Отдай распоряжение - пусть твои люди немедленно выступают.