- А я был бы рад поменяться с любым человеком на свете! Не смейтесь, Гарри, я не лукавлю. Злополучный крестьянин, которого только что убили, счастливее меня. Смерти я не боюсь - страшно только ее приближение. Мне кажется, будто ее чудовищные крылья уже шумят надо мной в свинцовой духоте. О Господи! Разве вы не видите, Гарри, что там, за деревьями, кто-то прячется, что он подстерегает меня?
Лорд Генри посмотрел туда, куда указывала дрожащая рука в перчатке, и сказал с улыбкой:
- Да, вижу садовника, который действительно поджидает нас. Наверное, хочет узнать, какие цветы срезать к столу. До чего же у вас развинчены нервы, мой милый! Непременно посоветуйтесь с моим врачом, когда мы вернемся в город.
Дориан вздохнул с облегчением, узнав в подходившем садовника. Тот приподнял шляпу, смущенно покосился на лорда Генри и, достав из кармана письмо, подал его хозяину.
- Ее светлость приказали мне подождать ответа.
Дориан сунул письмо в карман.
- Скажите ее светлости, что я уже иду, - сказал он сухо. Садовник повернулся и поспешил к дому.
- Женщины обожают совершать рискованные поступки! - с улыбкой заметил лорд Генри. - Эта черта в них мне импонирует. Женщина готова флиртовать с кем угодно, лишь бы только на это обращали внимание.
- Зато вы любите говорить рискованные вещи, Гарри. И в данном случае вы глубоко ошибаетесь. Герцогиня мне нравится, но я не влюблен в нее.
- А она в вас влюблена, хотя вы не нравитесь ей. Так что вы составите прекрасную пару.
- Это уже похоже на сплетню, Гарри! Причем без малейших оснований.
- Основания для всякой сплетни - уверенность в безнравственности человека, - изрек лорд Генри, закуривая папиросу.
- Гарри, вы ради красного словца готовы кого угодно принести в жертву!
- Люди сами восходят на алтарь, чтобы принести себя в жертву.
- Ах, если бы я мог кого-нибудь полюбить! - воскликнул Дориан с тоскливой ноткой в голосе. - Но я, кажется, утратил эту способность и разучился даже желать этого. Я всегда был слишком занят собой - и вот стал уже в тягость самому себе. Мне хочется бежать от всего, уйти, всё забыть!.. Глупо было ехать сюда. Я, пожалуй, телеграфирую Харви, чтобы яхта была наготове. На яхте чувствуешь себя в безопасности.
- В безопасности от чего, Дориан? С вами случилась какая-нибудь беда? Почему вы молчите? Вы ведь знаете - я всегда готов прийти вам на помощь.
- Я не могу вам этого рассказать, Гарри, - грустно ответил Дориан. - К тому же, я полагаю, что все это - просто моя фантазия. Этот несчастный случай ужасно меня расстроил; я предчувствую, что и со мной случится нечто подобное.
- Какой вздор!
- Надеюсь, так оно и есть, но ничего не могу с собой поделать. А вот и герцогиня! Настоящая Артемида в английском костюме. Как видите, мы вернулись, герцогиня.
- Я уже все знаю, мистер Грей, - сказала герцогиня. - Бедный Джеффри ужасно огорчен. И, говорят, вы просили его не стрелять в зайца. Как странно!
- Да, и в самом деле странно. Не знаю даже, что побудило меня это сказать. Простая прихоть, наверное. Заяц был так трогателен… Очень жаль, что вам рассказали про это. Ужасная история…
- Лучше скажем, досадная история, - поправил его лорд Генри. - И психологически ничуть не интересная. Вот если бы Джеффри убил его нарочно, - это было бы любопытно! Хотел бы я познакомиться с настоящим убийцей!
- Гарри, вы невозможный человек! - воскликнула герцогиня. - Не правда ли, мистер Грей?.. Ох, Гарри, мистеру Грею, кажется, опять дурно! Он сейчас упадет!
Дориан с трудом овладел собой и улыбнулся.
- Пустяки, герцогиня, не беспокойтесь. У меня просто расстроены нервы, вот и все. Пожалуй, я слишком много сегодня ходил пешком… Кстати, я не расслышал: какой еще новый афоризм сообщил вам Гарри? Что-нибудь очень циничное, я полагаю? Вы мне потом расскажете. А сейчас извините меня - мне, пожалуй, лучше пойти прилечь.
Они дошли до широкой лестницы, которая вела из оранжереи на террасу. Когда за Дорианом закрылась стеклянная дверь, лорд Генри повернулся к герцогине и посмотрел на нее своими томными глазами.
- Вы сильно в него влюблены? - спросил он.
Герцогиня некоторое время молчала, глядя на расстилавшийся перед ними пейзаж.
- Хотела бы я сама это знать, - сказала она наконец.
Лорд Генри покачал головой:
- Знание пагубно для любви. Только неизвестность пленяет нас. В тумане все кажется таким необыкновенным.
- Но в тумане можно сбиться с пути.
- Ах, милая Глэдис, все пути приводят к одному.
- К чему же?
- К разочарованию.
- Что касается меня, то я с него начинала свой жизненный путь, - вздохнула герцогиня.
- Вы хотите сказать, что разочарование явилось к вам в короне герцога?
- Мне надоели венки из листьев земляники.
- Но они вам к лицу.
- Только в глазах света.
- Смотрите, вам трудно будет обойтись без них!
- А они останутся при мне, все до единого.
- Но у Монмаута есть уши.
- Старость туга на ухо.
- Неужели он никогда не ревнует?
- Нет. Хоть бы раз!
Лорд Генри осмотрелся вокруг, словно что-то искал.
- Что вы ищете? - спросила герцогиня.
- Шишечку от острия вашей рапиры, - отвечал он. - Вы ее обронили.
Герцогиня рассмеялась:
- Но маска осталась на мне.
- Под ней ваши глаза выглядят еще красивее, - улыбнулся лорд Генри.
Герцогиня снова рассмеялась. Зубы ее блеснули меж губ, словно белые зернышки в алой мякоти плода.
А наверху, в своей спальне, лежал на диване Дориан, и каждая жилка в нем дрожала от ужаса. Жизнь стала для него внезапно невыносимым бременем. Смерть злополучного загонщика, которого подстрелили в лесу, как дикого зверя, казалась Дориану прообразом его собственного конца. Услышав слова лорда Генри, сказанные им со свойственной ему циничной шутливостью, он едва не лишился чувств.
В пять часов он позвонил слуге и распорядился, чтобы уложили его вещи и чтобы экипаж был подан к половине девятого, поскольку вечерним поездом он отправляется в Лондон. Он решил не оставаться в Селби на ночь; это - зловещее место, где смерть бродит даже при солнечном свете и где трава в лесу обагрена кровью.
Он оставил лорду Генри записку. В ней он сообщал, что едет в Лондон к врачу, и просил развлекать гостей до его возвращения. Когда он запечатывал записку, в дверь постучали, и камердинер доложил, что пришел старший егерь. Дориан нахмурился и закусил губу.
- Пусть войдет, - проговорил он после минутного колебания.
Как только егерь вошел, Дориан достал из ящика чековую книжку и, положив ее перед собой и берясь за перо, сказал:
- Вы, наверное, пришли по поводу того несчастного случая, Торнтон?
- Так точно, сэр, - ответил егерь.
- Был ли этот бедняга женат? Была ли у него семья? - спросил Дориан рассеянно. - Если да, я их не оставлю в беде и пошлю им такую сумму, какую вы посчитаете необходимой.
- Мы не знаем, кто этот человек, сэр. Поэтому я и осмелился вас побеспокоить.
- Не знаете, кто он? - переспросил Дориан. - Что вы хотите этим сказать? Разве он не из ваших людей?
- Нет, сэр. Я его никогда раньше не видел. Похоже, это какой-то матрос, сэр.
Перо выпало из руки Дориана, и сердце у него замерло.
- Матрос? - переспросил он. - Вы говорите, матрос?
- Да, сэр. По всему видно. На обеих руках татуировка… ну, и все такое прочее…
- А при нем ничего не нашли? - Дориан подался вперед, ошеломленно глядя на егеря. - Например, какой-нибудь документ, из которого можно узнать его имя?
- Нет, сэр. Только немного денег и шестизарядный револьвер - больше ничего. А имя нигде не указано. Человек, видимо, приличный, но из простых. Мы думаем, что он из матросов.
Дориан вскочил из-за стола. В нем проснулась безумная надежда, и он судорожно за нее ухватился.
- Где он? Я хочу его сейчас же увидеть.
- Он на ферме, сэр. В пустой конюшне. Люди не любят держать в доме покойников - говорят, мертвец приносит несчастье.
- На ферме? Сейчас же отправляйтесь туда и ждите меня. Скажите кому-нибудь из конюхов, чтобы привели мне лошадь… Или нет, не надо. Я сам пойду в конюшню. Так будет быстрее.
Не прошло и четверти часа, как Дориан Грей уже мчался галопом на ферму. Деревья призрачной чередой проносились мимо, и дорогу перебегали пугливые тени. Где-то на пол-пути кобыла неожиданно свернула в сторону, к какой-то белой ограде, и чуть не сбросила его на землю. Он хлестнул ее, и она понеслась дальше, так что камни летели из-под ее копыт.
Наконец Дориан доскакал до фермы. По двору слонялись двое рабочих. Он спрыгнул с лошади и бросил поводья одному из них. В самой дальней конюшне светился огонек. Какой-то внутренний голос подсказал Дориану, что покойник там. Он быстро подошел к двери и взялся за щеколду, но вошел не сразу, а постоял минуту, чувствуя, что сейчас ему предстоит сделать открытие, которое либо вернет ему покой, либо испортит жизнь навсегда. Наконец он рывком открыл дверь и вошел.
На мешках в дальнем углу конюшни лежал человек в грубой рубахе и синих штанах. Лицо его было накрыто пестрым ситцевым платком. Рядом горела, потрескивая, толстая свеча, воткнутая в бутылку.
Дориан дрожал, чувствуя, что у него не хватит духу своей рукой снять платок. Он подозвал одного из работников.
- Снимите эту тряпку, я хочу его видеть, - сказал он и прислонился к дверному косяку для опоры.
Когда парень снял платок, Дориан подошел ближе и непроизвольно вскрикнул от радости: человек, убитый в лесу, оказался Джеймсом Вейном!
Несколько минут Дориан Грей не мог сдвинуться с места и оторвать глаз от покойника. Когда он ехал домой, в глазах его стояли слезы: теперь он спасен!
Глава XIX
- Зачем вы мне постоянно твердите, что решили стать лучше? - спросил лорд Генри, окуная белые пальцы в медную чашу с розовой водой. - Вы и так достаточно хороши. Пожалуйста, не меняйтесь.
Дориан покачал головой:
- Нет, Гарри, у меня на совести слишком много тяжких грехов. Я больше не хочу грешить. И буквально вчера начал творить добрые дела.
- И где же это вы вчера были?
- В деревне, Гарри. Поехал туда один и остановился в маленькой харчевне.
- Дорогой друг, в деревне любой может стать праведником, - с улыбкой произнес лорд Генри. - Там нет никаких соблазнов. По этой-то причине людей, живущих за городом, не коснулась цивилизация. Да-да, приобщиться к цивилизации - дело весьма нелегкое. Для этого есть два пути: культура или так называемый разврат. А деревенским жителям и то, и другое недоступно. Вот они и закоснели в добродетели.
- Культура и разврат, - повторил Дориан. - Я приобщился и к тому, и другому, и теперь мне неприятно думать, что они, оказывается, могут сопутствовать друг другу. У меня новый идеал, Гарри. Я решил стать другим человеком. И чувствую, что уже переменился.
- Но вы ведь еще не рассказали мне, какое совершили доброе дело. Или, кажется, вы говорили даже о нескольких? - спросил лорд Генри, положив себе на тарелку красную пирамидку очищенной клубники и посыпая ее сахаром.
- Никому не стал бы рассказывать, а вам расскажу. Я пощадил женщину, Гарри. Такое заявление может показаться тщеславным хвастовством, но вы меня поймете. Она очень хороша собой и удивительно напоминает Сибиллу Вейн. Должно быть, этим она и привлекла меня. Помните Сибиллу, Гарри? Каким далеким кажется то время!.. Так вот… Хетти, конечно, не из нашего круга. Простая деревенская девушка. Но я ее искренне полюбил. Да, я убежден, что это была настоящая любовь. Весь май - какой чудесный май был в этом году! - я ездил к ней два-три раза в неделю. Вчера она встретила меня в саду. Цветы яблони падали ей на волосы, и она смеялась… Мы должны были уехать с ней сегодня на рассвете. И вдруг я решил оставить ее такой же прекрасной и чистой, какой встретил ее…
- Должно быть, новизна этого чувства доставила вам истинное удовольствие, Дориан? - перебил его лорд Генри. - А вашу идиллию я могу досказать за вас. Вы дали ей добрый совет и разбили ей сердце. Так вы начали свою праведную жизнь.
- Гарри, как вам не стыдно говорить такие вещи! Сердце Хетти вовсе не разбито. Конечно, она поплакала и все такое. Но зато она не обесчещена. Она может жить, как Пердита, в своем саду среди мяты и златоцвета.
- И плакать о неверном Флоризеле, - закончил лорд Генри, со смехом откидываясь на спинку стула. - Милый мой, как много еще в вас презабавной детской наивности! Вы думаете, эта девушка теперь сможет удовлетвориться любовью человека ее среды? Ведь ее выдадут замуж за грубияна-возчика или крестьянского парня. Но знакомство с вами и любовь к вам уже успели сделать свое дело: она будет презирать мужа и чувствовать себя несчастной. Не могу сказать, что ваше великое самоотречение явилось большой моральной победой. Даже для начала это слабо. Кроме того, почем вы знаете, - может быть, ваша Хетти плавает сейчас, как Офелия, где-нибудь среди кувшинок в пруду, озаренном звездным сиянием?
- Перестаньте, Гарри, это просто невыносимо! То вы все превращаете в шутку, то придумываете самые ужасные трагедии! Мне жаль, что я вам все это рассказал. Что бы вы ни говорили, я знаю, что поступил правильно. Бедная Хетти! Сегодня утром, когда я проезжал верхом мимо их фермы, я видел в окне ее лицо, белое, как цветы жасмина… Не будем больше говорить об этом. И не пытайтесь меня убедить, что мое первое за столько лет доброе дело, первый самоотверженный поступок - на самом деле чуть ли не преступление. Я хочу стать лучше. И стану… Но довольно об этом, лучше расскажите о себе. Что слышно в Лондоне? Как же давно я не был в клубе!
- Люди все еще толкуют об исчезновении Бэзила.
- А я думал, что им уже это наскучило, - проговорил Дориан, едва заметно нахмурив брови и наливая себе вина.
- Что вы! Об этом говорят всего только полтора месяца, а свету трудно менять тему чаще, чем раз в три месяца, - на такое умственное усилие он не способен. Правда, в этом сезоне ему очень повезло. Столько событий - мой развод, самоубийство Алана Кемпбелла, а теперь еще загадочное исчезновение художника! В Скотланд-Ярде все еще думают, что человек в сером пальто, уехавший девятого ноября в Париж двенадцатичасовым поездом, и был бедняга Бэзил, а французская полиция утверждает, что Бэзил вовсе и не приезжал в Париж. Наверное, через неделю-другую мы услышим, что его видели в Сан-Франциско. Странное дело - как только кто-нибудь бесследно исчезает, тотчас же разносится слух, что его видели в Сан-Франциско! Замечательный город, должно быть, этот Сан-Франциско, и обладает, наверное, всеми преимуществами того света!
- А вы как думаете, Гарри, куда мог деваться Бэзил? - спросил Дориан, поднимая стакан с бургундским и рассматривая вино на свет. Он сам удивлялся спокойствию, с которым спросил об этом.
- Понятия не имею. Если Бэзилу угодно скрываться, - это его дело. Если он умер, я не хочу о нем вспоминать. Смерть - это единственное, о чем я думаю с ужасом. Она мне ненавистна.
- Почему? - лениво спросил младший из собеседников.
- А потому, - и лорд Генри поднес к носу позолоченный флакончик с уксусом, - что в наше время человек все может пережить, кроме смерти. Есть только два явления, которые и в нашем, девятнадцатом, веке все еще остаются необъяснимыми и ничем не оправданными: смерть и пошлость… Давайте перейдем в концертный зал и там выпьем кофе, - хорошо, Дориан? Я хочу, чтобы вы мне поиграли Шопена. Тот человек, с которым убежала моя жена, чудесно играл Шопена. Бедная Виктория! Я был к ней очень привязан, и без нее в доме так пусто. Разумеется, семейная жизнь - только привычка, скверная привычка. Но ведь даже с самыми дурными привычками трудно расставаться. Пожалуй, труднее всего именно с дурными. Они - такая неотъемлемая частица нашего "я".
Дориан, ничего не ответив, встал из-за стола и, пройдя в соседнюю комнату, сел за рояль. Пальцы его забегали по черным и белым клавишам. Но когда подали кофе, он перестал играть и, глядя на лорда Генри, спросил:
- Гарри, а вам не приходило в голову, что Бэзила могли убить?
Лорд Генри зевнул:
- Бэзил очень известен, и у него дешевые часы. Зачем же его убивать? И врагов у него нет, потому что он не был достаточно предусмотрительным, чтобы обзаводиться ими. Конечно, он очень талантливый художник, но можно писать, как Веласкес, и при этом быть скучнейшим малым. Бэзил, честно говоря, всегда был скучноват. Только раз он меня заинтересовал - это было много лет назад, когда он признался мне, что безумно вас обожает и что вы вдохновляете его, даете ему стимул к творчеству.
- Я очень любил Бэзила, - с грустью сказал Дориан. - Значит, ни у кого не было предположений, что его могли убить?
- В некоторых газетах такие предположения высказывались. Но я в это не верю. В Париже, правда, есть весьма подозрительные места, но Бэзил не такой человек, чтобы там появляться. Он совсем не любознателен, это его главный недостаток.
- А что бы вы сказали, Гарри, если бы я признался вам, что это я убил Бэзила?
Говоря это, Дориан с пристальным вниманием наблюдал за выражением лица лорда Генри.
- Сказал бы, что вы, мой друг, пытаетесь выступить не в своей роли. Всякое преступление вульгарно, точно так же, как всякая вульгарность преступна. Вы, Дориан, не способны совершить убийство. Извините, если я таким утверждением задел ваше самолюбие, но, ей-Богу, я прав. Преступники - всегда люди из низших классов. И я их ничуть не осуждаю. Мне кажется, для них преступление - то же, что для нас искусство: просто-напросто средство, доставляющее сильные ощущения.
- Средство, доставляющее сильные ощущения? Значит, по-вашему, человек, раз совершивший убийство, способен сделать это опять? Полноте, Гарри!
- О, удовольствие можно находить во всем, что входит в привычку, - улыбнулся лорд Генри. - Это один из главных секретов жизни. Впрочем, убийство - это всегда ошибка. Никогда не следует делать того, о чем нельзя поболтать с друзьями после обеда… Ну, оставим в покое беднягу Бэзила. Хотелось бы верить, что конец его был романтичен, как вы предполагаете. Но мне не верится. Скорее всего, он свалился с омнибуса в Сену, а кондуктор скрыл это, дабы избежать неприятностей. Да, я склонен думать, что именно так и было. И лежит он теперь, омываемый мутно-зелеными водами Сены, а над ним проплывают тяжелые баржи, и в волосах его запутались длинные водоросли… Знаете, Дориан, вряд ли он мог еще многое создать в живописи. Его работы за последние десять лет стали значительно слабее.
Дориан в ответ только вздохнул, а лорд Генри прошелся из угла в угол и стал гладить яванского попугая, сидевшего на бамбуковой жердочке. Как только его пальцы коснулись спины этой крупной птицы с серыми крыльями и розовым хохолком и хвостом, она закрыла белыми сморщенными веками свои черные стеклянные глаза и стала раскачиваться.