Маню встретила на улице Кирова, на мосту. Она шла с двумя румынскими офицерами и о чем-то громко разговаривала с ними. Увидев меня, насторожилась. Когда они приблизились, я перевесила сумочку на другую руку. Это был сигнал: "Задание в подпольной почте".
Черные глаза Мани блеснули тревожным любопытством. Я отвернулась и молча прошла мимо.
Решила заодно навестить подпольную почту. Там лежала записка - донесение Луизы.
"Приехал высокий гость, - писала она. - В следующее воскресенье в его честь будет банкет. Спешите с ответом".
В этот день я чуть не попала в облаву, которую устроили в городском саду, но меня спасли быстрые ноги.
XVI
Вообще в последнее время в городе стало тревожно. Днем фашисты все чаще устраивали облавы - на улицах, в скверах, на рынках и на вокзале. Хватали всех подряд, одних, более здоровых, заключали в концлагеря, чтобы затем отправить в Германию, других тут же бросали в машины-душегубки и уничтожали. Ночью, после комендантского часа, на улице то и дело слышались душераздирающие крики, выстрелы и звуки погони, потом опять тишину ночи нарушал лишь звон солдатских подков - проходил патруль.
Утром, когда жители с опаской выходили на улицу, восходящее солнце освещало коченеющие трупы повешенных на столбах и деревьях. Террор в городе все усиливался.
Но расправы фашистов с мирным населением рождали новых мстителей. Люди уходили в лес, к партизанам, в городе объединялись в подпольные группы, чтобы громить врага в тылу.
Тревога оккупантов росла. Усиливались охрана и патрулирование. Ходить по городу становилось все труднее. Обыски и аресты участились даже в нашем центральном районе города, который немцы считали наиболее спокойным, очевидно потому, что здесь был расположен штаб армии и почти в каждом доме и каждой квартире жили немецкие и румынские солдаты и офицеры.
Однажды, возвращаясь домой, я увидела, что в соседнем доме обыск. Прибежала и сказала "брату". Он кинулся к кровати. Но во двор уже входили два полицая и гестаповец. Они остановились у подъезда, о чем-то разговаривая. У меня замерло сердце, а "брат" так и застыл на месте.
На наше счастье, поговорив и выкурив по сигарете, немец и полицаи ушли.
В субботу к нам заскочила Маня.
- Ну? - спросила она с порога. - Луиза очень волнуется.
- Нет, - качнул головой Виктор.
Из-под стельки туфли Маня достала свернутую бумажку:
- От Луизы. Ходить в сад ей теперь невозможно. Густав не спускает с нее глаз. А Луизка уже и этого приезжего из ставки успела очаровать. Вот девка!
"Брат" развернул донесение.
"В нашем районе разыскивают патефон, но найти не могут".
- Нашу рацию! - вскрикнула я.
- Подожди! - сердито одернул меня "брат". - "Высокий гость ухаживает за мной не на шутку. Уже предлагал мне руку и сердце. Но Густав почти не оставляет меня одну. Завтра за мной решающее слово. Жизнь или смерть. Голубка".
- Да, значит, действительно подозревает, - угрюмо проговорил "брат".
- Если ночью не будет позывных - провал, - прошептала Маня.
- Не может этого быть, - сказал Виктор, в волнении шагая по комнате. - Наши не допустят.
Проводив Маню, я долго не могла уснуть, все прислушивалась… Но рация молчала. Виктор всю ночь не сомкнул глаз, сидя над приемником.
В воскресенье утром раздался условный стук в дверь. Опять вбежала Маня.
- Нет?! - со страхом спросила она.
- Ты с ума сошла, Маня! - крикнул "брат". - Как ты смела приходить к нам днем!
- Значит, нет! - бледнея, прошептала Маня. - Провал. Виктор, а они правильно поняли твою шифровку?
- Конечно. Ведь они дали нам задание.
- Луиза очень волнуется. Даже осунулась, - стала рассказывать Маня. - Этот генерал из Берлина в нее влюблен. Он еще не старый и, кажется, вдовец. Видимо, всерьез имеет на нее виды. Но Густав ходит за ней, как часовой. Когда они садятся за стол обедать, она - рядом с генералом, а он напротив и не спускает с нее глаз. Может быть, он из гестапо? Вчера во время обеда я убираю посуду и слышу, Густав спрашивает: "Фрау Луиза, вы что-то загрустили в последние дни. Вам нездоровится?" - "Нет, я здорова, - ответила Луиза, высокомерно взглянув на него. - Меня мучают сны, - с грустной улыбкой обратилась она к генералу из ставки. - Снится муж, бедный Фридрих, мама, Париж. Устала я здесь, хочу домой". - "Потерпите еще несколько дней, дорогая, - сжал ей руку генерал, - пока мы возьмем Севастополь".
Вставая, Луиза так взглянула на меня, что я чуть не выронила из рук поднос. Но все-таки постаралась подбодрить ее взглядом. Вчера еще была надежда. А сегодня!.. Как я сегодня ей посмотрю в глаза? Я знаю, она уже ждет меня. Что я ей скажу? Это ужасно! - в отчаянии ломала руки Маня.
- Не волнуйся, - попыталась я успокоить подругу. - Может быть, еще…
- Что "может быть, еще"? Что? Уже ничего не может быть. Днем передавать не станут. Уже все. Пропала наша Луизка!
И Маня, закрыв лицо руками, заплакала.
Не выдержав, глядя на подругу, заплакала и я.
- Перестаньте! - крикнул на нас "брат". - Вот и воюй с такими солдатами. Разведчики, называется. Позорите только свое звание. Чтоб больше я не видел слез! Маня, ты к выполнению сегодняшнего задания готова? - строго спросил он.
- Готова, - ответила девушка.
- В котором часу будешь сигнализировать?
- В одиннадцать.
- Ракетницу взяла с собой?
- Конечно.
Маня открыла сумку и вытащила из-за подкладки ракетный пистолет.
- Место, откуда будешь сигнализировать, нашла?
- Да. Думаю, из-за дворовой уборной.
- Ну, желаю удачи, - пожал он ей руку. - А Луиза пусть не падает духом. Раз сказали, ответ будет, - значит, будет.
Маня ушла.
Весь день не отходил Виктор от передатчика, но, увы, ожидания наши были напрасны. Я не находила себе места.
Вот уже и вечер. В восемь часов Луиза должна ехать на банкет.
Я загородила лампу и приоткрыла ставню. Комнаты Луизы были ярко освещены. Свет падал на стоявшую у подъезда легковую машину. Я стиснула руки. Что делать?
В это время тихо стукнули в дверь. Я быстро закрыла ставню и вкрутила лампу. Виктор пошел открывать.
В комнату вошли двое - гестаповский офицер и девушка. В девушке мы узнали Катю. Первая мысль: "Предательство!"
- Не бойтесь, это свой, - торопливо заговорила Катя. - Новости у него для вас. А мне бежать. Через десять минут комендантский час.
Я вышла ее проводить. Вернулась в комнату и чуть не упала: на диване сидел наш командир взвода Миша.
- Миша! - бросилась я к нему, как к родному.
- Скорее неси Мане, - сунул мне в руку записку повеселевший "брат". - Успеешь?
Я задумалась.
- А если сюда? - кивнула я на окно.
- Опасно!
- Но ведь иначе не успеть!
Я вытащила из кармана деньги, завернула в них записку и выбежала во двор. Обошла машину, в которой дремал шофер, потопталась у порога Луизиной квартиры, потом постучала. Дверь открыл какой-то офицер. Низко поклонившись ему, я громко спросила:
- Можно фрау хозяйку?
К счастью, Луиза была недалеко и, узнав мой голос, подбежала к двери.
- Мой брат одалживал у фрау хозяйки деньги, - объяснила я, протягивая ей свернутые деньги с запиской.
- Хорошо, давай, я передам, - не в силах сдержать радости, проговорила Луиза. И, выхватив у меня деньги, быстро ушла..
Я снова низко поклонилась офицерам и вышла.
Прикрутив лампу, мы все трое, прислушиваясь, замерли. Вскоре во дворе раздались голоса, зарокотала машина, и снова все стихло - Луиза уехала на банкет.
- Ну, все в порядке, - довольно потирал руки "брат".
Я не утерпела и спросила у Миши:
- Так какой же все-таки подарок привез Луизин муж бабке Фальцфейн?
Миша засмеялся:
- Вот женское любопытство!
- Ну скажи-и, ты же знаешь, - приставала я.
- Два больших страусовых яйца из Аскании-Нова.
- Ну-у… - разочарованно протянула я. - А вино?
- Ты лучше скажи, почему вы так затянули с ответом, - перебил меня Виктор. - Мы очень волновались. Не знали, что делать.
- Пленные не хотели говорить. Заупрямились.
- Ну а потом?
- Потом все-таки сказали.
- Вот что, ребята, надо вам сворачиваться, - открывая свой чемоданчик, сказал командир взвода. - Вы знаете, что одним и тем же людям здесь долго задерживаться нельзя. Вот и вам прислали смену. Ты, Витя, сейчас пойдешь со мной. Надевай вот это, - он достал из чемодана немецкое солдатское обмундирование. - Партизанам нужна рация. А ты, Тамара, на недельку еще задержишься. Жди донесений от Луизы.
Я ей приказал, чтобы находила способ передавать записки здесь, во дворе. А тебе из дома лучше не выходить. Вот тебе питание на неделю, - и Миша вынул из чемоданчика консервы, рыбу и хлеб.
- Если с Маней все будет в порядке, она на этой неделе к тебе придет, и вы в первое же утро вместе отправитесь к линии фронта. Наши сейчас ведут бои между Феодосией и Старым Крымом. Вот туда и продвигайтесь и добывайте по дороге сведения.
- А как же Луиза? Она не пойдет с нами? - спросила я.
- Луиза, вероятно, еще поработает, - коротко ответил командир взвода.
Миша с Витей ушли, а я села на тахту, прислушиваясь к малейшему шороху за окном. На душе было беспокойно.
"Бомбежка в одиннадцать, а сейчас только девять, - взглянула я на ходики. - В подвал уходить не буду". И я, положив голову на руки, решила подремать. Не заметила, как уснула.
Проснулась от частых выстрелов зенитных пушек. Темное небо бороздили лучи прожекторов. Еще минута - и оно сплошь покрылось вспышками снарядных разрывов. Заревели в пике моторы. Послышался уже знакомый мне нарастающий визг бомб. Я бросилась на пол.
Совсем близко ахнуло три раза. Все затряслось и загрохотало. Где-то в верхнем этаже посыпались стекла, казалось, что бомбы легли совсем рядом, чуть не во дворе. Мелькали мысли о Луизе и Мане. Что с ними?
Наконец бомбы перестали рваться, но еще долго сквозь трескотню зениток слышался рев низко пикирующих самолетов.
Уснуть в эту ночь я так и не смогла - тревожилась за подруг.
Утром не вытерпела и, вопреки приказанию командира, вышла из дома. Прежде всего надо узнать, здесь ли Луиза. Но как это сделать, не вызывая подозрения?
Подошла ближе к ее окнам и чуть не вскрикнула от радости: Луиза, живая и невредимая, стояла у окна в белом утреннем капоте.
Надо теперь узнать, что с Маней. Я вышла на улицу. Если с Маней все в порядке, она должна идти на работу. Надо пойти ей навстречу, рассуждала я.
Дошла до штаба и остановилась, пораженная. Угол огромного здания со стороны двора был разворочен бомбой. В ближайших домах вместо окон зияли дыры, а расположенная за углом городская почта была разрушена почти до основания.
Мани не было видно. Задержавшись у штаба, заметила стоявшего недалеко за столбом человека в черном пальто. Я догадалась, что он следит за мной. Я свернула за угол. Человек двинулся следом за мной. Прошла до Феодосийского моста и остановилась, глядя через перила в воду Салгира. Остановился и человек в черном пальто, укрываясь за деревом. Я не на шутку встревожилась.
Спустилась с моста, быстро пошла по улице. Чувствовала, что человек в черном продолжает следовать за мной. Вдруг меня осенила мысль: нужен проходной двор. Город я знала очень хорошо и вспомнила, что недалеко есть двор с выходом на другую улицу. Подойдя к воротам, я заглянула в первое же окно, постучалась в него, вошла во двор и бросилась к другому выходу. Скрыться мне помог и начавшийся проливной дождь.
Домой пришла совершенно обессиленная, свалилась на тахту и, не раздеваясь, уснула.
Четыре дня я ждала Маню, тревожась за нее, но выйти из дома боялась. Лежала на диване, перечитывая книги из маленькой хозяйской библиотеки.
В конце недели вечером постучали. Я сразу узнала стук Мани. Мы долго обнимались, радуясь, что живы и невредимы.
- Я очень тороплюсь, - сказала Маня. - Когда-нибудь все расскажу тебе подробно. А сейчас меня ждут.
- Кто?
- Человек в черном пальто, - засмеялась Маня.
- Так это наш?! А я от него бегала весь день.
- Командир же сказал тебе - не выходить, - упрекнула меня Маня.
- Я очень тревожилась о вас. Дай хоть посмотрю на тебя.
Я открыла вторую ставню, чтобы было светлее, и увидела на подоконнике две свернутые в трубочку записки. Третья застряла в щели рамы.
- Маня, - крикнула я, - смотри, наверное, это Луизка набросала!
Действительно, две из них были обыкновенными донесениями Луизы. Но третья записка привела нас в полное недоумение.
Луиза писала:
"От меня писем больше не ждите. Уходите к маме. Я, вероятно, выйду замуж. Привет Толе".
Мы молча смотрели друг на друга, теряясь в догадках.
- Странно… - в раздумье проговорила Маня. - Неужели?..
- Нет, нет, - перебила ее я. - Только не предательство.
- Надо идти, - вздохнула Маня. - Завтра в девять утра я жду тебя у последнего городского столба по Феодосийскому шоссе. До завтра.
Утром вместе с Маней мы выходили из города. За плечами у нас были небольшие узелки. Встречаясь с попутчиками, мы говорили, что идем в село менять вещички. Конечно, мы сразу же заговорили о том, что нас больше всего волновало: о Луизе.
- Ты права, предать она не могла! - сказала Маня. - Уж я-то ее хорошо знаю. Может быть, ей дали такое задание?
- Что же мы теперь скажем ее Толику?
- Ему мы, конечно, говорить ничего не можем, потому что ничего не знаем сами. Ну, а если уж придется встретиться, - что ж, привет передадим.
Мы шли по обочине шоссе. Мимо пробегали машины, мотоциклы.
- Маня, расскажи же мне, как ты сигнализировала, - спросила я подругу. - Не боялась? Ведь там было полно немцев. А как прошел банкет?
- Банкет как банкет, - пожала плечами Маня. - К восьми часам в ресторане все уже было готово. Столы сдвинуты и сервированы. Играл духовой оркестр. Представляешь мое состояние? Думаю, вот-вот явится Луизка, что она, бедная, будет делать? Уже восемь часов, все собрались, а ее нет. И генерала из ставки нет.
- А он был у нее, у Луизки, - перебила я Маню. - И Густав тоже.
- Откуда ты знаешь?
- Я сама видела, - не упустила я случая прихвастнуть.
- Как, ты у них была? Сумасшедшая! Ну-ка постой, давай сядем отдохнем, и расскажи все по порядку.
Мы сели на краю кювета, и я стала рассказывать Мане, как все произошло, как пришел Миша…
- Как, и Миша здесь? - еще больше удивилась Маня и, выслушав меня, проговорила: - Ну теперь все ясно. А то я не могла понять. Представляешь, объявили, что гость приехал, все выстроились и ждут. Вдруг открывается дверь и появляется наша Луизка. А следом за ней генерал из ставки. Все его приветствуют. А он подает Луизе руку и проходит с ней на самое почетное место. Ой, ты не представляешь, Тамара, какое на ней было платье! - воскликнула Маня. - Я подумала тогда: хоть бы мне раз в жизни такое надеть! Мечта! Шелковое платье цвета чайной розы, отделанное страусовыми перьями, а снизу тонкие ажурные кружева… Ах, какая она была очаровательная! Влетела, как бабочка. Глаза блестят. Ну, я сразу поняла по ее лицу, что все в порядке, - наверное, есть ответ из Керчи. Только не могла понять, как она получила, через кого? Здешний генерал, командующий, низко нагнувшись, поцеловал ей руку. Все это фашистское офицерье так и пялило на нее глаза. Мне даже жалко стало Луизку. Я не смогла бы так. А она хоть бы что. Разыграла из себя настоящую "королеву бала". Сделала вид, знаешь, как это она умеет, что подвыпила, и ну хохотать, а потом принялась петь свои песенки французские, немецкие.
- А что Густав? Она ему отвечала на те вопросы?
- Конечно. Вот слушай, - продолжала Маня. - Мне хоть из буфета и плохо было видно, но я все-таки заметила, что Густав продолжает следить за Луизкой. Сидит напротив нее и даже вина не пьет. А в самый разгар вечера вдруг поднимается и предлагает тост: "За милых женщин Франции немецкой крови. И за моего покойного друга Фридриха, которого мы все так любили. Мадемуазель Луиза, я жду обещанного", - и он пристально поглядел на Луизку.
"Ах, - состроила она грустную гримаску, - стоит ли сейчас тревожить память моего бедного Фридриха!" - и что-то стала объяснять сидевшему рядом генералу.
"Но вы же обещали, мадемуазель Луиза", - продолжал настаивать Густав.
"Нет, вы невыносимы! - капризно проговорила Луизка. - Тем более что этого вина здесь на столе нет".
"Вы посмотрите лучше!" - пронзительно взглянул на нее Густав. Кажется, еще бы минута…
"Ах нет, вот оно! - беспечно проговорила Луиза и взяла со стола бутылку розового муската. - Так уж и быть, давайте ваш бокал. Вы правы, мой муж привез с собой в Париж в подарок моей бабушке из заповедника Аскания-Нова два больших страусовых яйца. Бабушка Софья очень обрадовалась, они вызвали у нее много дорогих сердцу воспоминаний молодости. И еще десять бутылок этого вина. Ах, вы мне напомнили… Я же вас просила не делать этого…" - и она приложила к глазам платочек, словно была не в силах справиться с печальными воспоминаниями о муже.
Генерал из ставки принялся ее успокаивать, бросая недовольные взгляды на Густава. Луиза, конечно, не долго горевала, и скоро снова зазвучал за столом ее обворожительный смех. Ну, потом они опять все пили. Но Густав больше не подходил к Луизе и, кажется, сразу потерял к ней интерес. Опьяневшие гости то и дело кричали: "Мамзель Луиза, спойте еще! Мамзель Луиза, спойте!" Один даже в коридоре, обнимая выводившего его дежурного, продолжал кричать: "Мамзель Луиза, спойте!" - засмеялась Маня.
Проходя мимо меня, Луизка шепнула: "До чего же противные свинячьи морды! Не могу…" - "Терпи", - так же тихо сказала я ей и прошла в буфет.
Когда стрелка часов подошла к одиннадцати, я вынула ракетницу из сумочки и спрятала ее на груди. Вот уже пятнадцать минут двенадцатого, вижу, Луизка посматривает на меня вопросительно. Генерал пытался увезти ее домой, но она отказалась и снова пошла танцевать.
И вдруг выстрел. Второй, третий. Ну, ты знаешь, как это было. Я взглянула на Луизку, она сделалась белая как мел. Наверное, и я такая же была. Все за столом были так пьяны, что сразу даже не могли сообразить, в чем дело. Густав почти на себе потащил вниз в убежище берлинского гостя и звал с собой Луизу. А зенитки хлопали все сильнее.
Думаю, как же мне убежать незаметно? Потом догадалась, схватилась за живот и говорю буфетчице, что мне надо сбегать на минутку во двор.
"У нас здесь один офицер такой, - проворчала она мне вслед, - как стрельба, так он бежит во двор".
Во дворе было уже полно пьяных офицеров, они ругались и палили из пистолетов и автоматов в небо. Я сразу заметила, что один из наших самолетов, не обращая внимания на стрельбу, пролетает совсем низко. Нужен сигнал, поняла я, и кинулась в конец двора.