Генерал-полковник авиации болгарской Народной армии Герой Советского Союза Захарни Захариев рассказывает о боевом содружестве советских и болгарских воинов в годы Великой Отечественной войны.
Герои повести - это отважные летчики, не жалевшие жизни во имя достижения победы над гитлеровскими полчищами.
Книга Захариева пронизана духом интернационализма, любви и братской дружбы к советскому народу.
Захарий Захариев
Верность
Повесть о летчике
1
Его разбудил яркий сноп света, ударивший в окно. Он открыл глаза. От окна до противоположной стены, где висел календарь с надорванным листком, тепло и мягко скользили в полумраке отблески вспыхнувшего зарева. Вот они неровно осветили френч на спинке стула, потом скользнули по календарю. Горан увидел, как свет выхватил из мрака "16 апреля", напоминая ему о времени, в котором он жил.
Ему двадцать пять лет; четверть века своей жизни на земле он встречает в мире, охваченном тревогой. Идет война - она несет разрушение и смерть. Кому нужна эта война?.. Ему, молодому, полному сил? Его старой матери? Крестьянам, которые работают на земле, ухаживают за ней, как за малым ребенком?
Война идет страшная - не на жизнь, а на смерть. Кому-то она нужна. Но его, Горана, место не с теми, кто ее затеял. Что принесет ему тысяча девятьсот сорок четвертый год, ему и его родине?
Его взгляд остановился на погонах френча, висящего на спинке стула, и Горан насмешливо улыбнулся. "Кандидат в офицеры, погоны ждут звездочек… Как все нелепо, - подумал Горан. - И этот френч, и эти погоны, и место вокруг, и господа офицеры, говорящие о долге, о верности царю и родине, о великой объединенной Болгарии, о "новом порядке" в Европе!"
Для Горана "новый порядок" в Европе не был отвлеченным понятием, он знал, что за ним скрываются реки крови, смерть и разрушения. Разумеется, он понимал, что и среди офицеров есть много его единомышленников. Он интуитивно угадывал настроение авиатехников и солдат своего полка, но в то же время знал: фашисты расставляют ловушки, у них всюду уши и глаза.
"Вот Тончев, - продолжал раздумывать Горан. - Отличный техник. Хорошо знает свое дело. Как будто бы честный человек, понимает, что происходит кругом. Но попробуй вызвать его на откровенность. Он прикидывается наивным или вовсе молчит. А фельдфебель Владимиров? Они давно летают в паре, часто бывают вместе. С подчиненными Владимиров ведет себя запанибрата, пользуется репутацией демократа. Перед офицерами заискивает, подхалимничает, а при случае говорит о них такое… Он находчив, остроумен. У него пытливый, хитроватый взгляд". Горан до сих пор не мог решить, что это за человек. Он чувствовал, что Владимиров увертлив и способен на подлость, и держал его на расстоянии. Горан чувствовал себя здесь одиноким и держался настороженно.
Сбросив простыню, Горан вскочил на пол, широко распахнул окно. День обещал быть хорошим. Утренняя гимнастика на какое-то время отвлекла его от раздумий. По дороге в столовую он снова вернулся к своим мыслям.
На деревьях набухли почки. Они бесшумно лопались, из них пробивались клейкие зеленые клювики. Зеленела трава. Поздняя весна неожиданно громко заявила о себе в это утро.
Полку, в распоряжении которого находился Горан, было поручено оборонять Софию от англо-американской авиации. Каждую минуту ожидали сигнала тревоги, по которому Горан должен был вести свой "Мессершмитт-109" против "Лайтнингов" и "мустангов". "Рыбацкая лодка против корабля! Это бессмысленно", - подумал Горан.
Но не это тревожило его сейчас. Надо было решить - воевать против американцев или нет. Приказ командования ему говорил - да. Разум - подумай. Воевать с союзниками Красной Армии, громившей фашизм? В то же время он понимал: они сбрасывают бомбы на беззащитный город, где нет военных объектов, где в первую очередь гибнут дети, женщины и старики. Кому они мстят?
Хладнокровие, с которым они это делали, потрясало Горана. Защитить обреченный город подсказывало Горану сердце.
Он быстро позавтракал и отправился к своему самолету. На мостике, переброшенном через небольшую речушку, его догнали летчики.
- Боевая тревога! Американские самолеты, Горан! - крикнул кто-то, обгоняя его.
"Что ведет этих людей в бой? - подумал Горан. - Остановить их, пока не поздно. Но как можно остановить тех, кто идет защищать беззащитных?!" И он, охваченный настроением предстоящего боя, поспешил к своему самолету. Вот он уже на высоте пять тысяч метров. Под крылом самолета дымится окутанная туманами гора Мургаш.
Большая группа бомбардировщиков Б-29 в сопровождении "Лайтнингов" приближалась к Софии. Они должны были вот-вот появиться. С земли передали: вражеские самолеты уже над городом Перником. И вот Горан увидел стройные ряды зловещей армады. Сердце у него заныло. "Бессмысленно…" - подумал он. Перед ними была сила огромная и неумолимо жестокая. Вот американские истребители кинулись как хищники на самолеты, ведомые болгарскими летчиками. Небо рассекли всплески огня. Горан едва успел пригнуться к сиденью и нажать на гашетку. Вспышки разрывов возникали совсем рядом, казалось, самолет был охвачен пламенем, но каким-то чудом его машина оставалась невредимой. С флангов взметнулось пламя, оставляя черные шлейфы дыма. Самолеты Симеонова и Николова, подбитые одновременно, падали на землю.
Он увидел Софию, ее дома, парки. Нажал на гашетку, но американский истребитель ловко ушел из-под обстрела. Для "Лайтнингов" его самолет был слишком легкой добычей, и они кружились над ним, будто играя в кошки-мышки. Резко уйдя в сторону, Горан пропустил их вперед и дал очередь, не рассчитывая в этой обстановке на удачу. Он не сразу заметил, как один из "Лайтнингов" оказался его мишенью. Охваченный пламенем, американский самолет падал на землю.
"Этого они мне не простят", - подумал Горан. Он летел над северными склонами Витоши, покрытой плотными облаками. Маневрируя, он уходил под их покровом. Прошел облачный заслон, "Лайтнингов" уже не было, не видно было и бомбардировщиков. Перед ним расстилалась София, объятая дымом и пламенем. Он почувствовал непреодолимую боль в сердце, словно видел не горящий город, а живое существо, страдающее в огне. Он должен был вернуться на аэродром - бензин и боеприпасы на исходе. Над Владайским ущельем показались американские бомбардировщики. Они сделали свое черное дело и теперь возвращались обратно. Горану было ясно, что так могли поступить только варвары, а не враги фашизма. Он почувствовал, как на него нахлынула волна ненависти. Горан развернул свой самолет и стремительно пошел на них. Он ничего не видел, кроме горящей Софии и этих чудовищ, сбросивших свой смертоносный груз.
Самолет вздрагивал, Горан выжимал из него все, что мог. Шел на сближение с врагом, презирая опасность. Огненные трассы прошивали небо, со всех сторон к нему стремилась смерть. Горан до боли в пальцах нажал на гашетку, оказавшись совсем близко к бомбардировщику, на фоне которого его самолет казался до смешного ничтожным. Он услышал оглушающий треск и… раскрыл парашют. Земля оказалась совсем рядом. Горан упал на вспаханное поле и не сразу заметил, что около него оказались двое крестьян из соседнего села Горна-Баня.
- Ранило тебя, парень? - спросил один, постарше.
Горан не понял слов. Крестьяне переглянулись, недоуменно пожали плечами. Вопрос повторил второй крестьянин, помоложе:
- Ранен, что ли, спрашиваем тебя?
Горан медленно поднял голову. Он догадался, о чем его спрашивают.
- Нет, не ранен.
- Помоги! - попросил пожилой молодого, желая поставить Горана на ноги, чтобы удостовериться, в самом ли деле тот цел и невредим.
- София горит. - Горан посмотрел в сторону города. Долину застилало дымом.
- Болтали, что немец будет оборонять Софию… - с раздражением заметил старший. - Да где там…
- У меня в Софии живут родственники…
- Н-да…
По черному вспаханному полю, то показываясь, то скрываясь за холмом, скакала белая лошадь. Остановив коня перед Гораном, ездок лихо спрыгнул на землю, его острые коленки вылезали из ветхих штанов.
- Пожалуйста, господин офицер! - он указал на коня.
Горан сложил парашют.
- А кто вернет мне коня? - спросил ездок.
- Найдешь его на аэродроме. Спросишь там Горана Златанова.
Крестьянин призадумался. Потом неожиданно и сам вслед за Гораном вскочил на коня, обхватил его руками.
- Так лучше. Я видал картину - ополченцы на Шипке так ездили.
Командир полка стоял перед штабом, держа в руках фуражку. Его сутуловатая фигура, будто вбитая в землю, застыла в тревожном ожидании. В этом бою его полк понес большие потери, хотя точно подсчитать их еще не успели. Ему хотелось надеяться, что многие летчики приземлились на другие аэродромы или совершили вынужденную посадку. Немецкие самолеты тоже поднимались по воздушной тревоге, но они не ввязывались в бой, не пришли на помощь болгарским летчикам.
Полковник в гневе и обиде кусал губы. Он заметил двух всадников и ждал их приближения. "С какой вестью?.." - раздумывал полковник.
Горан осторожно, словно что-то живое, положил на землю парашют и направился к полковнику.
- Сбил один "Лайтнинг", таранил Б-29, прыгнул с парашютом, - доложил он.
- Что можете сказать о наших?
- Симеонов и Николов погибли… О других ничего не знаю.
- Уже четверо, - сокрушенно вздохнул полковник.
Хотя американцы тоже понесли немалые потери, полковник боялся показать свою растерянность подчиненному.
- В самолете, тараненном вами, - сказал он, - погибли трое. Трое выбросились с парашютом.
- Я получу новый самолет? - спросил Горап.
- Вы не знаете, что с Софией? - перебил его полковник. - Центр, дворец - разрушены?
- Центр и дворец хорошо охраняются, господин полковник. Горит София. Как же с самолетом?
- Не спешите. У вас еще будут вылеты, будут важные задачи. Надеюсь, уже недолго ждать.
2
Дни проходили за днями без вылетов, но полные какого-то тревожного ожидания. Механики ремонтировали самолеты, летчики занимались спортом, проводили стрельбы или убивали время кто как мог.
Горан побывал в Софии. Он не предполагал, что разрушения настолько велики - невозможно было узнать город. Теперь он уже не сомневался в правильности своего решения - защитить Софию. "Нет, это у них не борьба с фашизмом, - говорил себе Горан. - Это разбор!" Он не сомневался, что американцы знали о том, что в Софии нет военных объектов.
Вскоре он узнал и о "важной задаче", на которую ему намекал полковник. Однажды командир выстроил полк и торжественно зачитал приказ командования. Летчики узнали, что создается эскадрилья для борьбы с советскими разведывательными самолетами. В ее состав включен и кандидат в офицеры Златанов - в качестве ведущего, ведомый - фельдфебель Владимиров, техник - Тончев. Горан слушал напыщенную речь командира с возрастающей тревогой и гневом. Что же это такое? Он еще думал о разрушенной Софии, о той битве, в которой считал себя правым. И вдруг его втянули в это грязное дело! "Воевать с советскими летчиками?! Нет, это уж слишком, господин полковник!"
- Личному составу эскадрильи предоставляется пятидневный отпуск! - услышал Горан. Он подошел к полковнику.
- Прошу вас отстранить меня от выполнения этой задачи!
- Потрудитесь объяснить причину! - рявкнул в ответ полковник.
Горан понял, что свалял дурака, и постарался свести свою просьбу к шутке.
- Не умею плавать. Боюсь летать над морем.
- Командование возлагает на вас большие надежды. Вы должны гордиться оказанным вам доверием! - Полковник испытующе посмотрел Горану в глаза. Тот почтительно наклонил голову.
- Польщен доверием!..
Сбитый с толку, полковник покачал головой; он решил, что парень набивает себе цену.
Горан принял решение. Оно не было внезапным. Он понимал его необходимость. Отпуск пришелся кстати; в тот же день Горан отправился в свое родное село.
Когда потемневшая от времени дверь устало скрипнула, мать Горана не оглянулась. Она сидела на низенькой табуретке перед окном, смотревшим на сумрачный закат, и вязала.
- Рановато что-то нынче, Тома, - проговорила она, не отрываясь от вязанья.
Горан увидел родные стены, знакомые стол и лавку, самодельные табуретки. Прохладный запах земляного пола, запах обветшалого дерева вернул его в детство. Мерно покачивались спицы в руках матери. Горан осторожно подошел к ней и тихо произнес.
- Это я, мама!..
Голос, который она распознала бы среди тысячи голосов, позвал ее. Она отложила вязанье, привстала, онемев от радости. Привычным движением поправила платок на голове, одернула фартук, все еще не веря своим глазам.
- Ты ли это, сын мой Горан?! Ох! - Она попыталась взять чемодан, который он держал в руке, стоя перед ней.
- Тяжеловат, - сказал Горан и поставил его на пол.
- Вот хорошо-то, господи! А я все думала о тебе. Сегодня утром петух вскочил на порог, да так громко запел! Ну, думаю, Горан вспомнил обо мне.
Горан присел на табуретку, взял за руку мать и посадил ее рядом с собой.
- А где Тома, Симеон?
- Тома небось в читальне, а Симеон - с молодыми на площади. Ох, сынок, сынок, вспомнил наконец о доме!
Горан снял френч, повесил его на гвоздь у двери. И мать, обрадованная встречей, принялась хлопотать. Потом она зажгла подслеповатую керосиновую лампу и при свете ее все смотрела и смотрела на сына счастливыми, повлажневшими глазами.
Ей было о чем поговорить с сыном. Какие только слухи не ходили по деревне! Они тревожили ее материнское сердце. Вчера сельский староста, ухмыляясь, сказал ей:
- В газетах пишут, Драга, твой сын отличился в бою.
Он говорил это так, будто ее сын не на войне, а на гулянке. А каково там парню! Разве легко ему в небе воевать! Ночами она не смыкала глаз, ей казалось, может, думами своими она сбережет его. Поговорить бы с ним, расспросить обо всем, да нет его рядом. И сжималось материнское сердце от боли и тоски по родному сыну.
- Мне надо увидеть Сашо, - нарушил молчание Горан. Мать вздрогнула. - Я должен передать ему кое-что. - Он указал на чемодан.
Она догадывалась, что привозил он в своем чемодане, когда приезжал в село. Ее сердце сжалось. Она встала и нерешительно пошла к двери:
- Ты прикрой ставни, сынок, и жди! Ох, страшное дело затеяли вы, - проговорила старуха. - А Славке тоже прийти? - Спросила она осторожно.
Горан почувствовал, что покраснел, но при тусклом свете лампы мать не заметила этого.
- Если можно, пусть придет!
"Хорошо, что старосту унесло в Софию!" - подумала старуха.
Близилась полночь. Мать видела волнение Горана. Он то подходил к окну, то к чему-то прислушивался. Она боялась спрашивать его о том, что так беспокоило ее. Вместе с ним она жила тревожным ожиданием, ощущением того риска, на который шел ее сын.
- Придут, сынок, не беспокойся. Придут. Я все передала, как ты велел. - И вдруг она не выдержала и с мольбой прошептала: - Береги себя, сынок.
В эту мольбу она вложила всю свою любовь, всю свою боль.
- Я собираюсь оставить службу. Меня посылают воевать против русских. Я уйду к Сашо в горы.
Что она может посоветовать ему? Может, так лучше? Там они будут вместе со Славкой…
- Да поможет вам бог! - проговорила мать. - В горах нелегко. Я все думаю о Славке, Добрая она девушка, грамотная, учительницей была. Каково ей в горах-то?! Нелегко, поди, сынок!
- Немного осталось нам ждать, мама. Спустятся с гор партизаны, придет Красная Армия…
Кто-то легонько постучал в дверь. Горан переложил пистолет в правый карман брюк.
- Откройте!
На пороге появился Сашо. Они обнялись, оглядели друг друга с ног до головы.
- Вот и снова свиделись! - обрадовался Сашо.
Горан направился к двери. На пороге появилась Славка.
Она показалась Горану еще красивее, чем раньше. Они поздоровались друг с другом, а взгляды их говорили о том, как они ждали этой встречи, как они тосковали в разлуке.
- Вы поговорите, а я выйду во двор, - сказала мать.
- Садитесь к столу, угощайтесь.
- Не беспокойся, тетя Драга. Там уже есть наши люди, - пояснил Сашо.
Но мать решила, что лучше и ей сейчас быть там.
- Ну рассказывай, Горан, как там у вас? - Сашо не терпелось узнать новости.
- Через два дня наша эскадрилья вылетит на Черноморское побережье. Нам поручено охранять Болгарию от советских самолетов-разведчиков.
Сашо обрадовала эта весть.
- Значит, они уже летят к нам! Молодцы братушки!
- Отобрали самых доверенных. В том числе и меня. Но… Сашо, я больше не могу быть там, не могу притворяться.
- Опять старая история! - недовольно прервал его Сашо.
- У вас я больше принесу пользы. Я решил остаться с вами.
Славка обрадованно посмотрела на Горана, и Сашо, перехватив ее взгляд, опустил голову.
- Я понимаю тебя. Но ты нужен там.
- Мне надоело быть там. Я устал.
- Есть посылка? - спросил его Сашо.
Горан указал на большой чемодан.
- Ты делаешь важное дело. Нам нужны будут самолеты, нужны твои знания, твоя смелость. Скоро все будет по-другому.
- А сейчас? - не отступал Горан.
- Ты же должен понимать: позволить советским самолетам делать съемки нашей территории - это значит приблизить конец фашистского ига. Это тысячи спасенных жизней наших и советских солдат.
- Это я знаю.
- А знаешь, так в чем же дело?
Славка вздохнула, и Сашо понял, как ей хотелось, чтобы наконец-то они оказались вместе с Гораном. Пусть их каждый день будет подстерегать смерть - в горах не легче вести борьбу против фашистов, но они будут рядом, думала Славка. Сашо видел, что он отнимает у нее эту надежду.
- Мы солдаты, друзья, и пока идет война… - Сашо хотел сказать что-то утешительное Славке, но у него не получалось. - Ну, тебе все ясно, Горан? Мне пора, - заторопился Сашо. - Пойду попрощаюсь с тетей. Драгой.
Он вышел. Горан и Славка поняли его уловку и с улыбкой и благодарностью посмотрели ему вслед.
Так много сказать они должны были в эти минуты друг другу! Но они стояли молча. Горан увидел в ее глазах слезы. Он обнял ее и поцеловал.
- Береги себя, Славка!..
Он осторожно гладил ее темные, спадающие на плечи волосы. Славка высвободилась из объятий. Она плакала, но глаза ее были полны радости и благодарности судьбе за эти счастливые минуты. Они стояли будто на островке, который вот-вот могло залить водой. Сейчас, в эту минуту, они думали только друг о друге и вовсе не думали о том, что каждый из них пойдет дальше нелегкой дорогой борьбы, что впереди их ждут тяжелые испытания.
За дверью послышались шаги.
- Нам пора, Славка! - услышали они голос Сашо.
Они простились молча.
Когда вошла мать, Горан сидел за столом, подперев голову руками. Он смотрел на тусклый язычок пламени, вздрагивающий под закопченным стеклом. Мать провела рукой по его волосам. Он взял ее огрубевшую руку и долго смотрел на нее, будто старался разгадать, откуда в этих измученных работой руках столько силы, тепла и ласки.
- Ты не ушел с ними, сынок?
- Нет, мама, я останусь там.
В эту ночь они не сомкнули глаз.