Лаодика допила вино. Покачала головой и вдруг рассмеялась. Не деланно, вынужденно, а с искренним весельем. И так же весело ответила:
- Нет, Эмилий. Никаких распоряжений я отдавать не буду.
- Что это значит?
- Это значит, что я устала. А теперь в Синопу прибыл царь. Настоящий царь.
- Не понимаю тебя, царица, - раздраженно сказал Эмилий.
Лаодика, казалось, уже не слушала его.
- Всю жизнь я искала покоя, - тихо говорила она, словно забыв о присутствии постороннего. - Ради того, чтобы обрести этот покой, я семь лет назад дала согласие… - она запнулась, коротко взглянула на римлянина и снова отвела глаза. - Ну, ты знаешь, на что. А покоя не обрела. - Царица вздохнула. - Моя Фрина умерла в прошлом году. Она была глухой, но прекрасно слышала меня. Слышала и понимала. Перед смертью она смотрела на меня молча и смеялась. Вернее, улыбалась. Я не знаю, почему…
- Семь лет назад речь еще не шла о жизни и смерти, - перебил царицу Эмилий. - О твоей жизни и твоей смерти. А теперь…
- А теперь мне это безразлично.
Эмилий покачал головой:
- Думаешь, он пощадит тебя?
- Я его мать, - устало сказала Лаодика.
- А тот был его отцом.
- Уходи. Манию Аквилию передай: пусть готовится к войне. И - прощай, Эмилий. Мне бы не хотелось, чтобы ты еще раз приезжал сюда.
Римлянин бесстрастно склонил голову и вышел. Лаодика усмехнулась, прошла по залу. Она так и не предложила Эмилию сесть.
День клонился к вечеру.
Наступил тот короткий промежуток времени, когда солнце только скрылось за холмами, поросшими низкой и жесткой травой, но темнота еще не проснулась, еще не выползла, потягиваясь и распрямляясь, из трещин и изломов. Она еще дремала, прячась за камнями, прячась в тени редких деревьев, но сон ее уже был хрупок и тонок и вот-вот должен был прерваться. И оттого все в мире замерло в краткой, неустойчивой неподвижности. Даже резкие порывы горячего летнего ветра внезапно прекратились, и только облака, призрачные и лишь наполовину не утратившие реальности, слегка подкрашенные скрывшимся за горизонтом солнцем, плавно плыли по небу, без конца меняя очертания.
Все в мире настороженно и боязливо ожидало властного и бесшумного прихода ночи - черной и жаркой, тяжелой и хищной, с твердыми, колючими огоньками звезд.
Спутники Митридата не знали, почему он приказал остановиться здесь, в десяти стадиях от Синопы, а не идти сразу в столицу, но никто не решился расспрашивать, а он ничего не объяснял.
Едва была поставлена его палатка, как он скрылся в ней, не дав никаких распоряжений, и только приказал принести побольше вина.
Вокруг его палатки поставили другие, поменьше, и вскоре на берегу, близ места, где пристала "Галена", вырос небольшой лагерь. Палатки пестрели среди пожелтевшей травы, как странные, внезапно распустившиеся цветы огромных размеров. К небу потянулся дым костров. На кострах, шипя и брызгая жиром, жарились наспех освежеванные туши баранов, привезенных с Боспора.
Вокруг костров сидели и лежали воины из охраны Митридата и моряки с триеры. К небу плавно поднималось облако, в котором смешивались и дым костров, и острый запах металла - мечей, шлемов.
Лагерь зажил обычной жизнью военного лагеря…
Старик в белой просторной одежде, опираясь на посох, подошел к царской палатке.
- Эй! - лениво окликнул его телохранитель. - Чего тебе, старик?
Тот, нисколько не смущаясь, повернулся к нему.
- Мне нужно говорить с царем, - спокойно сказал он.
- Ты в своем уме? - удивился телохранитель. - О чем ты собираешься говорить?
- Это я скажу царю, - ответил старик. Телохранитель нахмурился.
- Я безоружен, - сказал старик. - И стар. Кроме того, я друг царю. Я пришел из Синопы, и у меня для него немало вестей.
- Н-ну, хорошо, - неуверенно пожал плечами телохранитель, невольно подчиняясь спокойной уверенности незнакомца. - Войди, если так.
Старик кивком поблагодарил его и вошел в палатку.
Митридат некоторое время молча разглядывал вошедшего. У старика было худое длинное лицо. Длину этого лица подчеркивала линия тонкого крючковатого носа. Темная морщинистая кожа резко контрастировала с седой, почти белой бородой и такими же седыми волосами, схваченными обручем. И неестественными казались на лице очень старого человека глаза - громадные, черные, жаркие.
Наконец Митридат разжал губы:
- Ты хотел меня видеть?
- Хотел, царь.
Митридат усмехнулся:
- Я еще не царь.
- Люди говорят, что ты царь, - возразил старик. - Значит, это правда.
- Люди? - переспросил Митридат. - В Синопе?
- Не только.
- Садись.
Старик оглянулся, ища глазами скамью. Нашел, сел, от резкого движения его широкие одежды взлетели, словно крылья, и медленно опали, скрыв угловатые очертания худого тела.
Митридат подошел, сел напротив. Налил в ритон вина, протянул старику:
- Пей.
- Благодарю, царь, я пью только воду.
Митридат усмехнулся:
- Воду… Ты никогда не будешь иметь власти над людьми. Впрочем, ты уже стар.
- Это правда, - кивнул старик. - Но это означает также и то, что никто не будет иметь власти надо мной, а это уже немало.
- Тоже верно, - засмеялся Митридат. - Но в таком случае мне нечем тебя угостить. В моей палатке нет воды, вино я не разбавляю. Я ведь варвар.
- Я знаю, - спокойно сказал старик. - Благодарю тебя, мне ничего не нужно. Только поговорить с тобой.
- Вот как… - Митридат на миг нахмурился, потом махнул рукой. Залпом выпил вино, утерся. - Ладно… О чем ты хочешь говорить со мной?
Старик задумался, прикрыв глаза. Тонкие пальцы его рук чуть подрагивали.
- Царь, я хотел бы говорить с тобой наедине.
Митридат улыбнулся, пожал плечами. Кивнул телохранителю:
- Оставь нас.
Старик проводил телохранителя задумчивым взглядом, снова повернулся к Митридату. Видно было, что он хочет говорить о чем-то важном, и только никак не может решить, с чего же начать этот разговор.
- Ну вот, мы одни, старик. Говори, что ты хотел… Хотя нет, - перебил себя Митридат. - Сначала назови имя. Кто ты? Чем занимаешься? Откуда и куда идешь?
И тут старик улыбнулся. Его удивительные глаза от этой улыбки разгорелись еще жарче. Он сказал мягко, как обычно говорят с детьми:
- Кто я? Откуда? Разве это важно? Разве так уж необходимо знать - кто я и откуда? Разве это знание что-нибудь изменит в моем рассказе? Откуда я? - Он пожал плечами. - Из мира. Из странствий. Вчера я был из Синопы. А много раньше - из Афин. Еще раньше - из Херсонеса. Завтра буду отсюда, из твоей палатки. Так откуда же я?.. Ты сам видишь, царь, как трудно определить, откуда человек. Для этого сначала нужно определить, что такое время. И вообще - есть ли оно? А это определить очень трудно. Я не смог этого сделать, хотя и приложил немало усилий. Видимо, это одна из тех тайн, которые боги открывают людям неохотно.
Митридат с интересом посмотрел на него.
- Да ты мудрец, старик… Что такое время… Время - то, что проходит, то… - он задумался, - то, что нас меняет.
- Сколько лет ты был в изгнании? - спросил старик.
Митридат нахмурился:
- Зачем тебе это? Семь лет.
- А сколько ты плыл сюда?
- Семь дней.
- Можешь ли ты ответить, что для тебя было важнее: семь лет или семь дней?
Митридат молчал.
- Вот видишь, - сказал старик. - Не так легко определить, что же такое время… Ты сказал: мудрец… Нет, я не мудрец. Но я люблю мудрость других. Великих, настоящих мудрецов. Тех, чьими стараниями изменяется мир.
Митридат поднял брови.
- Мир изменяется стараниями мудрецов? Но разве мудрецов называют "пастырями народов"? Разве мудрость создает новые города и открывает новые земли? Может быть, все-таки это делает власть?
Старик покачал головой.
- Только истинная мудрость может изменить людей.
- Н-ну, хорошо, допустим. И как же эти твои мудрецы изменяют мир?
- Тебе, возможно, покажется странным, но, разумеется, к лучшему.
Митридат коротко рассмеялся.
- Кажется, я ошибся, - лениво сказал он. - Ты и правда лишь похож на мудреца, старик. И не много же ты понял в чужой мудрости. К лучшему? - Митридат покачал головой. - Вот уж в чем я нисколько не уверен.
- Но это так, - спокойно сказал старик. - Поверь мне, царь. Я тоже видел немало горя и страданий, бедствий людских. И все равно я вижу, что мир меняется к лучшему.
- Я не уверен в этом, - повторил Митридат. Его густые брови сошлись у переносицы. - Слишком много крови. Слишком много грязи. Слишком много дерьма. И слишком много измен. А сил мало! А все вокруг - к лучшему! - день ото дня все хуже и хуже. Люди скоро начнут жрать друг друга, взахлеб, с чавканьем! Не потому, что они голодны, а потому, что они - люди.
- Ты ошибаешься, царь, - возразил старик. - Ты молод, у тебя молодые глаза, ты хорошо видишь, но ты ошибаешься. Когда-то было много хуже. Только в сказках существует золотой век. Его придумал поэт Гесиод. На самом деле люди тогда подобны были диким зверям, рвущим друг друга на части, не знающим божественных законов.
Митридат резко поднялся. Висящий у пояса меч неприятно звякнул о металлические бляхи панциря.
- Люди сейчас подобны диким зверям. Сейчас, а не раньше, - сказал он. - Люди убивают друг друга, грызут друг друга. Человек забывает о том, что он человек… Или о том, что рядом - человек. И ничего нельзя сделать. И самому оставаться человеком уже невозможно. Потому что если вокруг - нелюди, что остается? - Он жестко усмехнулся. - Не знаешь, старик? Я сам отвечу. Нужно просто стать сильнее других. Сильнее всех. Иначе шакалы накинутся на тебя и не оставят ни клочка, ни косточки.
- И все-таки ты ошибаешься, царь, - снова сказал старик. Он провел тонкими пальцами по седой бороде, помолчал немного. Снова заговорил: - Ты спрашивал, чего я хотел. Я пришел к тебе вот почему. Ты молод, горяч. У тебя есть сила - боги даровали ее тебе. Ты - царь, в твоих руках власть. Ты умен. - Старик снова замолчал.
Митридат улыбнулся:
- Я молод, это ты верно сказал… Горяч? - Он пожал плечами. - Что ж, возможно. И это неплохо… Царь… - он нахмурился. - Да, я царь. Силен? Умен? - Митридат покачал головой. - Не знаю. Не думаю, что ты прав. Не уверен, - он произнес это слово медленно, разделяя слоги: "у-ве-рен".
Старик спросил:
- Знакомо ли тебе, царь, такое имя: Ямбул?
- Ямбул? - переспросил Митридат. - Ямбул, Ямбул… - он пожал плечами. - Нет, не знаю. Кто он?
- Великий мудрец. Он мечтал о мире, в котором не было бы места жестокости и несправедливости. В этом мире люди уже не были бы подобны диким зверям. Они стали бы людьми, настоящими людьми, царь!
- Мечтал? - усмехнулся Митридат. - Мечтал… Об этом мечтают многие. Все хотят, чтобы не было крови. Все хотят, чтобы люди не возились в дерьме. Все хотят быть сытыми и свободными. И никто не знает, как это сделать. - Он снова уселся на скамью напротив старика.
- Ямбул не только мечтал. Ямбул указал путь, - сказал старик. - Он написал книгу, в которой указан этот путь. Город Солнца. Гелиополис.
- Гелиополис… - повторил Митридат - медленно, словно пробуя на вкус. - Гелиополис, Гелиополис… - Он взглянул на старика. - Что это такое - Гелиополис?
- В этом государстве все равны перед законом и богами. В этом государстве нет бедных. Нет нищих. Все граждане сообща трудятся, все граждане сообща владеют всем. У них нет денег. Каждый пользуется всем, что ему необходимо, бесплатно. Нет денег - нет подкупа, нечестия. Нет денег - нет вероломства, алчности, потому что деньги - причина всего зла в мире, и богатство - источник всякого бедствия и начало всякой несправедливости.
Старик поднялся. Одежды его заструились от плеч к ногам. Он выпрямился, чуть приподнял голову и заговорил сильным, молодым голосом:
- Богатство порождает зависть, алчность, жестокость. Это его дети, его дочери, страшные в своем могуществе. Богатство заставляет издеваться над несчастными рабами - это богатство не дает им разогнуться, и их спины жжет солнце. Но и те, кто считает себя свободным, - тоже рабы. Потому что уже не спины - души их согнуты богатством. Богатство направляет правителей к ведению войн, это оно сжигает города и вытаптывает поля. Золото, царь, золото всегда залито кровью. И чтобы не было крови, коварства, жестокости - не должно быть богатых и бедных.
Старик замолчал. Митридат тоже молчал, с интересом глядя на него снизу вверх. Потом сказал:
- Садись. - И, когда старик сел, спросил: - И обо всем этом говорит твой Ямбул?
- И об этом, и о многом другом, царь.
- Н-ну, а мне - для чего мне все это? Для чего ты все это рассказал?
Старик тихо сказал:
- Мудрый царь может создать Гелиополис. Превратить свое царство в Государство Солнца.
- Создать… Гелиополис… можно? - Митридат словно оценивал слова на вес, проверял их тяжесть. - Можно?.. - И что же - кто-нибудь пробовал?
Старик опустил голову:
- Да.
- Пробовали, говоришь… - задумчиво сказал Митридат. Он налил себе немного вина, выпил. - Пробовали… Что-то я слышал… - он вопросительно посмотрел на старика.
- Это было давно.
- Где?
- В Пергаме.
- Кто?
- Аристоник.
- Теперь я вспомнил… - Митридат усмехнулся. - Брат царя Аттала. Того, что завещал царство Риму. Аристоник… Я слышал о нем. Но ведь его казнили?
Лицо старика стало грустным.
- Да, его… убили… казнили в Риме, - через силу выговорил он.
- И никакая мудрость не заменила ему могучую армию, а справедливость - метательные машины?
Старик молчал.
- А знаешь ли ты, старик, - медленно спросил Митридат, - что мой отец, Митридат Эвергет, помог римлянам разгромить Аристоника?
- Я не думаю, что это принесло ему пользу.
- Н-да-а… - Митридат снова задумался. Не об Аристонике и Гелиополисе - о том времени, когда его еще не было на свете, о походах, которые совершал его отец. - И ты… Ты был с ним?
Старик поднял голову.
- Да. Мне удалось спастись. С тех пор я странствую по свету.
Митридат молча разглядывал земляной пол в палатке. Вдруг он поднялся, хлопнул в ладони. Вошел телохранитель.
- Я хочу прогуляться, - сказал Митридат, не поворачиваясь к телохранителю и глядя в глаза старику. - Оседлайте нам двух коней.
Старик удивленно поднял брови:
- Царь…
- Пойдем, пойдем, старик, в такое время дня я всегда езжу верхом.
Они вышли. Митридат ласково потрепал по холке белого скакуна, легко вскочил на него - словно взлетел.
Старику помогли взобраться на коня - спокойного гнедого тяжеловеса.
Митридат искоса глянул на своего недавнего собеседника. Белый конь тронулся с места, пошел шагом, потом перешел на рысь. Конь старика рванулся следом.
…Они летели по степи - два всадника, один на белом, другой на гнедом коне - два неясных расплывчатых пятна под огромным небом. И ветер, казалось, летел за ними и не мог догнать.
- Ос… та… но… вись… царь… - задыхаясь, выкрикнул старик. - Не… мо… гу… больше…
Митридат тотчас остановил коня. Не глядя на старика, повернул обратно.
Телохранитель помог старику спуститься. Митридат молча смотрел на него. Старик стоял, покачиваясь, дыхание его было тяжелым и неровным. На лбу выступили крупные капли пота.
- Зачем ты пришел ко мне? - медленно спросил Митридат.
Старик молчал.
Митридат вздохнул. Лицо его было спокойным.
- Уходи, - тихо сказал он. - Уходи, старик.
И, не оборачиваясь, пошел, почти побежал прочь от темного лица в обрамлении седых волос.
В палатке его ждал Диофант.
- Я слушаю тебя.
- Можно выступать.
Митридат вздохнул. На мгновение - но только на одно мгновение - его лицо утратило привычную жесткость. Впрочем, Диофант не был уверен в этом. Да и не старался быть уверенным. Он уже давно отвык от уверенности, находясь рядом с этим человеком.
Митридат налил себе вина, поднял кубок. Кубок был подарен Перисадом, царем Боспора, и на нем художник изобразил, как уродливый колченогий Пан гонится за прекрасной нимфой Сирингой. Митридат провел пальцем по выпуклым фигуркам.
- Скажи, Диофант… - сказал он. - У тебя никогда не бывает чувства, что мы все куда-то плывем? Не стоим, не идем, а плывем?
- Только если много выпью, - усмехнулся Диофант.
- Нет-нет… - Митридат отпил немного вина. - Ты не понимаешь, Диофант… А мне все время кажется, что мы все находимся на гигантском корабле, неизвестно кем построенном и неизвестно куда плывущем. Где-то внизу, под нами, - гребцы. Кто они, какие, кто посадил их за весла? Мы не знаем, мы их не видим, они скрыты от наших глаз… Где-то вверху - огромные паруса. Их мы тоже не видим, настолько они огромны. Где-то кормщик… Кто он, этот кормщик? - Митридат улыбнулся. - Мы режем друг друга, бьемся отчаянно, спим с женщинами, рожаем детей, которые потом нас предают… или которых предаем мы, а корабль все идет, идет… Не казалось, нет?
- Нет, царь.
- Но ведь если корабль идет, если он плывет, куда-то он должен приплыть? Где-то должен быть берег. Где он, этот берег? И где тот берег, который мы покинули? Кто достигнет берега? Нас-то уже не будет. Дети? Внуки?.. - Митридат вздохнул. - Сколько, по-твоему, войска нужно, чтобы войти в Синопу?
Это было сказано в обычной для Митриадта манере - вести разговор, подчиняясь внутренней, какой-то одной ему ведомой логике. Диофант долго не мог привыкнуть к этому.
- Не нужно войска, - сухо ответил он. - Тебя ждут. Синопейцы волнуются. Слишком много приволья дали римлянам нынешние правители. Страна разорена. Если бы ты слышал, какие нынче цены на пшеницу, на вино, на оливковое масло. Люди голодают, родители продают детей в рабство. А римские купцы хозяйничают, как у себя дома. Людям надоело все это. Они ждут хорошего, настоящего царя.
Митридат снова выпил вина. Он пил много, особенно последнее время, но никогда не пьянел.
- Цены, - повторил он. - Почему ты, Диофант, всегда говоришь о таких вещах, как цены, деньги, и никогда не говоришь, например, о богах?
- Боги могут подождать, - сухо ответил Диофант. - У них есть время, они бессмертны. А людям нужно есть. И если есть нечего, они начинают роптать и смотрят по сторонам: нет ли другого царя? Более достойного.
- Вот как… - протянул Митридат. - Из тебя получился бы хороший царь, а?
- Нет, - спокойно ответил Диофант. - Царем нужно родиться.
- Разве мало было царей, рожденных не в царских семьях? - прищурился Митридат.
- Немало, - согласился Диофант. - Но для того, чтобы удержаться на троне, им приходилось тратить слишком много сил. Так что они тратили и силы, отпущенные их детям и детям их детей. И дети их детей теряли царства. Они уже не имели сил удерживаться на престоле.