- Надеюсь, он попадет в хорошие руки, - продолжал лорд Фермор. - Если Келсо не обделил его в завещании, молодому человеку достанется целое состояние. Да и у его матери водились денежки. К ней перешло от деда все поместье Селби. А дед ее, между прочим, терпеть не мог Келсо, считая его жутким сквалыгой. Тот и в самом деле был скрягой. Помню, как-то он приехал в Мадрид - тогда я еще жил в Испании. Так мне, черт возьми, пришлось изрядно краснеть за него! Королева много раз спрашивала у меня насчет этого странного английского аристократа, который вечно ругается с извозчиками из-за каждой монеты. О нем там даже ходили анекдоты. Целый месяц - до тех пор пока он не уехал, - я не осмеливался и носу казать при дворе. Остается надеяться, что Келсо обошелся со своим внуком хоть капельку лучше, чем с мадридскими извозчиками.
- Этого я не знаю, - ответил лорд Генри. - Дориан еще несовершеннолетний, но, мне кажется, он будет хорошо обеспечен. Ему и сейчас уже принадлежит Селби - я сам слышал от него об этом… Так вы говорите, мать его была красавицей?
- Маргарет Деверукс была самым совершенным созданием, какое мне приходилось видеть, и я никогда не мог понять, что заставило ее так поступить. Ведь она могла выйти за кого только ни пожелала бы. Сам Карлингтон был от нее без ума. Но вся беда в том, что она обладала романтическим воображением. В их роду все женщины были такие. Мужчины у них никуда не годились, а вот женщины, черт возьми, были замечательные. Карлингтон на коленях ее умолял - он сам мне рассказывал. Но она лишь смеялась над ним, хотя в то время трудно было найти в Лондоне девушку, которая бы не грезила о нем. Да, кстати, Гарри, коль мы заговорили об абсурдных браках, скажи мне, что за вздор молол твой отец насчет Дартмура, - будто он собирается жениться на американке? Неужели англичанки для него недостаточно хороши?
- Видите ли, дядя Джордж, жениться на американках стало очень модным.
- А я говорю, что лучше англичанок никого нет на свете! - и лорд Фермор стукнул кулаком по столу.
- Все делают ставку только на американок.
- Я слышал, их ненадолго хватает, - буркнул старый джентльмен.
- Да, заезды на длинные дистанции их утомляют, но в скачках с препятствиями им не бывает равных. На лету берут барьеры. Думаю, Дартмуру не отвертеться.
- А кто ее родители? - ворчливо осведомился лорд Фермор. - Если, конечно, они у нее вообще имеются.
Лорд Генри покачал головой.
- Американки так же искусно скрывают своих родителей, как англичанки - свое прошлое, - сказал он, вставая.
- Небось, папаша ее - какой-нибудь поставщик свинины?
- Хочу на это надеяться, дядя Джордж, - Дартмуру в этом случае очень бы повезло. Говорят, поставщик свинины - самая прибыльная профессия в Америке; после политики, разумеется.
- А она хоть хорошенькая?
- Как и большинство американок, она держится так, будто она красавица. В этом весь секрет их привлекательности.
- И почему они не остаются в своей Америке? Ведь нас всегда уверяют, что там просто рай для женщин.
- Так оно и есть. Именно поэтому они, подобно Еве, стремятся поскорее покинуть его, - проговорил лорд Генри. - Что ж, до свидания, дядя Джордж. Я должен идти, иначе опоздаю к обеду. Спасибо за исчерпывающую информацию. Мне всегда хочется знать о новых друзьях как можно больше, а о старых - как можно меньше.
- А где ты сегодня обедаешь, Гарри?
- У тети Агаты. Я сам напросился к ней в гости, заручившись приглашением и для мистера Грея. Он, кстати, ее новый протеже.
- Гм! Скажи своей тете Агате, Гарри, чтобы она больше не донимала меня своими просьбами о пожертвованиях. Они у меня уже в печенках сидят. Эта достойная дама, видно, решила, что у меня нет других дел, кроме как выписывать чеки на ее дурацкие благотворительные затеи.
- Хорошо, дядя Джордж, я ей скажу, но не думаю, что это поможет. Люди, подверженные филантропическим идеям, не имеют представления о человеколюбии. Это главное, что их отличает от других людей.
Старый джентльмен одобрительно хмыкнул и позвонил слуге, чтобы тот проводил гостя.
Выйдя через пассаж на Берлингтон-стрит, лорд Генри направился к Баркли-сквер. Итак, теперь он кое-что знает о происхождении Дориана Грея. Даже рассказанная в общих чертах, услышанная им история взволновала его прежде всего тем, что это была совершенно необычная и, в сущности, почти современная история любви. Прекрасная женщина жертвует всем на свете ради всепоглощающей страсти. Безумное счастье длится недолго - всего несколько недель. Идиллия прерывается страшным, предательским преступлением. Затем - месяцы безмолвного отчаяния и рожденный в муках ребенок. Мать сходит в могилу, а мальчик остается полным сиротой в руках деспотичного и не любящего его старика… Да-а, у этого юноши любопытнейшая предыстория, она по-новому рисует его, и он представляется еще более совершенным. За изысканной красотой всегда скрывается что-то трагическое. До чего же много нужно в мире страданий, чтобы расцвел самый скромный цветок!
Накануне вечером, когда они обедали в клубе, Дориан был совершенно очарователен! Он сидел за столом напротив него, в глазах его таилась легкая робость, рот был полуоткрыт с выражением застенчивого удовольствия, в тени красных абажуров над свечами нежно-розовый цвет его лица казался более насыщенным, а восторженное изумление, с которым он воспринимал окружающее, более непосредственным. Говорить с ним было все равно что играть на совершеннейшей скрипке, отзывающейся на легчайшее прикосновение смычка к ее струнам… Ах, до чего же это увлекательно - оказывать воздействие на других людей! Разве что-нибудь может сравниться с этим? Вложить свою душу в чью-то совершенную форму хоть на недолгое время; слышать отзвуки своих собственных мыслей и воззрений, обогащенных музыкой пылкой молодости и юной страсти; передать другому свое настроение и душевное состояние, как если бы это были тончайшие флюиды или экзотические благовония, - все это доставляет невыразимую радость, возможно самую большую радость, которую может испытать человек в наш меркантильный, вульгарный век с его грубыми, чувственными усладами и приземленными идеалами.
Этот мальчик, с которым он по столь счастливой случайности встретился в студии Бэзила, - удивительное существо, но из него можно вылепить нечто еще более совершенное. У него есть все - обаяние, юношеская чистота, а главное, красота, сравнимая лишь с той, какую сохранили для нас в мраморе древние греки. Под чьим-то влиянием он может превратиться в кого угодно - и в настоящего титана, и в жалкую марионетку. Как жаль, что такой красоте суждено увянуть!..
Ну а что можно сказать о Бэзиле? С психологической точки зрения он удивительно интересная личность. Бэзилу доступны новая манера живописи и свежее восприятие жизни, подсказанные ему, как ни странно, одним лишь зримым присутствием того, кого он изображает и кто сам об этом даже не подозревает. Безмолвный дух, обитающий в сумрачных рощах и порою бродящий никем не видимый в чистом поле, однажды явился ему в образе лесной нимфы, не страшась его, потому что душою своей он давно уже искал свою музу и в нем наконец пробудился редчайший дар видеть в обычном чудесное, когда формы и очертания обыкновенных предметов становятся утонченно изысканными, приобретая своего рода символическое значение, как если бы они сами являлись воплощением каких-то иных, более совершенных форм, чьей материальной тенью им приходится быть. До чего же всё это необыкновенно и загадочно! Подобные явления известны с самых незапамятных времен, и первую попытку объяснить их сделал Платон, этот художник в логическом царстве мысли. А Буонаротти воплотил свое понимание феномена художественного восприятия мира в высеченных им изваяниях, этих сонетах из цветного мрамора. Но в нынешние времена способность видеть в обыкновенном прекрасное - величайшая редкость…
Ну что ж, подумал лорд Генри, он постарается быть для Дориана Грея тем, кем сам Дориан, не догадываясь об этом, был для художника, создавшего его чудесный портрет. Он старается подчинить Дориана своей воле, - он уже и сейчас во многом достиг этого, - и тогда душа прекрасного юноши будет полностью принадлежать ему. Да, это очаровательное дитя Любви и Смерти непреодолимо притягивало его!
Лорд Генри резко остановился и окинул взглядом соседние дома. Убедившись, что дом его тетушки остался далеко позади, он улыбнулся, покачав головой, и повернул обратно. Когда он вошел в мрачноватую прихожую, дворецкий сообщил ему, что все уже за столом. Лорд Генри отдал одному из лакеев шляпу и трость и прошел в столовую.
- Ты не можешь не опаздывать, Гарри! - воскликнула его тетушка, укоризненно качая головой.
Он извинился, придумав на ходу не очень правдоподобное объяснение, затем, опустившись на свободное место рядом с хозяйкой дома, обвел взглядом присутствующих. Сидевший в другом конце стола Дориан вспыхнул от удовольствия и застенчиво кивнул ему головой. Напротив него восседала герцогиня Харли, удивительно уравновешенная и добродушная дама обширных, чуть ли не архитектурных пропорций, обычно определяемых, в случае женщин низшего сословия, вульгарным понятием "тучность"; герцогиня пользовалась в свете всеобщей и заслуженной любовью. Справа от нее сидел сэр Томас Бэрдон, член парламента и радикал в политической жизни, гурман и вольнодумец в жизни частной, ввиду чего он неизменно следовал известному мудрому правилу обедать с консерваторами, а досуг проводить с либералами. Соседом герцогини по левую руку был мистер Эрскин из поместья Тредли, весьма приятный и очень культурный пожилой джентльмен, однако крайне неразговорчивый, поскольку, как он однажды объяснил леди Агате, все, что он хотел сказать, было им сказано еще до тридцатилетнего возраста. Рядом с самим лордом Генри сидела миссис Ванделер, одна из давнишних приятельниц его тетушки, поистине святая женщина, но одетая настолько безвкусно, что ее впору было сравнить с молитвенником в дешевом скверном переплете. К счастью для него, соседом миссис Ванделер с другой стороны оказался лорд Фодел, в высшей степени интеллектуальный, но в то же время с посредственными способностями и совершенно лысый джентльмен средних лет, с которым она беседовала в свойственной таким добродетельным женщинам, как она, преувеличенно серьезной манере - непростительный, на взгляд лорда Генри, порок, от которого благочестивые люди не в состоянии избавиться.
- Мы говорим о бедном Дартмуре, лорд Генри, - обратилась к нему герцогиня, приветливо кивнув ему через стол. - Как вы считаете, он действительно собирается жениться на этой очаровательной молодой особе?
- Да, герцогиня. Я полагаю, она уже готова сделать ему предложение.
- Какой ужас! - воскликнула леди Агата. - Право же, кто-нибудь должен вмешаться!
- Я слышал из самых верных источников, что ее папаша в Америке держит галантерейную лавку, где торгуют сухими товарами, - с презрительным видом проговорил сэр Томас Бэрдон.
- А вот мой дядя, лорд Фермор, высказал предположение, что ее отец - поставщик свинины, сэр Томас.
- Сухие товары? А что американцы подразумевают под сухими товарами? - поинтересовалась герцогиня, в удивлении воздевая полные руки и делая ударение на слове "американцы".
- О, американские романы, - ответил лорд Генри, принимаясь за куропатку.
Герцогиню его ответ привел в совершенное замешательство.
- Не слушайте его, дорогая, - шепнула ей леди Агата. - Он никогда не говорит серьезно.
- Когда открыли Америку… - вступил в разговор член парламента от радикалов - и начал приводить скучнейшие факты из истории этой страны. Подобно всем тем, кто старается полностью исчерпать предмет своего красноречия, он гораздо раньше исчерпал терпение своих слушателей. Герцогиня тяжело вздохнула и решила воспользоваться своей прерогативой аристократки перебивать собеседников.
- Господи, лучше бы не открывали Америку! - воскликнула она. - Ведь из-за этих американок у наших девушек не остается никаких шансов выйти замуж. А это ужасно несправедливо.
- Кто знает, а может быть, Америку вовсе и не открыли, - задумчиво произнес мистер Эрскин, - а только лишь обнаружили.
- Мне ведь воочию приходилось видеть представительниц ее населения, - с некоторой неуверенностью проговорила герцогиня. - И, нужно признать, большинство из них оказались прехорошенькими. К тому же одеваются прекрасно. Все свои туалеты заказывают в Париже. Я, к сожалению, не могу себе этого позволить.
- Считается, что, когда умирают хорошие американцы, они переносятся в Париж, - изрек, посмеиваясь, сэр Томас, у которого имелся неистощимый запас заезженных острот.
- Неужели! - удивилась герцогиня. - А куда же в таком случае деваются после смерти плохие американцы?
- Возвращаются в Америку, - пробормотал лорд Генри.
Сэр Томас нахмурил брови и сказал, обращаясь к леди Агате:
- Боюсь, ваш племянник относится с некоторым предубеждением к этой великой стране. Я изъездил ее вдоль и поперек - причем в моем распоряжении всегда был отдельный вагон, и, вообще, меня принимали чрезвычайно гостеприимно, - и могу вас уверить, что посещение Америки в значительной степени расширяет кругозор.
- Неужели для расширения кругозора обязательно ехать в Чикаго? - жалобно спросил мистер Эрскин. - На такое путешествие я бы никогда не решился.
Сэр Томас сделал выразительный жест рукой:
- Для мистера Эрскина весь мир умещается на его книжных полках. А мы, люди действия, хотим видеть мир своими глазами, а не читать о нем в книгах. Американцы - удивительно интересный народ. И они очень трезво мыслят. Я думаю, это их главная черта. Да-да, мистер Эрскин, это весьма здравомыслящие люди. Поверьте мне, американец никогда не совершает глупостей.
- Какой ужас! - воскликнул лорд Генри. - Я еще могу смириться с откровенной силой, но откровенное здравомыслие невыносимо. Руководствоваться одним лишь разумом - в этом есть что-то вульгарное. И крайне неразумное.
- Не понимаю, что вы хотите этим сказать, - отозвался сэр Томас, багровея.
- Зато я вас понимаю, лорд Генри, - с улыбкой пробормотал мистер Эрскин.
- В парадоксах есть своя прелесть, но всему же существует предел, - не успокаивался баронет.
- Разве это был парадокс? - невинным голосом спросил мистер Эрскин. - А мне так не показалось. Хотя, может быть, вы и правы. Но даже если и так? Ведь парадоксы прокладывают нам путь к истине, и, чтобы познать цену реальности, мы должны увидеть ее балансирующей на цирковом канате. Об истинности истин мы можем судить только тогда, когда они становятся акробатами.
- Господи, до чего же вы, мужчины, любите спорить! - вздохнула леди Агата. - К тому же я и понятия не имею, о чем идет речь. Кстати, Гарри, я ужасно на тебя сердита за то, что ты отговариваешь нашего милого мистера Дориана Грея наведываться к этим несчастным в Ист-Энд. Уверяю тебя, его помощь будет просто бесценной. Им очень понравится, как он играет.
- А я хочу, чтобы он играл для меня, - улыбнулся лорд Генри и, глянув в сторону Дориана, поймал на себе его благодарный взгляд.
- Но они так страдают в этом своем Уайтчепеле! - продолжала настаивать леди Агата.
- Я могу сочувствовать чему угодно, кроме страданий, - пожал плечами лорд Генри. - Страдания не вызывают у меня сочувствия. Слишком они отталкивающи, слишком ужасны, слишком удручающи. В нынешней моде сочувствовать страждущим есть нечто в высшей степени нездоровое. Сочувствовать, в прямом смысле этого слова, нужно красоте, ярким краскам, радостному ощущению жизни. И чем меньше мы будем говорить о социальных язвах, тем лучше.
- Но Ист-Энд - проблема очень серьезная, - заметил сэр Томас, внушительно качая головой.
- Без всяких сомнений, - согласился молодой лорд. - Но это проблема рабства, а мы пытаемся ее решить, увеселяя рабов.
Политик пристально посмотрел на него и спросил:
- И каким же образом, на ваш взгляд, можно изменить положение?
Лорд Генри рассмеялся.
- Я бы ничего не стал изменять в Англии, кроме погоды, - сказал он, - и вообще меня больше устраивает роль созерцателя. Но все же я могу сказать, что, поскольку девятнадцатый век оказался банкротом, причем из-за излишнего проявления сострадания, нам стоило бы почаще обращаться к науке, которая наставит нас на путь истинный. Ценность эмоций заключается в том, что они нас уводят с истинного пути, а ценность науки - в том, что она совершенно не эмоциональна.
- Но ведь на нас лежит такая ответственность… - робко вступила в беседу миссис Ванделер.
- Да, громадная ответственность! - поддержала ее леди Агата.
Лорд Генри переглянулся через стол с мистером Эрскином и промолвил:
- Человечество относится к себе уж слишком серьезно. Это его первородный грех. Если бы пещерные люди умели смеяться, история пошла бы совсем по другому пути.
- Вы меня очень утешили, - прощебетала герцогиня. - Я постоянно чувствую себя виноватой, когда бываю у вашей милой тетушки, потому что Ист-Энд меня совершенно не интересует. А теперь я смогу смотреть ей в глаза не краснея.
- Но румянец женщинам очень к лицу, герцогиня, - заметил лорд Генри.
- Только когда они молодые, - отозвалась она. - А если краснеет такая старуха, как я, это ни о чем хорошем не говорит. Ах, лорд Генри, научите меня, как снова стать молодой!
Подумав с минуту, лорд Генри спросил, глядя на нее через стол:
- Можете ли вы, герцогиня, припомнить хотя бы одну большую ошибку, совершенную вами в ранней юности?
- Боюсь, далеко не одну! - порывисто проговорила она.
- В таком случае, совершите их снова, - промолвил он без тени улыбки. - Чтобы вернуть свою молодость, достаточно повторить ее безрассудства.
- Какая восхитительная теория! - воскликнула герцогиня. - Непременно проверю ее на практике.
- Какая опасная теория! - процедил сэр Томас.
Леди Агата лишь молча покачала головой, но было видно, что слова племянника ее забавляют. Мистер Эрскин слушал с большим вниманием.
- Да, - продолжал лорд Генри. - Это один из секретов продления жизни. В наши дни большинство людей умирает от все более овладевающего ими благоразумия, и, только когда уже слишком поздно, они начинают сознавать, что единственное, о чем человек никогда не жалеет, - это его ошибки.