- Почему не верю? Только совсем непонятно. Ходили упорные слухи, что тех приговорили к высшей мере наказания.
- Слухи слухами, а расстреляли их или нет - сказать трудно.
После небольшой паузы Сурмин продолжил:
- Вот что, Мишуха. Отправляйся утречком в политотдел и расскажи обо всем.
Мита согласился. Добравшись на попутной машине до совхоза, он без большого труда попал к заместителю начальника политотдела. Беседа затянулась до обеда. В бригаду Миша возвратился только к вечеру.
Три дня спустя Миша получил долгожданное извещение о зачислении на учебу в Завадовский сельскохозяйственный техникум. Простившись с трактористами, он на следующий день чуть свет отправился на станцию.
Глава 20
Штахель, грязный, мокрый от росы и пота, по зыбкой трясине все глубже забирался в камыши. Скорее в дебри, осмотреться да подумать о том, как добраться до моря, в санаторий. Васька хотя и не ждет, но куда денется? Вот оно, письмо. Харча хватит: постарался "товарищ бригадир". Спасибо ему.
Выбрав посуше место, Штахель снял вещмешок, повесил на вербочку и всем телом плюхнулся на мшистую кочку, прислушался. Неподалеку, вспорхнув, застрекотала сорока, и наступила тишина. Штахель достал из потайного кармана завернутую в тряпицу книжечку: "Хэ! Паспорт! - Развернул, и по его лицу скользнула ехидная гримаса. - Как же ты, Назар Софронович, вот таким-то выродился? Удивительное сходство, - всмотрелся он в фотографию. - И глаза, и нос, и скулы. Вот только без этого мерзкого пятна, - Штахель провел по щеке ладонью. - А фамилия? Гурьев! Кто будет искать того Гурьева? А куда он делся, это у Зоськи спросить надо. Ведь он паспорт вручил…"
Проснулся он от собственного храпа, набрал в ладони воды, глотнул.
- Вонючая гадость, - выругался, отплевываясь.
На кочкарнике Штахель отлеживался пять суток. Отоспался, немного смыл мазут. Долго не решался выбраться из этого укромного места. Рябцов уверял, что на Ваську-садовника" положиться можно, да не верилось, но более подходящего варианта не придумать. Придется податься к Ваське, на курорт, к самому Черному морю.
После захода солнца, спрятав под дернину так и не отмытый от крови комбинезон, выбрался из камышей, зашагал к морю. В город попал на вторые сутки. Последние полсотни километров удалось проехать на попутной полуторке. На рынке у бабы-старьевщицы выторговал дешевый полуистертый пиджачок, такие же брюки да порванную во многих местах тельняшку, переоделся в уборной и пошел к парикмахеру.
Ваську-"садовника" Штахель разыскал без особого труда. Тот оказался точно таким, как описывал Рябцов: среднего роста, неширокий в плечах, с брюшком. Под водянистыми, несколько выпуклыми глазами - отеки. Только не удалось взглянуть на голову. Рябцов говорил, что у Васьки на облысевшей голове, с левой стороны, сохранился длинный шрам от удара, полученного во время атаки под Ростовом еще в восемнадцатом. Теперь он нарядился в соломенную шляпу и с ней не расставался.
Васька, проработав много лет в санатории дворником, вырос до садовника. Знали его здесь все, вплоть до последнего прикухонного пса.
После короткого разговора с "племянничком", как тот был рекомендован всем дворникам и поварихе, накормившей обоих котлетами да компотом, Василий пообещал устроить на работу "где-нибудь поближе к харчам".
- А пока иди к морю, отдыхай да отмывайся.
Штахель хотел что-то сказать в знак благодарности, но как только произнес "ваше благор…", был пронзен уничтожающим взглядом бывшего прапорщика:
- Не до почестей. Иди!
На самом дальнем краю пляжа, где в эти вечерние часы уже никого не было, сбросил с себя всю одежду. Когда совсем стемнело, появился "садовник":
- Пошли.
Глинобитный домик "садовника" был окружен виноградником. Штахель удивленно осмотрелся:
- Недурно вы здесь, Василий Герасимович, устроились.
- Давай ближе к делу. Пристроим тебя в кочегарку, под самой кухней. Будешь всегда иметь свежий кусок. Жилье там же, в подвале, - меньше по городу болтаться. Поддал уголька - и на боковую.
Когда был допит второй кувшин кислой виноградной бурды, Штахель поднялся, намереваясь уходить.
- Садись, куда теперь? Тут переночуешь, а утром на службу. Только без баловства, послушание во всем. Ну а теперь скажи, как там "брательничек"? Так и остался Рябцовым?
Штахель недоуменно поднял брови.
- Что смотришь? Стал он Рябцовым вместо Шульги еще в Питере, в семнадцатом. В чине все того же жандармского офицера попал на Дон, к Деникину. Некоторые там головы сложили, а мы вот… Он, правда, сюда не решился, а как-то, будучи в городе, заглянул. Посмотрел на здешнюю жизнь и позавидовал. Обещал подумать.
Василий Герасимович поднялся, прислушался и, оглядевшись, позвал:
- Давай сюда. Разверни тюфячок, укладывайся.
Штахель полез к тюфячку под виноградные лозы, а Василий бесшумно скользнул в свое неуютное холостяцкое жилище. Улегшись на истертый, покосившийся топчан, думал о своей запутанной жизни. Все могло быть иначе. Не понял своим умишком, с кем идти, оторвался от народа. Попал в сети к этим отъявленным негодяям и теперь без их указки ни на шаг. Надо крепенько подумать. Как говорится, лучше поздно, чем никогда.
Присматриваясь к отдыхающим в санатории командирам, Василий ловил себя на том, что завидует им: "Не помещичьи сынки, не дворяне, люди от плуга да станка, но не только не уступят старому офицерству, а превзойдут его. За свою власть жизни не пожалеют. В схватке с ними вряд ли можно рассчитывать на победу".
Глава 21
Учеба в техникуме у Горнового пошла успешно, Миша преуспевал. Его ответы на занятиях отличались оригинальностью, глубиной понимания вопросов и часто выходили за рамки учебников. Но он не ограничивался одной учебой. Вскоре его избрали секретарем комсомольской организации курса, а затем и секретарем Комитета Комсомола техникума. Миша воспринял это как большое доверие товарищей.
Все бы хорошо, но туговато было с питанием. В студенческой столовой пищу давали два раза в день, хлеба по триста граммов. Эту порцию съедали тут же, у окна выдачи. Лучше жилось тем, кто получал поддержку из дома. Мишина мама все до последнего гроша тратила на Ваню, который много лет лежал в городской больнице. Мать предлагала свою помощь Мише, но он отказывался. Выход из затруднительного положения подсказал Ваня Бондарчук. Как-то он обратился к Горновому:
- А не пора ли нам серьезно заняться собственным пропитанием?
- Каким же образом?
- Завтра суббота. После занятий махнем на товарную станцию, может, что-нибудь заработаем.
До станции добрались вечером, насквозь промокшие, усталые, преодолев восемь километров пути.
- Работа найдется, - сказал начальник товарного депо. - Разгружать уголь, за пульман по пять карбованцев каждому.
- Деньги не нужны. Нам бы хлеба, - сказал Миша.
- Хоть немного, - добавил Бондарчук.
После недолгого раздумья железнодорожник согласился:
- Ладно, что-нибудь придумаем.
По путям, обходя вагоны, при слабом свете нескольких лампочек, болтавшихся на ветру, добрались до угольного склада.
- Вот он, пульман, а лопаты возьмете под навесом.
Закончили разгрузку только к рассвету, возвратились в общежитие усталые, но счастливые: в руках у каждого был завернут в газету кирпич черного хлеба.
Умывшись первым, Миша тяжело опустился на табуретку, спросил у Ивана, вошедшего следом:
- Перекусим?
- Пожалуй, - отозвался Иван, садясь рядом.
- С моего начнем?
- Лучше, если каждый свой.
- Как знаешь. - Миша не ожидал такого поворота. - Где-то у нас была соль.
- Здесь она, на окне. - Иван поднялся, чтобы взять баночку с солью, но услышал стук в дверь, метнулся к столу и, сорвав с головы фуражку, накрыл свою буханку.
Переступивший в этот миг порог худенький однокурсник Сережа Туркин неожиданно остановился. На его бледном лице выступили розовые пятна.
- Ты, Сережа, что-то хотел? - спросил Миша.
- Да я… Не сможешь одолжить копеек тридцать? Пойду в больницу, может, пропишут лекарства. Верну сразу, как только получу стипендию, - торопливо говорил Сережа, не сводя глаз с буханки. Миша заметил, как судорожно заходил его заострившийся кадык.
- Вот возьми все, сколько есть. - Миша протянул руку с несколькими монетами.
- Да тут полтинник, - с радостью произнес Сережа и, поблагодарив, направился к выходу, но Миша остановил:
- Постой, покушай, - подал он ломоть хлеба. - А хочешь, запей вместо чая. - И переставил на край стола стакан с водой.
Когда Сережа, немного поев, ушел, Иван недовольно буркнул:
- Шибко хлебосолен, как погляжу на тебя. Пусть пойдет да заработает.
- Ваня! Как у тебя язык поворачивается? Ты же знаешь, что парень бодает, подозревают язву. Кто же ему поможет, если не мы, комсомольцы. Как не поделиться с товарищем!
- Ну и делись.
- Рука дающего не оскудеет.
- Слишком старое вспомнил.
- Зато мудрое, - твердо сказал Миша. - Такое старое не мешает и нам перенять.
После первой удачи бывал Миша на станции еще не раз. Начальник товарного депо товарищ Назаров старался подыскивать работу полегче.
А с весны питание учащихся техникума улучшилось: прибавили хлеба, овощей.
В течение лета, когда почти все разъезжались по домам, Миша большую часть времени проводил на подсобном хозяйстве техникума. К осени он значительно окреп. На заработанные деньги купил в райцентре костюмчик, рубашку, туфли из свиной кожи и фуражку осоавиахимовца, цвета хаки. Обновки не надевал, берег до начала занятий.
Но поносить их долго не пришлось. В начале учебного года появился в техникуме армейский командир. И когда все парни от восемнадцати лет собрались в клубе, директор предоставил ему слово.
- Нашей армии, флоту и авиации, - начал командир, - требуются хорошо подготовленные кадры. Их можно успешнее всего подготовить из числа учащейся молодежи. Этим и вызвано появление призыва ЦК комсомола, с которым, надо полагать, все вы хорошо знакомы. Вижу, многие из вас - члены Осоавиахима и значкисты ГТО. Они, думаю, покажут пример.
Горновой подошел к столу первым и попросил, чтобы его направили в военно-морское училище.
Возвратившись в общежитие, Миша увидел на койке письмо от Сурмина. "У нас - происшествие, - сообщил Николай, - Две собаки, которые охраняли бригаду, весной отрыли из сырой земли… Земскова. Появились следователи, в короткий срок все вокруг было перепахано. На комбинезоне, упрятанном в скирде, обнаружили пятна крови той же группы, что и у Земскова. А хозяином комбинезона оказался Рябцов. Тут и пошло. Вслед за Рябцовым подцепили совхозного кадровика. На суде он был уже не Уховым, а беляком Жерновым. Земскова по заданию Жернового убили Рябцов и Штахель. Немца пока не сыскали. В их же компании находился главный агроном и двое из бухгалтерии. Все они входили в какой-то центр. Что-то подобное раскрыли и в совхозе "Зарница". Говорят, что главная их программа заключалась в том, чтобы возбуждать у людей недовольство Советской властью, подстрекать к бунтам. Вот какие пироги. Пиши, как с учебой, не болит ли печенка. Если что надо - скажи, сообща поможем. Думаю в следующем году тоже податься на учебу, в автомеханический техникум. Но не исключается и более счастливый вариант. Были здесь у нас военные, предлагают добровольцами в командирские школы. У меня не было всех документов. Послал запрос. Пришлют, попрошусь в танкисты. Ты, Мишка, понимаешь? Танк - и Сурмин за рычагами! Во сила! Будь здоров, черкани. Не забывай о дружбе, если даже завел там себе дивчину".
Глава 22
Проработав в кочегарке около четырех лет, Штахель стал в коллективе своим человеком. По настоянию начпрода ударнику Гурьеву в канун годовщины Октября под аплодисменты переполненного зала вручили премию - отрез на костюм.
Штахель распрямил плечи, и казалось ему, что все хвосты отрублены. Как-то вечером подобрал на пляже газету и, прочитав статью о том, как Гитлер после мюнхенского сговора подминает Европу, почувствовал пробуждение в себе дремавшего зверя. "Вон как Адольф ими заправляет! Эти даладье да Чемберлены стоят перед ним навытяжку. Даже Муссолини, патриарх фашизма, и тот ходит на задних лапках, как натренированный щенок. Но ведь и в моих жилах течет кровь арийца".
Вспомнилось, как отец рычал на мать за то, что она становилась все больше похожей на хохлушек. "Ты должна быть на три головы выше всех их вместе взятых!" - кричал он. С Куртом говорил только на немецком, часто поправляя произношение, напоминая, что его язык должен быть строг, отрывист, как язык повелителя. Иногда говорил спокойно: "Переправить бы тебя в фатерланд. Да и бездетная тетушка, глядишь, скоро скончается. Не упускать же ее миллионы".
Заслужив доверие начальства, Штахель зачастил в город, кинотеатры, однажды его видели с девицей в одном из ресторанчиков Лонжерона. Такое разгульное поведение "племянничка" пришлось "дяде Васе" не по душе:
- В петлю захотел? Думаешь, упрятаться за отрезик? Продери глаза, оглянись вокруг. Аль слепой, не видишь, что творится на земле? - Сбавив тон, продолжал: - Вечером поедешь на Слободку, покажешься нужному человеку. Заберешь что даст - и назад. Тут упрячем. Запомни: Полевая, три. Рядом с баней. Там тебя встретит лысый. Спросишь: "Где тут у вас печник?" Если ответит: "Помер в прошлом годе", - скажешь: "От Мельника". Принесешь чемодан и зароешь вон там, в углу. Да поглубже. Предупреждаю: не вздумай где-нибудь задерживаться! Задание совершенно секретное. А сейчас выйдем покурим - душно тут, горло сжимает.
Поднялись наверх, вольготно развалились на широкой садовой скамейке, прочно вросшей чугунными ножками в землю под ветвистым каштаном.
- В газетки-то заглядываешь? - спросил "садовник".
- Бывает.
- На, погляди. - Васька вынул из кармана сложенную в несколько раз газету, развернул. - Подписали договор с Гитлером.
- На досуге прочитаю. - Широко зевая, Штахель сунул газету в отвислый карман.
Поездка на Слободку заняла чуть ли не четыре часа. Задание Штахель выполнил что называется образцово. Зарыл чемодан, как было сказано Васькой, и повалился в постель. Тяжело вздохнул, выругался:
- Придумал прогулочку - тащить через весь город три пуда. Что в этом тяжеленном опломбированном чемодана со стандартным коричневым чехлом? - терзался он. Стало страшновато.
Уснул Штахель только к утру и топку вовремя не разжег.
Разбудил его свирепый стук в дверь.
- Что приперлась? - грубо спросил Курт, увидев на пороге повариху Нюрку.
- А ты что дрыхнешь? В топку прикажешь самой лезть?
Штахель схватил будильник, потряс.
- Экий дьявол! Проспал.
Он взвалил корзину и поспешил наверх.
После завтрака припожаловал Васька. Штахель, подгребая уголь, делал вид, что не заметил "шефа".
- Ты где болтался с чемоданом? - спросил он.
"Нюрка засекла, - подумал он, - или еще кто-то шпионит". А вслух признался: по пути к знакомой заскочил.
- Больше предупреждать не буду, - пригрозил "садовник". - Понял? А к чемодану без моей команды не прикасайся.
Глава 23
В Севастополь Горновой прибыл шестого ноября и в тот же день предстал перед старшиной учебного дивизиона пограничного морского отряда Богуном. Широкоплечий, обожженный жаркими ветрами южанин, ветеран гражданской войны, он оказался его первым воинским начальником. Измерив Мишу неторопливым взглядом, словно проверяя его на прочность, Богун жестко произнес:
- Запомни, хлопец, теперь я твой отец, судья и самая верховная власть. И еще одно намотай на ус - не спеши соваться с вопросами. Язык не распускай. Для балачек у нас времени нет. А вот то, что на груди значки, хорошо. В дружбе с Осоавиахимом был? Молодчина!
Пройдя полную санитарную обработку в бане и облачившись в жесткую льняную робу, Миша сразу же попал в просторный вестибюль матросского клуба. Через несколько минут должно было начаться торжественное собрание по случаю восемнадцатой годовщины Октября. Взглянув в зеркало, не узнал себя. На него смотрел угловатый юноша в грубом обмундировании и неуклюже нахлобученной бескозырке. "Ну и моряк. Такого бы на бахчу, пугать ворон", - улыбнулся Миша.
Слушая доклад, Горновой украдкой посматривал на ребят. Какие они вез одинаковые в форме, жизнерадостные, крепкие. Пройдет немного времени, и он подружится с ними, заживет одной семьей.
Увлеченный учебой, Михаил не заметил, как промелькнули первые три месяца службы. За это время он убедился, что старшина очень строг, но всегда справедлив в этой своей непримиримой строгости. Да, малейшие попытки подчиненного вступить в пререкание пресекает беспощадно. На физзарядке никому спуска не дает. Но наряду с жесткой требовательностью постоянно заботится о курсантах, печется, чтобы они были сыты, одеты, обуты и здоровы. За стол садится после того, как накормит людей, на утреннем осмотре проверит у каждого все до последнего гвоздя в каблуке.
В день Красной Армии и Военно-Морского Флота Миша первый раз получил увольнительную записку. В новеньком обмундировании вместе с друзьями поспешил в фотоателье. А спустя неделю держал в руках целую пачку фотокарточек, выбирая, кому какую послать. "Что получше - маме, несколько штук в техникум, Белецким надо бы, а куда? - подумал он. - Попрошу маму, может, она знает. А Люсе-то девятнадцатый пошел", - промелькнуло в сознании.
С этого дня Миша стал все чаще думать о Люсе, до подробностей вспоминать те счастливые минуты, когда она приходила к нему в поле или вечером с сияющими глазами встречала у колодца. Но особенно счастливыми были дни, когда родители уезжали на базар, а они домовничали вдвоем. Люся в такие дни на правах хозяйки заставляла его делать все, что ей заблагорассудится. Конечно, ее требования были не что иное, как шалости, но Миша безропотно повиновался. Теперь он все чаще ловил себя на мысли, что с радостью исполнял бы все ее прихоти.
В последнее время Миша сдружился с курсантом своего отделения Димкой Марчуком, который тоже мечтал о командном военно-морском училище имени Михаила Васильевича Фрунзе. Оба не щадили сил, учебе отдавали каждый час, даже выходные. Получив увольнительные, ребята шли не в город, а на загородный пустырь. Там и зубрили законы физики, решали задачи по алгебре. Душевные тайны открывали друг другу в минуты отдыха.
Показывая Мише фотокарточку своей девушки, Димка не мог нахвалиться ею. Миша смотрел, а сам думал: "Люся все-таки красивее".
Как и товарищи по спецгруппе, отобранные для поступления в училище, он считал себя подготовленным и приехал в Ленинград, уверенный, что не срежется на экзаменах. Но, видно, переоценил свои силы, схватил двойку по литературе.
- Кто мог подумать, - объяснял Димке, получившему "неуд" по математике, - что сочинение дадут о раннем творчестве Гоголя.
- Брось, Мишка! Не провались на Гоголе, напоролся бы на Ньютона или еще на кого. Видал, какой конкурс? Десяток на одно место, - сокрушался Димка. - Поеду служить дальше, потом видно будет. В учителя подамся.
- Ты меня удивляешь, Димка. Думал о тебе как о человеке сильном, а ты… Давай без паники. Слышал я, что есть пограничное училище в Новом Петергофе. Махнем туда, а?
- А что, - оживился Димка, - попробуем!