– Деньги. – Ответил Макс недовольный нарушением такого покойного состояния.
– Я спрашиваю, который час?
– Поздний. – Максим забыл о таком переменчивом понятии как время. – Или ранний. Да не знаю я! Нет у меня часов. Чего ты встрепенулась?
– Поехали! – Ника выглядела встревоженной.
– Что случилось? Забыла попугая покормить?
– Макс! Не заставляй меня говорить то, что мне хотелось бы оставить несказанным...
– Что?!
– А ничего! Ты в туалет хочешь?
– Нет. Спасибо.
– Ну!!
– Ой. Извини. Торможу. Так, Ничка, если ты хочешь продлить эту волшебную ночь...
– Да, хочу, но...
– Короче. Иди за камни, к морю. Я отвернусь.
– Нет уж. Только не возле моря. Если придет большая волна – она ударит меня... гм... в попу.
– Вот я смеяться буду!
– Ах ты, гад бесчувственный! – Смеясь, она ударила Макса кулачком в живот и легко побежала к морю. Максим, улыбаясь, проводил ее взглядом и отвернулся. Он зажмурился и глубоко, всей грудью вдохнул йодистый воздух. "Как хорошо, – думал он, улыбаясь. – Уж не знаю, что из этого выйдет... Но сейчас мне очень хорошо..."
Ника вернулась и поцеловала его в щеку.
– Привет, – сказал Макс. – Я рад тебе. Мне хорошо, что ты со мной...
– И тебе привет. – Женщина еще раз нежно поцеловала его. – И мне хорошо...
Они обнялись и долго молчали. Ночь подходила к концу. Невдалеке хрипло закричали чайки. Низко гудя, проехал мусоровоз, и рабочие застучали пластиковыми баками.
– Пора, – сказала Ника. – Все хорошее когда-нибудь кончается.
– Да. – Согласился Макс, по опыту зная, что первое свидание – самое лучшее.
Они подошли к машине. Яцкевич, прощаясь с морем, оглядел ночную набережную, которая скоро станет утренней. Скоро здесь закипит жизнь, откроются кафе, будут расставлены белые пластмассовые столы и стулья, заиграет музыка.
Из-под скамейки вылезла знакомая кошка и жалобно мяукнула.
– До свиданья, – ответил Максим и отпер машину.
Двигатель завелся мгновенно. Стекла тут же запотели, и их пришлось опустить.
– Супер Бат-Галим?
– Да.
Макс внезапно подумал о том, что в Израиле непропорционально много банков и супермаркетов. Создавалось впечатление, что у людей так много денег, что хранить их просто негде. А тратят они их исключительно на еду.
Возле магазина он остановил машину.
– Приехали, – сказал он, выжидающе глядя в лицо Ники.
– Спасибо тебе! Была действительно волшебная ночь. – Она погладила руку сжимавшую руль.
– Ты... Ты... – Замялся Максим. – Не хочешь пригласить меня к себе? Я замерз. Попили бы чаю...
– Нет. – Она улыбалась, но говорила серьезно. Как ему показалось – излишне серьезно. – На первом же свидании ты хочешь ко мне войти? Я же говорила о том, что не принимаю животную схему интернет-знакомств.
– Да, конечно, – огорченно протянул он. – Переписка – кафе – постель... Но постой! – С надеждой воскликнул мужчина. – В кафе ведь мы не были!
Ника рассмеялась, обвила его шею руками и жадно припала к его губам. Его кепка слетела, открывая кипу.
Возле левого уха Максим услышал звук двигателя. Он скосил глаза и увидел старую "Субару" и пялившегося на них пожилого мужчину за рулем. Макс оторвался от Ники и показал любопытному язык. Тот хмыкнул и уехал.
– Ой, как голова кружится. – Женщина улыбалась, но вдруг выскочила из машины и захлопнула дверь. – Позвони мне! Я буду ждать! – Закричала она в открытое окно.
Максу оставалось только помахать рукой и проводить взглядом убегающую Нику. Он вздохнул и тронул машину.
* * *
"Скоро начнет светать", – думал Максим, проезжая мигающие желтым светом светофоры. Окна были открыты, и свежий ветер обдувал разгоряченное лицо. Клонило в сон и он до боли закусил губу. Затем громко включил радио. Ритмично бухал ударник. Ему вторила хриплая, негритянская труба. 74 – 71 – 69 – отсчитывал синий дигитальный спидометр. "Вот здорово. Может, попаду на ватикин". Часы показывали 4:42.
Вскоре он въехал в Кирьят-Шмуэль. В синагоге горел свет. В окне раскачивался силуэт облаченного в талит мужчины.
Максим пикнул сигнализацией и побежал к входу.
– Когда ватикин? – Спросил он у разворачивающего белое молитвенное покрывало человека.
– Уже начали, – ответил тот. – Неси скорей тфилин.
"...Благословен Он, возвращающий душу пробуждающемуся... – прочитал Макс и задумался. – Но ведь я не спал. Моя душа никуда не улетала. Может, мне не надо это читать? Ладно. Лишним не будет".
Строчки молитвенника расползались. Максим плохо понимал, что он читал. Мужчина был пьян. Пьян от любви, от усталости, от переживаний, которые, казалось, остались далеко позади, в 18-летнем возрасте, но вдруг ударили в его, как он думал, загрубевшее сердце много пережившего, много потерявшего, многих простившего мужчины. Он глядел в неровные, внезапно раздвоившиеся строчки, и видел лицо Ники. Она морщила свой длинный нос и улыбалась. Захлопали поднимаемые сиденья, и Макс автоматически встал. Раввин открыл ключом "Арон а-кодеш", и кантор вытащил свиток Торы. Свиток был метровой длины и покрыт синим бархатным чехлом с вытканным изображением льва, символом Иерусалима и колена Иеуды. Молившиеся обступили проход до тумбы, на которой полагалось читать Тору, и целовали свиток, пока его несли. Макс затуманенным взором смотрел на много раз виденный им ритуал.
Наконец со свитка сняли чехол и раскрыли его, покрутив две деревянные ручки.
– Коэн? Есть коэн? – спросил раввин. Ответа не последовало.
– Леви? – снова тишина.
– Нет? – Раввин осмотрел синагогу затем ткнул пальцем в Максима. – Ты!
– Что? – Недоуменно спросил Макс.
– Максим что? – Вопросом на вопрос ответил пожилой человек.
– Что, Максим, что? – Никак не мог придти в себя Макс.
– Чей сын? – рав улыбнулся.
– А! Конечно! – он тряхнул головой. – Леон.
– Первым, вместо коэна, к Торе вызывается Максим бен Леон! – Торжественно сказал раввин.
Макс подошел к тумбе, двумя руками схватился за ручки свитка и развернул пергамент. Затем краем талита ткнул в место, куда указкой показывал чтец, и поднес руку к губам.
– Что читать? – спросил Максим чтеца. Он никак не мог скоординировать последовательность действий. Мысли его все еще были с Никой, на берегу моря.
– Читать буду я, – усмехнулся длиннобородый мужчина. – Благослови.
– Да, конечно... – извиняясь, пробормотал Макс и, взявшись за ручки, откинулся назад. Он посмотрел наверх и громко, вкладывая в этот призыв еще не осознанное, но прекрасное чувство, попросил молящихся:
– Благословите Всевышнего!
– Благословен Всевышний во веки веков! – С готовностью ответил хор голосов за его спиной.
– Благословен Он, благословенно Его Имя, – сказал чтец и нараспев начал.
Макс глядел на написанные на телячьей дубленной коже черные ивритские буквы, на серебряную указку, водившую по ним. В левое ухо бубнил голос чтеца. Слезы наворачивались на его ресницы. Максим поднял голову, чтобы слезы не скатились по щекам. "Что-то я расчувствовался. Просто бессонная ночь", – успокаивал он себя. На потолке мигнула лампа. Он зажмурился. Через веки, через потолок с мигающей лампой он увидел темно синее, с каждой минутой светлеющее израильское небо. "Даже если ничего не произошло. Даже если завтра она поблагодарит за чудесный вечер, за интересную беседу и попросит больше ее не беспокоить... Неважно... Я снова почувствовал ЭТО. Спасибо Тебе. Я бесконечно благодарен... Благословен Всевышний во веки веков..." И по неожиданно охватившей его дрожи, по пробежавшему по коже морозу, заставившему его тело покрыться пупырышками, по внезапно вставшим дыбом коротким волосам, Максим понял. Его благословение услышано и принято...
* * *
Дома чувствовался запах застарелого табака. Из открытого окна пахло зеленью. Не застеленная со вчерашнего утра постель манила, обещая усталому телу бесконечный отдых.
Максим закрыл жалюзи и, взяв ручку, в полутьме, написал на телефонном счете:
"Молодость это когда перед тем, как наконец-то лечь спать, – читаешь утреннею молитву".
Раздевшись, он бросился в кровать и мгновенно заснул.
Спящий Максим улыбался...
ПОСЛЕСЛОВИЕ
В следующие дни Максим безуспешно пытался связаться с Никой.
Ее телефон не отвечал. Он был не просто выключен, он был отключен. Его письма (на том сайте знакомств, где они встретились), в которых Макс просил ее приехать, оставались неоткрытыми и непрочитанными.
Впоследствии оказалось, что за неуплату Нике отключили телефон и электричество. Ее адреса он не знал, поэтому в сообщениях просил приехать к нему на поезде.
Между ними было всего 25 минут езды, и он, как и обещал, каждый день встречал поезд на 21:08. Через неделю Максим понял, что второй встречи не будет, и написал последнее письмо, в котором сравнивал Нику со звездой, которая внезапно появилась, ослепительно сверкнула и исчезла навсегда.
Макс поблагодарил ее и пожелал всего самого наилучшего.
Но на следующий день....
На следующий день он наконец-то получил от Ники ответ. И что это был за ответ!
Она писала стихами:
"сионистское лирически-эротическое посвящение... называется...
...ЗВЕЗДА ДАВИДА :)))...
...В седьмое небо – поезда,
Тропинка где медово-млечная...
Я вся горю, твоя звезда,
Твоя звезда – шестиконечная...
Жди меня сегодня, в 21:08".
РЕТАЛ
1
– Глухонемая сумасшедшая спала на берегу океана обнаженной. Бог солнца спустился к ней, и она зачала. Так родился Инка.
Когда пришли испанцы, они отрубили Инке голову и посадили в тюрьму. Голову посадили, имеется в виду. Но он отращивает себе новое тело. Процесс идет тяжело, ведь Инка закован в наручники. Не очень понятно, как это возможно технически, но будем снисходительны, у стариков индейцев – особая логика.
Так вот, когда Инка закончит отращивать тело и разорвет цепи, он разрушит тюрьму и всю испанскую цивилизацию.
Тогда наступит Кача-Пури – полное очищение земли от грешников и испанцев. Ну, хватит об инках, тема моей лекции – походы Боливара.
– Простите профессор, последний вопрос... – Максим повернул голову и увидел незнакомую крашеную блондинку. Щеку обожгло, и он инстинктивно прихлопнул ладонью шарик жеваной бумаги. Макс обернулся и погрозил кулаком смеющейся толстой Саре, его сокурснице, давно и безуспешно заигрывающей с ним.
– Правда ли, что человеческие жертвоприношения практикуются в Андах до сих пор?
– Точно не известно. В горных районах, как, впрочем, и в других местностях Перу, пропадают люди. Есть мнение, что многие из них приносятся в жертву Инке. Но, пожалуйста, вернемся к Боливару. Империя инков – моя любимая тема, и о ней я могу говорить часами, если не днями. Так что, оставим, не искушайте меня...
После того как Боливар захватил Каракас, к нему стали стекаться новые добровольцы. Со своим оружием приходили крестьяне и даже гаучос (скотоводы; деревенская элита, зачастую очень богатые)...
Профессор Рабинович был из Бразилии и обладал сильным португальским акцентом. Его иврит портили многочисленные шипящие звуки, а также смягченные Н и М. Максим честно пытался конспектировать, но реки горячей латиноамериканской крови не могли побороть его дремоту. К тому же полумрак и монотонный голос Рабиновича не прибавляли бодрости. Макс постоянно засыпал, о чем свидетельствовали многочисленные росчерки в его записях.
Безвольная рука, сжимающая ручку, падала, оставляя метки в его тетради.
"Кофе! Срочно крепкого кофе!" – подумал он и тихонько пошел к заднему выходу из аудитории. Только закрыв дверь, студент подумал – "Уф! Кафетерии ведь закрыты. Уже девять".
Шла последняя, самая тяжелая фронтальная лекция.
"Хорошо хоть ночью у меня нет дежурства, высплюсь". – Максим работал в службе безопасности Иерусалимского университета и всюду таскал с собой здоровенный пистолет "Ерихо" 45-го калибра. Можно было взять 9 миллиметровый "Кольт" или "Берету", но Максу понравилась внушительность израильского оружия – и теперь он расплачивался постоянно спадающими от тяжести штанами.
Возвращаться и слушать про бесконечную резню в Аргентине не хотелось, и он решил сделать себе 10-минутный перерыв и направился в туалет.
Туалет сверкал кафелем, вымытый к завтрашнему дню. Максим посмотрел в зеркало и показал себе язык.
"А что, хорош! Симпатичен, молод и э-э-э… О! Уверен в завтрашнем дне!" Максим поморщился: что неправда, то неправда. Он не был уверен даже в сегодняшнем дне. Уверенность во вчерашнем дне, понятно, зависела от количества алкоголя накануне и степени влюбленности в данный момент.
И если бы кто-то сказал, что его подозрения оправдаются, и что он, Максим Яцкевич, уже завтра ночью окажется в Сирии, где будет целоваться с прекрасной негритянкой, Макс поразился бы, но, скорее всего, – поверил и обрадовался. За способность постоянно оказываться в невероятных ситуациях Максим получил прозвище "Приключенец".
Во время прохождения ежегодной резервистской службы все жаждавшие "экшн" старались попасть с ним в один патруль. Ни одно яркое событие – будь то перестрелка с террористами или потеря запасного ствола крупнокалиберного пулемета – не проходило без его участия.
Максим отвернулся от зеркала и, разогнавшись, попробовал проехаться по блестящему кафельному полу, чуть не упал, но удержался и, вздыхая, зашел в кабинку.
Усевшись, он закурил и стал думать о своем соседе по общежитию.
Вадим В. Фукс уже неделю витал в облаках, отвечал невпопад, ел сырые сосиски и постоянно что-то записывал, иногда радостно ухмыляясь, а иногда в раздражении рвал написанное. К странным студентам Максим привык, он и сам не всегда был адекватен. Но вчера Вадим заявил, что создал нечто новое. Он предложил Максу поиграть в "Ретал", его любимую компьютерную игрушку, флайт-симулятор. Фукс пообещал погружение в виртуальный мир без всяких наркотиков, а на вопрос, почему бы это не испробовать на себе, ответил, что кто-то должен наблюдать за экспериментом, и по его мнению Яцкевич – лучший пилот F-122 (frustrator) всех времен и народов.
Взгляд упал на дверь, где была нарисована девица с торчащими в разные стороны условными волосами и огромными сиськами. Надпись сбоку, очевидно, выражала чью-то разочарованность в прекрасной половине или озабоченность. Она гласила – "KILL ME!!!".
"А что, это мысль!" – подумал Максим, доставая "Ерихо". Он вытащил магазин и проверил отсутствие в стволе патрона. Прицелившись в правый сосок, Макс нажал на курок. Затем, положив пистолет на пол, решил: "А теперь – на время". Насвистывая и глядя в потолок, он внушал себе, что далек от всего этого. Внезапно сам себе скомандовав: "Ниткальта!!" ("Наткнулся!!"), Максим подхватил пистолет, на взмахе, с оглушающим – в пустом туалете – лязгом передернул затвор и прицелился... в лоб открывшего незапертую дверь кабинки профессора Рабиновича...
– Пардоне муа... Екскьюзе муа... – лепетал он почему-то по-французски. Лицо профессора побелело как мел. Над прицелом, в середине профессорского лба, выступили капельки пота. Растерявшись, Максим не убрал оружие, но из открывшегося рта на голую ногу выпала горящая сигарета. Макс заорал, вскакивая, Рабинович тоже закричал и побежал. Студент рванулся его догнать, но, сделав три мелких шага в упавших штанах, остановился. Выставив голую задницу, он уперся головой в стенку и захохотал.
Яцкевич вовремя подумал, что если здоровенный мужик, с сигаретой в зубах, обнаженный в самой неприличной части тела, путаясь в штанах и размахивая огромным пистолетом будет гоняться по опустевшему в это позднее время университету за профессором Рабиновичем, ничего хорошего из этого не выйдет. Да и что ему можно будет объяснить? Что он передернул затвор и прицелился ему в лоб ради тренировки?
Максу ничего не оставалось делать, как, докурив упавшую на чистый пол сигарету, вернуться в аудиторию и дослушать, как так и не сходивший в туалет профессор Рабинович рассказывает о многократной перекройке карты Южной Америки.
(Неизвестно, что подумал о том происшествии "сеньóр професóр", но на следующем экзамене он поставил Максиму хоть и невысокий, но проходной бал, что, в общем-то, более-менее соответствовало его письменному ответу.)
– Проводишь меня до машины? Тебе ведь по пути? – Спросила Сара, и Максим согласился, закидывая на плечо нетяжелый рюкзак.
– И сам бы проводил. Ох уж эти израильские девушки! Не дадут побыть джентльменом!
Гудя, толпа студентов рассасывалась, направляясь к разным выходам.
– Ну, раз ты такой "эмпатичный" (сочувствующий, понимающий) джентльмен, почему не возьмешь мою сумку? И вообще, не пригласишь меня в кафе?
– Ну, Сара, так не честно! Почему я должен рассказывать тебе о своей катастрофической финансовой ситуации? А сумку не беру из деликатности. У тебя там наверняка всякие женские штучки.
Не спеша они дошли до стоянки, где в гордом одиночестве скучал древний Сарин фольксваген-"жук", очевидно, предмет гордости ее прадедушки и зависти основателей города Тель-Авив.
– Максимка, поедем на вечеринку? Я приглашаю, – Сара с третьего раза завела холодный двигатель.
– Спасибо, но... Устал я очень. Извини. К тому же, не люблю новых людей, еще о политике заговорят, а я аполитичен по определению. – Максим зевнул, собираясь уйти.
– Нет, на вечеринке будем только ты и я, – Сара покраснела. Макс сел на асфальт, глядя снизу вверх на девушку.
– Опять ты меня конфузишь! Нет, правда, очень спать хочу, а ведь ты не дашь расслабиться...
– Не дам! – с вызовом ответила она. – Садись!
Максим обошел машину и сел справа, предусмотрительно не закрыв дверь.
– Видишь ли, милая Сара, ты мне очень симпатична, но у меня есть девушка, – солгал он. – Давай останемся просто друзьями.