- Надо бы сперва проникнуть в кузницу, - сказал он.
Двери кузницы подались под сильными ударами сапог.
Цише принес топор и сбил замок. Мне было немного не по себе. Я взял винтовку и прицелился. Солдаты чужого унтер-офицера стояли в сторонке и только смотрели на нас.
Еще удар. Дверь распахнулась. Ламм бросился внутрь. Мне стало стыдно, и я пошел за ним. Мы оказались в коридоре, который вел через весь дом к передней двери; слева была узенькая лестница. Первая дверь справа была на запоре. Мы отворили следующую дверь и вступили в пустую кухню. Цише осмотрел плиту.
- В доме живут. Вон еще жар не остыл.
В нижнем этаже не было ни души. Мы поднялись по лестнице. Я отворил первую дверь.
Женщина лежала на широкой кровати и смотрела на меня старыми, пустыми глазами. Другая сидела рядом; она тоже уставилась на меня.
- Не надо нас бояться, мать, - сказал я.
Той, что сидела возле кровати, было, пожалуй, не больше двадцати; она начала быстро что-то выкрикивать.
- Вы знаете французский? - спросил я Ламма.
Он, запинаясь, выдавил из себя несколько слов.
Она ответила и с мольбой протянула к нам руки.
- Что она говорит?
- Старуха при смерти. Она просит дать ей спокойно умереть.
- Объясните ей, что нам ничего не надо, - мы только займем окно.
Из угловой комнаты виден был лишь угол фабрики. Сокровище высунулся из окна:
- Там горит.
Дома напротив горели от попадания снарядов. Справа, где находилась остальная часть нашей роты, все закрывала каменоломня. Я оставил своих людей наверху, а сам снова спустился вниз. В плите кто-то развел огонь и поставил кофейник. Вносили раненых. Во дворе, прислонившись к стене, очень бледный, сидел Леман. Рядом лежал Зандер, глядя в небо. Возле него образовалась лужа крови. Солнце светило ему в глаза. Верно, сильно слепило.
Я пошел звать остальных, чтобы помогли лучше уложить раненых. Спустился снова во двор и вижу - кто-то бежит по дороге.
- Сюда! - крикнул я.
- Ренн! - обрадованно крикнул тот и забежал во двор. Это был Экольд, ординарец лейтенанта. - Господин лейтенант спрашивает, как идут здесь дела. Там на дороге лежат убитые. Это кто?
Я рассказал ему.
- Знаешь, - сказал он, - у нас тоже не больно-то хороши дела. Нашего капитана убило, стреляли в спину из дома. Мы, скажу тебе, здорово обозлились. Только сперва даже подойти к этому дому не могли - такая оттуда шла пальба, - лежали внизу. Но потом сверху спустились, взяли его штурмом и поставили их всех к стенке.
- Скажи-ка, разве они не стреляли, когда ты сюда бежал?
- Да, два-три выстрела. После того как наша артиллерия стала бить по ним, они уже не так часто стреляют!
Он побежал дальше. Мы осторожно подняли Зандера и понесли в кузницу. Он не издал ни звука. Лемана посадили рядом.
Между тем артиллерийский огонь усилился и неумолчно гремел в долине.
Когда мы снова подымались по лестнице, где-то наверху вдруг раздался грохот и треск. Молодая женщина выбежала из комнаты, что-то крича. Мы бросились в угловую. Там пробило потолок, свисала дранка, сыпалась штукатурка. Стекло в окне было разбито, стол засыпан кусками извести и белой пылью.
Вошел Ламм.
- С женщинами там все в порядке. Только умирающая сидит в постели и непременно хочет одеться. Вид у нее - страшно смотреть.
Мы молчали. Грохот артиллерии заглушал все. Я вглядывался в тот берег. Там стоял дым и чад, - то ли от разрывов снарядов, то ли от пожаров - ничего не разберешь.
А нам что здесь делать? Я сел на стул. На душе у меня было скверно.
Мало-помалу я встряхнулся. Надо что-то Предпринять! Я спустился вниз посмотреть на раненых. Леман совсем сник; он тревожно всхрапывал - бледный, с открытым ртом. Зандер все так же неподвижно смотрел в небо.
Он умирает, подумал я и хотел помолиться. Но не мог.
Я вышел во двор и выглянул из-за угла. Там, на дороге, лежали убитые. Может, среди них есть просто раненые? Еще можно бы помочь. Но у меня уже не хватало духу. Слепящее солнце, гром канонады - мученье!
Я снова прокрался наверх и уселся на стул. Ламм стоял у окна и наблюдал. Страшно долог был этот день!
- Оттуда кто-то идет! - вдруг сказал Ламм. - Младший фельдфебель Эрнст с людьми.
Я встал. Да, в самом деле! Не далеко же они ушли! Чудо, что им еще не всыпали!
Я сбежал вниз. Эрнст как раз входил с двумя отделениями во двор.
- Где дом, занятый франтирерами?
Он немного кичился своей образованностью.
Я показал ему.
- Мы займем фабрику! Ведите нас!
Я принес винтовку и топор.
- Господин фельдфебель, не плохо бы гуськом, сперва за следующий дом.
Я забежал за телегу и огородик в узкий проход между скалой и домом. Задний флигель фабрики был примерно в сотне шагов от меня. Я нажал на дверную ручку. Дверь была на запоре. Я поставил винтовку к стене и обухом топора ударил по железному замку. Тут подбежал Эрнст с остальными.
- Осторожно! - крикнул я и замахнулся для второго удара: в узком проходе места было маловато. Я бил обеими руками. Ну и грохот. Дверная ручка отвалилась, загремев о камни.
Я замахнулся для нового удара. В ушах резко отдался звук выстрела. Пуля, должно быть, ударила где-то сзади, близко от меня.
- Чертовы собаки! - выкрикнул Эрнст.
Еще выстрел. И за спиной у меня какой-то шум. Теперь я уже бил слабее.
- Да расщепи ты дверь! - крикнул кто-то.
Я повернул топор. Выстрелы загрохотали чаще. Кто-то пальнул у самой моей головы, так что зазвенело в ушах. Я бил. Топор входил хорошо, но дверь была слишком крепкая. Я расщеплял топором дерево. Трещали выстрелы!
- Туда! - крикнул Эрнст, выбежал из прохода и бросился к фабрике, за ним еще кто-то. Я не обернулся и продолжал лупить в дверь. Стрельба все гуще. Мне казалось, что шпарят шрапнелью.
- Дай-ка сюда! - сказал кто-то у меня за спиной. Я отдал ему топор. Теперь пули сюда не залетали. Эрнста не было видно.
- Вышибать надо! - крикнул подбежавший.
Мы уперлись в дверь, которая уже дала трещину. Дверь с треском распахнулась. Я схватил винтовку и вбежал внутрь. Мужчина и женщина стояли в коридоре, подняв вверх руки и загораживая проход.
- Прочь! - крикнул я, отпихнул локтем мужчину, взбежал по лестнице и распахнул дверь. Двое детей стояли в комнате, их била дрожь. Мне было не до них. Еще кто-то вбежал следом за мной. Я бросился к окну. Вот она - фабрика, но полускрытая за фруктовыми деревьями. Слева за травянистым валом лежали наши и стреляли по фабрике. Верно, там был Эрнст.
- Занять все окна! - крикнул я. - Чертовы деревья!
Я выбежал из комнаты. Дети, в страхе, бросились мне прямо под ноги. Я распахнул следующую дверь.
- Сюда! - крикнул я двоим, бежавшим за мной. - Стрелять в каждого, кто выглянет из фабрики! - До чего же они все неповоротливые!
Я сбежал вниз. Мужчина и женщина все еще стояли с поднятыми вверх руками и отупело смотрели на меня. Я кинулся к окнам, выходящим на фабрику. Здесь деревья не так мешали целиться. Из верхнего окна стреляли.
Я увидел, что там, на валу Эрнст встал и побежал к нам. Двое последовали за ним. Но там оставалось еще много - сколько, понять было трудно. Я бросился к двери.
- Проклятая сволочь! - кричал Эрнст. - Поймаем их, пощады не будет! - Он тяжело дышал и прямо задыхался от ярости.
Прибежали еще двое, у одного была прострелена каска. Он снял ее, По лбу и вдоль носа ко рту потекла, кровь. Он высунул язык и попытался ее слизнуть. - Посмотрите, что там у меня! - Он нагнул голову. Волосы слиплись от крови.
- Ничего, царапина, - сказал Эрнст.
- Да мне самому показалось, что не так уж страшно, - засмеялся тот.
- Господин фельдфебель! - сказал один. - Тут у них вроде погреб. - Он показал на люк в полу. Мужчина и женщина посмотрели туда, все еще не опуская рук.
Я потянул крышку люка за маленькое железное колечко. Вниз вела узкая лесенка.
Эрнст что-то сказал мужчине. Тот убежал и вернулся со свечой. Эрнст с одним из солдат полез вниз. Мне вспомнились раненые там, на валу. Внутри у меня все кипело от бессильной ярости.
Из погреба, злобно ощерившись, вылез человек в штатском. Скверное чувство подымалось во мне к нему.
Он повернулся и презрительно посмотрел на мужчину и женщину, стоявших с поднятыми руками. Ах, до чего все это гнусно! Почему никто не сказал им, чтобы они опустили руки?
Из люка показался Эрнст. Он сунул пачку патронов под нос ухмылявшемуся мужчине. Тот пожал плечами и что-то сказал. Эрнст переговаривался с обоими мужчинами. Тот, что вылез из погреба, отвечал с презрительной ухмылкой. Другой показывал руками на лоб и на сердце и снова и снова подымал руки вверх. Во мне рос страх.
- Не о чем толковать! - сказал вдруг Эрнст по-немецки. - Расстрелять их по закону военного времени!
Этого-то я и боялся, но вдруг как-то сразу обрел хладнокровие.
- Простите, господин фельдфебель, - сказал я и сам удивился, что говорю так спокойно. - Оно конечно, война все спишет, но, может, лучше сказать им: перетащите сюда раненых, и мы покончим с этим делом. На дороге, верно, еще лежат раненые. А бельгийцы не станут ведь стрелять в своих.
Эрнст поглядел на меня, раздумывая.
- Не заслужили они этого! - Он взглянул на мужчин, напряженно следивших за нашим разговором, но, видимо, не понимавших ни слова.
Эрнст отослал их за ранеными и поставил у двери солдата, приказав: при первой попытке смыться - стрелять.
Я подошел к женщине и велел ей опустить руки. Она опустила. Но тут кто-то вошел, и она, вся дрожа, снова подняла руки.
- Мерзавцы, - зарычал часовой у двери. - Осторожней! - орал он, вскидывая винтовку. Я выглянул из-за его спины. - Бандиты! - ругался он. - Волочат раненых по земле за ноги! Ну, теперь пусть поберегутся!
Дом был слишком мал для стольких людей. А снаружи ухала и грохотала канонада.
Бельгийцы внесли раненых в комнату направо, и снова вышли.
Я поднялся по лестнице, чтобы взглянуть на другой берег Мааса. Мирно текла река в сиянии солнца. Верно, был уже полдень. Я вынул часы. Они стояли. Да, я же не спал прошлой ночью и потому забыл завести их.
Постояв, я опять спустился вниз. У человека из погреба была забинтована рука, и он ругался вполголоса. Теперь он уже не ухмылялся; стал серьезен, суров. В открытую дверь видны были убитые. Там лежал Цахе с восковым лицом и руками словно из дерева.
- Господин фельдфебель! - сказал я. - Можно мне опять наверх?
- Да, - сказал он, - вот, выпейте водки.
Я выпил. Меня удивило, что он такой приветливый; в гарнизоне он всегда держался очень важно.
На том берегу все оставалось без изменения. Я поднялся наверх. Цише и остальные радостно меня приветствовали. Я сел в углу на стул. Хорошо, что они ничего не замечали.
Все вокруг суетились, но до меня не доходило, что они там делают. Голова раскалывалась на части. В ушах шумело.
Не знаю, сколько времени просидел я так. Кто-то взял меня за руку. Сокровище повел меня к столу. Они зажарили клецки и подали к ним хлеб и кофе. Я ел молча, наклонившись вперед, чтобы не видели моего лица.
Я заметил, что Ламм часто поглядывает на меня, словно хочет ободрить. Я с недовольством взглянул на него. Но когда я увидел, сколько участия в его глазах, подо мной закачался пол. Я приник к столу и заплакал. Сокровище погладил меня по плечу. Хоть бы они не обращали на меня внимания!
Все еще в полузабытьи, я заметил, что вошел Сокровище. Верно, он выходил. Он принес свой ранец. Я был не в состоянии уследить за тем, что они там делали.
Потом он потянул меня за руку, уложил на пол, подсунул под голову ранец и укрыл своей шинелью. В голове лениво ворочались мысли: разве можно этак во время сражений? Но я уже был совсем далеко.
Я проснулся оттого, что Сокровище стоял возле меня на коленях и пытался влить мне в рот кофе.
- Как ты вымазался! - воскликнул я.
- Я тушил огонь наверху, - засмеялся он и ткнул большим пальцем в потолок.
Я встал и сел к столу. Я чувствовал себя как-то странно. Едва проснувшись, я уже вспомнил, что произошло, но теперь все воспринималось как-то по-другому. Все отодвинулось куда-то далеко. Сон освежил меня - мне стало необыкновенно легко.
Снаружи было тихо. Только в доме слышались разговоры и шаги.
Вскоре пришел приказ о сборе. Уже смеркалось. Дорога была забита людьми и повозками. Кое-где горели дома, - все больше на том берегу. Там, перед багрово зияющими провалами окон, проходили колонны - они казались непомерно огромными. Широко расползались стрелковые цепи, взбираясь на высотки. Мы одержали победу.
Рота собралась в саду и должна была ожидать там переправы. На дороге, оседлав стул и опираясь подбородком на его спинку, сидел генерал Хане, наш командир бригады, и взирал на пламя горящего дома.
Я уселся рядом с Ламмом на узкой луговой тропке у воды. Темнело. На той стороне на дорогу упал с крыши раскаленный, водосточный желоб. Влажный ветер относил искры через спокойно текущий Маас, странно серый, похожий на змею. Дальше у левой излучины отблески пожара превращали реку в огненный поток.
- Я думал, - сказал Ламм-,- что война делает человека жестче. А ты и вправду такой омерзительно мягкий? - Он встал, чуть пошатываясь, и улегся спать. Намеренно назвал он меня на "ты" или оговорился?
- А ты что - не ляжешь разве тоже спать? - спросил Сокровище. - Я забрал твой ранец с полевой кухни. Всем, кто был в дозоре, они подвезли вещи.
Мы ощупью пробрались к нашим местам. Лейтенант уже спал рядом с новым командиром отделения - унтер-офицером Пферлем. Я улегся между Цише и Сокровищем и заснул; было порядком сыро и прохладно.
Во Францию
Мы стояли утром вокруг полевой кухни и пили кофе. Я показал Экольду на дом над каменоломней.
- Его что - вчера сожгли? Еще только накануне ночью мы его обыскивали. Жутковато было.
- Вы, надеюсь, не ночевали там? - воскликнул Экольд.
- Нет, а почему ты спрашиваешь?
- Так вы же побывали в разбойничьем притоне! Там, сказывают, нашли часть амуниции двух гусар. А коней они выгнали на луг. Но их опознали по свежим клеймам.
- А что сделали с этими людьми?
- Что - расстреляли, а усадьбу сожгли.
Вот так это все мне и представлялось ночью. Но чтобы все так-таки и сошлось, казалось невероятным. Мне как-то не верилось - может, не про эту именно усадьбу шла речь?
На ту сторону саперы перевезли нас на пароме из двух понтонов. Они перевозили всю ночь, но и сейчас еще гребли что надо.
Пленные французы в голубоватой форме стояли на том берегу и безучастно смотрели вокруг.
Мы построились и зашагали по берегу Мааса. На железнодорожном полотне и в садах сооружены были укрепления с бойницами. С нашего берега этого, понятно, видно не было.
Солнце припекало нам спину. На дороге валялись французские ранцы, кепи, гамаши.
- Тут кто-то даже свой мундир потерял! - сказал Цише.
- А там винтовка валяется, - сказал унтер-офицер Пферль. - Им бы только ноги унести. Такое войско скоро перестанет быть боеспособным.
Чем выше подымались мы в гору, тем больше валялось повсюду вещей: шинели, брюки, башмаки, винтовки, штыки и помятые синие походные фляги. Вот это была победа!
- Тут валяются пачки патронов, - сказал лейтенант. - Подберите их и выкиньте в первый же ручей. Не то проклятые бельгийцы подберут и будут нас поодиночке подстреливать.
- Господин лейтенант, может, и винтовки сломать? - спросил Эрнст.
Мы попытались отбить у винтовок приклады. Но дерево оказалось слишком крепким. Потом попробовали сбить мушки. Но и они сидели чертовски прочно.
Справа, в лощине, стояли четыре брошенных орудия, а на дороге - повозка с боеприпасами и перед ней, в спутанной упряжи, - три павшие лошади.
Мы все лезли в гору и такого нагляделись, что аж в жар кидало. И еще я видел то, что могло бы меня радовать: брошенные снаряды, груды винтовок, одеял. Но радоваться я уже не мог. Исподтишка подкрадывались воспоминания о том, что было вчера. Так ли это было, как грезилось мне в мечтах о моем первом сражении? Разве не жаждал я геройства? Вынесу, мол, офицера из-под огня или заколю какого-нибудь чернявого в смертельной схватке? Почему выпало мне на долю пережить нечто мерзкое? Сперва драпанул, пусть всего лишь за дом, но ведь это было первое, что я сделал на поле боя! А потом выставил себя на посмешище - стал палить в стену каменоломни! Как же могло так получиться? Ну разве мог враг сидеть за стеной каменоломни!
Мне не хотелось больше об этом думать. Хотелось все забыть. Но оно снова всплывало в памяти, и с каждым разом мне становилось все более тошно.
Мы проходили через выгоревшую почти дотла деревню. Кое-где в сожженных домах еще тлели балки. Оттуда несло гарью. Ребенком я видел пожар в соседней деревне. Там горел скот. Но здесь было другое. Тут горели люди.
- Там кто-то лежит внутри, - сказал Цише.
Я оглянулся, но мы уже прошли мимо.
Вдруг вечером совсем рядом раздался пушечный выстрел. Головная колонна остановилась. Лейтенант Фабиан - он шел в то время пешком - побежал вперед посмотреть. Через несколько минут он вернулся.
- Проклятые бельгийцы стреляли из дома в голову нашей колонны. Убит лейтенант и еще трое. Они так хорошо забаррикадировались, что пришлось подкатить пушку и бить по дому прямой наводкой.
Мы шли и весь следующий день. Снова горящие деревни, и снова бельгийцы стреляли оттуда по нашим. Снова тлеющие, перекрытия, рухнувшие крыши, смрад от сгоревших трупов. Меня с души воротило от этой страны. Я уже не питал злобы к бельгийцам - во всяком случае к большинству из них, но я стал их бояться и бояться войны, этой гнусной бойни, порождающей ненависть к людям. А что ждет нас во Франции?
Мы приближались к французской границе. Горящая деревня. Вдруг рядом со мной рушится кровля. У моих ног взметнулись вверх искры, и обдало таким жаром, что мы припустились бегом.
Потом мы вступили в небольшой лес. Фабиан изучал карту. По другому краю леса проходит французская граница.
Мы выходим из леса. Перед нами - залитая солнечным сиянием - раскинулась деревня. Мы входим в нее. На крылечках стоят люди; у них вполне дружелюбные лица. Итак, это Франция.
Ле Мон
Справа, невдалеке, виднелся прямоугольник тощего елового леса. Все остальное кругом - бурая земля в лучах солнца да прямо перед глазами, в пыли - походная колонна. Так было с самого утра.
Порой мы останавливались. Затем шли дальше.
Вдали урчали пушки.
Пот не лился - только увлажнял пыльное лицо. Винтовка давила на плечо. Руки набрякли.
У дороги стоял дом, двери и окна его были распахнуты. Видна разворошенная постель. На столе - посуда, стаканы. Перед крыльцом - разбитые бутылки, стулья. Жители бежали от нас.
Мы вошли в лес. Дорога прямая, как стрела. Слева, грохоча, промчалась на рысях артиллерия. Справа остановилась колонна с боеприпасами. Мы ковыляли посредине, едва передвигая натруженные ноги.
Артиллерия остановилась, а колонна с боеприпасами тронулась вперед. Оттуда прискакал офицер связи и стал пробиваться дальше. Артиллерия открыла огонь. Мы шли всё вперед.