Дориан, ничего не произнося в ответ, с каким-то отрешенным видом подошел к картине и повернулся к ней лицом. Увидев свое изображение, он от неожиданности отпрянул, и лицо его вспыхнуло от удовольствия. Глаза его радостно засветились, как если бы он впервые узнал себя в смотрящем на него с полотна юноше. Он стоял не двигаясь, словно завороженный, смутно слыша, что к нему обращается Холлуорд, но не улавливая смысла слов. Сознание собственной красоты явилось для него ошеломляющей неожиданностью. Он никогда раньше не придавал большого значения своей внешности, а комплименты Бэзила Холлуорда принимал за проявление дружеского расположения. Он выслушивал их, смеялся над ними и забывал их. Они никак не влияли на его характер. Но вот появился лорд Генри Уоттон с его восторженным гимном молодости и предостережением о ее быстротечности, и это произвело на Дориана такое огромное впечатление, что сейчас, глядя на отражение в портрете своей красоты, он вдруг с пугающей ясностью представил себе то будущее, о котором говорил лорд Генри. Ведь в самом деле наступит тот день, когда лицо его высохнет и сморщится, глаза потускнеют и выцветут, фигура утратит стройность и станет безобразной. Алый цвет сойдет с его губ, а золото с волос. Годы, формируя его душу, будут разрушать его тело. Оно станет беспомощно неуклюжим и отвратительным.
Его пронзила острая боль, словно от удара ножом, по объятому ужасом телу прошла мелкая дрожь. Глаза его потемнели, став лиловыми, как аметист, и затуманились слезами. Ему стало казаться, будто его сердце сдавливает ледяная рука.
- Разве портрет вам не нравится? - воскликнул наконец Холлуорд, чувствуя себя задетым молчанием Дориана и не понимая, что оно означает.
- Ну конечно, он ему нравится, - ответил за него лорд Генри. - Кому бы он не понравился? Это поистине событие в современном искусстве. Я готов отдать за портрет любую сумму, какую ты ни запросишь. Он обязательно должен быть моим.
- Я не могу его продать, Гарри. Он принадлежит не мне.
- Кому же, в таком случае?
- Естественно, Дориану, - ответил художник.
- Что ж, ему повезло!
- Как это грустно! - пробормотал Дориан Грей, все еще не отводя глаз от портрета. - Как печально! Я превращусь в уродливого, безобразного старика, а мой портрет навсегда останется молодым. Он никогда не станет старше, чем сегодня, в этот июньский день… Ах, если бы было наоборот! Если бы я всегда оставался молодым, а старился этот портрет! За это… за это я отдал бы все на свете! Ничего бы не пожалел! Я готов был бы душу отдать за это!
- Тебя, Бэзил, вряд ли устроило бы такое! - воскликнул лорд Генри со смехом. - Твои картины ждал бы весьма печальный удел!
- Да, я очень бы возражал против этого, - отозвался Холлуорд.
Дориан Грей повернулся к нему и сказал:
- Я в этом не сомневаюсь, Бэзил. Для вас искусство важнее ваших друзей. Какая-нибудь позеленевшая бронзовая статуэтка значит для вас больше, чем я.
Художник смотрел на него с изумлением. Дориан никогда не разговаривал с ним подобным образом. Что это на него нашло? Он казался разгневанным, лицо его покраснело, на щеках выступили алые пятна.
- Да, - продолжал Дориан. - Что я для вас по сравнению с вашим Гермесом из слоновой кости или серебряным фавном?! Они вам всегда будут дороги, а вот как долго буду вам интересен я? Вплоть до появления на моем лице первой морщины, не правда ли? Я теперь понимаю - когда человек теряет свою красоту, он теряет все. Меня научила этому ваша картина. Лорд Генри тысячу раз прав: молодость - единственная ценность в жизни. Когда я замечу, что начинаю стареть, я покончу с собой.
Холлуорд побледнел и схватил его за руку:
- Дориан, Дориан, что вы такое говорите! У меня не было и никогда не будет другого такого друга, как вы. Вы же не можете завидовать каким-то неодушевленным предметам - вы, который намного прекрасней их всех!
- Я завидую всему, чья красота бессмертна. Завидую этому портрету, который вы с меня написали. Почему на нем должно сохраниться то, что мне суждено потерять? Каждое уходящее мгновение будет что-то у меня отнимать и тут же отдавать ему. Ах, если бы было наоборот! Если бы портрет изменялся, а я всегда оставался таким, как сейчас! И зачем вы его только написали? Когда-нибудь он начнет надо мной смеяться и безжалостно дразнить меня!
На глаза Дориана навернулись горячие слезы, он высвободил свою руку и, бросившись на диван, зарылся лицом в подушки.
- Это твоя работа, Гарри! - с горечью произнес художник.
Лорд Генри пожал плечами:
- Ты увидел настоящего Дориана Грея, вот и все.
- Нет, дело не в этом.
- Если даже и не в этом, то все равно я тут ни при чем.
- Ты должен был уйти сразу же, как я тебя попросил.
- Но я остался именно потому, что ты меня попросил, - возразил лорд Генри.
- Гарри, мне не хочется ссориться сразу с двумя моими лучшими друзьями, но вы оба заставили меня возненавидеть мое лучшее произведение, и мне ничего другого не остается как уничтожить его. В конце концов, это всего лишь кусок холста, на который нанесено немного красок, - вот и все. И я не могу допустить, чтобы из-за такой чепухи между нами тремя испортились отношения.
Дориан Грей поднял с подушки голову - лицо у него было бледное, глаза заплаканные - и стал следить за каждым движением художника. А тот направился к своему рабочему столику из сосновых досок, стоящему у высокого, занавешенного окна, и стал там что-то искать. Что, интересно, ему там нужно? Пошарив среди беспорядочно наваленных на столе тюбиков с красками и кистей, Холлуорд нашел длинный шпатель с тонким и гибким стальным лезвием. Неужели он действительно собирается уничтожить портрет?!
Судорожно вздохнув, юноша вскочил с дивана, подбежал к Холлуорду и, выхватив у него шпатель, швырнул его в дальний угол студии.
- Не смейте этого делать, Бэзил! Не смейте! - крикнул он. - Это все равно что совершить убийство!
- Я рад, Дориан, что вы наконец оценили мое произведение, - холодно произнес художник после того, как опомнился от удивления. - Признаться, я на это уже не надеялся.
- Оценил?! Да я влюблен в этот портрет, Бэзил! Он как бы частичка меня самого. Я это чувствую всей душой.
- Ну и отлично. Как только вы подсохнете, вас покроют лаком, вставят в раму и отправят домой. А там можете делать с собой все, что вам заблагорассудится.
Пройдя в другой конец комнаты, Холлуорд позвонил, чтобы принесли чай.
- Надеюсь, Дориан, вы не откажетесь от чашечки чая? И ты, Гарри, тоже? Или ты не охотник до таких простых удовольствий?
- Я обожаю простые удовольствия, - ответил лорд Генри. - Они последнее прибежище для непростых натур. Но драматические сцены я признаю только на театральных подмостках. До чего же вы оба странные люди! Интересно, кому это взбрело в голову назвать человека животным, наделенным разумом? В высшей степени необоснованное утверждение. Человек наделен чем угодно, но только не разумом. И, в сущности, я рад, что это так, но зачем же было устраивать такую возню из-за портрета? Ты бы лучше отдал его мне, Бэзил! Этому глупому мальчику он вовсе не нужен, а я был бы счастлив его иметь.
- Бэзил, я вам никогда не прощу, если вы его отдадите кому-то другому! - воскликнул Дориан Грей. - И я никому не позволю называть себя "глупым мальчиком".
- Вы же знаете, Дориан, что картина по праву ваша. Я подарил ее вам еще до того, как начал писать.
- И вы так же прекрасно знаете, что вели себя достаточно глупо, мистер Грей, - сказал лорд Генри. - Кроме того, вы ведь на самом деле не против, чтобы вам иногда напоминали, что вы еще очень молоды, не так ли?
- Уверяю вас, утром я был бы против, лорд Генри.
- Ах, утром! С утра много чего изменилось.
В дверь постучали. Вошел дворецкий с чайным подносом и поставил его на маленький японский столик. Звякнули чашки и блюдца. Из большого старинного чайника вырывались, шипя, клубы пара. Затем мальчик-слуга внес два фарфоровых блюда с крышками в форме полушарий. Дориан Грей подошел к столу и стал разливать чай. Бэзил и лорд Генри не спеша последовали за ним и, приподняв крышки, взглянули, что там на блюдах.
- Давайте сходим в театр, - предложил лорд Генри. - Надеюсь, в городе идет хоть что-то приличное. Я, правда, договорился вечером обедать с одним человеком в Уайте, но он мой давний приятель, так что можно послать ему телеграмму с известием, что я заболел или что мне не позволяет с ним встретиться более поздняя договоренность. Пожалуй, вторая отговорка звучит даже лучше: она поражает своей прямолинейной откровенностью.
- Терпеть не могу напяливать на себя фрак! - буркнул Холлуорд. - Человек во фраке выглядит совершенно нелепо.
- Это верно, - томно отозвался лорд Генри. - Нынешняя одежда безобразна, она прямо-таки угнетает своей прозаичностью, своей мрачностью. В нашей жизни не осталось ничего красочного, кроме порока.
- Право, Гарри, не стоит говорить такое при Дориане!
- При котором из них? При том, что наливает нам чай, или при том, что взирает на нас с портрета?
- При обоих.
- Я бы очень хотел пойти с вами в театр, лорд Генри, - промолвил юноша.
- Так в чем же дело? Я вас приглашаю. Надеюсь, ты тоже идешь с нами, Бэзил?
- Нет, право, я не могу. И, честно говоря, не хочу. У меня много работы.
- Значит, нам с вами придется идти вдвоем, мистер Грей.
- Если б вы знали, как я этому рад!
Художник закусил губу и с чашкой в руке подошел к портрету.
- А я остаюсь с подлинным Дорианом, - проговорил он грустно.
- Вы считаете, это - подлинный Дориан? - спросил оригинал портрета, приблизившись к Холлуорду. - Неужели я и в самом деле такой?
- Да, именно такой.
- Но это же замечательно, Бэзил!
- Во всяком случае, внешне вы точно такой. И на портрете наверняка не изменитесь, - вздохнул Холлуорд. - А это уже кое-что.
- До чего же люди носятся с этим постоянством, с этой верностью! - воскликнул лорд Генри. - Но ведь даже когда речь идет о любви, верность можно считать вопросом чисто физиологическим, ничуть не зависящим от нашей воли. Молодые люди хотели бы сохранять верность, но не могут, старики хотели бы ее нарушать, но тоже не могут. Вот и все, что можно сказать на этот счет.
- Дориан, не ходите сегодня в театр, - сказал Холлуорд. - Оставайтесь, мы пообедаем вместе.
- Не могу, Бэзил.
- Почему, Дориан?
- Потому что я дал обещание лорду Генри Уоттону пойти вместе с ним в театр.
- Не думайте, что он станет к вам относиться лучше лишь потому, что вы не будете нарушать своих обещаний. Сам он никогда не выполняет своих обещаний. Я вас очень прошу, не уходите.
Дориан засмеялся и покачал головой.
- Умоляю вас!
Юноша некоторое время колебался, затем, взглянув на лорда Генри, который сидел за чайным столиком в другом конце студии, с иронической улыбкой наблюдая за ними, твердо произнес:
- Нет, Бэзил, я должен идти.
- Что ж, как знаете, - вздохнул Холлуорд и, подойдя к столику, поставил на поднос чашку. - В таком случае не теряйте времени: уже довольно поздно, а вам еще надо переодеться. До свидания, Гарри. До свидания, Дориан. Жду вас у себя в ближайшее время - скажем, завтра. Придете?
- Непременно.
- Не забудете?
- Ну конечно, нет! - воскликнул Дориан.
- Кстати, Гарри!
- Да, Бэзил?
- Не забывай, о чем я просил тебя утром в саду!
- А я уже и забыл.
- Смотри же, я тебе доверяю!
- Хотел бы я сам себе доверять! - рассмеялся лорд Генри. - Пойдемте, мистер Грей, мой кабриолет ждет у ворот, и я могу довезти вас домой. До свидания, Бэзил. Я провел у тебя замечательно интересный день.
Когда за ними закрылась дверь, художник бросился на диван и на лице его отразилась испытываемая им душевная боль.
Глава III
На другой день, в половине первого, лорд Генри Уоттон вышел из своего дома на Керзон-стрит и направился к Олбани, чтобы навестить своего дядюшку, лорда Фермора, добродушного, хотя и несколько резковатого старого холостяка, по мнению многих, эгоиста, ибо из него трудно было вытянуть лишнее пенни, но в свете слывшего за щедрого человека, поскольку он не скупясь угощал обедами всех, кто казался ему забавным. Отец лорда Фермора состоял нашим послом в Мадриде еще в те времена, когда Изабелла была совсем молодой, а о Приме и слыхом не слыхивали, но рано покинул дипломатическую службу, погорячившись из-за того, что не был назначен послом в Париж, хотя считал себя как нельзя более подходящей на это место кандидатурой в силу своего происхождения, своей неодолимой склонности к праздности, прекрасного слога своих дипломатических депеш и своего неумеренного пристрастия к наслаждениям. Сынок дипломата, состоявший при папаше секретарем, подал в отставку вместе со своим родителем, что многие восприняли как сумасбродство, а несколько месяцев спустя, унаследовав титул, всерьез принялся осваивать великое аристократическое искусство абсолютного ничегонеделания. У него было два больших дома в Лондоне, но он предпочитал снимать меблированную квартиру, находя это менее для себя хлопотным, а питался большей частью в своем клубе. Владея угольными копями в центральных графствах Англии, лорд Фермор снисходил порой до участия в их управлении, оправдывая это неожиданное для него проявление духа предпринимательства тем, что, добывая уголь, он может себе позволить, как это приличествует настоящему джентльмену, топить свой камин дровами. По политическим взглядам он был консерватор, за исключением тех периодов, когда консерваторы стояли у власти, в каковых случаях он нещадно их поносил, именуя шайкой радикалов. Хозяева, как известно, не бывают героями в глазах своих слуг, но лорд Фермор пользовался уважением своего камердинера, что не мешало тому как угодно помыкать им, зато был грозой в глазах своих родственников, которыми, в свою очередь, помыкал. Такой человек, как он, мог родиться только лишь в Англии; тем не менее он не уставал повторять, что Англия катится в пропасть. Его жизненные принципы давно устарели, зато его предрассудки были вполне современны.
Когда лорд Генри вошел в комнату, его дядя, облаченный в охотничью куртку простого покроя, сидел в кресле, курил сигару и читал "Таймс", то и дело что-то бурча себе под нос.
- Хотел бы я знать, Гарри, - произнес старый джентльмен, - что заставило тебя прийти ко мне в столь ранний час? Я считал, что вы, денди, никогда не встаете раньше двух и не появляетесь в обществе раньше пяти.
- Уверяю вас, дядя Джордж, я пришел к вам чисто из родственных чувств. Иначе говоря, мне кое-что от вас нужно.
- Надеюсь, не денег? - подозрительно осведомился лорд Фермор. - Ну хорошо, садись и выкладывай, в чем там дело. Нынешние молодые люди воображают, будто деньги решают все.
- Вы правы, - пробормотал лорд Генри, поправляя бутоньерку в петлице. - И, по мере того как они становятся старше, убеждаются в этом все больше. Но мне не нужны деньги, дядя Джордж, - они нужны только тем, кто платит по счетам, а этого я не привык делать. Кредит - вот единственный капитал младших сыновей, и на него можно жить припеваючи. К тому же я беру все, что мне нужно, в магазинах моего приятеля Дартмура, а там мне никогда не докучают счетами. Ну а к вам я пришел за информацией, причем не полезной, а бесполезной.
- Что ж, я могу тебе сообщить все, что имеется в Синих книгах, хотя нынче там печатают всякую ерунду. В те времена, когда я был дипломатом, это делали гораздо лучше. Но теперь, говорят, дипломатов берут на службу только после экзаменов. Так чего же от них ожидать? Экзамены, сэр, - это полнейшая чепуха, от начала и до конца. Настоящие джентльмены и так знают вполне достаточно, а всем остальным знания только во вред.
- Мистер Дориан Грей не упоминается в Синих книгах, - произнес томным голосом лорд Генри.
- Мистер Дориан Грей? А кто он такой? - спросил лорд Фермор, сдвинув седые косматые брови.
- Вот об этом я и хотел бы узнать, дядя Джордж. Впрочем, кое-что мне о нем известно: он внук последнего лорда Келсо, а мать его была из Деверуксов - леди Маргарет Деверукс. Мне хотелось бы, чтобы вы рассказали о ней. Что она собой представляла? За кого вышла замуж? Ведь вы в свое время знали практически всех - так, может быть, вы и о ней что-то помните? С мистером Греем я познакомился буквально на днях, и он меня очень интересует.
- Внук Келсо… - задумчиво повторил старый лорд, - внук Келсо… Как же, припоминаю… Я довольно хорошо знал его мать. Помнится, даже присутствовал на ее крестинах. Она была необыкновенно красивая девушка, эта Маргарет Деверукс, и, когда она убежала с каким-то молодым человеком, у которого не было за душой ни пенни, все мужчины просто неистовствовали. Он был практически никем, сэр, - младшим офицериком в каком-то пехотном полку или чем-то в этом роде. Да, так оно и было. Я прекрасно все помню, как если бы это случилось только вчера. Бедняга был убит на дуэли в Спа всего лишь через несколько месяцев после того, как они поженились. Судя по всему, за этим крылась очень грязная история. Поговаривали, будто Келсо нанял какого-то негодяя, бельгийского авантюриста, щедро заплатив ему за услуги, и тот, публично оскорбив его зятя, насадил молодого человека на шпагу, как голубя на вертел. Дело удалось замять, но лорду Келсо еще долго после этого приходилось жевать свой традиционный бифштекс в полном одиночестве, когда он появлялся в клубе. Дочь свою, как мне потом говорили, он привез домой, но она с ним никогда не разговаривала с той поры. Да, печальная история! Через какой-то год умерла и девушка… Так, значит, выходит, после нее остался сын? А я и забыл об этой истории. Интересно, как он выглядит? Если удался в мать, то, должно быть, красивый малый.
- Он очень красивый молодой человек, - подтвердил лорд Генри.