- "Уже устал от книг! "участливо сказал добрый Рубен. "Ты еще так молод, что, по моему, книги от тебя не уйдут! Чем ходить тебе одному в лес, лучше пойдем-ка со мной и Жасминной - только смотри, отцу скажи, где и у кого ты был - это непременное условие!"
- "Конечно, я ему скажу", твердо ответил Лионель. "Я всегда ему все говорю, как бы он ни был недоволен. Как-то выходит, что он всегда на меня сердится, что бы я ни делал - но это оттого, что он мне добра желает. - Он человек хороший и ничего дурного в своей жизни не сделал".
- "Ну, в таком случае он единственный в своем роде!" сухо заметил Рубен - "пойдем, маленький барин, я покажу тебе нашу церковь, никто не знает ее лучше меня."
Шли они в благоговейном молчании, только Рубен в полголоса пояснял то, что требовало пояснения, когда он останавливал внимание Лионеля на разных достопримечательностях древнего храма.
- "Что же, нравится тебе наша церковь, маленький барин"? спросил он, когда они окончили обход свой.
- " Очень нравится", ответил мальчик - "но больше всего нравится мне музыка - послушайте - что это теперь?" и он поднял вверх свое бледное, взволнованное личико.
- "Это гимн, который мы всегда поем на благодарственных богослужениях: Господи, в святых Твоих селениях услышь наши голоса!" ответил Рубен, "это дивное песнопение - и голос и сердце участвуют в нем, когда поется оно! Однако, мне, милые, давно пора домой, обедать."
Они вышли из церкви. Теперь в полуденный час, солнышко сильнее грело, цветы сильнее пахли и пчелки в томном воздухе неустанно жужжали. Пройдя кладбище, они перешли через большую проезжую дорогу и стали подниматься по узкой улице, по обеим сторонам которой стояли оригинальные, старинные домики, как-то странно наклонившись друг на друга. Один из этих домиков стоял не много поодаль, посреди маленького садика, переполненного кустами жасмина: тут Рубен остановился и постучал в дверь. Дверь тотчас отперла женщина средних лет, в огромном белом переднике. Она с величайшим удивлением смотрела на Лионеля. - "Тетя Кэт, тетя Кэт!" заговорила Жасмина с волнением - "видишь, вот, это маленький барин, и такой он милый, такой хорошенький, и все утро мы играли в малютки в лесу и в Троянскую войну, теперь он будет обедать с нами, а потом я ему покажу свою старую лошадку!"
Тетя Кэт, при всем желании, ничего не поняла из рассказа своей маленькой племянницы и вопросительно взглянула на Рубена.
- "Это маленький м-р Велискурт", сказал пономарь, "сын того м-ра Велискурта, который нанял большой дом. Он устал от своих уроков, и придумал устроить себе сегодня праздник - вот теперь надо ему с нами пообедать, a затем он еще успеет и поиграть с Жасминной".
Тетя Кэт приветливо улыбнулась и даже присела перед молодым м-ром Велискуртом.
- "Войдите, сэр, милости просим", говорила она, "садитесь, будьте как дома! Обед готов, ждать нечего. Только надо дать Рубену время умыть руки, да благословить трапезу, - а ты, Жасмина, сними шляпку и сиди смирно, милочка!"
Жасмина тотчас сдернула с своей головки большую, белую шляпу, и сдернула так поспешно, что чуть было не оторвала длинный локон, который запутался в завязках! Лионель даже вскрикнул при виде злополучного локона, и старательно помог ему выпутаться из завязки, которая причиняла ему такую боль! Без шляпы Жасмина оказалась еще прелестнее! Лионель сел к столу возле нее. Стол был накрыт чистою скатертью, приборы были поставлены - дожидались только Рубена, который, умыв руки, поспешно вернулся. Тетя Кэт поставила на стол дымящуюся миску с супом, Рубен, наклонив голову, благоговейно произнес: "Господи, сподоби нас возблагодарить Тебя за то, что мы не получим от Тебя! "Милый голосок Жасмины проговорил: "Аминь", и все сели за стол. Кушанье было самое простое, но свежее и здоровое. Тетя Кэт была отличная хозяйка и славилась по всей деревне своим уменьем приготовлять грушевую водичку. Она налила стакан этого питья и, приседая, подала Лионелю, прося его отведать. Лионель с наслаждением выпил весь стакан и подумал, что едва ли мог быть лучше нектар, которым услаждались боги на Олимпе! Он, к великому своему удивлению, почувствовал, что у него - аппетит! Все, что бы ни подавалось за бедной трапезой Рубена Дейля, казалось ему так особенно вкусно! Когда обед кончился, все встали, и Рубен снова, наклонив голову, произнес: "Господи! сподоби нас благодарить Тебя за то, что мы ныне получили от Тебя" - и девочка снова благоговейно ответила: "Аминь". Затем Рубен, прежде нежели вернуться к начатой им работе, сел выкурить трубку, а Жасмина, не успев даже снять с себя фартучек, который ей надели, пока она обедала, схватила Лионеля за руку и потащила его на задний двор, по которому важно прогуливалось несколько петухов, окружённых целою кучею смиренных кур.
- "Вот она, моя старая лошадка, видишь, вон там за стеной," закричала Жасмина - "моя добрая, хорошая лошадка!"
Эта лошадка была не что иное, как старая игрушка, когда-то изображавшая из себя скачущего коня, приделанного к качалке… но увы! теперь бедное четвероногое лишилось и глаз, и гривы, и хвоста, и вообще представляло из себя весьма плачевное зрелище! Но это ничуть не имело влияния на привязанность Жасмины…
- "О, милая моя лошадушка," нежно шептала она, гладя ее по шее - "ты знаешь, отчего я люблю тебя - оттого что ты бедная, оттого что ты никому не нужна кроме Жасмины… приласкай ее," прибавила она, обращаясь к Лионелго, " она такая бедная - старенькая!.."
Лионель, не смотря на свою серьезность и все прочитанные им книги - вполне сочувственно отнесся к этой детской забаве - и в свою очередь нежно обнял полу-разломанную игрушку.
- "Вот, так хорошо!" хлопая в ладоши, воскликнула Жасмина, - "теперь она совсем счастлива! Теперь она весело с нами поскачет!"
Она быстро вскочила на своего любимого коня, и, качаясь взад и вперед, делала вид, что скачет галопом.
- "Хорошо - а?" кричала она, вся запыхавшись - волосики ее развевались за ней, щечки горели, глаза смеялись, отражая солнечный луч, который точно весело заигрывал с нею! "Славная, славная лошадка! Лиля, теперь ты поезжай!"
- "Мне, кажется, милая, что я для этого слишком велик," нерешительно возразил он, - "боюсь, что тяжело будет твоей лошадке!"
- "Нет, нет не будет тяжело," объявила Жасмина, спрыгивая на землю, - " ну, попробуй, садись!"
Как мог Лионель устоять против ее желания? Он перекинул одну ногу через лошадь и, подражая Жасмине, также делал вид, что скачет быстрейшим галопом! Жасмина прыгала вокруг и так громко, восторженно взвизгивала, что петухи пришли в страшное смятение, стали неистово кричать, хлопать крыльями, сзывая испуганных кур, которые начали кудахтать еще громче, нежели петухи кричали… Поднялся такой шум, такой гам, что Рубен прибежал узнать, что случилось, и, увидав, в чем дело, сам громко расхохотался и хохотал не менее детей, побуждая разными прибаутками деревянного коня выказать всю свою прыть! Наконец игра кончилась, и Лионель, веселый, превеселый передал добрую лошадь Жасмине, которая тотчас преподнесла ей горсть свежего сена.
- "Ну, теперь, маленький барин, я ухожу и останусь на кладбище до вечера. Ты знаешь, где найти меня. Быть может, ты еще побудешь не много с Жасминной; она почти всегда одна, с тех пор как ее матери не стало, и ты, кажется, часто бываешь один - поиграть вам вместе никому вреда не сделает - но обещай мне, голубчик, что вернешься к своим до захода солнца."
- "Да, м-р Дейль, обещаю - и благодарю вас!" ответил Лионель. "Я сегодня был очень, очень счастливь… Вы не знаете, как хорошо мне было с вами! Можно ли мне еще когда-нибудь навестить вас и Жасмину?"
- "Конечно, можно" радушно сказал Рубен, - "только бы отец твой не имел чего против этого. Прежде всего надо это выяснить."
- "Да, конечно," промолвил Лионель, но какая-то тень пробежала по веселому его личику. Он слишком хорошо знал, что скажете его отец, как посмотрите на это знакомство с пономарем и его хорошенькой девочкой… Он теперь об этом ничего не упомянул и спокойно простился с Рубеном.
Рубен ушел, и дети остались одни. После возбуждения настала реакция - Жасмина стала не только серьезная, но даже печальная… они долго сидели молча, наконец Лионель, глубоко вздохнув, сказал:
- "Жасмина, теперь я скоро должен буду уйти от тебя."
- "А тебе жалко"? спросила она.
- "Очень жалко, "ответил он, - "ужасно жалко."
- "И мне жалко," созналась она, - ,я буду плакать, когда ты уйдешь, Лиля… а ты, когда вернешься домой, будешь плакать?"
- "Нет, Жасмина, мне нельзя плакать, "сказал он с горькой улыбкой - "я для этого слишком велик."
- "Велик! повторила она, - "да ты только крошечку выше меня!"
- "Да, но ты девочка," сказал Лионель, - "девочкам плакать можно, а мальчикам стыдно. Однако, я иногда плачу, когда никто меня не видит"…
- "А я сегодня видела, как ты плакал," с грустью заметила она, - "это было в церкви перед тем, чтобы идти нам обедать. Скажи, о чем ты плакал?"
- "Не знаю," сказал он, и глаза его устремились куда-то далеко… "Я думаю, что это была музыка… я очень люблю музыку, но в ней что-то такое грустное… у моей мамы чудный голос, - и когда она поете, я просто слушать не могу, - сейчас чувствую себя таким жалким и одиноким." Жасмина с нежным участием глядела на него, но ей думалось, что странный он мальчик, если чувствуете себя жалким и одиноким, потому что его мама поете. Она намеренно переменила разговор.
- "Я знаю большой дом, в котором вы живете", объявила она, "и знаю, где в зеленой изгороди есть дырка - в нее я пролезу и проберусь прямо к тебе в сад! Я хочу видеть твою маму."
Это намерение Жасмины совсем смутило Лионеля: он с грустью посмотрел в ее нежные голубые глазки и сказал:
- "Жасмина, милая, не надо это делать! Тебя за это только разбранят, - моя мама бранить не будет, но мой отец разбранит, наверно."
Жасмина, подумав не много, заметила с достоинством.
- "Значит, твой отец злой… зачем меня бранить, - когда я всегда стараюсь быть умницею, - мой папа меня никогда не бранить."
Лионель промолчал. Она прижалась ближе к нему.
- "Я должна тебя еще увидеть, Лиля, "жалобно проговорила она "разве ты больше не хочешь меня видеть?"
Ее голосок звучал так особенно трогательно, когда она это сказала, что сердце Лионеля трепетно забилось…
- "Да, милая, милая маленькая Жасмина, хочу тебя опять видеть - и увижу… буду приходить к тебе часто, будем еще вместе играть, обещаю.
- "Приходи, пожалуйста приходи," сказала она, "потому что я тебя люблю - Лиля… ты не такой как другие мальчики, - ты хорошенький, и я - тоже хорошенькая…"
- "Да, милая, ты очень хорошенькая, хорошенькая как цветочек."
Он посмотрел на нее и загляделся, и молчал так долго, что она, наконец, вопросительно уставила на него свои удивленные глазки и спросила:
- "Лиля, о чем ты думаешь?"
- "О тебе, Жасмина," нежно ответил мальчик. "Я думаю о тебе и о цветах."
И, наклонив к ней свою кудрявую головку, он поцеловал ее, и она его поцеловала.
Тихо колыхались ветки яблони, под которой они сидели, радостно птички распевали свои незатейливые песни, и казалось, что красота Божьего мира волшебною тканью чистой радости окутала этих двух малых детей, который" сблизило одно светлое, летнее утро! Увы! уже никогда не повториться ему… потому что мир, созданный Богом - одно, a мир, пересозданный человеком - другое… Тяжело и трудно для многих маленьких ножек пробираться по каменистой тропинке, указанной безумием нынешнего века, безотрадно и уныло то, что жизнь сулит вперед этим бедным, маленьким труженикам, и подчас приходится воздавать благодарение великому Ангелу смерти, когда, движимый великою жалостью, он выхватывает "малых сих" из растлевающей среды, в которой поблекла бы их молодая жизнь, и возвращает их Тому, Кто так много возлюбил их, сказав: "смотрите, не презирайте ни одного из малых сих, ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного."
Глава VI
Солнце было близко к закату, когда Лионель вернулся домой. Когда, замедляя шаг, он подходил к саду, он увидел, что у ворот сада стоить его мать, очевидно поджидая его. Красота ее поразила его! Ему показалось, что такою он никогда ее не видал… ее роскошные, золотистые волосы блестели на солнце золотыми переливами и лучистые глаза, мечтательно и томно устремленные вдаль, с такою глубокою нежностью остановились на нем, когда он подошел к тому месту, где она стояла. Она протянула ему свою белую, изящную руку и тихо сказала:
- "Что же- это, Лиля? где ты пропадал весь день? Твой отец страшно рассержен - тебя разыскивали всюду, и в деревне кто-то сказал, что видели, как рано утром ты провожал м-ра Монтроза до дилижанса, и как затем сбежал с какими-то уличными мальчишками играть в прятки. Правда-ли это?"
- "Нет, мама, это не правда," ответил мальчик; "т. е. не совсем правда", и он рассказал ей кратко и обстоятельно, как он провел весь день и закончил свой рассказ словами: "вот, мама, это правда - все было так."
М-с Велискурт нежно обвила своею рукою его шею и, как-то загадочно самой себе улыбаясь, ласково сказала:
- "Бедный Лиля! и так ты усталь, мой мальчик, и решился, хоть раз по своему, устроить себе праздник,… не мне винить тебя… мне думается, что на твоем месте я бы сделала то же - но твой отец в ярости - он непременно хотел, чтобы ты встретил профессора Гора."
- "Но, мама, профессора Гора, ведь, ждали к 10 часам вечера"?
- "Да, все его так и ожидали, но оказывается, что он страдает чем-то, ревматизмом, или люмбагом, уже не знаю, и в последнюю минуту он решил, что в избежание простуды он приедет не ночью, а днем. Уже два часа как он беседует наедине с твоим отцом".
Лионель, промолчав с минуту, спросил:
- "А на кого он похож, мама? видела ли ты его?"
М-с Велискурт слегка усмехнулась.
- "О, да! я его видела - его мне торжественно представили. На что он похож? ну, как тебе сказать - нечто среднее между старой мартышкой и верблюдом - трудно определить в точности."
Она улыбнулась какой-то насмешливо-презрительной улыбкой - a Лионель, огорченный и озадаченный, грустно опустил голову… украдкой она взглянула на него и чувство жалости охватило ее сердце - она притянула его голову к себе на грудь и страстно поцеловала… Чуткая душа мальчика была так растрогана этим неожиданным и столь необычным проявлением любви и ласки, что он весь побледнел и весь задрожал от волнения.
- "Я хотела сказать, мой голубчик", продолжала она, все еще обнимая его, "что он походит на всех старых ученых, которые давно забыли все кроме себя и своих книг - они, как ты сам знаешь, редко обладают красотой! Он очень умен - твой отец воображает, что он гений - такого-же мнения о нем к в Оксфорде и в Кембридже. Но раз он здесь, - надо все таки ладить с ним, Лиля!"
- "Знаю, мама," чуть слышно ответил он.
Он нежно прижал к губам белую руку, которая ласково все еще лежала у него на плече, и твердым, решительным голосом, сказал:
- "Я думаю, что лучше теперь же идти прямо к отцу и сказать ему, где я был. Как бы он ни рассердился - не убьет же он меня - а если и убьет - то будет ему хуже, а не мне."
С этими словами цинической логики, грустно улыбнувшись матери на прощанье, он скорыми шагами направился к дому. М-с Велискурт стояла неподвижно, где он ее оставил, рассеянно срывая лепестки с розы, заткнутой за ее кушак, и не сводя глаз с удаляющегося мальчика. Когда он скрылся из виду, она порывисто отвернулась, и горючие слезы брызнули у неё из глаз…
Между тем Лионель дошел до комнаты отца и постучался в двери.
- "Войдите!" крикнул неприятный, столь знакомый ему, голос. Он вошел. М-р Велискурт вскочил со своего места, он казался олицетворением гнева! - "Так-то, милостивый государь!" закричал он. "Наконец-то вы сыскались! Где же вы пропадали с раннего утра? И как смели вы выйти из дома без моего позволения?…
Лионель смотрел ему прямо в глаза - смотрел совершенно спокойно, ощущая странное чувство презрения к этому красно-лицому человеку, у которого язык путался от необузданного гнева, и который пользовался своим многолетним опытом, своим образованием, наконец даже своею физическою силою, чтобы травить и мучить маленького мальчика… Чувство это было не доброе, тем более, что этот красно-лицый человек был его собственный отец - но худое или хорошее было это чувство, он его испытывал, и потому не чувствовал ни малейшего раскаяния и совершенно равнодушно ответил:
- "Я устал. Мне нужен был свежий воздух и отдых."
- "Отдых!" М-р Велискурт как-то страшно повел глазами и схватился за ворот своей рубашки, точно он чувствовал, что этот крахмальный ворот или лопнет, или же его задушит… "Отдых" повторил он. - "Какой еще отдых нужен для подобного лентяя? Так может выражаться только несчастный стряпчий, выклянчивая себе лишний праздник! Пока здесь проживал господин Монтроз, вы то и дело что отдыхом изволили пользоваться! И вы воображаете, что я буду бросать свои деньги на первоклассное обучение, чтобы вы своим неблагодарным, постыдным, отвратительным поведением…"
- "Это он первоклассное обучение?" вдруг вырвалось у Лионеля, неожиданно для него самого - и он указал на особу, которая сидела у окна, и которую он внимательно рассматривал, уловив в ней действительно нечто среднее между мартышкой и верблюдом.
М-р Велискурт своим ушам не верил, и слов не находил, чтобы выразить ужас…
- "Как вы смеете, милостивый государь! Как вы смеете делать подобное замечание?"
- "Это не замечание, а только вопрос, я не знал, что это нельзя," также спокойно сказал Лионель. - "Мне весьма прискорбно, господин профессор" сказал м-р Велискурт, обращаясь к особе, сидевшей у окна, "что ваше первое знакомство с вашим будущим воспитанником произведете на вас впечатление удручающее… Мой сын - это мой сын, за это последнее время стал неузнаваем, но не теряю надежды, господин профессору что вы не откажете заняться его исправлением. "Профессор Гор улыбнулся тусклою улыбкой и сказал:-
- "Конечно, конечно, но не могу скрыть ни от вас, ни от себя, что начало плохое, весьма плохое."
- "Отчего?" живо спросил Лионель. "Отчего не хорошо отдохнуть, когда чувствуешь, что отдых нужен? Вот, я отдохнул сегодня, и теперь уроки свои лучше справлю. Я много сегодня разговаривал с пономарем Коммортинской церкви, обедал у него, он человек очень добрый, очень умный."
- "Умный! пономарь Коммортинский! "повторил м-р Велискурт с громким озлобленным хохотом. "Что еще услышим! Прекрасное у вас знакомство, нечего сказать! Сколько денег потрачено на ваше воспитание, и как подумаешь - для чего?..
Лионель побледнел, и личико его снова приняло грустное и обычное свое кроткое выражение.
- "Конечно, не для чего тратить деньги на меня - ничего из этого не выйдет" - тихо сказал он. "Я устал - очень устал, может быть, я и болен, не знаю - знаю одно, что я не такой, как все мальчики, и это меня смущает. Если бы вы дали мне отдохнуть, хотя немножко, быть может, много стало бы лучше."
- "Жажда отдыха," заметил язвительно профессор Кадмон-Гор - "как видно, составляет первую потребность природы этого молодого человека."