Повара в одних рубашках снова стояли у походной кухни. Похоже, они трудились уже давно. Один разливал половником кофе в протянутые котелки. Рукав на правой руке был у него оторван. Из открытого котла валил пар.
Мимо нас по дороге проходили войска и исчезали в лесу. Сидит ли еще тот француз у костра?
К кухне подошел лейтенант. Он был бледен, грязь полосами размазана по лицу. Я снова хотел поделиться с ним хлебом, но он неуклюже отстранил мою руку. Тогда интендант взял у меня хлеб, намазал его свиным жиром и подал лейтенанту.
- Откуда у вас жир? - спросил тот.
- Для чего же я тогда унтер-офицер интендантской службы, господин лейтенант?
- Мы вырыли яму для мертвых, - сказал Эрнст. - Не скажет ли господин лейтенант несколько слов у могилы?
Фабиан отвернулся.
- Нет, не могу.
Я вдруг почувствовал, как я устал и как мне плохо. Солнце только-только начало пригревать. Чуть поодаль стояла скирда соломы. Я проделал в ней нору и залез - одни ноги торчали наружу.
Проснулся я от разговора прямо у меня над ухом.
- Санитар Вейс! - говорил Фабиан. - Ваш командир взвода вчера вечером доложил мне, что вас не было при атаке.
Я было вскочил, хотел уйти.
- Ренн, останьтесь! Этот разговор лучше вести при свидетелях. Вы, Вейс, разве не получили приказа господина фельдфебеля Эрнста следовать за взводом?
Я не мог смотреть Вейсу в лицо. Но видел, как тряслись его ноги.
- Так точно, господин лейтенант.
- Почему же вы его не выполнили?
Тот ничего не ответил, его била дрожь.
- Испугались?
- Так точно, господин лейтенант.
Фабиан молчал.
- Ну, хоть честно признались, - промолвил он наконец. - Я не могу так сразу решить, как с вами быть. Подождите у дерева!
Вейс медленно отошел. Руки его безжизненно повисли.
Лейтенант снова лег на солому.
Я тоже отошел в сторону и стал глядеть на проходившие мимо войска. Я страшно боялся за Вейса, да и за лейтенанта тоже. Вдруг он придет в ярость? Хотя с виду он был совершенно спокоен, но это-то и настораживало, - никогда ведь не знаешь, что у него на уме.
Сколько мне тут еще торчать? Но если я уйду, лейтенант может разозлиться и выместит все на несчастном Вейсе. Мысли у меня путались и мучительно вертелись вокруг одного и того же. Что-то тут не так! Неужели я ничем не могу помочь?
- Ренн? - Я кинулся назад и стал перед ним, перепуганный насмерть.
- Пойдите к Вейсу, - он скользнул по мне невидящим взглядом, - и приведите его сюда. - Я заметил, что он взволнован, и это вселило в меня надежду.
Вейс топтался по соломе, разбросанной у дерева, и взглянул на меня пустыми глазами. Я молча кивнул в сторону лейтенанта, и Вейс пошел за мной.
Ах, опять все не так! Теперь он думает, что я презираю его, потому что не поговорил с ним. Надо сказать ему… Нет, мне нечего ему сказать.
Мы подошли к стогу. Я не знал, куда мне встать, и остался стоять рядом с Вейсом.
Лейтенант не встал - он сидел и сурово смотрел на Вейса.
- Санитар Вейс! Вы понимаете, что по долгу службы я обязан подать рапорт о вашей трусости перед лицом врага. Тогда вы попадете под военный трибунал и будете опозорены на всю жизнь. А если я не представлю рапорта, то сам попаду под суд. Несмотря на это, я его пока не подам. Мне претит отдавать вас под суд, когда, быть может, еще сегодня мы снова будем брошены в бой. А идти в бой я могу только со свободными людьми, а не с теми, кто одной ногой уже за решеткой. Вопреки моему служебному долгу я ценю вас как человека и верю вам настолько, что заявляю: мне этот случай неизвестен. А вам надлежит позаботиться о том, чтобы и товарищи ваши позабыли про него. Теперь ступайте!
Вейс повернулся кругом и пошел понурив голову. Он все еще дрожал.
- Ренн! Садитесь-ка сюда!
Я сел рядом с ним. Но он не промолвил ни слова и лег на бок, спиной ко мне, словно собирался спать.
Вероятно, он принял окончательное решение, только когда говорил, потому что сначала он сказал: я пока не подам рапорта, а следующими словами уже поставил крест на том, что произошло.
Он долго лежал так. Меня все больше и больше беспокоило его состояние, и мне стало страшно. Что это он задумал?
Но вот он поднялся.
- Я взял вас в свидетели. Я не хотел бы, чтобы в роте шли толки о Вейсе. Заклеймить хорошего человека на всю жизнь трусом куда страшнее, чем застрелить его!
Мы строем двинулись в лес. На лужайке еще тлел костер. Но француза там уже не было. Дальше по дороге лежало вповалку много трупов и среди них - французский офицер.
Около шести часов вечера мы нагнали наш длинный обоз, расположившийся справа на холме.
- Хлеб у вас есть?
- Невпроворот, смотрите не лопните!
- Маркитант вон там!
- Сигареты у вас есть?
Мы устроились в большом амбаре, поели, и на душе сразу полегчало.
День отдыха
На следующий день при раздаче кофе фельдфебель объявил:
- Сегодня мы остаемся здесь!
- Слушай, пойдем-ка искупаемся! - сказал Цише. - Позади нашего двора - канал.
Не раздумывая долго, мы отправились туда, разделись, разложили вещи на солнце и бултыхнулись в воду. Канал был глубокий, течение тихое. Мы плавали вдоль и поперек, плескались в воде и брызгались. На лугу еще двое гонялись друг за другом.
Потом мы выстроились получать жалованье. У всех был бодрый, веселый вид. Денег выдали много, потому что с начала боев жалованье нам не выплачивалось.
Покончив с этим, штурмом взяли лавочку маркитанта у нас во дворе. Вскоре в ней не осталось ничего, кроме почтовой бумаги и ваксы для сапог.
В соседнем дворе помещалась полевая почта. Я улегся на соломе и стал писать письмо матери.
После обеда мы направились на луг за деревней и построились в большое каре для богослужения. Офицеры стали впереди строя. Появился пастор - в длинном сюртуке, в шляпе военного образца, верхом на коне. Серебряный крест на серебряной цепочке висел у него на груди. Он спешился и вошел в середину каре.
- Когда Господь освободит узников Сиона, станут они бестелесным духам подобны… Дети мои, разве мы не узники? Разве все мы не пребываем в узах страха, в узах ужаса и трепета перед смертью? Каждодневно видим мы вокруг себя тысячеликую смерть. И разве не смущены мы всем, что предстает очам нашим? Но если Господь отпустит нас, узников своих, станем и мы бестелесным духам подобны! Вдумайтесь, братья: лишь мгновение назад вы были еще узниками! Но вот, получив избавление от всех ужасов, предстаете вы перед лицом Бога. И не покажется ли вам тут, что все происходившее было лишь сном? И не покажется ли вам также, что вы лишь грезили доныне и только теперь, у порога Всевышнего, начинается для вас жизнь?
Да так ли это?
Я видел, как голуби взлетают с крыши и крылья их блестят на солнце. Внутрь каре забежала собачка и стала обнюхивать гамаши священника.
А потом я сидел с Цише на соломе. Все болтали, и я тоже. Но только все это происходило будто не со мной. Я был далеко отсюда. Мне чудился, - как в снах детства, только ярче, - какой-то другой мир, где нет ни сражений, ни… походных кухонь. И что даже не война самое страшное, а… так что же? Может, я и догадывался кое о чем, но дальше смутных мыслей дело не шло.
Мы улеглись спать. Лейтенант был доволен.
Битва на Марне
Бурые поля. Колонна маршировала в облаке пыли по прямой, голой, без единого деревца дороге.
Остановились. Я лег в неглубоком кювете, подложив под голову ранец. Как набрякли руки!
- Подъем!
Все завертелось перед глазами. Еще больше потемнели в свете солнца поля. Нельзя спать на солнце во время марша! Ноги у меня стали как колоды. Ну хоть бы один поворот был на этой дороге!
Наконец вдали появился дом. Перед домом вокруг ведра с водой толпились солдаты. Кто-то зачерпнул кружку и поднес было ко рту. Его толкнули, и вода пролилась на расстегнутый мундир.
Женщина вынесла из дома еще ведро с водой. Бросились к нему всей толпой. Женщина испугалась, поставила ведро и кинулась в дом. Один подбежал первым и нагнулся. Но на него стали напирать сзади. Он опрокинул ведро и сам чуть не упал. Вода, сверкая, растекалась по земле.
Но вот дорога повернула вправо, к деревне. Там пока что устроили привал. Даже лейтенант не знал, что будет дальше.
Гартман и еще несколько человек побежали в сад. Гартман залез на грушу и стал трясти ее. У нас уже снова не было хлеба. Возле каменной ограды кто-то присел на корточки; почти все страдали поносом. Многие прилегли на дороге в тени домов и уснули.
Прибежал вестовой из батальона.
- Продолжать переход!
Вставали тяжело. Те, что только что трясли груши, теперь, казалось, падали от усталости.
- Далеко ли еще нам идти, господин лейтенант? - спросил Эрнст.
- Никак не найду этого места. - Он искал его на карте. - Вот! - показал он Эрнсту, который с виду был при последнем издыхании.
- Господин лейтенант, нам не перебросить людей на такое расстояние.
- Спокойно! Надо попытаться. Мы в авангарде основных сил, поэтому сможем двигаться равномерно.
- Ренн, выставьте связных между первой ротой и нами!
Первая рота двинулась вперед. Через минуту я отправил двух связных, еще минуту спустя - двух других, затем - двух третьих. И сам пошел в четвертой паре. На некотором расстоянии позади меня двигалась рота.
Мы топали по дну плоской котловины. Солнце клонилось к закату, на поля падали длинные тени. Темнело. Порой я терял из виду передних связных. Только какое-то движение улавливалось время от времени впереди.
Показалась деревня и осталась позади. По обеим сторонам дороги то тут, то там возникали перелески.
Я услышал позади себя:
- Рота, стой!
- Задние остановились! - закричал я и прислушался. Но не услышал, чтобы там передали дальше. - Пойдем-ка со мной, Гартман! Нам надо подтянуться, мы, видно, потеряли связь.
Я прошел с ним немного вперед, оставил его и со всех ног побежал дальше. Впереди брели двое.
- Задние остановились! - крикнул я.
Кто-то из них повторил:
- Задние остановились! - но тихо, вяло. Впереди опять никто не отозвался.
- Вы хоть держите связь-то?
- Не знаю, - ответил кто-то.
- Но вы должны знать! - заорал я. - Если вы не умеете держать связь, значит, мне придется делать это самому!
Я побежал вперед. Как же быть, если и дальше такое творится?
Я бежал, потом перешел на шаг, потом снова побежал.
Ранец колотил меня по спине. И от этого злость разбирала еще пуще. Я совсем было пришел в отчаяние.
Но вот неожиданно вижу - двое сидят себе на обочине.
- Это что значит? - заорал я.
- Так ведь остановились же, - спокойно сказал Цише.
- А вы сообщение-то хоть передали?
- А то как же? Впереди тоже стоят.
Я подсел к ним. Сердце колотилось как бешеное.
- Далеко ли еще топать? - спросил Цише.
- Не знаю! - огрызнулся я, сам того, не желая.
Вскоре позади послышались шаги. Передали сообщение, что колонна снова двинулась вперед.
Опять показалась деревня и проплыла мимо. Под ногами похрустывал песок. Снова пошли перелески. Потом сухой еловый лес подступил к обеим сторонам дороги. Было очень тихо.
Вдруг вижу - справа, у обочины, лежит кто-то. Бели уж лежат ночью прямо на дороге, значит, дело плохо. Чуть дальше - еще двое.
Слева лес кончился. Стало светлее. Впереди невдалеке от нас плелись еще двое.
Дорога повернула влево и вниз - к деревне. Может, эта? Прошли и эту.
Те двое, что были впереди, пошатывались, и мы их быстро догнали. Чтобы подстегнуть их, я побежал вперед. Оказалось - они из первой роты и больше уже не могут идти в строю. Впереди них шли еще трое. Как же теперь со связью? Снова у обочины лежало человек пять-шесть. И все из одной только роты!
Снова дома впереди. Деревня вытянулась вдоль дороги. Миновали и ее.
Я остановился. Может, кто из моих людей тоже лежит на дороге? Постоял еще. Никто не подходил. Наконец появился Гартман - один; вся цепочка впереди его распалась.
- А напарник где?
- Он уже больше не мог.
- Связь с ротой у тебя есть?
- Нет, давно уж их не слышу. Но не мог же я остаться там стоять.
Я испугался. А что, если они на какой-нибудь развилке пошли не по той дороге? Я шагал рядом с Гартманом и размышлял. До тех, кто впереди, было слишком далеко, но и до тех, кто сзади, не ближе. Даже если я сам стану вместо связного, цепочку уже не восстановить. Следует ли мне остаться? Этим тоже ничему не поможешь, если рота свернула не туда. Тут надо крепко подумать. Голова у меня горела, и я ничего не мог сообразить.
Впереди на серой равнине стали возникать серые дома. Верно, это и есть цель нашего маршрута!
Деревня оказалась маленькой. Но миновали и ее.
Вскоре впереди послышались голоса. Снова показались дома. Там остановилась первая рота.
Я стоял и прислушивался - не идет ли наш батальон. Приплелись некоторые из отставших.
Но вот донесся топот многих сапог. Появились конные. Подходил батальон.
Нам предоставили амбар. Все ввалились туда и попадали. Я расстелил плащ-палатку у входа. Кто-то подошел, шатаясь, и улегся.
- Вставай! Это для господина лейтенанта.
Он пробурчал что-то и не двинулся с места.
- Не на дворе же господину лейтенанту спать? Соображаешь?
- А мне куда деваться? - пробормотал он, однако подвинулся.
- Кто здесь? - спросили из-за двери.
- Третья рота, господин капитан, - ответил я. Спрашивал командир второй, известный своей грубостью.
- Амбар отведен для нас! - крикнул он. - Вам здесь нечего делать!
- Прошу прощения, господин капитан, - сказал я, - амбар предоставлен нам господином старшим адъютантом батальона.
- Нет, амбар отведен для нас! Убирайтесь вон!
Ребята начали ворчать:
- Никуда мы не пойдем!
Подошел наш лейтенант.
- Это строение предоставлено нам, господин капитан.
- Нет! - заорал тот.
- Я отсюда не уйду, пока не будет приказа из батальона! - сказал Фабиан тихо, но решительно.
- Тогда вас отсюда вышвырнут! - бушевал капитан.
- А мы не уйдем! - солдаты готовы были к отпору.
- А мы вас оттуда вышибем! - крикнул кто-то из второй роты и придвинулся к воротам амбара.
- Я уже давно разыскиваю господина капитана! - раздался голос нашего адъютанта. - И мог бы проискать еще долго, поскольку господин капитан забрел не в тот двор!
Вторая рота ушла. Капитан чертыхался.
- Это же недостойно офицера - затеять такую свару, - сказал я Цише.
- Его даже в своей роте терпеть не могут.
- Бросьте! - сказал Фабиан. - Стояли бы перед этим амбаром, так тоже бесились бы от злости. После такого марша глупо обращать - на это внимание!
Лейтенант лег, я улегся с ним рядом и укрыл его. Он дрожал всем телом.
- Господин лейтенант, не бойтесь ничего. Мы позаботимся о господине лейтенанте.
Он сразу перестал дрожать.
Мне самому было чудно, как я решился сказать ему такое. Он лежал тихо, как послушное дитя. Вдруг его снова начало трясти, но это скоро прошло.
- За едой становись! - закричал снаружи каптенармус.
Кое-кто встал, а я снова заснул.
- Господин лейтенант, - раздался в дверях голос. - Через полчаса роты должны быть готовы к походу.
Тут уж я встал. Была еще ночь. Мне зверски захотелось есть.
За амбаром стояла походная кухня.
- Осталось у вас еще пожрать? - спросил я у поваров.
- Нет, все, конец. А чего ночью не пришел - вставать не захотелось?
- Что, даже хлеба нет? - спросил еще один голодный.
- Ночью пригнали машину с хлебом, только он совсем негодный.
- Давай сюда, - сказал я и откусил.
Хлеб был горький и мягкий внутри, как гнилой сыр. Я поднес его к фонарю. Снаружи он был зеленый, внутри белый. Весь как есть заплесневел. Я выбросил его.
Тронулись в путь. Впереди раскатывался гром канонады. Наступил бледный, тоскливый рассвет.
Мы улеглись за склоном, поросшим елями. Солнце поднялось к зениту и растопило смолу на хвое.
Подъехала полевая кухня, сняли крышку с котла. Раздали буженину, приправленную луком.
На склоне холма, прислонившись спиной к ели, сидел Вейс. Я поднялся к нему и стал орудовать ложкой.
- Знаешь, - сказал я, - господин лейтенант болен и бредит.
Он промолчал.
- Ты должен мне помочь, если ему станет хуже.
Он уставился на меня, потом кивнул.
Я вернулся к своему отделению, улегся на косогоре и тут же заснул.
Пополудни двинулись дальше. Сон освежил меня, и я чувствовал себя легко. А Фабиан надел две шинели и трясся от холода, хотя сильно припекало.
Мы пробирались перелесками, потом залегли в лесу в стороне от дороги. Впереди гремели орудия. Слева от нас, тоже в лесу, должно быть, стояли пушки.
Вдруг рвануло совсем рядом с дорогой. Затем ударили еще два тяжелых снаряда.
Мы опять продвинулись вперед.
- Известно ли господину лейтенанту о положении на этом участке? - спросил Эрнст.
- Мне известно только, что мы - последний резерв армии. Впереди дерутся со вчерашнего дня.
Теперь мы шли по равнине, поросшей кое-где можжевельником.
Появился гусар.
- На правом фланге два французских эскадрона.
Впереди шла жаркая ружейная перестрелка.
Спустились в котловину. Впереди на дороге, ведущей вверх, залегли несколько офицеров.
Зурр! Зурр! - пронеслись над нами две шрапнели.
Один из офицеров - высокий и толстый - поднялся с земли и сделал нам знак рукой, чтобы мы залегли, а сам остался стоять.
- Вы из армейского резерва? - крикнул он нам.
В развевающейся накидке он стоял во весь рост на дороге. С той стороны начал строчить пулемет: так-так-так.
- Вот это да! - засмеялся он. - Похоже, для меня стараются. - Он не спеша сошел с дороги.
В роте смеялись. Некоторые вставали, расстегивали штаны и присаживались на корточки.
Шш-прамм! - угодило как раз между ними, и их заволокло облаком дыма. Двое-трое подхватили штаны и бегом к роте. Один же остался сидеть, обратив в нашу сторону свою широкую задницу. Вывернул, как сова, голову назад и таращился на облако дыма.
- Что, Макс, врасплох застало? - крикнул кто-то.
Размашисто шагая, проследовал генерал, поглядел на того парня в облаке дыма.
Шш-прамм! - рвется снаряд слева от нас. Застрочили еще несколько пулеметов. По дороге возвращались санитары с носилками.
Слева показались бойцы с переднего края. Похоже, почти все раненые. Затем стали появляться и на дороге. Бежали, оглядываясь.
- Сюда! - крикнул Фабиан.
Прамм! - ударил снаряд.
- Я ранен, господин лейтенант! - крикнул один из бежавших, вроде как с упреком.
- Я имею в виду тех, кто не ранен!
Это были ребята из нашего второго батальона.
Один офицер - лейтенант фон Бём - устремился к Фабиану.
- Ну и свиньи!
- Что случилось? - засмеялся Фабиан.
- Эти свиньи украли у меня сигареты.
- Кто? Ребята из твоей роты? Вот это уж хамство!