Она шаловливо прищурила свои темно-синие глазки и улыбнулась такой вкрадчивой улыбкой, предлагая откусить "красный кусочек", что Лионель совсем потерял голову и забыл все кроме одного - самого простого, что он маленький мальчик, а она маленькая девочка.
Он засмеялся, ему не обычным, веселым, детским смехом, и взяв у нее из рук яблоко, поднес его к ее ротику - она осторожно всадила свои острые, крошечные зубки прямо в "красный кусочек" и откусила его.
- "А остальное - мне?" спросил Лионель, робко дотрагиваясь до ее ручки, чтобы помочь ей через широкую, полуразвалившуюся могильную плиту, на которой едва виднелась надпись: "Марфа Думфи 97 лет."
Давно, давно жила Марфа Думфи, давно, давно она умерла, подумается, что если бы очнулась она в эту минуту, ей не было бы обидно, что эти милые малютки так весело пробегали над местом ее последнего упокоения.
- "Да, ты можешь взять остальное" снисходительно ответила Жасмина, и с лукавой улыбкой прибавила: "а у меня в кармане есть еще!"
Как они расхохотались!!… Не думая о бедной Марфе Думфи, они уселись на траву, которая прикрывала старые ее кости, и весело принялись за дело! Кушать сочные яблоки, снятые прямо с дерева, показалось Лионелю таким наслаждением, и Жасмина на столько стала любезна, что великодушно уступила ему "красный кусочек" второго яблока!
- "Теперь пойдем в церковь", сказала Жасмина, "папа оставил дверь не запертою, пойдем, посмотрим большие, белые лилии, которые стоят на святом престоле."
Лионель глядел на ее серьезное личико, и стало ему как-то неловко… Он, конечно, понимал, что она сказала: - на ряду с историей других народных верований, он изучил и историю мифа христианского. Для ясности и последовательности обучения, для него был составлен особый конспекта, по которому история верований разделялась на 12 групп.
Фта и Египетская мифология. 2. Брама, Вишну и Индусские мифы. 3. Халдейские и Финикийские верования. 4. Греческие и Римские боги. 5. Будда и Буддизм. 6. Конфуций и Китайские секты. 7. Мексиканская мифология. 8. Один и Скандинавские верования. 9. Магометанство и Коран. 10. Талмуд и Еврейские предания. 11. Христос и постепенное развитие христианского мифа на обломках Греческого и Римского язычества. 12. Позитивизм и чистый разум, с доказательствами, что все эти верования никаких положительных основ не имеют, а только тормозят ход интеллектуального развития человечества.
Вышеозначенному конспекту было отведено самое первое место в учебно-воспитательных занятиях Лионеля. Ему тщательно изъясняли, что в наше время лишь одно грубое невежество еще верит в Божественное Начало, что люди интеллигентные давно пришли к заключению, что нет Бога, что "первая причина" есть Атом, порождающий другие атомы, которые, вращаясь непрестанно, бессознательно, без мышления, одной силою материи созидают мир, что в Божество социалиста-плотника Иисуса, который, по учению христианского мифа, своей жизнью и смертью указал верующим путь в Царство Небесное, могут верить люди совсем простые, слабоумные. Однако, Лионель хорошо знал, что умный, образованный, его милый Вилли Монтроз беззаветно верил в святость этого "мифа", и вот теперь милая Жасмина сказала ему: "пойдем в церковь", и, как у тихой голубки, засветились ее глазки, когда она это говорила…
- "Пойдем", повторила она, " в церкви будет прохладно, мы сядем на кафедру и ты мне расскажешь что-нибудь про ангелов. Ведь, ты знаешь, каждую ночь Божии ангелы с неба к нам слетают. А ты своего ангела-хранителя видел?"
Трепетно забилось сердце у одинокого мальчика… Как бы хотелось ему верить в близость небесного хранителя, но он не мог, это было слишком неясно - и не мог он также объяснить Жасмине, что он в ангелов не верит, когда она сама на ангела походила… так что на ее вопрос он коротко ответил:
- "Нет."
- "А я думала, что ты их видел", сказала она, "ведь, ты мальчик не дурной?"
- "Может быть, и дурной", с грустною улыбкой сказал он, "и оттого ангелы ко мне не прилетают". - "Моя мама теперь ангел", продолжала Жасмина. "Видишь, она не могла долго жить далеко от Бога и однажды ночью вдруг улетела к Нему. Папа говорить, что теперь она часто на минутку слетает к нам, поцелует его, меня поцелует, взмахнет своими большими белыми крыльями и улетит назад."
- "Значить, она умерла?" спросил Лионель.
- "Да нет", спокойно ответила Жасмина, "ведь, я говорю тебе, что она ангел."
- "А ты видела ее, с тех пор как она стала ангелом?" спросил Лионель.
- "Нет", грустно вздыхая, ответила она, "я слишком еще мала и часто бываю дурная… но я ее, наверно, еще увижу."
Лионель ничего не нашел на это ответить, и минуту спустя они вместе входили в церковь. Как только приотворили они тяжелую дубовую дверь, которая тихо тотчас за ними закрылась, на них повеяло прохладой и пахнуло ароматом благоухающих лилий. Они остановились посреди церкви, держа друг друга за руку, и благоговейно, молча глядели - то на высокие белоснежные лилии в золотых вазах по обеим сторонам алтаря; - эти лилии в величии чистой красоты своей точно таинственно напоминали слова Спасителя: "Блаженны чистые сердцем, яко тии Бога узрят", то на фантастические узоры, которые солнечный луч, проходя сквозь разноцветные стекла окон, рисовал по каменному полу. Древние своды, с их затейливой резьбой из тёмного дуба, умеряли дневной свет - таинственный полумрак и та особая тишина, которая присуща месту, освященному молитвами, производили на Лионеля впечатление неизъяснимо сладостное, ему незнакомое… Жасмина крепко сжала ему руку.
- "Пойдем," шёпотом проговорила она, "там на кафедре, большая, большая Библия, я тебе покажу картинку", и она широко раскрыла свои глазки, "мою картинку, мою самую, самую дорогую картинку!"
Лионелю было интересно видеть это сокровище, и, следуя за ней по узкой лесенке, которая вела на кафедру, он про себя думал, что действительно много неожиданного, негаданного случилось с ним в этот его праздник! Видно, для маленькой Жасмины забираться на церковную кафедру - было делом привычным: она тотчас отыскала большую Библию, с великим трудом и старанием стащила ее с того места, где она лежала, и благоговейно положила на пол на бархатную подушку. Затем сама уселась на полу и, внимательно переворачивая страницы, сказала Лионелю стать на колени и смотреть вместе с ней.
- "Вот она!" с трепетным восторгом шепнула Жасмина. "Смотри! Видишь этого хорошенького Мальчика? - а, ведь, ты на Него немножко похож - правда? Ну, видишь, а вон тут эти противные старики - вот они все думают, что они очень, очень умные! И хорошенький Мальчик им говорит, какие они все глупые, что они ничего не смыслят в своих книгах, и что Бог мудрее их, и милосердый и добрый… И они, видишь, сердятся, и им так удивительно, что Он с ними так говорит, когда Он только маленький мальчик. А Он-то знает все, что эти дурные, злые люди знать не могут - и это оттого, что Он маленький - Иисус…"
Картинка изображала Христа перед законниками во храме - и Лионель смотрел на нее с каким-то страстным вниманием… Только мальчик, и мог уже учить мудрецов!
"Хотя", подумал Лионель с привычным ему безотрадным сомнением, "быть может, мудрости у них не было вовсе, и оттого Ему учить их было легко."
Жасмина, налюбовавшись вдоволь своею милою картинкой, закрыла книгу, благоговейно положила ее на место и уселась рядом со своим маленьким собеседником на верхней ступеньке кафедры.
- "Как тебя зовут? спросила она.
- "Лионель", ответил он.
- "Лионель, как странно - что такое Лионель - цветок?"
- "Нет, твое имя - цветок."
- "Да, наш куст жасмина зацвел в то самое утро, когда я родилась - оттого меня и назвали - Жасминой. Мое имя мне нравится больше, нежели твое."
- "И мне тоже," улыбаясь сказал Лионель. - "Мама зовет меня - Лиля."
- "Это мне нравится. Это мило - и я буду так звать тебя - Лиля," объявила Жасмина и, ласково обвив своею ручкою его шею, сказала: "будь добр мальчик, Лиля, теперь расскажи мне сказку!".
Глава V
Лионель в смущении смотрел на нее - что мог он рассказать ей? Он ничего не знал такого, что могло бы занять маленькую девочку… Как хорошо было ему чувствовать вокруг своей шеи ее тепленькую, маленькую ручку, чувствовать близость ее милого личика - а глаза ее - какие они были чудные! Никогда еще он таких глаз не видел - даже глаза его матери не были такой чудной красоты! Ясные, лучезарные глазки Жасмины светились тем безмятежным, тихим светом, который светится лишь в невинном взоре малых детей, трогая нашу душу до умиления… Иные, но весьма немногие, цветы, своею чистой, нежной красой напоминают этот именно взгляд ребенка: задумчивые анютины глазки, нежно-голубые колокольчики, милые, улыбающиеся незабудки - они глядят на нас так же доверчиво и просто - и в глазах Жасмины было как бы напоминание их красоты… еще раз Лионель вспомнил Елену Троянскую.
- "Что -же, не будешь рассказывать?" терпеливо подождав с минуту, сказала она. "Какая это у тебя книга?" И она своим розовеньким пальчиком дотронулась до книги, которую держал Лионель.
- "Это Гомер", ответил Лионель, "мой воспитатель уехал сегодня с утренним дилижансом и эту книгу забыл - теперь мне надо ее послать ему по почте."
- "Конечно, послать надо", - одобрительно подтвердила Жасмина. "А что такое Гомер?"
- "Он был великий поэт, самый древний из всех поэтов; насколько известно, он был родом из Греции," пояснял Лионель, "и жил очень, очень давно. В этой книге он рассказывает историю Троянской войны - это эпическая поэма."
- "Что такое эпическая поэма"? спросила Жасмина, "и что такое Троянская война?"
Лионель чуть слышно засмеялся.
- "Ты бы не поняла, милая, если бы я и объяснил тебе", покровительственно сказал он, - он чувствовал себя совсем взрослым перед этой наивной малюткой! "Гомер писал стихи - ты знаешь-ли, что такое стихи?"
- "Конечно, знаю", сказала она, наклонив свою головку к нему на плечо. "Я много стихов выучила, вот я тебе скажу:
"К Себе детей Ты кротко звал! Смотри, как беден я и мал! Склонись, Господь, к моей мольбе, - Господь, прими меня к Себе!".
И она взглянула на него с одной из своих радужных улыбок.
- "Хорошо я сказала?" спросила она.
- "Очень хорошо", задумчиво промолвил Лионель, с грустью вспоминая, что его отец называл "дикарями" тех, кто веровал во Христа…
- "Ну, так расскажи мне про этого Гомера и про Троянские войны", сказала она, как котенок, ласково прижимаясь к нему. "Это будет про ангелов?"
- "Нет," ответил Лионель, "это все про героев-богатырей - и все они дрались между собою из-за одной принцессы, которую звали Еленою, и которая была удивительной красоты."
- "Зачем же она позволяла им драться"? с серьезным видом спросила Жасмина, "она была не добрая, если не жалела бедных богатырей: ей бы надо было их всех помирить."
- "Но они не могли", сказал Лионель - "понимаешь, они сами этого не хотели."
- "Странные же они были, эти богатыри", проговорила Жасмина - "Где они все теперь?"
- "О! они давно, давно все умерли", засмеялся мальчик - "а иные утверждают, что они даже никогда и не жили!"
- "О! так это сказки, как "Кот в сапогах", сказала Жасмина - "и твоя книжка - волшебная книжка, как моя. " Только "Кот в сапогах" гораздо интереснее твоих Троянских войн! А ты знаешь мою волшебную книжку?"
Лионель никогда не видал того, что Жасмина называла " волшебной книгой": отец его был мнения одного из инспекторов школ в Англии, г-на Гольмана, который в своем циркуляре напечатал, что "волшебный сказки имеют пагубное влияние на развитие, как нравственное, так и умственное, так как заключаюсь в себе противоречие тому, что познано наукою и опытом."
Итак, на вопрос Жасмины Лионель мог дать лишь отрицательный ответ.
- "Ну, так я тебе расскажу что-нибудь из моей книжки," сказала она.
Серьезно и задумчиво устремив вдаль свои глазки, точно там вставало перед ней некое видение, она ровным голосом начала:
- "Была раз маленькая девочка, и был маленький мальчик - не старше нас с тобой, они были хорошенькие и добрые, и был у них старый дядя, злой-презлой. Он их терпеть не мог, потому что они были хорошие, а он был дурной - и вот, в один прекрасный день он повел их в большой, дремучий лес, куда и солнышко заглянуть не могло, и там их оставил. Когда они остались одни - они походили, походили, и увидели, что больше не выйти им из дремучего леса… они очень устали, и кушать им очень захотелось - ну, и они обняли друг друга - вот так", и Жасмина ближе прижалась к нему - "помолились Богу и легли и - тут же, оба умерли, и Господь взял их прямо на небо к Себе. И тогда все малиновки в лесу так были огорчены! Они прилетели к ним и покрыли их красивыми зелеными и красными листьями - это Господь велел малиновкам так похоронить их, потому что они были хорошие, а дядя их был дурной - и малиновки сделали так, как сказал им Господь."
К концу рассказа ее голосок все больше и больше затихал, и она уже чуть слышно спросила, глядя на него из-под отяжелевших век.
- "Хорошая моя сказка?"
- "Очень хорошая", ответил Лионель - в эту минуту насколько он себя чувствовал старше ее! И бессознательно он обнял ее крепче, точно желая от чего-то уберечь…
- "Я думаю", невнятно проговорила она - "это твои глупые Троянские войны меня усыпили…"
По полураскрытому ее ротику и тихому, мерному дыханию видно было, что она тут же заснула. Лионель сидел не шевелясь, бережно поддерживая ее своей рукой и задумчиво озираясь. Прямо перед ним виднелся иконостас, на котором были изображены лики двенадцати апостолов: они смотрели на них каким-то испытующим взглядом. Он, конечно, знал их историю - знал, что все они были простые рыбари с берегов Галилейского озера, что их призвал Иисус, сын Иосифа плотника, и что они следовали за Ним всюду, когда Он проповедовал новое, странное учение Любви, которое казалось безумием для мира, погрязшего в злобе и во лжи. Они были люди бедные, самые обыкновенные, не было между ними ни царей, ни полководцев, ни героев, и не отличались они ни знатностью, ни ученостью, и однако в истории человечества они имеют значение, какого не имели и самые высокие цари!
Как было это странно, очень, очень странно - думал Лионель - но всего изумительнее, что простой человек, сын плотника, мог заставить уверовать в Себя, как в Бога, и что вера в Него стоит незыблемая все эти тысячу восемьсот лет! Что же сделал Он? Ничего - кроме добра. Чему учил Он? Только самоотвержению и любви.
Все воспитатели Лионеля, которые, каждый по-своему, воспитывали его детский ум, сходились в том, что признавали в Иисусе Назарянине высокий образ мудрости, чистоты и доброты. Обо всех самых великих философах, мыслителях, ученых - даже о Сократе и о Платоне, найдется что сказать - в порицание и обличение. О Христе - сказать нечего… подобного Ему никогда никого не было.
Лионель вздохнул - и глаза его с любовью остановились на высоких белых лилиях - эти чистые чаши благоухания, каждая на невысоком, зеленом стебле своем, точно приносили безмолвную жертву Создателю их красоты… "Посмотрите на лилии полевые, как они растут: не трудятся, не прядут; но Я говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них…"
Лионель ближе прижал к себе маленькую спящую Жасмину… в эту минуту душа его так просила любви и мира… Солнце светило прямо на обоих детей золотистым ровным светом, и казалось, что золотистые его лучи суть проводники любви Христовой к малым и беспомощным, что они без слов вещают слово святое: "Пустите детей приходить ко Мне, и не возбраняйте им; ибо таковых есть царствие Божие."
Мальчик глубоко задумался, и его стало немного клонить ко сну, когда входная дверь тихо претворилась, и в церковь вошел Рубен Дейль; с ним был другой человек помоложе, и направился прямо к хорам, где помещался орган. Рубен, сняв благоговейно шляпу, - искал глазами свою девочку. Лионель, увидев его, знаком дал ему понять, что Жасмина уснула - и он, любуясь милой картиной, на цыпочках подошел к тому месту, где дети сидели обнявшись, - "точно две милые пташки", думал он про себя, и бедный, бледный мальчик на этот раз казался почти радостным.
В эту самую минуту волна звуков заколебала воздух… под умелыми пальцами органиста гармония все росла и развивалась, и сложная мелодия Баховской фуги выступала с особенной красотою под аккомпанемент стройных аккордов глубокодонного органа. Лионель вздрогнул - Жасмина проснулась. Потирая глаза своими пухленькими кулачками, она зевнула, прищурилась и, завидев отца, улыбнулась сияющей улыбкой.
- "Мы были малютки в лесу," мило поясняла она - "и мы ждали, чтобы малиновки прилетели прикрыть нас, но, видно, они не могли листочки пронести сквозь эти закрытые окна!"
- "Да, было бы трудно," добродушно улыбаясь, сказал Рубен - "однако, маленькая проказница, сойди ка с кафедры, время обедать, надо идти домой."
Жасмина вскочила и быстро сбежала с лесенки - Лионель следовал за нею.
- "Пойдем с нами," ласково сказала она - "папа, разве он не идет? Он такой милый мальчик?"
- "Ежели он придет, мы, конечно, будем ему рады," ответил Рубен, "но он маленький барин, у него есть свой отец, своя мать, которые теперь, быть может, ждут его."
Лионель стоял молча, опустив голову: они шли домой, этот добродушный пономарь со своею милой девочкой… Каким одиноким он снова себя почувствовал - каким холодом повеяло на него… а чудные звуки все лились с вышины и будили в нем странный, дотоле ему неведомые чувства. Ему хотелось остаться одному в церкви, стараться понять, что таили в себе эти звуки, что без слов говорили… не казалось-ли, что слышится пение ангелов - но ангелов, ведь, нет! не казалось-ли, что отверзаются врата Царствия Небесного - но Царствия Небесного - нет!.. В этих дивных звуках не слышался-ли голос Самого Бога - но он знал, что Бога нет… Он тяжело вздохнул… две крупные слезы скатились у него из глаз, капая на его шерстяную курточку. В одну минуту ручки Жасмины обняли его.
- "Ах, милый, милый, не плачь!" шептала она ему нежно на ухо - " не плачь - мы вместе пойдем к папе, он с тобою будет такой добрый, a после обеда я тебе покажу мою дорогую старую лошадку!"
Невольно Лионель улыбнулся, но губы его еще нервно дрожали. Бедный ребенок! он едва ли сам понимал причину своего волнения - отчего его сердце болезненно сжалось и вдруг хлынули слезы, отчего ему показалось, что страшно жить в этом холодном безжалостном мире - но все же Жасмине - он был благодарен… Рубен Дейль внимательно всматривался в него.
- "Хочешь ли в самом деле прийти к нам и отобедать с нами?" спросил он, "мы люди простые, все у нас бедно и не затейливо, но если брезгать не будешь, милости просим!"
- "Я очень благодарен вам, мне очень хочется к вам. Видите-ли, сегодня я совсем один - мой бывший воспитатель уехал сегодня утром - а воспитатель, который должен заменить его, приедет только вечером - в настоящее время мне делать нечего: уроков у меня пока нет - и совершенно все равно, здесь ли я, или дома. Я сам себе сделал праздник сегодня, "тут он посмотрел прямо в глаза Рубену Дейлю, - "и я хочу, чтобы вы знали, м-р Дейль, что я это сделал без ведома и без позволения моего отца. Я так усталь от книг! Так мне хотелось на свежий воздух!.. Конечно, после того, что вы сейчас узнали, вы, быть может, уже не захотите принять меня у себя - тогда я проведу свой день в лесу, или же один посижу в церкви. Мне бы хотелось подольше побыть в церкви…"