- Как до такого могло дойти? Милорд кардинал на коленях в грязи. Как это случилось, ради всего святого?
Кромвель говорит:
- Шафран. Изюм. Яблоки. И кошек. Раздобудьте кошек, больших и голодных. Я не знаю, Джордж, откуда они берутся? О, погодите! Не сможем ли мы достать куропаток?
Если будут куропатки, их можно разделать, и грудки обжарить прямо за столом. Нужно, чтобы все готовили под нашим присмотром; и тогда, если мы постараемся, милорда кардинала не отравят.
II Потаенная история Британии
1521–1529
Давным-давно, в незапамятные времена, правил в Греции царь, у которого было тридцать три дочери. Сестры взбунтовались и убили своих мужей. Горюя, что породил таких непокорных дочерей, но не желая губить собственную плоть и кровь, царь посадил их на корабль без руля и доверил морским волнам.
Еды на корабле было на полгода. К концу этого срока течения и ветра унесли царевен за пределы известных земель и прибили к острову, окутанному туманом. Он не имел названия, и старшая из сестер-убийц дала ему свое имя: Альбина.
За полгода царевны изголодались по любовным утехам, однако на острове не было людей, только демоны.
Тридцать три царевны сошлись с демонами и породили великанов, которые, в свой черед, переженились на собственных матерях. Их потомство заселило весь остров. У них не было священников, не было церквей и законов. Не умели они и вести счет годам.
Через восемь столетий троянец Брут положил конец правлению великанов.
Брут, праправнук Энея, появился на свет в Италии. Мать его не пережила родов, отца он случайно застрелил на охоте. Брут бежал в Грецию, где стал вождем у троянцев, живших там в рабстве. Вместе они отправились на север; ветер и течения прибили их к тому же острову, куда столетьями раньше вынесло царевен. Здесь беглецам пришлось вступить в бой с великанами, возглавляемыми Гогмагогом. Троянцы одержали победу и сбросили Гогмагога в море.
Откуда ни посмотри, все начинается с кровопролития. Брут и его потомки правили островом до прихода римлян. Прежде чем стать городом Луда, Лондон звался Новой Троей. А мы были троянцами.
Некоторые утверждают, что Тюдоры вписаны в эту кровавую и демоническую историю; они происходят от Брута по линии Константина, чья мать, святая Елена, была дочерью бриттского вождя.
Артур, верховный король Британии, приходился Константину внуком. Он был женат на женщинах по имени Гвиневера числом от одной до трех и похоронен в Гластонбери, но на самом деле не умер и однажды вернется.
В лето тысяча четыреста восемьдесят шестое родился его благословенный потомок, принц Артур Английский, старший сын Генриха - первого короля из династии Тюдоров. Этот Артур женился на арагонской принцессе Екатерине, умер в пятнадцать лет и похоронен в Вустерском соборе. Будь он жив, он бы сейчас правил Англией. Его младший брат Генрих был бы, вероятно, архиепископом Кентерберийским и не домогался (по крайней мере, мы благочестиво в это верим) женщины, о которой кардинал не слышал ничего хорошего; женщины, на которую его милости стоило обратить внимание задолго до прихода разгневанных герцогов - и в чью историю ему следовало бы хорошенько вникнуть, не дожидаясь королевской опалы.
За каждой историей - другая история.
Упомянутая дама появилась при дворе на Рождество 1521 года и танцевала в желтом платье. Ей было… дай Бог памяти… лет двадцать? Дочь дипломата Томаса Болейна, она росла при бургундском дворе в Мехелене и Брюсселе, затем в свите королевы Клод разъезжала по дивным замкам Луары, потому и на родном языке говорит с едва уловимым акцентом, вставляя французские словечки, когда делает вид, будто не может вспомнить английского. На Масленицу она танцует в придворном спектакле. Дамы наряжены Добродетелями, и ей досталась роль Упорства, которую она исполняет с большим изяществом, но чуть торопливо; на губах блуждает самодовольная улыбка, в чертах сквозит неприступность. С тех пор за ней увивается много захудалых джентльменов и один отнюдь не захудалый. Пополз слушок, будто она выходит замуж за Гарри Перси, наследника герцога Нортумберлендского.
Кардинал вызывает к себе ее отца.
- Сэр Томас Болейн, побеседуйте с вашей дочерью, или я с ней побеседую. Мы привезли ее из Франции, чтобы выдать замуж в Ирландию, за наследника Батлеров. Почему она медлит?
- Батлеры… - начинает сэр Томас.
- Да? Так что Батлеры? Если дело за ними, я разберусь. А хочу я знать вот что: это по вашей указке она связалась с тем глупым мальчишкой? Поскольку, сэр Томас, позвольте мне сказать со всей откровенностью: я такого не потерплю. Король такого не потерпит. Шашням следует немедленно положить конец.
- Последние несколько месяцев я почти не бывал в Англии. Вашей милости не следует думать, будто я здесь как-то замешан.
- Мне лучше известно, что мне следует думать. Так больше вам сказать нечего? Кроме того, что вы не способны приглядеть за собственными детьми?
Сэр Томас усмехается и разводит руками, намереваясь отпустить замечание про нынешнюю молодежь, но кардинал не дает ему открыть рот. Кардинал подозревает - и высказывает свои подозрения вслух, - что юной особе не по душе скудная обстановка Килкенни и не по нраву редкие увеселения, доступные в тех краях, если раз в сезон отправиться по ужасной дороге в Дублин.
- Кто это? - спрашивает Болейн. - Там, в углу?
Кардинал отмахивается.
- Один из моих стряпчих.
- Пусть уйдет.
Кардинал вздыхает.
- Он записывает наш разговор?
- Томас, вы записываете? - спрашивает кардинал. - Если да, то перестаньте, пожалуйста.
Половину мужчин в Англии зовут Томасами. Позже Болейн не сумеет вспомнить наверняка, действительно ли это был он.
- Послушайте, милорд… - Дипломат использует весь богатейший диапазон своего голоса, сейчас регистр - прямодушие, улыбка словно говорит: ну же, Вулси, мы оба с вами люди взрослые, светские, нам ни к чему друг перед другом притворяться. - Они молоды. - Движение руки, долженствующее подчеркнуть искренность. - Молодому человеку она приглянулась. Ничего удивительного. Мне пришлось с ней поговорить. Она все поняла. Она знает свое место.
- Вот и хорошо, - говорит кардинал, - потому что ее место внизу. Я о родовитости, а не о том, что бывает теплой ночью на сеновале.
- Молодой человек не принял отказа. Его хотят женить на Мэри Тэлбот, но… - Болейн сопровождает свои слова беспечным смешком, - молодой человек не хочет. Молодой человек считает, что вправе сам выбрать себе жену…
- Выбрать жену! - взрывается кардинал. - В жизни не слышал ничего подобного! Он что, пастух или землепашец? Ему предстоит оборонять наш север. Либо он осознает свою ответственность, либо простится с наследством. Дочь Шрусбери - самая подходящая для него партия, я сам ее выбрал, а король одобрил предстоящий союз. И уверяю вас, граф Шрусбери не станет смотреть сквозь пальцы на шутовские выходки дочкиного жениха.
- Затруднение в том… - Болейн выдерживает дипломатическую паузу, - что Гарри Перси и моя дочь, кажется, зашли слишком далеко.
- Что? - восклицает кардинал. - Вы хотите сказать, мы все-таки говорим о сеновале в теплую ночь?
Кромвель наблюдает из темного угла и думает: Болейн феноменально хладнокровен.
- Насколько я понял сих слов, они обручились перед свидетелями. И как это теперь отменить?
Кардинал грохает кулаком по столу.
- Я вам объясню, как! Я вызову его отца с границы, и если блудный сын не послушается родителя, не видать ему наследства, как своих блудных ушей. У графа есть другие сыновья, получше. А вы, если не хотите, чтобы Батлер отказался от вашей дочки и она осталась у вас на шее старой девой, забудьте и думать про всякие обручения и свидетелей. Знаю я этих свидетелей - когда я за ними пошлю, они все попрячутся. Так что я больше не желаю об этом слышать. Обручение. Свидетели. Контракты. Силы небесные!
Болейн по-прежнему улыбается. Чтобы сохранять улыбку на лице, требуется усилие каждой мышцы крепкого, жилистого тела.
- Я не спрашиваю, - безжалостно продолжает кардинал, - советовались ли вы по этому поводу со своими родичами Говардами. Мне не хочется думать, что вы затеяли вашу авантюру с их одобрения. Меня бы очень огорчило, если бы выяснилось, что герцог Норфолк ее одобрил. Очень, очень огорчило. Так что не рассказывайте мне, ладно? Идите к родичам и попросите дать вам на сей раз добрый совет. Отправьте дочь в Ирландию, пока Батлеры не прослышали, что она - порченый товар. Я не стал бы такого говорить, но придворным сплетникам не укажешь.
На лице у сэра Томаса горят алые пятна.
- Вы закончили, милорд кардинал?
- Да. Ступайте.
Болейн поворачивается в вихре темного шелка. Глаза блестят - неужели в них слезы гнева? В комнате темно, но он, Томас Кромвель, очень зорок.
- Ах да, минуточку, сэр Томас. - Слова кардинала настигают и, как аркан, разворачивают жертву. - Так вот, сэр Томас, не забывайте свою родословную. Семейство Перси - одно из знатнейших в стране. Вам, конечно, очень повезло взять жену из Говардов, но ведь Болейны, если не ошибаюсь, раньше занимались торговлей? Ваш предок был лордом-мэром Лондона, не так ли? Или я спутал ваш род с более именитыми Болейнами?
Красные пятна исчезли с лица сэра Томаса; сейчас оно бледно, словно дипломат от гнева вот-вот лишится чувств. Покидая комнату, сэр Томас шепчет: "Сын мясника", а проходя мимо стряпчего - который сидит, сложив тяжелые руки на столе, - бросает: "Пес мясника".
Дверь хлопает.
Кардинал говорит:
- Выходи, пес.
Его милость смеется, подперев голову руками.
- Смотрите и учитесь, Томас. Вам не исправить свою родословную - а видит Бог, она еще постыднее моей. Трюк в том, чтобы напоминать им об их же собственных мерках. Придумали правила - не обижайтесь, когда я строже других требую эти правила соблюдать. Перси выше Болейнов. И пусть не воображает о себе лишнего!
- Разумно ли злить людей?
- Конечно нет. Однако я устаю от трудов, и мне надо иногда позабавиться. - Кардинал смотрит на него ласково, и это наводит на подозрение, что следующая забава сегодняшнего вечера (после того как Болейн изорван в клочья и брошен на землю, словно апельсиновая кожура) - наставительная беседа с Томасом Кромвелем. - К кому следует проявлять почтение? К Перси, Стаффордам, Говардам, Тэлботам, да. Если уж дразнить их, то берите палку подлиннее. А Болейн… в фаворе у короля, да и вообще способный малый. Вот почему я вскрываю все письма сэра Томаса вот уже много лет.
- В таком случае милорду известно… о нет, простите, вам такое слушать негоже.
- Что? - спрашивает кардинал.
- Всего лишь сплетни. Я бы не хотел вводить вашу милость в заблуждение.
- Нельзя говорить и не говорить. Выкладывайте.
- Да просто женщины болтают. Мастерицы. Жены суконщиков. - Он ждет, улыбаясь. - Я уверен, вашей милости не до бабских пересудов.
Кардинал со смехом встает из кресла, тень прыгает по стене. Рука стремительно тянется вперед, вседосягающая, словно десница Божья.
Однако когда Бог сжимает пальцы в кулак, они хватают воздух. Человек, только что стоявший напротив, теперь на другом конце комнаты, у стены.
Тень колышется и замирает. Кардинал неподвижен. Стена ловит ритм его дыхания. Кардинал склоняет голову (волосы в свете камина окружены нимбом), смотрит на пустой кулак. Растопыривает исполинскую, в отблесках пламени пятерню. Упирается ею в стол, и она исчезает, сливается с камчатной скатертью. Лицо кардинала в тени.
Он - Томас, а также Томос, Томмазо и Томаэс Кромвель - вбирает все свои прежние образы в нынешнее тело и осторожно возвращается на прежнее место. Его единственная тень скользит по стене - гость, неуверенный, что ему рады. Который из Томасов увидел нацеленный в грудь удар? В такие мгновения тело действует по памяти. Ты отпрыгиваешь, пригибаешься, бежишь; или прошлое выбрасывает твой кулак без посредства воли. А если бы у тебя в руке был нож? Так и происходят убийства.
Он что-то говорит, кардинал что-то говорит. Оба умолкают. Кардинал опускается в кресло. Томас мгновение медлит, потом тоже садится. Его милость произносит:
- Я и впрямь хотел узнать лондонские сплетни, но не собирался их из вас выбивать.
Кардинал некоторое время изучает бумаги на столе, давая неловкости пройти, а когда заговаривает, то уже совсем другим тоном - беспечным, словно рассказывает после ужина забавный анекдот:
- У моего отца был знакомый… точнее, покупатель… сочень красным лицом. Вот таким. - Трогает для иллюстрации рукав. - Ревелл его звали, Майлс Ревелл. - Рука снова ложится на темную камчатную скатерть. - Добропорядочный горожанин, любитель пропустить стаканчик рейнского. Только я почему-то вообразил, будто он пьет кровь… может, нянька мне сказала, может, кто-то из детей. Когда отцовские подмастерья узнали… по моей глупости, конечно, потому что я плакал от страха… они завели обыкновение кричать: "Ревелл идет, сейчас будет пить кровь, беги, Томас Вулси, спасайся!" Я убегал, будто за мной черт гонится, на другой конец рынка. Странно, что не угодил под телегу. - Кардинал берет со стола восковую печать, вертит, кладет на место. - Даже и теперь, когда я вижу краснолицего человека - например, герцога Суффолка, - мне хочется плакать. - Пауза. - Итак, Томас… неужто клирик не может встать без того, чтобы его сочли кровопийцей? - Снова берет печать, вертит в руках, отводит взгляд, продолжает, явно забавляясь. - Пугаетесь ли вы епископов? А приходских священников? Дрожите ли при виде настоятеля?
Он говорит:
- Как это называется? Я не знаю английского слова. Эсток…
Может быть, и нет английского слова для узкого клинка, который вгоняют под ребра. Кардинал спрашивает:
- И это было?..
Это было двадцать лет назад. Урок усвоен накрепко. Ночь, лед, застывшее сердце Европы; лес, озеро, серебристое под зимними звездами; комната, свет камина, скользнувшая по стене тень. Он не видел убийцу, только движение тени.
- И все равно, - продолжает кардинал. - Я не встречался с мастером Ревеллом сорок лет. Он, небось, давно в могиле. А тот человек?.. Тоже давно мертв?
Деликатнейший из всех мыслимых способов полюбопытствовать у собеседника, есть ли за ним убийство.
- Да, милорд. Горит в аду, если вашей милости угодно.
Вулси улыбается - не из-за упоминания ада, а из-за учтивого признания широты своей власти.
- Значит, всякий, поднявший руку на юного Кромвеля, повинен геенне огненной?
- Вы бы его видели, милорд. Он был так грязен, что в чистилище его бы не пустили. Кровь Агнца, как нас учат, спасает грешников, но даже она не отмыла бы того малого дочиста.
- Я за то, чтобы в мире было как можно меньше грязи. - Вулси смотрит печально. - Вы ведь исповедались?
- Это было давно.
- Вы, конечно, исповедались?
- Милорд кардинал, я был солдатом.
- Солдаты чают Царствия Небесного.
Он смотрит Вулси в лицо. Поди пойми, во что кардинал верит.
- Мы все его чаем.
Как там в считалочке? Солдат, моряк, король, босяк.
- Итак, вы в юности были не сахар, - говорит кардинал. - Ça ne fait rien. A тот грязный малый, который на вас напал… он ведь не был духовным лицом?
Улыбка.
- Я не спрашивал.
- Да, странные шутки выкидывает с нами память. Томас, я постараюсь в вашем присутствии не совершать резких движений, и все у нас будет хорошо.
И все же Вулси продолжает его разглядывать: удивление еще не улеглось. Они знакомы совсем недавно, и кардинал только-только - быть может, как раз сегодня вечером - взялся придумывать ему характер. В грядущие годы Вулси будет говорить: "Я часто сомневаюсь, так ли хорош монашеский идеал, особенно для молодых. Взять хотя бы моего слугу Кромвеля - он всю юность провел в тиши, почти исключительно за молитвой, постом и чтением Отцов Церкви. Потому-то теперь он такой буйный".
А когда собеседники, смутно припоминая человека исключительной сдержанности, удивятся: "Ваш слуга Кромвель? Неужто?" - кардинал будет отвечать, качая головой: "Разумеется, я пытаюсь загладить его выходки. Когда он бьет окна, я приглашаю стекольщика. А что до девушек, попавших в беду… я плачу бедняжкам из своего кармана".
Однако сейчас кардинал занят другим. Большие руки сцеплены, будто пытаются задержать уходящий вечер.
- Итак, Томас, вы собирались пересказать мне сплетни.
- Из того, сколько шелка заказывает король у торговцев тканями, женщины делают выводы, что у его величества новая… - Он не заканчивает фразу. - Милорд, как вы называете шлюху, если она - дочь рыцаря?
- Ммм… - задумчиво тянет кардинал, вникая в проблему. - В лицо - "миледи". За глаза… а как ее имя? Что за рыцарь?
Он кивает на то место, где десять минут назад стоял Болейн.
Кардинал подается вперед.
- Почему вы не сказали сразу?
- Как я мог?
Кардинал кивает, соглашаясь, что вклиниться с такой щекотливой темой в разговор было бы непросто.
- Но это не та Болейн, которая с Гарри Перси. Ее сестра.
- Ясно. - Кардинал снова откидывается в кресле. - Конечно.
Мария Болейн - миниатюрная блондиночка, по слухам, переспавшая со всем французским двором. Теперь она при английском дворе: всем улыбается, со всеми мила, не то что вечно хмурая младшая сестрица, ходящая за нею, как тень.
- Конечно, я наблюдал, на ком его величество задерживает взгляд, - говорит кардинал. Кивает самому себе. - Так значит, теперь они близки? Знает ли королева? Или вы не в курсе?
Кромвель утвердительно склоняет голову.
- Екатерина - святая, - со вздохом произносит кардинал. - Впрочем, будь я королевой и святой, я бы, наверное, не тревожился из-за Марии Болейн. Подарки, значит? Не слишком роскошные, говорите? В таком случае, мне ее жаль. Ей надо спешить извлечь из расположения монарха хоть какие-то выгоды, пока он не остыл. Не то чтобы у короля сейчас было так много интрижек, но говорят… говорят, когда его величество был молод и еще не король, именно супруга Болейна сделала его из девственника мужчиной.
- Элизабет Болейн? - Он удивлен, что случается не так часто. - Мать нынешней?