- Когда пришло время платить налоги, Джироламо перестали возносить хвалу. Сначала жители бурчали себе под нос, потом возмущенные голоса зазвучали громче, и скоро все кто мог уже криком честили Джироламо и его жену. Граф услышал об этом и приехал из Имолы, думая, что одним своим присутствием утихомирит город. Но этот дурак не понимал, что своим видом только злит народ. Они видели его роскошные костюмы, золотые и серебряные платья его жены, драгоценности, пирушки и знали, что все это оплачено из их карманов. Деньги, которые люди могли бы потратить на еду для детей и на свои нужды, тратились на безумную роскошь, в которой купались фаворит прежнего папы и его незаконнорожденная жена.
- А как он относился к нам? - Лодовико в сердцах стукнул кулаком по столу. - Я служил у герцога Калабрии, и он делал мне такие искушающие предложения, что я покинул неаполитанскую армию, чтобы вступить в папскую армию. И теперь, четыре года спустя, я не получил и ломаного гроша за свою службу. Когда я спрашивал его, он успокаивал меня ласковыми словами, но теперь обходится и без них. Несколькими днями раньше я остановил его на площади и, упав на колени, умолял вернуть долг. Он меня оттолкнул и сказал, что не может мне заплатить, хотя драгоценный камень на его груди стоил в десять раз дороже тех денег, которые он мне задолжал. И смотрит он на меня хмуро, а ведь я служил ему как верный пес. Я этого не выдержу! Клянусь Богом, не выдержу! - Он сжал кулаки и замолчал, кипя от ярости.
- А знаете, как он отблагодарил меня? - спросил Кеччо. - Я одолжил ему так много денег, что он не решается просить еще. Теперь же за мной оказался небольшой должок по налогам, так он прислал за ним сборщика. А когда я сказал, что сейчас заплатить не могу, он вызвал меня к себе и сам потребовал денег.
- И что ты сделал? - спросил Маттео.
- Я напомнил ему о деньгах, которые он мне задолжал, и он сообщил мне, что частные долги не имеют ничего общего с долгом перед государством, заявив, что я должен заплатить, а иначе все будет, как того требует закон.
- Он, должно быть, рехнулся, - удивился Маттео.
- Он рехнулся, рехнулся от гордости и не понимает, что живет не по средствам.
- Говорю вам, это больше терпеть нельзя! - воскликнул Лодовико.
- И меня предупреждают, что он грозится заткнуть мне рот, - добавил Кеччо. - На днях он беседовал с Джузеппе Элбисиной и сказал ему: "Надо бы Кеччо поостеречься. Он может зайти слишком далеко и узнать, что рука правителя не такая мягкая, как рука друга".
- Я тоже слышал его слова, звучащие, как угрозы, - вставил Алессандро.
- Мы все слышали, - кивнул Лодовико. - Если Джироламо выходит из себя, он не думает, что говорит, и тогда становится ясно, какие планы вынашивают он и его молчаливая жена.
- Теперь, мессир, вы понимаете, в каком мы положении, - обратился ко мне Кеччо. - Под нами бушует огонь, а земля так тонка, что мы вот-вот провалимся в самое пекло. Вы должны пообещать более не искать повода для ссоры с вашим соотечественником, этим Эрколе Пьячентини. Он один из фаворитов Джироламо, и тот не позволит его тронуть. Если вы убьете Пьячентини, граф воспользуется этой возможностью, чтобы арестовать нас всех, и нас будет ждать судьба флорентийских Падзи. Вы обещаете?
- Я обещаю отложить месть до более благоприятного времени.
- А теперь, господа, мы должны разойтись, - подвел Кеччо итог нашей встречи.
Когда мы прощались, Алессандро повернулся к Маттео.
- Завтра ты должен привести своего друга к моей сестре. Она будет рада видеть вас обоих.
Мы ответили, что безмерно счастливы такому предложению, и Алессандро и Лодовико Пансекки оставили нас.
Маттео задумчиво посмотрел на Кеччо:
- Кузен, все это выглядит как заговор.
Кеччо даже вздрогнул.
- А что делать, если люди недовольны Джироламо.
- А ты? - настаивал Маттео. - Как я представляю себе, тебя не очень-то волнует, дерут с людей налоги или нет. Ты же знал, что рано или поздно налоги вновь будут брать сполна.
- Разве он не оскорбил меня, прислав ко мне сборщика за долгом?
- И это все? - Маттео пристально смотрел на кузена.
Кеччо опустил глаза, но потом вновь встретился взглядом с Маттео.
- Нет, - наконец ответил он. - Восемью годами раньше я был Джироламо ровней, а теперь я его слуга. Мы дружили, он любил меня как брата, а потом появилась его жена, дочь Франческо Сфорцы, приблуда, и постепенно он отдалился от меня. Стал холоден и сдержан, начал показывать, что он здесь хозяин, и теперь я не больше чем гражданин среди граждан, но никак не ровня правителю.
Кеччо какое-то время молчал, но на лице читалось неистовство его эмоций.
- Все это касается тебя в той же степени, что и меня, Маттео. Ты - д’Орси, а д’Орси не рождены слугами. Когда я думаю, что этот человек, внебрачный ребенок папы, относится ко мне так, словно выше меня по происхождению, у меня перехватывает дыхание. Я хочу кататься по полу и рвать на себе волосы. Ты знаешь, что д’Орси знатны и богаты уже три столетия? Медичи бледнеют перед ними, потому что они были горожанами, а мы - всегда дворянами. Мы изгнали Орделаффи, потому что они хотели поставить над нами незаконнорожденного ребенка, и мы должны смириться с этим Риарио? Клянусь, я этого не вынесу.
- Хорошо сказано! - кивнул Маттео.
- Джироламо уйдет, как ушли Орделаффи. Бог свидетель, я в этом клянусь!
Я взглянул на Маттео и увидел, что страстность Кеччо зажгла и его: лицо раскраснелось, глаза сверкали, голос стал хриплым.
- Но не повторяй свою же ошибку, Кеччо, - предупредил он. - Больше никаких правителей со стороны. В Форли должны править д’Орси.
Какое-то мгновение Кеччо и Маттео смотрели друг другу в глаза. Потом по телу первого пробежала дрожь, словно к нему вернулось благоразумие, он повернулся к нам спиной и вышел за дверь.
Маттео в задумчивости покружил по комнате и, повернувшись ко мне, сказал:
- Пошли.
Мы направились в нашу гостиницу.
Глава 4
На следующий день мы пошли к донне Джулии.
- Кто она? - спросил я у идущего рядом Маттео.
- Вдова!
- Что еще? - спросил я.
- Позорище Форли!
- Очень интересно, но с чего у нее такая репутация?
- Откуда мне знать? - смеясь, ответил он. - С чего у женщины возникает такая репутация? Она свела Джованни даль Эсти в могилу; ее завистницы говорили, что она отравила его, но это, конечно, сплетня, пущенная скорее всего Клаудией Пьячентини.
- И давно она вдова?
- Пять или шесть лет.
- Как она прожила эти годы?
Маттео пожал плечами:
- Как обычно живут вдовы! Лично я не понимаю, почему женщина в таком положении должна оставаться добродетельной. В конце концов молодость уходит, и ее лучше использовать в полной мере, когда она еще при тебе.
- Разве у нее нет родственников?
- Есть, конечно, отец и два брата. Но они ничего не слышат, или им на все наплевать. А кроме того, возможно, это всего лишь слухи.
- Ты говоришь так, будто все подтверждено фактами.
- Э, нет. Наверняка я знаю только одно: она далеко не глупая женщина. И раз уж репутация безнадежно испорчена, почему не вести себя так, будто все это правда?
- Что-то ты разволновался, - со смехом сказал я.
- Есть такое. - Маттео пожал плечами. - Я осаждал эту твердыню добродетели. Она отбивала все мои штурмы, взрывала прорытые мной тоннели, короче, так решительно оборонялась, что я обессилел и снял осаду. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить шесть месяцев на комплименты и лесть без уверенности, что в итоге тебя все-таки ждет награда.
- Очень уж практично ты смотришь на жизнь.
- Для меня, ты знаешь, одна женщина не отличается от другой. В конце все сводится к одному. И после того как тебя несколько лет носит по свету, поневоле приходишь к выводу, что нет разницы, брюнетки они или блондинки, толстые или тощие…
- Ты говорил все это донне Джулии? - спросил я.
- Более или менее.
- И как она отреагировала?
- Какое-то время сердилась. Пожалела о том, что не сдалась раньше, но время уже ушло. Это стало ей уроком!
Мы подошли к дому, и нас тут же провели к хозяйке. Донна Джулия очень вежливо поприветствовала нас, одарила меня взглядом и продолжила разговор со своими друзьями. Не составляло труда заметить, что все мужчины из окружения вдовы пребывали в той или иной степени влюбленности в нее, потому что следили глазами за каждым движением и боролись за улыбки, на которые донна Джулия не скупилась, одаривая то одного, то другого.
Маттео превзошел остальных в лести. Я полагал, что он смеялся над ней, но она выслушивала все с серьезным видом, и, похоже, ей нравилось.
- Ты не рад, что вернулся в Форли? - спросила она.
- Мы счастливы от того, что ходим по земле, на которую ступала твоя нога!
- За время своего отсутствия ты стал таким учтивым.
- А каким мог быть результат, если каждый день я думал об очаровательной Джулии?
- Боюсь, в Неаполе тебя занимали другие мысли. Говорят, женщины там ослепительно красивы.
- В Неаполе? Дорогая моя, за все время отсутствия в Форли я не видел лица, которое могло бы сравниться с твоим.
Глаза Джулии засверкали от удовольствия. Я отвернулся, находя весь этот разговор глупым. Подумал, что смогу обойтись без лицезрения красоты мадонны Джулии, и решил больше не приходить сюда. Заговорил с одной из женщин, находившихся в зале, и время потекло незаметно… В какой-то момент Джулия прошла мимо меня в сопровождении одного из своих кавалеров и украдкой бросила взгляд в мою сторону, но я сделал вид, что ничего не заметил. Вскоре она вновь прошла рядом со мной, задержалась, будто хотела что-то сказать, но все же промолчала. Я подумал, что ее задело мое безразличие к ней, и, улыбнувшись, принялся с удвоенной силой очаровывать даму, с которой беседовал.
- Мессир Филиппо? - вскоре позвала меня Джулия. - Я буду вам очень признательна, если вы уделите мне минутку для разговора.
Я с улыбкой направился к ней.
- Мне не терпится услышать о вашей ссоре с Эрколе Пьячентини. Я уже слышала дюжину версий.
- Я удивлен, что наглое поведение невоспитанного мужлана вызывает такой интерес.
- Мы же должны о чем-то говорить. В этом смысли Форли не отличается от любого другого города. Я только знаю, что он вас оскорбил, а потом вам не позволили должным образом отомстить ему.
- Это еще впереди.
Она понизила голос и взяла меня за руку.
- Но мой брат говорил мне, что Кеччо заставил вас пообещать ничего не делать.
- Я ему обязательно отомщу… а ожидание только сделает месть слаще.
Полагая, что больше ей сказать нечего, я стоял, словно ожидая, когда она покинет меня. Но донна Джулия внезапно вскинула голову и встретилась со мной взглядом:
- Я вам мешаю?
- Как такое может быть? - галантно ответил я.
- Мне показалось, что вам не терпится от меня избавиться.
- Как такая мысль могла прийти вам в голову? Разве вы не видите, что все мужчины лежат у ваших ног, ожидая каждого вашего слова или жеста.
- Да, - кивнула она, - но не вы!
Разумеется, я запротестовал.
- Я обратила внимание, что вы избегаете меня, - настаивала на своем донна Джулия. - После того как вы пришли сюда, вы не провели рядом со мной и минуты.
- Я не думал, что вы это заметите. Я действительно не уделил вам должного внимания.
- Конечно же, я заметила. И подумала, что чем-то обидела вас. Только не знаю чем?
- Дорогая моя, конечно же, вы не сделали ничего такого, что могло бы обидеть меня.
- Тогда почему вы избегаете меня? - недовольно спросила она.
- На самом деле я вас не избегаю, - ответил я. - Причина, вероятно, в моей скромности. Я подумал, что вам безразлично мое присутствие рядом с вами. Извините, что вызвал ваше неудовольствие.
- Мне хочется нравиться людям, - доверчиво объяснила донна Джулия.
- Но с чего вы взяли, что не нравитесь мне? Действительно без всякой лести я заверяю вас, что никогда в жизни не видел более прекрасной женщины, чем вы.
Легкий румянец окрасил щеки Джулии, губы разошлись в улыбке, но, когда она заговорила, в голосе слышался упрек:
- Тогда почему вы старались скрыть это от меня?
Я улыбался, глядя в ее глаза цвета нежной ночной фиалки. Даже подумал, что она столь же обаятельна, сколь и прекрасна.
- Вы действительно хотите знать? - ответил я вопросом на вопрос.
- Да, скажите мне! - Она чуть сжала мою руку.
- Я подумал, что с таким количеством воздыхателей вы сможете обойтись и без меня.
- Но вы же видите, - она обаятельно улыбнулась, - что не могу!
- И потом, я не люблю теряться в толпе. Не хочу делить ваши улыбки еще с двадцатью мужчинами.
- И ради этого готовы полностью отказаться от них?
- Я всегда стараюсь избегать женщин, которые становятся объектом всеобщего восхищения. Думаю, я слишком горд, чтобы бороться за благосклонность.
- Но, предположим, дама хочет отметить вас особо, а вы не предоставляете ей такой возможности.
- Это настолько редкий случай, что ради него не стоит поступаться принципом, - ответил я.
- Но такое может случиться. - Я пожал плечами, и после короткой паузы она продолжила: - Так я вам все-таки нравлюсь?
Я заметил легкую дрожь губ, чуть увлажнившиеся глаза и отругал себя за содеянное.
- Боюсь, я причинил вам боль.
- Да, это так.
- Извините. Я думал, вам все равно.
- Мне нравятся, когда люди любят меня и милы со мной.
- Я один из этих людей!
- Тогда вы должны это доказать. - И улыбка проглянула сквозь едва не пролившиеся слезы.
Я действительно вел себя крайне грубо и теперь искренне сожалел о том, что моими стараниями на ее сияющем личике появилось облачко. Теперь я видел, как она мила и обаятельна.
- Так теперь мы добрые друзья, так? - спросила она.
- Безусловно.
- Вы сможете почаще приходить ко мне?
- Буду приходить так часто, насколько вы мне позволите, - ответил я.
Она протянула мне руку для поцелуя, и ослепительная, счастливая улыбка озарила ее лицо.
- A rivederci! - попрощалась она.
Мы пошли домой, и хозяин протянул Маттео записку от Кеччо с просьбой покинуть гостиницу и вместе со мной переселиться во дворец д’Орси. По прибытии туда мы нашли Кеччо, который нервно прохаживался по длинному коридору, украшенному картинами и статуями.
- Я рад, что ты пришел. - Он пожал руку Маттео и кивнул. - Ты должен остаться здесь. Теперь нам лучше держаться вместе. Может случиться что угодно.
- Как тебя понимать? - спросил Маттео.
- Сегодня чуть не произошла катастрофа. - Мы изумленно переглянулись, все еще не предполагая ничего дурного. Кеччо продолжил: - Он попытался арестовать меня… Джироламо! - И затараторил, невероятно возбужденный: - Мне пришлось прийти во дворец по делам. Я нашел его в зале для аудиенций, мы начали обсуждать наши дела, и внезапно меня бросило в жар: я заметил, что в зале, кроме нас двоих, никого не осталось, замолчал на полуслове, посмотрел на Джироламо и понял, что ему не до меня: его глаза не отрывались от двери.
Кеччо замолчал. На лбу блестели капельки пота.
- И что? - в унисон спросили мы.
- Дверь открылась, и вошел командир дворцовой стражи. "Господи, - подумал я. - Я в ловушке!" "Я ждал тебя, Андреа, - сказал Джироламо. Потом повернулся ко мне и добавил: - Пойдем в кабинет нимф, Кеччо. Там лежат документы, которые я хочу тебе показать". И взял меня за руку. Я высвободился. "Прошу меня извинить, мессир. У меня очень важное и неотложное дело". Я направился к двери. Андреа смотрел на своего хозяина, и я подумал, что он преградит мне путь. Полагаю, он ждал какого-то знака, но, прежде чем успел его получить, я через открытую дверь увидел Паоло Бруни и крикнул ему: "Паоло, Паоло, подожди меня! Мне нужно срочно с тобой поговорить". После этого я знал, что мне уже ничего не грозит. Он не посмел бы тронуть меня. Поэтому повернулся к графу, чтобы сказать: "Еще раз прошу меня извинить. Дело с Паоло - вопрос жизни и смерти", - я протиснулся мимо Андреа и вышел за дверь. Клянусь небом! Как же глубоко я дышал, вновь оказавшись на площади!
- Но ты уверен, что он собирался тебя арестовать? - спросил Маттео.
- Безусловно. А что еще?
- Андреа мог зайти случайно. Возможно, ты раздул из мухи слона.
- Меня не проведешь, - с жаром возразил Кеччо. - Их выдали лица… и вопросительный взгляд Андреа. - Теперь я точно знаю - он хочет меня убить.
- Да как он мог решиться схватить тебя?
- Он ни перед чем не останавливается, если видит перед собой цель. А потом, окажись я в его власти, что бы кто мог сделать? Я слишком хорошо знаю Джироламо. Он бы устроил суд-посмешище и приговорил бы меня к смерти. Или просто задушил бы в камере. А без меня и ты ничего бы не смог поделать. Мой отец слишком стар, и в нашей семье нет другого лидера, кроме тебя… но что бы ты сделал в одиночку?
Какое-то время мы молчали, а потом вновь заговорил Кеччо:
- Я знаю, он хочет избавиться от меня. Он угрожал мне и раньше, но никогда не заходил так далеко.
- Я с тобой согласен, - кивнул Маттео. - Ситуация ухудшается.
- Я прежде всего волнуюсь не о себе. Что станет с моими детьми? Мой отец в безопасности: он слишком стар и беспомощен, чтобы они подняли на него руку, но мои мальчики? Катерина бросит их в темницу не моргнув глазом.
- Так что ты собираешься делать? - спросил Маттео.
- А что я могу сделать? - ответил Кеччо. - Сколько ни думал, пути к спасению не нашел. Я могу носить кольчугу, чтобы не погибнуть от удара ножа наемного убийцы, но против отряда солдат она не защитит. Я могу уехать из Форли, но тогда придется бросить все.
- Нет, ты не должен уезжать из Форли. Что угодно - только не это!
- А что мне делать? Что мне делать? - Он топнул ногой словно в отчаянии.
- Во-первых, ты нигде не должен появляться один. Тебя всегда должны сопровождать как минимум двое друзей.
- Да, я думал об этом. Но чем это все обернется? Долго так продолжаться не может. Что мне делать?
Он повернулся ко мне.
- Что думаете вы? - спросил он. - Он собирается меня убить.
- Почему бы вам его не опередить? - спокойно ответил я. - Убейте его!
- Убийство?! Я не решусь, не решусь! - нервно воскликнул Кеччо. - Я готов использовать все разумные средства, но убийство…
Я пожал плечами:
- Похоже, это всего лишь вопрос выживания.
- Нет-нет, я не хочу говорить об этом! Не хочу думать об этом! - Он вновь закружил по коридору. - Говорю вам, не буду даже думать об этом. Я не могу.
Мы с Маттео предпочли промолчать.
- Почему ты ничего не говоришь? - нетерпеливо спросил он Маттео.
- Думаю, - ответил тот.