Увлекшись борьбой, я не заметил, как ко мне подскочил еще один "воин Аллаха". Этот бы обязательно всадил свой длинный нож мне в спину, но в тот момент, когда он уже хотел нанести мне удар, Савельев сразил его очередью из автомата. Шестой моджахед, юркнув под руку капитана, бросился наутек. Савельев дал очередь, но в чеченца не попал. Савельев снова выстрелил - и снова промах. Чеченец понял, что в него стреляют, и начал петлять по лугу, словно заяц. Он был ловок и шустр, и это давало ему шанс остаться живым. Высокая пожневая трава мешала ему. Он падал, снова вставал и бежал, бросаясь то в одну сторону, то в другую. Савельева не на шутку разозлило такое положение вещей. Он решил во что бы то ни стало сразить чеченца. Но это ему по-прежнему не удавалось. Тогда он побежал следом за моджахедом. Он бежал и стрелял, стрелял, стрелял. В эту минуту он был похож на азартного охотника, который, чтобы не подмочить свою охотничью репутацию, изо всех сил старался добыть трофей. Наконец одна из пуль достала чеченца. Он будто бы обо что-то споткнулся и упал. Но тут же поднялся. И в этот момент очередь прошила его спину.
Когда Савельев вернулся, я поблагодарил его. Капитан пожал плечами.
- Да что там, - сказал он. - Вы бы и без меня справились…
Мы снова стали заниматься ранеными, которые продолжали и продолжали поступать в наш полевой лазарет. Вместе с нами работал весь медперсонал полкового медпункта, позже к нам присоединились санинструкторы и санитары из батальонов. Одни носили раненых, другие перевязывали их, мы же с Савельевым, орудуя инструментами, выполняли роль хирургов, извлекая из тел раненых осколки и пули. Пахло кровью и смертью.
VII
А потом в небе появились боевые "вертушки". Это означало, что о нашей заварухе узнали в штабе дивизии и решили помочь. Вертолеты стали яростно терзать ракетами склоны гор, где засели моджахеды. По ним били гаубицы полкового артдивизиона, танки, самоходки. От грохота у нас едва не лопались ушные перепонки. Земля гудела и сотрясалась. Скорее бы все кончилось, скорее бы! - шептали мои губы. Но бой продолжался. Мятежники и не думали отступать. В такие минуты нам казалось, что они обкурились анашой. На нас они уже не бросались, засели на зеленых склонах и поливали нас оттуда свинцом. Ну когда же их выкурят оттуда? - думал я, с надеждой поглядывая в сторону гор.
Мы все в крови. Измазались ею и теперь похожи на киношных вампиров. А раненые все прибывали. Теперь санитары доставляли их уже не на себе и даже не на носилках - когда рассвело, отыскались транспортеры переднего края, которые мы здесь называли попросту ТПК и которыми были оснащены батальонные медпункты, и теперь работа идет шустрее. Легкораненых тут же перевязывают, предварительно обработав раны йодом, тем же, у кого раны более серьезные, мы с Савельевым делаем операции. Бойцы притащили откуда-то доски и соорудили два операционных стола. На них мы с капитаном и пашем.
Савельев - выпускник медакадемии, он мог бы стать неплохим хирургом, но у него абсолютно нет практики. Хотя за работу берется смело, будто бы он академик Амосов. Правда, при этом кромсает мужиков будь здоров. Где нужно сделать разрез в два сантиметра, у него получается целых двадцать - будто бы он хочет с головой окунуться в рану. Такие разрезы обычно делают молодые хирурги. Чтобы вырезать аппендикс, они готовы развалить полживота. Не случайно наставники таких вот зеленых айболитов постоянно носят с собой ученические линейки, чтобы при случае проверить, какой длины их подопечные сделают разрез.
В отличие от Савельева мне долгое время пришлось работать в военных госпиталях. Что только не приходилось делать! Я уж не говорю о банальных операциях по удалению аппендиксов - мне приходилось оперативно лечить язвенную болезнь, вскрывать грудную клетку, сшивать разорванную печень, удалять камни из почек… Были на моей памяти и раненые - неосторожное обращение с оружием, неумелое пользование гранатой… Было что-то еще, но упомнить всего невозможно. Работа военного хирурга - беспрерывный поток ушастиков и головастиков мужского рода, которые попали в беду и которых нужно сохранить для их матерей и будущих жен.
Кстати, о женщинах… Мне не раз приходилось принимать и роды. Сколько их было, этих рожениц - вспомнить не могу, но я знаю, что только моим именем было названо пять или шесть пацанов. Благодарные у нас люди, так и норовят увековечить имя своего благодетеля.
- Товарищ майор, мы тут начфина привезли… Он тяжело ранен…
Занятый работой, я вначале не обратил внимания на эти слова, сказанные мне кем-то из санитаров. В голове гудело, перепонки продолжали трещать от непрекращающихся взрывов. И лишь когда я услышал голос Макарова, я встрепенулся.
- Жигарев!.. Ну что же ты, ей-богу? Я ведь помираю…
Я подошел к транспортеру. Это был небольшой плавающий автомобильчик, выполненный на базе известного "луазика". Впервые эти "труповозки", а так их прозвали в армии, были применены в Афганистане, где наши войска сражались с тамошними моджахедами. В автомобильчике, похожем на тележку в продуктовом магазине, находился Макаров. Он сидел на носилках и держался за бок. Как и многие здесь, он походил на служивого, который вышел по команде "подъем" на зарядку: на нем кроме брюк со спущенными подтяжками была только белая футболка. Та была вся в крови; кровью была пропитана и верхняя часть брюк, и Макаров со своим круглым животиком походил на роженицу, у которой отходили воды.
- Что случилось? - спросил я капитана.
Он поднял руку от раны, и я увидел в его боку какой-то предмет.
- Жигарев, что у меня там такое? - дрожащим голосом спросил он меня. - Ты скажи мне, что там такое?
Я и сам не понимал, что у него там в боку.
- Ну, что молчишь? - снова обращается он ко мне.
- А что говорить? - пожал я плечами.
- Как что! - возмущенно воскликнул Макаров. Голос его был слабым - видно, он потерял много крови. - Ты же врач! Ты обязан…
Он захлебнулся в собственном бессилии. Не зная, как его успокоить, я решил отделаться шуткой.
- А не ты ли на днях говорил, что мою должность нужно вычеркнуть из штатного расписания полка? - улыбнувшись, произнес я.
- Я и сейчас это могу сказать, - заявил Макаров. - Ну, что ты стоишь? Действуй! Вытаскивай из меня эту хреновину.
Я распорядился, чтобы Макарова положили на импровизированный операционный стол и сняли с него футболку. С гор дул колючий ветерок, и люди не чувствовали холода только потому, что были заняты делом.
- Холодно? - спросил я Макарова.
- Да нет, ничего, - ответил он слабым голосом.
- Так уж и ничего! - сказал я. - Тогда отчего так дрожишь?
Я попросил санитаров, чтобы те повернули начфина на бок и укрыли его чем-нибудь теплым. Теперь он лежал на белой простыне, а поверх него была накинута солдатская шинель.
Подошел Савельев.
- Что там у него? - спросил.
- Сам понять не могу. Что-то торчит в боку, а что - хрен его поймет.
Савельев наклонился и стал внимательно разглядывать предмет, торчащий из правого бока Макарова.
- Так это же граната, товарищ майор! Самая настоящая граната, - заявил Савельев.
- Какая еще граната! - не понял я. - При чем здесь граната?..
- Так ведь гранаты бывают разные, - поняв причину моего недоумения, сказал капитан. - Есть гранаты ручные, а эта выпущена из подствольника.
Я кивнул головой. Дескать, понимаю. С подствольными гранатами калибра сорок миллиметров я был немного знаком. Однажды во время полковых стрельб мне даже позволили сделать залп из подствольника по движущейся мишени. Я тогда промазал, но заставь меня сейчас повторить тот выстрел, я бы без труда смог это сделать. Разве сложно загнать в подствольник небольшой снарядик, похожий на обыкновенный патрон, взвести, как в охотничьем ружье, курок, а потом нажать на спусковой крючок? Но одно дело выстрелить, другое - извлечь из тела бедолаги Макарова снаряд.
- Приведите кого-нибудь из саперов, - распорядился я, и кто-то из санинструкторов тут же кинулся выполнять мой приказ. Вскоре в наш импровизированный полевой лазарет прибыл начальник инженерно-саперной роты старший лейтенант Барсуков. Он не был мне знаком, но с Савельевым они были на "ты".
- Володя, посмотри-ка, что там у капитана в боку торчит? Нам кажется, что это граната из подствольника, - сказал он.
Барсуков попросил всех отойти подальше.
- И ты, Ваня, отойди, - сказал он Савельеву.
Мы отошли. Барсуков рассматривал предмет недолго.
- Да, это граната, - заявил он. При этих словах, как мне показалось, Макаров даже икнул от страха.
Барсуков отошел от стола и направился в нашу сторону.
- Точно граната? - переспросил старлея Савельев.
- И вопросов нет, - заявил Барсуков.
- А почему же она не взорвалась? - удивился я.
Барсуков немного помедлил, а потом спросил:
- Вы знаете, как устроена граната? - Не дожидаясь нашего ответа, он стал объяснять: - При выстреле пороховой заряд выбрасывает гранату из подствольника. При попадании в цель или просто при ударе срабатывает взрыватель, после чего происходит взрыв. Граната разлетается на осколки. А в данном случае взрыватель не сработал.
- Значит, граната может рвануть в любую минуту? - спросил я Барсукова.
- Так точно, - вздохнув, ответил он.
Я тут же подумал о незавидной участи начфина. Как же нам его все-таки спасти? - спросил я себя. Впрочем, а есть ли вообще возможность его спасти? Барсуков будто бы услышал меня.
- Спасти раненого можно, - сказал он. - Но операция будет проходить с большим риском для жизни…
- Чьей жизни, Володя? - спросил Савельев.
- А разве непонятно? - усмехнувшись, произнес Барсуков. - Возле гранаты будут находиться двое - раненый и врач.
Мы помолчали.
- Товарищ майор, разрешите начать операцию? - неожиданно спрашивает меня Савельев. - Макаров - мой приятель, и я должен помочь ему.
Я покачал головой.
- Саша, - сказал я ему совсем не начальственным тоном. - Ты спутал два стола: вы выпивали с Макаровым за обеденным, а здесь операционный. Разница, как ты сам понимаешь, большая. Так что позволь мне самому решать, что делать с твоим дружком.
Савельев было заартачился, но я его осадил.
- Что, хочешь в одиночку пить казенный спирт? - спросил я его с легкой иронией в голосе. - Нет? Ну коль нет, не мешай мне сделать свое дело. Старлей, - это я Барсукову, - тебя можно взять в качестве консультанта? Или слабо?
Барсуков вроде бы даже обиделся, услышав эти слова.
- По инструкции я вообще могу вам запретить подходить к гранате… - заявил он.
- Меня не граната интересует, а раненый, - отрезал я.
- Раненый - это у вас, а у меня - граната, - сказал Барсуков. - А граната находится в боку начфина.
- И что же мы будем делать? Ждать, пока граната разорвется? Да ведь прежде, чем это случится, Макаров может от переохлаждения помереть. Вы слышите, как его колотит? - с издевкой спросил я.
Барсуков принял мои слова на веру и повернул ухо в сторону начфина - прислушался.
- Даже не знаю, что сказать, товарищ майор, - пожав плечами, проговорил Барсуков. - Наверное, мне следует разыскать своего непосредственного начальника…
- Это ты, Володя, про начальника инженерной службы говоришь, про майора Семушкина? Да жив ли он? И вообще, пока ты его ищешь, Макаров даст дуба, - с тревогой в голосе заявляет Савельев.
Неожиданно возле полевого лазарета появляется командир полка полковник Дегтярев со свитой. Рядом с ним - заместитель по воспитательной работе Сударев, чуть позади - начальник штаба полка Высотин и замкомполка Башкиров.
- Что тут происходит? - спрашивает "полкан". Он, в отличие от многих из нас, одет по форме. Видимо, каким-то образом сумел привести себя в порядок. Мне стало стыдно за свой вид, ведь я, а вместе со мной и Савельев, и другие мои подчиненные похожи сейчас на мясников с городского рынка. В нижнем белье, на лицах кровь, руки в крови, кровью испачкана вся наша скудная одежда.
- Выполняем свои прямые обязанности! - спокойно отвечаю "полкану".
Тот одобрительно кивает головой.
- Раненых много, майор? - спрашивает он меня.
- Достаточно, - отвечаю.
- Потери? - в свою очередь, спрашивает полковник. - Впрочем, это не по вашей части.
Он обводит тяжелым взглядом людей, видит лежащих на расстеленных прямо под открытым небом плащ-палатках раненых, бросает взгляд на операционный стол, где лежит с гранатой в боку Макаров.
- Что это с ним? - узнав начфина, спрашивает "полкан".
- Ранен он… - говорю. И тут же уточняю: - Гранатой из подствольника.
У полковника от удивления лезут вверх брови.
- Не разорвалась, что ли? - спрашивает. - Я что-то похожего не припомню. Тебе повезло, начфин. Твою гранату бракоделы собирали, - пошутил он, обращаясь к Макарову, и тут же мне: - Что думаете делать?
- Да вот решаем с сапером, - киваю я на Барсукова. - Он говорит, что по инструкции он может запретить нам оперировать.
Полковник растерян.
- А что, есть такая инструкция? - спрашивает. - Впрочем, если жить по одним инструкциям, можно жизнь в стране остановить. Решайте сами, - бросил он мне. - Конечно, дело это опасное. Живым останешься, майор, к ордену представлю, погибнешь, как героя похороним.
С этими словами он повернулся и в сопровождении свиты удалился. Видимо, картина боя менялась, противник потихоньку сдавал позиции, и у начальства появилась возможность осмотреться, так сказать, своими глазами увидеть то, что натворили моджахеды.
VIII
Когда я начал делать операцию, у меня дрожали руки. Я все время думал об этом проклятом взрывателе, который мог сработать в любое мгновение. Это означало, что нам с Макаровым конец. Впрочем, при более или менее благополучном исходе я мог остаться всего лишь без руки, а вот капитану хуже. Коль рванет, потроха посыпятся из него, как сельдь из перевернутой бочки. Нужно взять себя в руки. Но не получалось. Видя мое состояние, ко мне несколько раз пытался приблизиться Савельев, но я его прогонял. Он сопротивлялся, пытался что-то сказать мне, но я и слушать его не хотел. Полку не нужны были лишние жертвы - и без того их хватало. Я представлял себе, сколько потребуется времени, чтобы захоронить всех убитых. Впрочем, думал я, всех хоронить не придется - приедут родные и многих из них увезут с собой. Это хорошо, иначе похороны деморализуют полк. А на войне слабым быть нельзя.
Барсукова я не мог прогнать от операционного стола - все-таки главный сапер полка, - и я терпел его возле себя. Чтобы он не был обыкновенным наблюдателем, я предложил ему стать моим ассистентом. Теперь он по моей просьбе подавал необходимые инструменты, разложенные на небольшом покрытом марлей столике, помогал держать руки раненого, чтобы тот, не дай бог, не дотронулся до гранаты. А ведь он мог это сделать. Он испытывал невероятную боль и то и дело пытался вырваться из наших с Барсуковым объятий. Но мы были начеку. Я был благодарен старлею. Мало того, что он не давал Макарову дергаться, он еще и внимательно следил за моими действиями и контролировал меня. Стоило мне совершить неловкое движение, как он останавливал меня прикосновением руки и предупреждал: "Осторожнее, товарищ майор, это ведь не хлопушка для мух - как-никак граната…"
Чтобы избавиться от страха, я пробовал шутить:
- Хорошо, что не хлопушка. Ведь Макаров у нас не муха какая-нибудь, его хлопушкой не прихлопнешь. Другое дело граната.
Макаров с ужасом воспринимал мои слова. Зрачки его стали огромными, и оттого глаза его казались сумасшедшими и страшными. Было промозгло и довольно холодно. Стояла глубокая осень. По предгорьям гулял недобрый октябрьский ветерок. С затянутого тучами низкого неба сыпал холодный отвратительный дождь. Но Макаров будто не чувствовал холода. Пот струился по его бледным толстым щекам. Впрочем, и я не ощущал холода. Меня то и дело бросало в жар. Крупные капли пота я видел и на лбу Барсукова.
- Осторожнее, товарищ майор, - в очередной раз услышал я голос сапера. - Граната - вещица деликатная, она требует, чтобы с ней обращались вежливо.
Я нервно усмехнулся.
- Тоже мне недотрога! - снова попробовал я шутить.
- Но ведь граната женского рода, - в тон мне сказал Барсуков.
- Да, верно, - согласился я, продолжая осторожно работать скальпелем, делая небольшие надрезы со стороны снарядика, на три четверти впившегося в тело бедного начфина. - Так всегда: где женщины, там одни неприятности. Вот она, женская суть! Послушай, старлей, а ты женат? - неожиданно спросил я Барсукова.
- Женат, а что? - глянув на меня удивленно, ответил он.
- И детишки есть? - продолжал я машинально пытать его, хотя, если честно, меня в тот момент мало интересовала его персона - мне просто нужно было с кем-то говорить, чтобы подавить страх.
- Есть - пацан…
- Это хорошо… Когда есть наследник, чувствуешь себя увереннее в жизни. Вроде того, что жизнь эту проживаешь не зря, - говорил я саперу.
- Согласен с вами, - произнес Барсуков. - Я тоже считаю, что мне повезло.
- А вот у меня дочка, - сказал я. - Но я тоже думаю, что мне повезло. Я ее очень люблю. Жаль, она теперь живет с чужим отцом.
- Вы развелись? - спросил Барсуков.
- Жена от него ушла, - услышал я подавленный голос Макарова. Он тихонько стонал, а пот все так же продолжал струиться по его полным бледным щекам.
- Да, ушла от меня, - подтвердил я. - Но это неважно. В жизни всякое бывает.
- А вы ее любили? - спросил Барсуков.
- Да, любил, - сказал я. - Она была хорошая.
- Хорошие жены не уходят от мужей, - простонал начфин.
Я машинально улыбнулся.
- Женщинам свойственно заблуждаться. Ведь они живут не умом, а сердцем, - сказал Барсуков, внимательно наблюдая за моими действиями.
- Ты прав, старлей, женщины живут сердцем, - согласился я.
- А сердце часто обманывает, - произнес сапер.
- Да, сердце - штука капризная и непостоянная. Это я вам как врач заявляю, - усмехнулся я.
- Так ты что, майор, оправдываешь жену? - спросил Макаров. Он тоже хотел избавиться от страха и потому включился в разговор. Стонал, но продолжал говорить.
- Женщин не оправдывать надо, их надо прощать. Они ведь слабее нас - недаром их слабым полом называют. А со слабых какой спрос? - сказал я.
Макаров не был со мной согласен.
- Ты, Митя, дурак, - заявил он. - Предательство нельзя прощать, кто бы его ни совершил. Я правильно говорю, Барсуков?
Тот только пожал плечами и ничего не сказал. Он, видимо, пожалел мои чувства и не стал катить бочку на мою жену.
- Тампон! - не глядя на Барсукова, попросил я. Тот быстро сориентировался и, подхватив пинцетом тампон, подал его мне. Я стал промокать им выступающую из раны кровь.
Макарову, видимо, эта процедура не понравилась, и на лице его появилась страдальческая гримаса.
- Майор, скоро ты эту дрянь вытащишь из меня? Наверное, уже весь бок расковырял, - произнес он.
- Потерпи немного, Женя, потерпи. Нельзя торопиться - сам понимаешь… - сказал я.
- Да я-то понимаю, но мой бок понять этого никак не может, - простонав, произнес он. - Он же ведь живой. - И вдруг: - Послушай, господин коновал, а ты, случаем, не занесешь в рану инфекцию? Ведь такая антисанитария кругом.