- Да, да, - переводя дыхание, отозвалась Оксана.
Солдат подошел ближе, поудобнее расставил костыли, посетовал:
- Никак не привыкну к этим деревяшкам. Из Мартыновки я, Лукьян Мозговой.
- Заходите скорее, садитесь, - дрожащими руками поставила перед ним табурет, взяла костыли, приставила рядом к стенке и умоляюще смотрела на него. А он:
- Вот и хорошо, что сразу к вам попал. Роман уж очень просил непременно поскорее навестить.
Как боялась Оксана спросить его, жив ли муж. Но он угадал ее мысль.
- Живой, живой супруг ваш, - улыбнулся Лукьян. - В госпитале он. Кланяться велел. Я ведь в ихнюю кавалерийскую бригаду от белых перебежал. Заняли беляки кулацкое село Андаровку, пир у них горой. Ну я и воспользовался - удрал, рассказал красным все как есть. Они, конечно, мои балачки перепроверили…
Прихватив с собой перебежчика, знавшего расположение вражеских сторожевых постов, разведчики скрытно приблизились к Андаровке, затаились в ближайшей балке. А когда во вражеском стане наступила тишина, эскадронный поставил задачу снять боевое охранение, разгромить штаб, захватить пленных.
- А ты, Роман, со своим взводом будешь в прикрытии, - приказал командир эскадрона Горновому.
Боевое охранение сняли без особого труда. Два солдата, выставленные на пост на окраине деревни, дрыхну ли.
- Отпустите, братцы, - став на колени, хныкал один.
А второй, с длинными вислыми усами, добавил:
- Земляки мы. У обоих детишков куча. Жду-ут…
Приблизился эскадронный. На ходу бросил Роману:
- Пленных за село и жди меня.
Беляцкий штаб размещался в волостной управе. Налет разведчиков был настолько неожиданным, что белые опомнились лишь после того, как захваченная у них повозка вихрем летела за околицей. В задке лежали два связанных офицера.
- Прикрывай, - крикнул эскадронный Роману, когда повозка поравнялась с ним.
Как только эскадронный оторвался, Роман был готов тронуться следом, но, взглянув на связанных казаков, опешил: "Как же с ними?" И тут, будто подслушав его мысль, подал голос один из разведчиков - широкоплечий, могучий парень:
- А с этими гадами, - кивнул он в сторону пленных, - что делать? - И, выхватив саблю, порывисто шагнул вперед.
- Постой, рубака! - сдержанно произнес Роман.
Вытянувшись в струнку, казаки взмолились:
- Возьми, командир, с собой. Верой и правдой отслужим. Свои мы, христиане… А там детушки малые… Пощади.
Роман еще больше заколебался, вспомнив своих ребятишек. Схватил одного беляка и бросил, как сноп, поперек седла, а вскакивая на коня, крикнул здоровяку-разведчику:
- Богун! Подцепи и этого! Авось, пригодится.
И как только разведчики тронулись по большаку вслед за эскадроном, со стороны Андаровки послышались выкрики и лошадиный топот. Роман понял, что белые спохватились и вот-вот нагонят взвод. Оценивая обстановку, вначале он подумал было укрыться в лощине, чтобы потом свернуть в сторону, но - поздно: цоканье и храп коней приближались. "Не уйти", - ошпарила мысль. Роман круто мотанул головой назад и, убедившись еще раз, что от погони не уйти, натянул поводья. Послушный конь встал как вкопанный.
- К бою! - скомандовал Роман. - По коннице, залпом - огонь!
Взвод повалился на землю, открыл огонь. Среди беляков началось замешательство. И тут Роман увидел, как пленный, увезенный им на коне, со страшной силой ударил ногой в живот "землячка", целившего из нагана Роману в спину.
- В мотне он прятал свой наган, - выкрикнул казак и стал торопливо палить по белякам. - Ешо повоюем, а это дерьмо… - Он повернулся и выстрелил в подползавшего "землячка".
Деникинцы, спешившись, пошли в атаку, и казалось, разведчики вот-вот будут смяты. Но с тыла спешил на помощь эскадрон. Он врубился в боевой порядок беляков. В темноте послышалась пальба, брань, лязг штыков и стоны. Не выдержав внезапного удара, белые начали отступать.
К Роману подскочил на трофейном коне пленный казак с винтовкой.
- Приказывай, товарищ командир. Я - с вами.
На подступах к селу эскадрон дал еще несколько залпов и, круто развернувшись, умчался назад. К нему присоединился взвод Горнового.
И вдруг рядом разорвался снаряд. Роман почувствовал, что падает, но чьи-то сильные руки удержали его в седле.
- Такие вот дела, - закончил свой рассказ Лукьян. - Справно воюет муж твой. А теперь - в госпитале. Уже поднимается и. даже ходит помаленьку. Просил передать вот это.
Лукьян протянул Оксане большие карманные часы:
- Наказывал, чтобы сберегла Мишутке.
Инвалид вышел из дома, поковылял по длинной улице, придавленной низкими облаками, а Оксана долго смотрела ему вслед и не знала, радоваться или плакать. И часы… Зачем они, уж не перед смертью ли отдал как последнюю память о себе?.. А вдруг инвалид смалодушничал, увидев целый выводок осиротевших птенцов?
Ночью приснился ей Роман, нелюдимый, чужой. Потянулась к нему, а он сурово насупил брови, начал упрекать ее в чем-то, и вдруг - огненная вспышка. Падает Роман. И вот уже его без гроба опускают в могилу, вокруг стоят понурые конники. Рванулась к нему, но красноармейцы сомкнулись, преградив ей путь. А потом - никого вокруг. Одна у свежего холмика. Упала на колени и, задыхаясь, скрюченными пальцами разрывает землю…
Утром, когда Оксана наклонилась к жарко полыхавшей печке, старшая девочка Варя спросила:
- Кто тебя мукой обсыпал, мамочка?
- Какой мукой? - выпрямилась Оксана, уловив в детском взгляде тревогу.
Подошла к зеркальцу, взглянула в него: по темно-каштановым волосам ее пролегла белая прядь.
- Это так… - успокоила она дочурку.
Накормила детей, выпроводила их гулять, но через несколько минут с шумом распахнулась дверь, и все они, визжа от радости, ворвались в дом:
- От папки письмо!
Перед ней ликующий, радостный стоял старший сын с поднятым над головой конвертом. Дрожащими пальцами вскрыла его, повторяя: "Сейчас, сейчас, детки", - а сердце колотилось так, что казалось, вот-вот вырвется из груди.
Раскланявшись родителям, расцеловав жену и детей, Роман дальше сообщал о событиях на фронте и о своем житье-бытье. "Долго вам не писал, потому как и бросить письмо некуда. Беляки, то с фронта, то с тыла, а тут появился какой-то Махно. Дали ему по шее. Подошла к нам конница самого Буденного, так что и Деникину скоро конец, а там и войну прикончим. Как мы воюем, о том, думаю, Лукьян Мозговой рассказал. На войне нелегко, всяко бывает. Но верю, что победим и встречу вас. Какая это будет радость великая! Жди, милая, не печалься. А вы, детки, слушайтесь матери и помогайте ей во всем".
Глава 3
Оксана не была избалована радостями жизни. Она познала их лишь в самом начале супружества, но тем не менее не могла допустить, что счастье от нее ушло безвозвратно. Она верила своему Роману всегда и во всем. Поверила и теперь, что скоро вернется. А значит, недалек тот день, когда счастье возвратится к ней. Пробудившуюся в ее душе надежду можно было объяснить и полученным от мужа письмом, и наступлением весны. Раньше обычного появились перелетные птицы, зазеленели поля, лопнули почки на деревьях. Но местные старожилы покачивали головами: ни тебе звона жаворонка, ни гомона воронья, все больше ведреные дни - ясные, солнечные. И предчувствия сбылись. Беда обрушилась со всей жестокостью: наступила несносная жара, земля утонула в сизой, полыхающей дымке. А вскоре поднялись черные бури.
Озими, дружно зазеленевшие в первые дни, сгорели на корню. Земля сморщилась, покрылась глубокими, зияющими трещинами. Оголились деревья, пересохли колодцы. Лебеда и та сгорела. Даже лиман почернел, убежал далеко от берегов.
Только в начале сентября пошли первые дожди, да так зачастили, что размыло дороги, с гор камни поползли, лиман, выйдя из берегов, затопил половину опустевшего хутора.
Лето двадцать первого было страшным. Ни пуда хлеба, ни ведра картошки не собрали хуторяне. Надвигалась голодная, холодная зима. И все-таки Оксана не теряла надежды, верила, что вернется Роман, а с ним не страшны никакие испытания. Но время шло, уже потянуло холодным северком, повалили обильные снега, завыли метели, а от Романа - ни весточки.
И вдруг на хутор - сразу, в один день - три извещения. Одно из них - о гибели Романа Горнового.
Прочитав его, Оксана молча повалилась на топчан. Очнулась лишь поздней ночью, услышав над головой сиплый голос. Увидела в углу, под образами, слабый огонек, а рядом - склонившегося над нею свекра. Старик причитал:
- Не убивайся, Ксаша. Что же теперь? Надо как-то вот их, галчат, в жизню выводить.
А рядом старуха голосит, дети плачут.
Спохватилась: "Что же это я, при детях-то", - умолкла, думая о том, что она теперь одна - их опора, а они - ее радость и счастье.
Но как уберечь это счастье, если мучной ларь выметен щеткой, чуть ли не вылизан детскими языками. Растолкли в ступке и те последние горсти кукурузы, что дедушка Алексей принес в карманах.
Дети, обессилев, лежали на печке, а если двигались, то как по льду, боясь упасть. "Пока не поздно бежать надо из этого ада, - думала Оксана. - Не везде же такое".
С этой мыслью и пришла к старикам. Свекровь, тщедушная, несловоохотливая, всплеснув руками, расплакалась, а дед произнес горестно:
- Никого не останется закрыть глаза нам. Петра ждем с германского, Андрей в городе, Анну муж увез в дальние края.
Наутро, бросив в тележку несколько узелков с пожитками и усадив маленькую Любочку, Оксана еще раз взглянула на окна, заколоченные крест-накрест досками, сунула старшим мальчикам в руки слаженные из лошадиной шлеи постромки и сама впряглась. Перед тем как тронуться, увидела старика. Он вел отчаянно сопротивлявшуюся коровенку.
- Бери, дочка, може, дойдет потихоньку. Все одно тут до весны не дотянет, а детям без молока - никуды. Только присматривай: стельная она. - Дед протянул Оксане веревку.
Прижавшись к побледневшему, морщинистому лицу его, Оксана еще горше заплакала.
Когда выбрались с хутора, остановились передохнуть. Оглянулась. Старик, опираясь на палку, неподвижно стоял у ворот ее осиротевшего дома.
Глава 4
С утра в лицо лепил мокрый снег, а к полудню зарядил холодный встречный дождь. Через два-три часа Оксана почувствовала: еще один порыв ветра, и она свалится в липкую грязь, из которой не подняться. Но не сдавалась.
К вечеру добрались до Кочубеево, куда с Романом когда-то на базар ездили.
Отыскав постоялый двор, обрадовалась: хоть немножко отогреются детишки. Завезли во двор тележку, привязали к ней корову. Сторож бросил ей охапку сена за Романову рубашку.
Голодные, усталые, заснули в холодном грязном коридоре.
Сквозь сон Оксана услышала голос: "На, малявка, пожуй маленько. - Приоткрыв глаза, увидела, как седой старик подает Мише в ладошку распаренное в котелке просо. - Дойдет в животе". Сон вновь сморил Оксану, а когда очнулась, обомлела: Мишутки нет.
Она - на улицу. Никого. Только звезды мерцают, крупные и близкие. Обнаружила малыша около коровы: прислонился к ней, чтобы теплее было.
- Ой, что придумал, напугал-то как. Пойдем-ка скорее, родненький, в дом, - роняя слезы, говорила мать. - Ведь и задавить могла ненароком.
Выменяв у сторожа за новую скатерть миску вареной картошки, Оксана накормила детей и снова тронулась в путь. День выдался тихий, и это ободрило женщину. "Как-нибудь доберусь", - прошептала она. Однако пришлось сделать вынужденную остановку: Любочка задыхалась от кашля. Оксана постучала в окно крайнего дома. Калитку открыла маленькая старушонка. Улыбаясь чуть теплившимися глазами, с радостью приняла Оксану.
- Заходите, милые, заходите.
Засуетилась, приговаривая:
- Одна я одинешенька. Мужа белые казнили. Единственную дочку малюткой схоронила… Сейчас заварю травки, корешков, цветочков.
Но не помогли ни компрессы, ни примочки, ни водичка, настоянная на травах, которую бабуся вливала Любочке в ротик. На рассвете она умерла.
Старушка успокаивала:
- Бог дал, бог и взял. Не одинокая ты. Остальных вон сохрани.
В дорогу она собрала детям сухарики, немного сушеных яблок, а Мише, кроме того, в самую последнюю минуту сунула трясущимися руками невесть как сохранившиеся карамельки. - На всех по одной.
- Мамочка, бери, - предложил мальчик.
- Спасибо, сынок. Сам кушай.
- Ладно, в другой раз. - Глотая слюну, Миша запрятал карамельки в карман.
А идти было все труднее. На пути вставали снежные заносы, пурга сбивала с ног. И еще один удар ожидал их на этом пути. Ступив на припорошенный снегом лед, упала корова, начала телиться. Неистово била копытами, ревела. Но растелиться не смогла. Так и осталась лежать под белой простыней метели.
- Пойдем, - позвала Оксана закоченевших детей, - вон под тот навес, а тележка пускай побудет здесь.
Под навесом ветер свистел еще сильнее. Заметив кучу соломы, Оксана упрятала в нее детей, а сама, обессиленная, опустилась на скованную морозом землю, облокотилась на колесо разбитой телеги, закрыла глаза с мыслью заснуть и не проснуться…
- Мамочка, мама, ты спишь? - услышала она откуда-то издалека.
Окоченевшие ручонки обхватили ее шею.
Оксана подняла отяжелевшие веки и увидела на длинных Мишуткиных ресницах пушистый иней. Она дышала в его испуганные большие глаза, согревая их своим теплом, и не понимала, то ли слезы стекают по его щекам, то ли растаявший снег.
Глава 5
Своей родственницы в Голубовке Оксана не застала. Та, не выдержав горькой вести о гибели сына, скоропостижно скончалась. Поселилась Оксана в полуразрушенной кухоньке, что стояла во дворе умершей родственницы.
К марту Оксана обменяла на продукты все прихваченные с собою вещи. Остались только часы Романа.
Избежать гибели помог случай. Лет пять тому назад, когда Роман был на германской войне, тяжело заболел Ваня. Земский врач приезжал несколько раз, а потом научил Оксану делать компрессы. И вот сейчас в поисках куска хлеба Оксана как-то зашла в зажиточный дом. Увидев больную девочку, предложила свои услуги. Вскоре девочка поправилась, а слухи о "дохторше" разнеслись по всей округе. За помощь люди благодарили: кто хлеба даст, кто крупы, а кто и кусок сала. Так зиму и пережили.
По весне захотелось Оксане в родной дом, да там по-прежнему свирепствовал голод. Дед Алексей и бабушка Мария еще зимой умерли.
Однажды зашел к Оксане сосед - тихий, седовласый, лет шестидесяти, опустился на краешек топчана, посочувствовал:
- Вижу, туго тебе, добрая женщина, с малыми ребятами. Пошла бы на хутор Ракитный. Пастухи там нужны. И дети будут сыты, и хлебом к осени запасешься.
Поблагодарила мужика, а на душе еще горше стало, как раскаленными углями сердце обожгли его слова: ей, в прошлом уважаемой, самостоятельной хозяйке, советовали идти в батрачки! Но, поразмыслив, решила, что и хождение по деревням - тоже унижение, и "доктор" из нее, по правде сказать, не всегда надежный. А как тяжело, если не в силах помочь больному и он умирает. Может, и прав сосед?
Хутор встретил ее разноголосым лаем собак. У крайней хаты чуть не угодила под лошадь выскочившего со двора всадника.
- Тебе чего? - спросил дюжий мужчина, осадив коня.
- Мне бы старосту…
- Вон под цинковой крышей дом. Спросишь Жернового Демида.
Демид сидел на лавке, глубоко вросшей в землю, у калитки. Встретил ее недружелюбным вопросом:
- Зачем пожаловала?
- Посоветовали к вам со своими мальчишками в пастушки…
- Приходи, когда трава полезет. - И отвернулся, приглаживая заплывшее жиром, одутловатое лицо.
Когда-то Демид безраздельно властвовал на хуторе. Три его сына до недавнего времени служили в Питере, в казачьей части, охраняли царские порядки. Старший дорос до хорунжего. И хозяйство у старосты крепкое - коровы, овцы, жеребцы, свиней много. Да еще бык племенной. Водить своих коров хуторяне могли только к нему, за что Демид сдирал большие деньги да еще условие ставил: появится на свет бычок - забивай его в молочном возрасте. Изменения, происходящие вокруг, считал временными, цедил с нескрываемой злобой:
- Посмотрим, чья возьмет.
Оксана решила еще поискать работу. Ее внимание привлек дом на окраине, под ярко-красной черепичной крышей. У калитки ее встретила крупная блондинка средних лет. Рядом стоял подросток с рыжим родимым пятном на скуле.
- Пжалюста, работай.
Весь день Оксана не разгибала спину: перестирала ворох белья, вымыла полы, побелила на кухне печку. Когда собралась уходить, хозяйка позвала в кладовую:
- Берите, - подала наволочку и указала на ларь, наполненный мукой.
Обрадованная, поспешила Оксана домой.
Но у калитки путь ей преградил рыжеволосый немец с подстриженными усиками. Оксана замерла от ужаса: перед ней стоял один из тех немцев, которые сопровождали кайзеровских грабителей по хуторам. Те же бесцветные, навыкате, свирепые глаза, остро выпяченный кадык, почерневшие зубы.
С криком "Век отсюда" он ударил Оксану в спину и бросил вслед выпавший из ее рук узелок. Оксана и не подумала поднять его.
Глава 6
Выпроводив Оксану и кося на нее глазом, Демид услышал за спиной вкрадчивые шаги. Оглянулся: жена. Затараторила:
- Сказывают, в Покровке завелись какие-то комнезамы. Своих вместо старостов ставят. У Митьки Дыркача мельницу отняли, а сына отправили неведомо куда.
- Хватит тебе тарахтеть, - прервал Демид. - О себе думать надо. Скоро и нас потрошить начнут. А она: "Митька, Митька". Квашня старая.
Старуха ужалила мужа глубоко посаженными зелеными глазами, а он размышлял вслух:
- И сынов непутевых народила. Охриму на царской службе кто-то башку проломил, Парамошка из-за бабьей юбки в петлю полез. А куда Зоська подевался? Где его черти носят? Для кого накопили, из кожи лезли? А младший Федька с этой лупоглазой Клашкой Мунтяновой путается, до хозяйства ему и дела нет. Что касаемо комнезамов - поглядим. - И он сжал кулаки.
Не знали родители, что Зоська из Петрограда подался в Сибирь. Зверствовал люто. После разгрома колчаковщины с остатками банды ушел в Приморье, там занемог. Не будь рядом закадычного дружка вахмистра Ухова, подох бы в болотах. Долго бродили вдвоем по лесам, пока Зоська не задушил своего спасителя из-за шкатулки с награбленными драгоценностями. В глухой таежной деревушке и пригрелся у сердобольного старичка, окреп и стал подумывать о возвращении в свои края, не зная, что там, как и во всей стране, пробуждалась новая жизнь. И те, кто рассчитывал на возрождение старых порядков, теперь начал сомневаться. Даже Демид почувствовал, что уходит почва из-под ног, теряет он власть над хуторянами. А когда появились беглецы из разгромленных войск "охранителей" царской монархии, и совсем приуныл. Один из них, Рябцов, рассказал Демиду о старших сыновьях, а о Зоське знал только, что бежал он с вахмистром Уховым из казачьего полка за Волгу.
Черная злоба вскипела в душе Демида:
- Разбежались, как зайцы. Ну ладно, сами попробуем. Нас голыми руками не возьмешь.