Между тем остановился и головной танк. Знай немцы, что они уже в мертвой зоне или по крайней мере стоят на ее границе, они и держались бы соответственно. Но пока им было ясно одно: противник напал на колонну, а они неосторожно оторвались от своих И танк попятился. Он поднял пушку, навел ее на вершину холма, но не стрелял, должно быть, еще не видел цель. Он отползал медленно. В этом движении не было страха - только мера предосторожности. Он только хотел соединиться со своим батальоном, который уже разворачивался, готовясь к бою: несколько танков рассредоточились влево от шоссе, несколько - вправо. Колонна осталась на дороге, ждала, когда передовой батальон сметет преграду и расчистит путь для дальнейшего движения согласно приказу.
По лязгу затвора Тимофей понял - орудие к бою готово.
- В которую штуку лупить? - спросил Чапа.
- Который пятится, того и бей.
- Не-а. Не можу, - пожаловался Чапа. - Он ач, какой верткий. Токечки, думаю, гоп, а он уже драла дал.
- А ты с опережением попробуй, - посоветовал Ромка.
- Дуже ты розумный! - огрызнулся Чапа. - Може, сам покажешь, як отое роблять?
- Ладно вам, - сказал Тимофей. - А по горящему попадешь еще раз?
- Спробую.
- Целься ему в мотор. Но стрелять только по моей команде!
Тимофей подрегулировал резкость и, чтобы как-то убить оставшиеся секунды, пока танк отползает к своим, шептал: "Ладно… ладно…" - смотрел, как шевелится (шалят нервишки у немца!), целится прямо ему в лицо все еще молчащее (ждут второго выстрела, чтобы точно засечь дот) дуло танковой пушки; как уплывают под броневые крылья отполированные траки; как командир танка высунулся из башни и то смотрит в бинокль на вершину холма, то что-то говорит вниз, наверное, пушкарю…
Тимофею казалось, что даже лицо механика-водителя он различает в приоткрытом переднем люке. Чтобы убедиться точно, хотя ему это и не нужно было, Тимофей стал всматриваться в темный срез амбразуры и чуть не прозевал момент, когда танк стал огибать горящую машину.
- Огонь!
И опять вокруг них и внутри каждого из них - в мозгу, в костях, в каждой клеточке тела красноармейцев взорвался гром, словно это и не снаряд был вовсе, а само пространство раскололось на куски. Но теперь Тимофей был готов к этому и не зажмурился даже, и видел, как сверкнул из-под катков огонь, и хотя Тимофей знал, какая это сила - 105-миллиметровый бронебойный, - а все-таки боялся сглазить удачу и ждал настоящего пламени, или дыма, или взрыва, что подтвердило бы успех. Но мгновения бежали, а танк стоял целехонький, и Тимофей уже смирился с неудачей, и ждал, что сейчас танк сдвинется и поползет прочь от шоссе, занимая свое место в боевых порядках батальона, как вдруг из башни высунулся командир, стал вываливаться наружу, сползать с башни вперед руками, цепляясь за броню; наконец скатился на землю и опять пополз на одних руках, и хотя Тимофею не было видно, что у немца случилось с ногами, надо понимать, досталось им крепко, потому что они тянулись за ним, как груз, а он все полз на руках и кричал беспрерывно, может, одно только "А-а-а!…" - судя по тому, как у него был вывернут рот. Но из дота его не было слышно: все-таки расстояние приличное, верных полкилометра набежит, да и моторы там ревели вовсю, десятки мощных танковых дизелей, а уши после второго выстрела были все еще заложены. Тимофей сглотнул несколько раз, чтобы выбить пробку, но не помогло.
Больше из танка не вылез никто, а затем изнутри его рвануло вверх высоким столбом, и лишь тогда по-настоящему загорелось.
Две снарядные гильзы еще чадили на броневом полу каземата.
Два дыма слились в один; рваное облако стало сносить вдоль шоссе в сторону дозорных танков.
Шоссе было перегорожено напрочь.
Теперь весь головной танковый полк рассредоточивался по долине. Первый батальон, словно разбуженный взрывом, уже бил по вершине холма в два с половиной десятка стволов. Однако цель была для немцев неудобная. Во-первых, стрелять вверх без специальных приборов всегда не с руки; а во-вторых, танки все время находились в движении - выполняли противоартиллерийский маневр. В таких условиях спрашивать с наводчиков исключительную точность, право же, грешно. И снаряды то летели высоко, то рвались ниже дота. Только однажды красноармейцы услышали, как болванка угодила в бронеколпак. Против ожидания звук оказался не ахти какой: загудело низко, будто в большой колокол; все-таки масса купола была огромной, в ней могла раствориться без существенных последствий и не такая инерция. Но об этом легко думать задним числом, после того, как оно случилось и ничего не произошло. А ведь красноармейцы ждали его, это прямое попадание, с первых минут боя. Знали, что когда-то оно произойдет, раньше или позже. Оно ожидалось, преувеличенное неизведанностью, и когда случилось наконец - сквозь дробь осколков по броне, сквозь глухие удары камней, - то угадалось сразу, и визг болванки, рикошетом упорхнувшей прочь, был воспринят с облегчением и торжеством.
Но, в общем, обстрелом немцы добились лишь одного: частично ослепили дот. Облака дыма и сухой глины заволокли вершину. А когда в амбразуру залетел большой осколок (его не услышали сразу, и лишь через мгновение обернулись на протяжный, всхлипывающий скрежет, и успели заметить, как он пробороздил по стене дота, густо роняя на пол искры и куски бетона), Тимофей прикрыл ее, оставив минимальное отверстие для наводки и стрельбы.
В редкие просветы он видел, что и механизированный полк пришел в движение. Правда, грузовики и бронетранспортеры остались на шоссе - в стороны им ходу почти не было: по камням да буеракам далеко не удерешь, - но солдаты густо посыпали через борта и бежали прочь, рассасываясь по тем же ямам и буеракам.
- Чапа, по мосту попадешь?
- Далеченько… - пожаловался тот на всякий случай, хотя в прицел мост был виден превосходно, и Чапа уже давно посматривал на него с интересом.
- Нечего прибедняться - наводи! - Тимофей покрутил ручку телефона и, услышав: "Медведев на проводе", - крикнул в трубку: - А ну-ка подбрось нам несколько фугасных!
В мост они попали только с пятого снаряда, Мост рухнул сразу, и десятка полтора танков, замыкающих походные порядки дивизии, оказались отрезанными. Они подкатили к берегу и стали гуртом. Потом один двинулся вдоль берега влево, другой - вправо. Искали брод. Сейчас тоже будут здесь, механически подумал Тимофей, но, поскольку это уже не имело значения, тут же забыл о них навсегда.
Со времени первого выстрела прошло уже четверть часа. Нельзя сказать, чтобы среди этих пятнадцати минут была такая, когда немцы были бы напуганы или у них началась паника. Нет. Все-таки их была целая дивизия, и они находились в глубоком тылу своих войск. Но они были обескуражены, оказавшись в капкане, и только поэтому замешкались поначалу. Они с полным основанием могли подозревать, что дот - это лишь часть засады. И приняли меры предосторожности, выждали какое-то время. А когда убедились, что неожиданностей больше не предвидится, бросились в атаку.
Из боевых порядков головного батальона выдвинулись три средних танка, набрали скорость, и не успели красноармейцы перезарядить пушку, как они уже были в мертвой зоне.
Тут Тимофей вспомнил о шести дозорных танках. В их распоряжении было целых пятнадцать минут, чтобы разобраться в происходящем, принять решение и ударить. И воображение Тимофея услужливо нарисовало ему страшную картину: вот один из этих танков подполз к доту с тыла и наводит свою пушку прямо на люк., Этот люк - надежная штука: и пуль, и осколочных гранат можно за ним не бояться. Но первый же снаряд вобьет его внутрь.
Тимофей еще не решил, что противопоставить новой угрозе, когда вдруг наступила тишина Снаряды перестали рваться почти одновременно; сначала был слышен только стук осыпающихся камней, он быстро иссяк, и тогда остался лишь далекий рык танковых моторов.
Боятся подбить своих, - это ясно.
Тимофей выбрался через люк наружу. Он уже не чувствовал тротиловой вони, и даже в горле как будто не скребло - еще в доте пообвыкся. Зажмурившись, чтобы не запорошило глаза, он пробежал по битому камню всего несколько метров и увидел дозорные танки. Четыре машины стояли прямо на шоссе, развернувшись в сторону холма. Два средних танка, форсируя двигатели, ежеминутно меняя угол атаки, то и дело сползая на несколько метров, упорно лезли вверх. Этим будет нелегко, понял Тимофей, крут склон
И пошел вокруг бронированного купола взглянуть на танки, атакующие в лоб.
Странно, подумал он, увидев, что и эти машины ползут с огромным трудом, здесь холм вроде бы пологий… чего ж они телятся?…
Тимофей нагнулся к амбразуре:
- Чапа, ты видишь их?
- Не-а. Може, когда ще трошечки выдряпаются до нас…
- У тебя под рукой не осталось бронебойных?
- Один есть, - сказал Страшных.
- Заряжай. - Придерживаясь за теплый ствол пушки, Тимофей влез через амбразуру в дот, покрутил ручку телефона. - Медведев! Знаешь, где лежат противотанковые гранаты? Набери в какую-нибудь торбу штук десять, не меньше, понял? - и мотай к нам наверх. Только поживей!
14
Медведев решил, что это конец. Надо было бежать, удирать отсюда, уносить поскорее ноги - прочь! прочь! - пока возможно, пока есть еще ничтожный шанс выпутаться. Запасной лаз рядом…
"Сволочь", - сказал себе Медведев, выхватил с полки тяжеленный ящик и громыхнул его на пол посреди прохода. Кончиками пальцев - дальше не прошли - выдрал верхние дощечки, только гвозди визгнули Загреб в одну руку три гранаты, в другую столько же. Бросил назад. Если даже в карманы положить по гранате - и то десяти не унесешь. Прав сержант - нужна торба.
Он заметался по кладовке. Ничего подходящего!
Но взвинченность, а тем более истерия не были характерны для флегматичного Медведева. И едва первый всплеск улегся, он с обычной своей рассудительностью задался вопросом: "А гранаты зачем? Холм эскарпирован весь. Никакой танк не взберется… Да ведь сержант не знает об этом!…"
Медведев перевел дух и обессиленно опустился на ящик с гранатами.
Его минутную слабость понять нетрудно. Пока товарищи вели бой, он томился одиночеством и вынужденным бездельем; время растягивалось для него мучительно, а фантазия предлагала картины одну страшнее другой. По типам снарядов, которые требовал сержант, он догадывался о плане боя, но пушка била так редко, а стены вокруг содрогались от близких разрывов так явственно!… Его колотил озноб, он обливался потом - и все от неизвестности. А теперь это кончилось.
Он спокойно прошел в жилой отсек, взял суконное одеяло, под которым спал полчаса назад, возвратился, не считая сыпанул гранаты прямо из ящика и связал диагональные концы одеяла; узел вышел на славу. Запалы он набрал в карманы тоже не считая: в один горсть, в другой горсть - хватит! И полез вверх.
- Ну и телишься же ты! - Тимофей не пытался скрыть, что нервничает.
- А куда спешить? - разыграл простодушие Медведев.
- Ты что, деревня, глухой? Танки же! - заорал ему в лицо Страшных.
- Не ори. А танки с чем приползли, с тем и уползут. - Медведев спокойно развязал узлы, выгреб из карманов запалы и лишь затем поднял улыбающееся лицо на сержанта. - Склоны эскарпированы. Не взобраться им. Не должны.
Спасительная новость была слишком внезапна; надо было не только осмыслить ее, но и привыкнуть к ней.
- А не подумаешь, - наконец сказал Тимофей. - Сам поднимался… и не заметил.
- Так ведь готовились, - сказал Медведев.
- Ладно… Только береженого бог бережет. Ты, Саня, подстрахуешь тыл. Вы, - повернулся к Герке и Ромке, - фронтальных постережете. Да автоматы не забудьте прихватить! Не ровен час, какая-нибудь шкура под шумок нашу бдительность решит проверить…
Снаружи было светло и чисто.
Медведев этого не ждал и присел на корточки: ему почудилось, что сейчас он виден отовсюду, что тысячи взглядов скрестились на нем. Где же дым, гарь, пыль? Где следы ада, который он слышал из подземелья?… Здесь даже воронок не было. Впрочем, одна есть, да и то не воронка, а скорее углубленьице: скала была под самым дерном, взрыв сорвал его, как одеяло, вот, почитай, и вся его работа.
Должно быть, все воронки с лицевой стороны дота. Но щебня и осколков и здесь хватало.
За пазухой постукивали три противотанковых гранаты. Автомат был непривычен: маленький и вроде бы неопасный. Медведев держал его в руках впервые. "Шмайссер". По плакатикам знакомая машинка. Медведев поставил его на боевой взвод и стремительными перебежками двинулся туда, где скребли гусеницами по камням вражеские танки.
Он увидел их внезапно - угловатые, серо-зеленые, они возились в семидесяти метрах, земля вокруг была истерзана, и в действиях танкистов угадывалось скорее упрямство либо тупое подчинение приказу, чем сознательные действия, подогретые верой в успех. Они уже поняли, что здесь им не взобраться, решил Медведев, но, поскольку парень он был исполнительный и выучку имел классную, он облюбовал себе удобную ямку, снарядил гранаты, положил их перед собой и стал ждать.
Сначала он смотрел, как бы подбирался к танкам на верный бросок гранаты, если бы это понадобилось, конечно. Маршрут не складывался, все было на виду. Верная гибель под танковым пулеметом. Тогда Медведев стал смотреть на старицу, с этой стороны подступавшую к самому холму. Когда-то здесь было малое русло, потом река ушла к горам вся, а через бывший перекат проложили дорогу. Каждое половодье старица наполнялась, и ключи в ней были свои, так что уровень здесь был почти постоянный и вода редкая на вкус даже для этих мест, где она такая везде.
Тут за его спиной послышался шорох. Медведев резко обернулся, уже готовый стрелять из "шмайссера", и увидел Тимофея. Тот сказал "отбой" и втиснулся в ямку рядом с Медведевым.
- Ладно ты здесь устроился, Саня. - Тимофей поскреб бинты под своею диковинной курткой. - Однако ты был прав. Там они не взобрались. А здесь и подавно.
- Так точно, товарищ сержант, - подтвердил Медведев. - Разве что пехотой попытаются. Но наши пулеметы весь склон чистенько, как граблями, подбирают.
- Без мертвых зон?
- Какое! Поначалу были: кое-где скала выпирала, большие камни видимость закрывали. Так их еще позапрошлой осенью в одну ночь рванули.
- А рыбу глушили?
- Зачем? - удивился Медведев. - В старице и на удочку, просто на хлеб прет как сумасшедшая. Спортивного интересу никакого. У нас любители на речку бегали. Там даже форель есть. Во какой толщины.
Он показал пальцами, и оба засмеялись, собрали гранаты и пошли к доту, потому что танки уже отползали на исходные позиции и с минуты на минуту обстрел мог возобновиться.
Медведев испытывал странное чувство. Он видел ясно: в Тимофее что-то изменилось. Прежний "сержантский" - узнавший Медведева - взгляд был стерт, но облегчения не наступало, потому что новый был неуловим. И вроде бы Тимофей не отводил глаз, а что в них, прочесть не удавалось.
Причина этого была проста. От Тимофея не укрылось, как непроизвольно сжимается Медведев под его взглядом. Это подтверждало самое первое предположение, что вместо справного парня, лихого пограничника досталась ему тюря. Но выбирать не приходилось, каждый боец был незаменим, с каждым - воевать. К тому же Тимофей был настоящим сержантом-строевиком, воспитывать бойцов входило в его прямые обязанности; тем более сейчас, когда он был и командиром и политруком. Он решил переломить себя, но далось ему это нелегко, а для болезненно-внимательного взгляда Медведева следы этой борьбы были очевидны.
Между тем враг успокоился. Прекратив противоартиллерийский маневр, танки рассредоточились - эта мера предосторожности сейчас уже казалась гитлеровцам достаточной. Выбравшись наружу, экипажи отдыхали; не без зависти наблюдали, как их товарищи пытаются заработать железные кресты. Дело-то плевое, а без крестов не обойдется: чтобы оправдаться за два подбитых танка, генерал такое напишет про этот холм, на бумаге выйдет целый укрепрайон, почище линии Мажино! Нет, кресты за эту славную победу будут непременно!
И мотопехота перестала психовать. Начала неспешное обратное движение: из ям да ложбинок потянулась к дороге. Шоферня уже ходила между машинами, кто-то копался в моторе, лез в кабину. До головных машин было чуть поболее километра, так что видимость и без стереотрубы - лучше не надо.
Наконец самое любопытное происходило возле двух подбитых танков. Немцы зря времени не теряли. Пока внимание красноармейцев было отвлечено приступом, они успели погасить огонь на одном из танков, занялись вторым, и к ним выбрался на шоссе еще один тяжелый; от него уже заводили трос.
Если расчистят шоссе, так ведь и прорвутся, чего доброго!
- Чапа, а ну-ка вжарь осколочным в просвет промеж трех.
- А у меня броневбойный туды затолканый.
- Бей чем придется!
- Есть!
- Саня!
- Вас понял, товарищ командир! - И Медведев ловко, вроде и не придержавшись ни за что, соскользнул в люк.
Первый взрыв полыхнул из-под подошедшего танка. Дал ли он что-нибудь, сказать трудно: немцы залегли на несколько секунд, потом засуетились снова. Но второй был осколочным и угодил именно туда, куда намечал Тимофей: в центр треугольника между танками. Это была удача. От прямых осколков и рикошета (броневые стены с трех сторон!) спастись было невозможно. Уцелевшие немцы прыснули в стороны. Но ведь кто-нибудь с крепкими нервами мог и остаться, чтобы все-таки сделать дело…
- Чапа, еще один снаряд туда же, а потом - по грузовикам!
Танковые батальоны ударили беглым огнем, их тотчас же поддержали приданные мотопехоте артиллерийские батареи, Их даже не развернули толком; пушки откатили на несколько метров от шоссе - тем и удовлетворились. Возможно, через буераки не было ходу тягачам, а скорее всего они рассчитывали, что вот-вот двинутся дальше,
Этот обстрел был куда интенсивней предыдущего. Вначале еще можно было работать, используя просветы между разрывами, но уже через несколько минут перед амбразурой клокотала непроницаемая для глаза черно-рыжая буря, вспенивая землю и щедро плеща осколками стали и камней.
Тимофей взял бинокль и "шмайссер", сунул в каждый из карманов по рожку с патронами и неловко полез в нижний этаж. Медведев помог ему открыть люк, ведущий в запасной ход.
- Не отходи от телефона, - сказал Тимофей. - Мало ли что.
- Ага, - сказал Медведев. - А что, если я им наверх накидаю снарядов и до вас мотнусь? Вдвоем никак веселее.
- Нет, - сказал Тимофей, переступив через высокий стальной порог люка. Ход железобетонной трубой полого ускользал вниз в темноту. Здесь была прохладная сырость. Пожалуй, сейчас единственное прохладное место во всей долине.