Наверху было спокойно, так что мы без помех распростились с нашими лошадьми. У одной из них лопнуло брюхо, и кишки - багрово-сизые - вывалились на землю.
В туннеле, окутанные табачным дымом и испарениями, сидели на корточках люди из второй роты:
- Французы и здесь накроют нас!.. Или ворвутся там в окопы и в два счета будут здесь!
- Да всех здесь перебьют! Нас выведут отсюда, когда останутся только калеки, годные лишь к гарнизонной службе да в ездовые!
Мы вошли в блиндаж, где уже находились два офицера со своими ординарцами. Им пришлось потесниться.
Вечер и ночь прошли беспокойно. При раздаче пищи ранило повара и ездового полевой кухни. К трем офицерам, которые сидели за столом и писали, то и дело подходили посыльные. Мне часто приходилось бегать по разным поручениям. Наконец к утру мы легли спать. В стены были встроены нары - в два яруса. Я лег на верхние, подо мной - Цише. Прямо надо мной в потолке была проделана дыра, должно быть, для печной трубы. Из этой дыры долетал до меня из леса треск: это трещали деревья - то ближе, то дальше. По лесу били шрапнелью.
На следующий день я снова увидел в туннеле людей: они сидели на корточках и курили.
- Нет, так дольше продолжаться не может! Этак мы в Германию уже не вернемся. Через пару дней мы либо будем в плену у французов, либо в каком-нибудь окопе будут топать по нашим трупам!
Вторая рота начала раздражать меня. Почему они не возьмут себя в руки! Ведь они лишают последнего мужества новобранцев, впервые попавших на фронт!
В главном проходе построили еще один, третий ярус нар, под самым потолком. Требовалось проявить немалую ловкость, чтобы забраться туда. У нас поселился еще один офицер с ординарцами, уже четвертый, так что приходилось спать по очереди; я менялся с Цише.
Наверху пригревало солнце. Над нашими позициями кружило много французских аэропланов - они летели дальше в сторону тыла. Немецких аэропланов будто и не существовало. Мы вообще недолюбливали летчиков за их спесивый нрав, а теперь их ругали все чаще.
К обеду небо заволокло тучами и зарядил сильный дождь. Последним к нам пришел офицер артиллерийского наблюдения, дальше других продержавшийся в Тюркенвальде. Он тоже разместился в нашем блиндаже. Теперь даже у старшего лейтенанта не оставалось отдельной постели, и он спал по очереди с Эйлицем.
С наступлением темноты обстрел нашего леса и прилегающей местности усилился.
Пришел Эйлиц с дымящимися котелками.
- Неподалеку от полевой кухни обстрел вели химическими снарядами, - тонким голосом сообщил он.
- А как вы это определили?
- Появились этакие маленькие дымовые облачка. Сначала я не обратил на них внимания. А когда стал получать пищу, почувствовал вдруг сладковатый запах, и на минуту мне вроде как стало дурно.
На другой день снова разведрило. С самого утра по нашему лесу палили тяжелыми снарядами. Два блиндажа нашего второго взвода были разбиты, их пришлось бросить, а людей перевести в туннель.
Вдруг около полудня раздался страшный взрыв. Земля содрогнулась. По темному проходу мы бросились к главному туннелю. Но оттуда бежали нам навстречу и отбросили нас назад.
- Что случилось?
- Снаряд попал в туннель!
Я уже ощутил запах гари от снаряда.
Когда возбуждение немного улеглось, мы вошли в туннель. Свет свечей потускнел еще больше. Надломились в середине две деревянные балки перекрытия. Других повреждений не оказалось.
После обеда я понес донесение в батальон. Перед блиндажом я увидел кровь: здесь ранило часового. Толстое стекло двери лопнуло, на земле валялись осколки. Но капитан и его адъютант весело смеялись.
Ночью я снова слышал разрывы и треск деревьев над головой.
Наступившее утро было ясным. Светило солнце, и над нами опять кружил большой французский аэроплан в сопровождении маленьких. Над Тюркенвальдом снова поднимались огромные облака от разрывов снарядов.
В обед пришел батальонный ординарец - мне бросилась в глаза его бледность.
- Господин старший лейтенант, из батальона приказали сообщить, что французы прорвались в Тюркенвальд. Третьей роте приказано занять позицию здесь, на краю леса.
Мне показалось, будто все вокруг тоже вдруг побелело.
- Ординарцы, приготовиться!
Было пять минут первого.
- Поднять взводы по тревоге! Командиров взводов ко мне!
Я побежал по темному ходу в туннель и там в первую дверь налево. Лейтенант Эйзольд сидел с двумя офицерами саперной службы и играл в скат.
- Господин лейтенант! Поднять взводы по тревоге! Господам командирам взводов к господину старшему лейтенанту!
Он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.
- Что случилось?
- Французы в лесу Тюркенвальд.
В левой руке он еще держал карты, а правой потянулся за противогазом.
- Какой нам отдается приказ?
- Пока только поднять всех по тревоге!
Я побежал дальше к Зейделю.
Он курил трубку и произнес всего лишь:
- Ну, теперь началось.
Он выбил трубку и поднялся.
Я побежал назад и нашел Фабиана с капитаном наверху, на бетонированной орудийной площадке.
На опушке Тюркенвальда я увидел перемещающихся людей, но не мог разглядеть, французы ли это. Как могло случиться, что французы оказались так близко и при этом не было слышно ни единого ружейного выстрела? И ведь должны же были прислать из леса нарочного!
Может быть, это ошибка? Капитан тоже, по-видимому, сомневался:
- Мне кажется, это наши. Пошлите туда дозор!
А может быть, французы прорвались через соседний полк и вклинились между нами и нашей передней линией?
По ту сторону Тюркенвальда взлетела желтая ракета и рассыпалась. Фабиан указал на нее капитану:
- Похоже, впереди еще держатся и дали желтую сигнальную ракету. Может быть, нужно сразу идти в контратаку?
- Нет, решение остается за командиром полка. Будем ждать его приказа.
Между тем подошли командиры взводов и стояли, перешептываясь, в углу. На земле лежал убитый, с которого сняли ботинки, носки и брюки: не хватало обмундирования.
Мы долго ждали. Наконец вернулся командир посланного дозора и доложил, что их обстреляли из Тюркенвальда, но он полагает, что стреляли свои.
- Одного из дозора ранило в ногу.
- Вы что же - не окликнули их?
- Так точно, господин капитан, окликнули. Но они не ответили.
Фабиан как-то странно посмотрел на командира дозора и отпустил его. Кажется, он ему не поверил.
Появился ординарец из роты, которая располагалась справа наискось от нас, и сообщил:
- Тюркенвальд занят французами. От рот передовой линии никаких вестей.
Справа приближались двое артиллеристов, они тащили под руки третьего. Ему оторвало обе ноги выше колен. Кровь хлестала из лохмотьев брюк.
Между тем с момента первого донесения прошло уже три часа. Фабиан послал меня передать по взводам, чтобы они получили у Эйлица мясо в консервах, сухой спирт и сельтерскую воду, так как кухня сегодня, очевидно, не подойдет.
Я пошел, по окопу, где теперь были выставлены часовые. Один стоял, сгорбившись, так что даже его каска не выглядывала из окопа.
Я остановился.
- Ты чего боишься?
Он не смотрел на меня. Это был один из новобранцев второй роты.
- Ну и выгляни! - рассмеялся я. - Ведь никого не видно! Только солнышко светит!
Он не шелохнулся. Что мне оставалось делать?
Когда я вернулся, тот, что без ног, лежал в нашем блиндаже на полу и стонал. Похоже, он был без сознания. Эйлиц раздавал консервные банки и все прочее прямо над ним.
Я снова пошел на орудийную площадку. Фабиана там уже не было. У отверстия бетонного заграждения стоял рыжеволосый Хершель. Рядом на земле лежал другой, который стоял на часах до него.
- Был обстрел? - спросил я.
- Да, - несколько шрапнельных снарядов. - Он обернулся ко мне, и я увидел, что он не испытывает никакого страха. А если его сегодня убьют? Мне было бы от души жаль его - он настоящий парень… Меня-то не убьют. В этом я был твердо уверен. Но это не вселяло в меня спокойствия.
Кто-то поднимался по лестнице.
- Ренн! - негромко сказал Фабиан и едва заметно улыбнулся. - Через три четверти часа. - И тут же стал официален: - Я уже послал Цише за взводами. Эйлиц останется здесь. А теперь нам надо идти.
Мы двинулись по окопу, потом остановились, поджидая роту. Солнце еще освещало край луга вдали. Но лес уже стал серым.
Прошло примерно с полчаса, прежде чем рота собралась полностью. Фабиан вполголоса отдал приказы и вместе с нами ползком выбрался из окопа на расположенную рядом, совершенно разбитую позицию батареи, где мы и залегли за полуобвалившимся земляным валом окопа. Фабиан показал командирам взводов на полосу кустарника, тянувшуюся до самого Тюркенвальда, и объяснил, как вести атаку.
Нам нужно было теперь дождаться четвертой роты, которая получила приказ наступать слева от нас. Наконец появились солдаты этой роты, они шли по лесу в полный рост. Создавалось впечатление, что они не имеют никакого представления о том, что здесь происходит.
- Хоть бы догадались лечь! - шепнул мне Зейдель. - Видишь? Уже летит чертов француз! Ребенку ясно, что мы, как смеркнется, пойдем в контратаку. И что поведем ее из этих кустов. Если не схлопочем от французов раньше!
Пришел капитан со своим адъютантом и лег возле нас. Прямо перед нами в небе висела луна, она становилась все ярче, а справа над горизонтом небо было еще оранжевым.
Четвертая рота все еще не собралась полностью. Наконец прибыл командир роты с остальными.
Фабиан послал одного вперед - перерезать последние, мешавшие продвижению проволочные заграждения. Солдат ползком выбрался из леса, раскинувшегося на небольшой возвышенности.
Прошипел снаряд - трр-рах! - взлетела земля в нескольких шагах от солдата с ножницами для колючей проволоки, и комья глины посыпались и на нас. Солдат вскочил и бросился в воронку от снаряда.
- Может, пора, господин капитан? - нетерпеливо спросил Фабиан.
- Да, начинайте!
- Ба мной! - шепнул Фабиан. Мы поползли за ним из леса. Добравшись до полосы кустарников, я поднялся. Фабиан бежал быстро. Усики кустов ежевики цеплялись за одежду, мешали бежать.
Брамм! - позади меня. Кусок глины угодил мне в шею, противогаз упал. Я поднял его и побежал дальше. Лямка противогаза порвалась. Я обернулся - поглядеть на Цише. За мной бежал только Зейдель. Фабиан уже вырвался вперед. Быстро смеркалось. Очертания предметов расплывались в сероватых сумерках.
Фабиан остановился и припал на одно колено. Шагах в пяти заросли ежевики кончались. До темного массива Тюркенвальда оставалось не более ста метров. Перед ним - ровный луг.
Фабиан пошептался с Зейделем и показал ему, как нужно вести атаку.
- Как только вы достигнете леса, выступлю я и помогу там, где французы будут еще держаться.
Подошел взвод Зейделя, но от других взводов - никого. Цише не было.
Слева донеслось позвякивание шанцевого инструмента. Должно быть, четвертая рота. Прогремело несколько ружейных выстрелов.
Фабиан нагнулся к Зейделю:
- Четвертая рота обнаружена. Наступайте!
Зейдель дал знак рукой. Поднялись в атаку, едва различимые в серых сумерках.
Кто-то прибежал сзади.
- Фабиан! Капитана засыпало. Вам командовать батальоном!
Вокруг треск ружейной пальбы, и вспышка разрыва на краю леса.
- Большую часть вашей роты тоже засыпало! Я выкарабкался и бегом к вам!
Кругом свистят пули. Фабиан возбужденно показывает рукой вперед:
- Вон они бегут! Я уже не могу их остановить! Они забрали слишком вправо!
Я впился глазами вдаль. Это же ужасно! Они бегут почти вдоль расположения французов! Вот падает один, другой!
Больше я уже никого не видел. На опушке полыхнуло яркое пламя. В ушах звенело от пуль. Я почувствовал, как пуля просвистела возле моей шеи.
Что с Зейделем? Что с Цише?
Меня ударило в левое предплечье.
- Я ранен, - сказал я.
- Куда? - спросил Фабиан.
Я показал.
Я почувствовал боль в предплечье; появилось такое ощущение, словно оно распухало.
- У вас есть нож? - спросил адъютант.
Нож лежал у меня в левом кармане брюк, и я попытался достать его правой рукой.
Адъютант заметил мою попытку и вытащил нож.
Треск ружейной пальбы, свист пуль.
Адъютант отрезал у меня рукав. Там, где болело, я ничего не увидел.
- Порядочная дырка! - сказал адъютант. - Индивидуальным пакетом ее не закроешь. Давайте-ка в воронку от снаряда!
Мы сползли в широкую воронку; здесь было безопаснее.
- Куда он ранен, господин лейтенант?
- Возле плеча. Пуля прошла, видимо, косо слева.
- Но я совсем не вижу крови.
- Да, едва сочится.
- Мои люди! - простонал Фабиан.
- Вот теперь нужно прицепить обратно рукав. Ваша рука так блестит под луной, что небось французам видно.
Он криво прикрепил рукав булавкой к мундиру.
Ружейная пальба чуть поутихла.
- Пойдите узнайте, какие успехи у четвертой роты! - сказал Фабиан.
Адъютант исчез в кустах.
Я заметил, что Фабиан очень расстроен, и сказал, чтобы перевести его мысли на другое:
- Цише, верно, тоже ранен.
- Все настоящие люди ранены, один я нет! Как я теперь взгляну в глаза своей роте? Был здесь, впереди, и не атаковал, потому что дожидался остальных взводов! Да ни один человек этому не поверит!
Вернулся адъютант:
- Четвертая даже не смогла атаковать - ее встретили ураганным огнем.
- И ради этих сволочей я погнал моих людей вперед!
- Ну, ну! Они не виноваты. Вы должны радоваться - у них всего трое ранены и те легко. - Но не пора ли и нам отходить?
Стрельба прекратилась. Красные языки пламени угасли. При свете луны мы медленно возвращались назад - всего только трое.
Я начал дрожать от холода. Боль почти прошла.
Когда мы подошли к опушке, там стояло несколько человек.
- Вы здесь! - вскричал лейтенант Эйзольд, завидя адъютанта. - А мы вас откапываем, ищем. Господин капитан спрашивает про вас повсюду.
- Как? Он тоже здесь? А я его искал!
Я спросил:
- Цише не видели?
- Его ранило за твоей спиной. Оторвало пол-лица.
- Он жив еще?
- Нет, он ничего не успел почувствовать.
Перед блиндажом батальона Фабиан обернулся ко мне.
- Сегодня не стало моих лучших людей… - Он не нашелся что еще сказать и только пожал мне руку.
- До свидания, господин старший лейтенант! - крикнул я.
Он кивнул:
- Идите в блиндаж! Там Эйлиц отведет вас на перевязочный пункт. С простреленной рукой ходить небезопасно.
В лесу разорвалась шрапнель, застучала по веткам деревьев. Я пошел к туннелю.
В блиндаже лежал тот, без ног, теперь уже мертвый.
Эйлиц вскочил:
- Где старший лейтенант?
- Невредим, в блиндаже батальона. - Меня обрадовало его беспокойство.
- Лес отбили?
- Нет. Никто даже не дошел до французских окопов.
- Я дошел! - послышался сзади оскорбленный голос.
Я обернулся. Зейдель!
- Я был там, в окопах! - произнес он не своим голосом. - Но когда оглянулся, позади никого не оказалось, и в окопе тоже не было ни одного француза. Тогда я осторожно пошел по окопу направо и вышел на первую роту. Где старший лейтенант?
- В блиндаже батальона.
Не прибавив больше ни слова, он выбежал.
Эйлиц с совершенно ненужными предосторожностями повел меня, поддерживая под правую руку, и помог выбраться из окопа.
Тут я вспомнил, что мои письма и записи остались в блиндаже. Я не взял их с собой, боясь, что могу попасть в плен. Там у меня были заметки о дислокации частей.
- Послушай, подожди здесь, мне нужно кое-что взять с собой!
Я снова спустился в траншею и поплелся по темным ходам сообщения.
В блиндаже еще горел свет. Я перешагнул через труп, засунул бумаги в карман мундира и пошел назад.
Эйлица на прежнем месте не было, и я тихо позвал:
- Эйлиц!.. Пауль!
Меня охватил страх. Я с трудом выбрался из окопа. Никого. Спотыкаясь, я побрел по ломаным сучьям, перешагивая через сваленные деревья. Вот он! Эйлиц лежал, распластавшись на груде веток. Луна светила ему в лицо. Над одним глазом чернело пятно крови. Меня охватил озноб, и я побрел дальше.
Ранен
Я шел через мертвый лес. Луна заливала серебристым сиянием оголенные ветви деревьев.
Показался земляной вал и пустынная площадка, уставленная носилками с накинутыми на них кусками брезента. Там лежали трупы.
Из углубления в земле мелькнули красные отблески света.
Надо мной прошипела шрапнель.
Я спустился по лестнице. Два врача при свете ярких карбидных ламп наклонились над обнаженным бедром. Верхняя часть туловища и голова были в тени.
Слева на табуретке стонал младший фельдфебель Хорнунг; похоже, он не был ранен, может быть, контужен.
Я не знал, что мне делать, и остановился возле него.
Он взглянул на меня и произнес как-то манерно:
- Добрый вечер! - И снова начал раскачиваться. Одежда на нем была почти целехонька, только вся в глине. Я не любил его; он был большой насмешник.
- Ах, какое странное ощущение у меня в голове! Все идет кругом!
Я слышал это словно издалека. Я чувствовал, как на меня наползает что-то страшное. Меня бросило в дрожь.
- Я должен вернуться в роту? Нет, я не считаю, что мне нужно туда, на передовую, я уже был там.
"Это он что - со мной говорит?" - подумал я и не мог слушать дальше.
- Когда мне на спину упала эта дощечка, я хотел броситься в атаку. Ах, вовсе нет! Я же знаю, что говорю! - Это прозвучало злобно и презрительно. - У меня мысли разбегаются. - Он закрутил головой, и это еще больше одурманило мои взбаламученные чувства.
К Хорнунгу подошел врач:
- Я дал вам лекарство. Теперь возьмите себя в руки! А вы? - обратился он ко мне. - Вы не ординарец ли Фабиана? Идите-ка сюда!
Меня посадили на табурет. Кто-то отколол булавку с моего плеча, стащил рукав и мундир. Сняли и рубашку. Мне стало холодно.
- Довольно глубокая рана в мякоть! Можете считать, что вам повезло! Осколок изрядно порвал мышцу. Или это была шрапнель?
- Нет, пуля.
- В таком случае стреляли с близкого расстояния.
- С восьмидесяти метров, господин военврач.
- Так вы участвовали в атаке?
- В общем-то нет. Я дожидался с господином старшим лейтенантом подхода остальной роты. - Глаза у меня застлало туманом.
- Как шли люди в атаку?
- Великолепно, господин военврач! Они полностью сменили предыдущих.
- Вот как? Там есть очень тяжелые ранения.
Хорнунг что-то бормотал у меня за спиной, но все это заволакивала черная пелена. Я сидел выпрямившись, чтобы не дать ей поглотить меня совсем.
- Ну, теперь шприц с противостолбнячной! Протрите ему здесь кожу!
Унтер-офицер санитарной службы протер чем-то холодным небольшой участок кожи у меня на груди справа. Врач прихватил кожу и воткнул шприц. У меня совсем потемнело в глазах, и я оцепенел.