* * *
В марте 1944 года некоторые отделы штаба командующего немецкими подводными силами размещались в одном из красивейших домов Парижа. Особняк, скрытый за деревьями чудесного парка, находился в стороне от улицы, которая всегда, даже в эти ранние часы, была оживленной.
У окна большой угловой комнаты, задумавшись, стоял адъютант начальника оперативного отдела. "Неприятным стал Париж, город красивых зданий и элегантных женщин", - думал он.
Опьяненные победой, привыкшие к вольготной жизни в оккупированной Франции, немцы долго ничего не замечали вокруг. Они жили, как хотели в то время, как французы страдали и боролись. В немецкий штаб все чаще поступали сводки гестапо о подпольной борьбе, начавшейся с отдельных выступлений и постепенно выросшей в хорошо организованное опасное движение. Вначале эти сообщения вызывали у адъютанта лишь недоверие, а затем - и удивление.
Молодой обер-лейтенант выглянул на улицу. Казалось парижане не изменились, если, конечно, не обращать внимания на их впалые щеки и обтрепанную одежду, свидетельствовавшие о лишениях и нужде. Люди спешили на работу или просто прогуливались, беседуя друг с другом. Внешне все выглядело так же, как и несколько лет назад. Однако адъютант констатировал это с явным неудовольствием. В воздухе чувствовалась какая-то угроза. Каждый там, внизу, был врагом, и не только по убеждениям, но и во многих случаях решительным, активно действующим врагом. И адъютант понимал, что неумолимая развязка близка.
В коридоре послышались шаги. Щелчок каблуков часового перед дверью возвестил о появлении начальника оперативного отдела. Небольшого роста, полный адмирал вошел в комнату - святая святых этого дома. На стенах висели морские карты, утыканные флажками. На громадном столе, стоявшем посередине, лежала под стеклом оперативная карта, на которую восковым карандашом наносились замыслы намечавшихся боевых действий.
- Доброе утро, господин адмирал!
- Здравствуйте! - Адмирал протянул руку адъютанту, стоявшему в несколько небрежной позе. За два года совместной работы с начальником оперативного отдела он стал его незаменимым помощником и мог позволить себе некоторые вольности. Адмирал страдал одышкой и не хотел волноваться из-за недостаточной выправки своего адъютанта, тем более что тот успешно справлялся со своими обязанностями.
- Ну, что случилось? Есть что-нибудь новенькое?
Вместо ответа адъютант протянул начальнику открытую папку. Интерес представляли только несколько радиограмм. Адмирал расписался на них и с видимым облегчением отодвинул папку с бумагами в сторону:
- Заберите всю эту писанину!
По всей вероятности, он не был сегодня расположен заниматься решением серьезных вопросов. Резко отодвинув кресло, адмирал медленно поднялся и, покручивая в руке очки, подошел к столу с оперативной картой. Адъютант остановился на почтительном расстоянии.
- Скажите, сегодня у нас двадцать девятое?
- Так точно, господин адмирал!
- Гм… - адмирал по старой привычке принялся покусывать дужку очков.
- Шестого апреля "Хорнсриф" должен войти в квадрат "Z-З". Надо выслать ему охранение. Запретить всем подводным лодкам вести боевые действия в этом районе. Вы подготовили все необходимое?
- Так точно, господин адмирал. Я подготовил сегодня все для радиоцентра Бордо. Если вы не возражаете, господин адмирал, то приказы будут сейчас переданы.
Адмирал удовлетворенно кивнул, и легкая улыбка промелькнула на его лице.
Мягко щелкнул замок. Адъютант снова остался один.
"Должно быть в порядке… - думал он. - А что может случиться с этим старым корытом "Хорнсрифом"? Конечно, если он своевременно войдет в квадрат. Всегда одно и то же! Эти коробки бродят по морям, а ты смотри, чтобы они не отправились к чертям от своих же тороед. Нет, скорей бы в отпуск… Забыть о войне".
* * *
Шюттенстрем сидел с Фишелем в своей каюте. На этот раз беседа протекала гораздо спокойней. С момента последнего скандала Фишель стал заметно сдержанней. Командир вынул из стенного шкафчика бутылочку виски. Фишель неодобрительно взглянул на него, но промолчал. В этот момент Шюттенстрем через иллюминатор увидел доктора Бека, прогуливавшегося по палубе, и подошел к двери:
- Господин доктор, не составите ли вы нам компанию? Заходите! Погода сейчас не для прогулок.
Они сидели втроем и беседовали. Доктор Бек говорил о шансах на благополучное возвращение домой, так как, судя по времени, которое они уже находились в море, до Бордо оставалось совсем немного. Фишель неожиданно перевел разговор на другую тему.
- Странно, что моряки никак не могут отвыкнуть от "травли", - сказал он.
Шюттенстрем и Бек вопросительно посмотрели на него.
- На самом деле, - продолжал он, - до меня дошли слухи, что старшие матросы Клоковский и Помайске рассказывали в кубрике, будто видели привидение. Только сводят с ума молодежь.
- Черт бы их побрал! - на этот раз Шюттенстрем разделял негодование и опасения своего старшего помощника.
Однако доктор Бек ничего не понял.
- Но, господа, - засмеялся он, - это же сказки. В наше время никто в привидения всерьез не верит. Я не понимаю, почему это" вас так волнует.
Тогда Шюттенстрем рассказал геологу о суевериях, широко распространенных среди моряков, и, в частности, о том, что привидение означает приближение смертельной опасности. Если бывалые матросы поговаривают о привидениях, это может сильно повлиять на настроение молодых, а значит, и всего экипажа. В боевом походе такие разговоры ни в коем случае нельзя допускать.
- Хорошо, господин Фишель, я займусь этим и поговорю с ребятами как следует.
- Я прошу вас об этом, - удовлетворенно кивнул старший помощник, - еще и потому, что матросы на корабле связывают это дело со случаями воровства на камбузе.
Доктор Бек вновь посмотрел на офицеров с удивлением.
Шюттенстрем засмеялся:
- Дорогой доктор, не думайте, что вы находитесь среди пиратов. Но в последние дни нас обкрадывают самым настоящим образом. Пусть это вас не беспокоит. Расследование находится в надежных руках нашего дознавателя, - командир вежливым жестом указал в сторону Фишеля.
Тот хотел что-то сказать, но стук в дверь помешал ему. В дверях каюты стоял радист Гербер.
- Донесение, господин капитан-лейтенант, совершенно секретное!
Командир едва успел взять в руки листок, поданный радистом, как в каюту вошел Кунерт, а за ним в проходе показались возбужденные матросы.
Фишель, почувствовав неладное, вскочил и встал рядом с командиром. Шюттенстрем, ничего не понимая, взглянул на вошедших. Среди них он узнал Клоковского и Помайске, тех самых, которые говорили, будто видели привидение. В толпе он неожиданно заметил незнакомого человека, которого до сих пор не видел на своем судне. Кунерт крепко держал его за руки.
- Командир! - голос унтер-офицера срывался от волнения, лицо залила багровая краска. - Командир, у нас на борту "заяц". Вот! - с этими словами Кунерт вытолкнул незнакомца почти на середину каюты.
Некоторые матросы заулыбались, но большинство напряженно и серьезно наблюдало за происходящим.
Шюттенстрем сначала растерялся, но быстро взял себя в руки.
- Это еще что?! - воскликнул Фишель.
Движением руки Шюттенстрем потребовал тишины.
- Вот вам ваше привидение, болваны! - не сдержался он, обращаясь к Клоковскому и Помайске. Матросы покраснели, вытянулись и приготовились к "разносу".
Затем Шюттенстрем внимательно посмотрел на "зайца". Должно быть, он уже давно на борту. Растрепанная рыжеватая борода, изможденное худое лицо, глубоко запавшие глаза. Видно было, что человек изголодался. Однако по его поведению нельзя было заключить, что он чувствует себя преступником, пойманным с поличным, или человеком, ожидающим сурового наказания.
- Я хотел в Сингапур.
Никто не удивился, что "заяц" заговорил по-немецки. Многие моряки мира хорошо знают этот язык или по крайней мере владеют запасом слоїв, необходимым для простейших объяснений. По произношению незнакомца Шюттенстрем решил, что он житель Скандинавии.
- Я швед, - сказал тот, - я хотел сойти в Сингапуре.
- Почему же вы этого не сделали? - поинтересовался Старик.
Кунерт вмещался в разговор:
- Он не смог, вы же сразу вызвали буксир, мы ведь торопились тогда…
- Помолчи! - сердито прикрикнул на него Шюттенстрем, а затем, смягчившись, добавил - Я же ему задал вопрос.
- Я не успел… - отвечал незнакомец, - пришлось продолжить это проклятое путешествие. Не такое уж это большое удовольствие! Можете мне поверить. Сидеть все время скрючившись в трюме, в этой вонище… И нечего жрать. Пришлось самому доставать еду. На камбузе, по ночам…
- Гм… так… - командир не обратил внимания на недовольный ропот, раздавшийся при этих словах в группе моряков. Шюттенстрем некоторое время пристально разглядывал незнакомца и затем спросил:
- Для шведа вы слишком хорошо говорите по-немецки. Вы на самом деле из Швеции?
Тут Фишель не выдержал:
- Покажите ваши документы!
- Документы? - незнакомец смерил старшего помощника взглядом, в котором можно было одновременно прочесть и иронию и сострадание.
- Ну вот, видите! - торжествующе воскликнул старший помощник. - Вы не можете доказать, кто вы такой! Но я зато скажу: вы диверсант! Вот именно, диверсант! Вы должны были взорвать "Хорнсриф"? Сделать то же самое, что ваши друзья сделали с "Нанкином"? Ну, что? Молчите? Ну подождите, мы заставим вас говорить! - Голос Фишеля срывался. - Мы быстро, в два счета, разделываемся с такими типами, как вы.
Фишель проглотил слюну - и хотел продолжать говорить, но неожиданно ему не хватило воздуха для крика.
- Можете быть уверены! - прохрипел он и замолчал.
Эта тирада ничуть не испугала незнакомца. Совершенно спокойно он сказал:
- Господин капитан, прошу вас оградить меня от этих подозрений. Я швед, подданный нейтральной страны. Как безбилетный пассажир, я имею право на обращение со мной согласно международным обычаям.
- Нахал! - завизжал Фишель. - Его надо немедленно запереть, в трюм запереть! А в Бордо сразу же сдать в трибунал!
Шюттенстрему явно претила несдержанность старшего помощника. Нужно было побыстрее кончать этот допрос.
- Ваше имя? - опросил Шюттенстрем.
- Ёрн Свеносен. - Швед с благодарностью посмотрел на него. Он понял, что командир и старший помощник - совершенно разные люди. - Я прошу позволить мне согласно обычаю отработать за пребывание на вашем судне.
Доктор Бек, до сих пор молча стоявший в стороне от Шюттенстрема, подошел к нему:
- Ну разрешите парню отработать. Куда же ему теперь деваться?
Фишель, красный от ярости, бросил разъяренный взгляд на геолога. Легкомыслие этого штатского в вопросах военной безопасности было просто невероятным.
- Отработать? - закричал он. - Может быть, еще и спасибо скажем господину диверсанту? Нет! Под замок его! В конце концов, мы находимся на корабле германских военно-морских сил.
Незнакомец даже не посмотрел на старшего помощника.
- Я обращаюсь к капитану, - негромко сказал он.
- Это неслыханная дерзость! - заорал Фишель, окончательно выйдя из себя. Изо рта у него вместе со словами вылетали брызги слюны. Он весь дрожал от бешенства.
К еще большему возмущению старшего помощника Бек снова обратился к Шюттенстрему:
- Разрешите ему остаться…
Командир резко обрезал его:
- Вы думаете, я прикажу бросить его за борт? Не бойтесь, доктор, он останется здесь, и даже будет под замком. - И, обращаясь к шведу и окружившим его морякам, спокойно продолжал:
- По христианскому обычаю, "зайцы" обязаны отрабатывать свой переход на судне. Сейчас, однако, идет война и у команды "Хорнсрифа" достаточно забот, требующих известной бдительности. Я не могу не разделить опасений старшего помощника и приказываю, - он показал на шведа, - изолировать этого человека. Кунерт?
Отведите его в четырнадцатую каюту. Там он будет в надежном месте: дверь обита железом, а через иллюминатор пусть прыгает, если захочет. Позаботьтесь, чтобы его регулярно кормили. До прибытия в Бордо он будет получать еду, как и все матросы на судне. Все! Можете идти!
Командир отпустил всех, кроме Фишеля и доктора Бека, жестом предложив им остаться. Хлопнула дверь; еще некоторое время был слышен громкий голос шведа, не желавшего, видимо, сидеть взаперти. Потом его крик затих, растворившись в топоте сапог матросов.
Шюттенстрем, старший помощник и геолог снова остались втроем. Фишель вытирал платком лоб- Он был возбужден и никак не мог успокоиться. Доктор Бек молчал и неподвижно смотрел перед собой. Лицо Шюттенстрема выражало отвращение, досаду и гнев. Он медленно опустился на стул, громко вздохнул, затем, положив руки на колени, со зловещим спокойствием произнес:
- Дорогой господин Фишель, так дело не пойдет!
Казалось, он хотел добавить что-то еще, но, взглянув на геолога, по-видимому, передумал и ничего больше не сказал. Вынув из кармана радиограмму, принесенную радистом, он быстро пробежал глазами текст.
- Раз уж мы собрались все вместе, - сказал Шюттенстрем, обращаясь к Фишелю, - я думаю, вы ничего не будете иметь против, чтобы доктор остался здесь. Хорошо. Речь, правда, идет о совершенно секретном документе. Но в нашем положении он не настолько уж секретен, чтобы доктору нельзя было знать о его содержании. Итак, слушайте: "Квадрат "Z-З" с шестого апреля объявляется запретным для немецких подводных лодок".
Доктор Бек вопросительно посмотрел на командира:
- Простите, господин Шюттенстрем, как это понимать?
Фишелю не понравилось, что командир обсуждает служебные вопросы в присутствии постороннего. И поэтому его, по существу, верное замечание прозвучало как невежливое поучение:
- Очень просто, господин доктор. Это означает, что "Хорнсриф" находится сегодня, двадцать девятого марта, там, где он должен быть не раньше шестого апреля.
Бек не обратил внимания на резкий тон старшего помощника.
- Но это же только говорит о том, - ответил доктор, - что мы прибудем в Бордо на несколько дней раньше, чем это предполагалось сначала.
- Или мы никогда туда не прибудем, - вставил Шюттенстрем. - К сожалению, слова господина Фишеля соответствуют истинному положению вещей. Мы находимся сейчас в квадрате "Z-З", то есть в операционном районе германских подводных лодок, именно в тот момент, когда этот район еще не является для них запретной зоной.
Помолчав немного, он медленно добавил:
- Гм… может случиться и так, что наша собственная подводная лодка примет нас за английское судно. И тогда… Пусть смилостивится над нами господь!
Пораженный услышанным, Бек спросил:
- А разве нельзя остановиться и подождать до шестого апреля?
Шюттенстрем только улыбнулся в ответ:
- Нет, дорогой мой доктор, мы не можем позволить себе этого. Мы находимся в водах с очень интенсивным движением американских конвоев. Не говоря уже о том, что нас неоднократно обнаруживали раньше, я могу предполагать, что самолеты или подводные лодки противника очень быстро смогут раскрыть местонахождение "Хорнсрифа". Тогда у нас останется очень мало шансов на спасение. Пусть уж лучше свои лодки…
Геолог, казалось, был не удовлетворен ответом Шюттенстрема.
- А вы разве не можете сообщить командованию, что мы находимся сейчас здесь? Оно, конечно, оповестит об этом подводные лодки.
- Нет, - решительно возразил Шюттенстрем, - я никогда не пойду на это. Мы наверняка привлечем к себе внимание радиоразведки противника, что равносильно самоубийству. Мы не можем позволить себе вести радиопереговоры в непосредственной близости от врага.
Времени на продолжение разговора больше не было. Не обращая внимания на доктора Бека, Шюттенстрем повернулся к старшему помощнику и приказал:
- Капитан-лейтенант Фишель, немедленно прикажите усилить наблюдение. Если поблизости будет обнаружена наша подводная лодка, надо сделать все, чтобы на ней вовремя опознали нас.
- Но ведь вы же идете ва-банк! - застонал Бек. Лицо его мгновенно изменилось и приняло серый оттенок, угол рта начал нервно подергиваться. Перед глазами геолога снова встала ужасная картина, свидетелем которой он был в порту Йокогама.
Шюттенстрем пожал плечами. Фишель поднялся, чтобы исполнить приказание командира. Уже стоя в дверях, он обернулся.
- До сих пор "Хорнсриф" ходил под счастливой звездой, - сказал он, и на его плотно сжатых губах появилась язвительная усмешка, не предвещавшая ничего хорошего.
Старик сделал вид, что не услышал этих слов.
- Э-э… господин Фишель, - обратился он к своему помощнику, - что я хотел еще вам сказать… Да, как только закончите все дела, зайдите, пожалуйста, ко мне. Мне нужно с вами поговорить.
- Есть, господин капитан-лейтенант. - Фишель резко вскинул руку к козырьку фуражки и вышел.
Некоторое время после его ухода в каюте царило молчание. Потом Бек, откашлявшись, с нескрываемым беспокойством в голосе обратился, к Шюттенстрему:
- Не поймите меня неправильно, но… вы полагаете, что дело может кончиться плохо?
На его лице был написан ужас. "Иокогама… - думал Бек. - А где-то там, далеко, жена и дети, дом, книги, сад…" Сквозь иллюминатор доктор видел лишь безграничную водную поверхность, у самого горизонта сливавшуюся с небом.
Шюттенстрем ответил не сразу. Медленным, задумчиво-усталым движением он взял бутылку и налил до краев два бокала:
- Давайте сначала выпьем, доктор. - Эти слова должны были прозвучать ободряюще. Но когда командир "Хорнсрифа" повернулся к геологу, тот вдруг увидел сразу постаревшее лицо. Это уже не тот шумный, энергичный Шюттенстрем, душа своих молодцов. Нет, это был другой человек, посмотрев на которого, можно было сразу понять, что он чувствует приближение чего-то неотвратимого и неумолимо безжалостного.
- Да, дорогой доктор, откровенно говоря, наше дело дрянь. Извините, что я так выражаюсь, но иначе я не могу сказать. Чего я только не предпринимал, чтобы ускользнуть от англичан. Несколько раз заставлял перекрашивать посудину, часто менял курс… - Бокал, налитый до краев, дрожал в его руке. Шюттенстрем сделал жест рукой, приглашая доктора последовать его примеру, и залпом выпил виски. Затем он налил себе еще. - Я надеюсь, что мои высказывания останутся в секрете. Полагаю, что могу доверять вам. Я плаваю уже сорок лет. Юность моя прошла безрадостно, да и в дальнейшем не всегда все было гладко. Думаю, что могу причислить себя к морякам, которые, кроме вина и женщин, познали и еще кое-что. И вот, когда я теперь еще раз мысленно окинул взглядом прошедшую жизнь, твердо могу сказать одно: хотя людей и страны разделяют друг от друга языки и границы, все же у всех людей на земле много общего. Любовь, наслаждение жизнью, труд, страх перед смертью, голод и состояние сытости - все это одинаково присуще всем. И вдруг объявляется кто-то и заявляет: ты должен воевать! Один человек должен убивать другого из-за того, что тому почему-то нельзя больше продавать руду, нефть или хлопок, хотя этого добра хватило бы на всех живущих на нашей планете. Может быть, вам покажется смешным все, что я говорю. Но я не могу выразить свои мысли иначе и… Я не политик, а всего лишь моряк. Моим девизом всегда было: выполняй свой долг там, куда тебя поставили! Но, возможно, этого недостаточно, а? - Шюттенстрем беспомощно поднял руку и снова медленно опустил ее на стол.