- Дай я тебе здесь приподниму. Посмотрим, что с пузырем.
- И культя, и пузырь - норма. Это кишки, Люсь… Опять! Милый, держи крепко! Замри. Ты ж мне мешаешь! Все время танцуешь руками своими… Не пульсируют сосуды брыжейки. Посмотри-ка ты.
- Да. А тут есть.
- Сколько часов прошло, как боли?
- Около трех.
- Время есть. Мало прошло. Давай искать тромбин. Уберем, а?
- Сначала найти надо.
- Девонька, подготовь нам турникеты, сосудистые зажимы и атравматические иглы - сосуды шить, наверное, придется. Ребята, подойдите ближе. Смотрите. Вам покажу, пока она готовит. И сам смотреть буду. Так что, извините, но внимайте спине моей. Смотрите. Здесь артерии кишечные не пульсируют. Здесь вот, видите, пульсируют. Значит, не проходит кровь в бассейн верхней брыжеечной артерии. Так? Случилось внезапно. Здесь эмбол. То есть кусочек тромба, кусочек свернувшейся крови откуда-то отлетел и застрял здесь. Откуда? Раз в артерию попал, артерию закупорил, значит, или из сердца, или из аорты. Может быть? Конечно. Больная очень старая. Склероз значительный. Это и по первой операции было видно - сосуды прямо с хрустом пересекались, - я помню, шеф еще на операции обратил внимание. На какой-нибудь склеротической бляшке в аорте или в сердце образовался тромб. Кусочек оторвался и попал в эту артерию. Прошло что-то около трех часов. Мы еще можем, если найдем, удалить этот сгусток, если он не прирос уже, что вряд ли - срок незначительный. Мы теоретически можем удалить тромб, зашить опять сосуд и восстановить тем самым кровообращение в этой части кишечника. Ясно? Только вот если найдем… Черт побери! Помоги, Люсенька, здесь тупфером. Понятно, ребята? Если что не ясно - более подробно после. Здесь, Люсь! А ты вытирай… Только не тогда, когда я копаюсь там. Хорошо, хорошо, ребята. Давай. Лапонька, ты все приготовила, что я просил?
- Все готово.
Сестра была в напряжении. Она понимала, что операция достаточно сложная, а на таких она стояла в первый раз. Еще хорошо, что Сергей Павлович оперирует, он хоть орать не будет.
- Люсенька, Люсь, осторожненько здесь тупфером! Вам, ребята, все понятно, для чего я вам говорил? Так сказать, чтобы вывести пятно с брюк, надо знать, что за пятно. Цивилизация наша на каждую пакость придумала свой пятновыводитель… Сюда крючок.
- Осторожненько здесь, Сереж.
- Да вижу. Осторожно ты, матушка, под руку говори. - Люся нарочно опять сказала "осторожно". Ей очень хотелось узнать, как на это будет реагировать Сергей. Люся думала, что вот и он неплохо оперирует, хотя, может, и не так красиво, - а не ругается, не кричит. А может, и прав шеф, что это спокойствие от равнодушия. Нет, Сергей все-таки хорошо оперирует.
- Вот! Люсь! Вот! Пощупайте! Все пощупайте! Очень удобно. Кажется, легко удалить будет. Посмотрели? Точно говорю? Во. И ты, парень, пощупай. Может, в следующий раз ты такую вещь лет через пятнадцать только встретишь. А вам, ребята, не могу дать пощупать. Он один за всех вас. А вы поверьте нам, что все так. Давай, лапонька, зажимы сосудистые… Сейчас удалять будем. Эй, реаниматоры-наркозники! как дела! Ничего она?
- Давление держит. Давайте.
- Черт, не повезло ей как. И без того старая, а тут еще эмбол, еще одна операция. Люсь, ты стала спокойнее? - не зря оперировали. Старая она только очень.
- Так ведь у старых это и бывает чаще.
- И ты права, матушка. Впрочем, еще и у порочных больных бывает, но и они тогда не легче старых. Ребята, "порочные больные" - выражение жаргонное, сиречь больной с пороком сердца. Забудьте его… Все! Внимание. Спокойно. Сейчас главное начинается…
Быстро ему удалось все сделать, и он уже весело начал зашивать рану, когда пришли из приемного отделения.
- Людмила Аркадьевна, вас в приемный вызывают. Тяжелую травму привезли.
- Иди, Люсь, иди. Мы сами зашьем и сами запишем.
Люся стала быстро размываться, сбрасывать перчатки, халат и, конечно, думать обо всем.
"Судя по тону, травма уж не настолько тяжелая. Сейчас пойду. Неужели он и вправду выключил телефон? Врут все. Не верю. Не будет он время так жалеть. Вранье. А никто и не говорил, собственно, этого. Хорошо Сергей оперировал. А ерничал он, интересно, отчего - от беспокойства или от равнодушия? И не орет. И учит. Что ж, можно и так. У кого как получается".
Люся убежала вниз, крикнув, что, если травма очень тяжелая, она второго тоже позовет туда.
- И пожалуйста. Полно студентов у нас. Справимся, а? Вы там, ребята, деятельности не прекращайте. Впрочем, кто не занят, тоже вниз валяйте. Да! Надо ввести коагулянты. Вы знаете, что это? Это препараты, препятствующие излишнему свертыванию крови. Сейчас надо опасаться тромба на месте сосудистой раны, на месте сосудистого шва. Ясно?
Студенты, сестры, дежурный "по больным" возятся с бабкой, а Сергей со вторым пошли размываться.
- Сергей Павлович, а ведь чистое чудо, что все так удалось.
- Во-первых, чудо. А во-вторых, еще ничего не удалось. Еще выжить надо. Она и от первой операции еще может врезать, а тут еще и вторая… Столько сил еще кинем. Боюсь, что и следующая ночь моя теперь тоже здесь будет проведена.
- А мне чудится, что чисто будет. Выживет бабка.
- Тьфу, тьфу! Плюнь, дурак.
Сергею действительно пришлось остаться на следующую ночь. И Люсе, хоть это уже никак не ее больная. Так сказать, из солидарности, коль скоро втравила.
Начальник сказал: "Молодцы"; когда бабка уходила домой, он вписал что-то в Сергеево досье, которое вместе с карточками на всех других находилось в ящике его стола.
Что-то вписал. Наверное, отметил успех Сергея.
Это, безусловно, был успех.
Запятая поставлена после "нельзя".
СПАСИТЕЛЬ
Ему был предписан полный покой, но он вдруг поднялся на локте и перегнулся через край кровати. Это опять начиналась рвота. Хоть цепями прикуют - все равно при рвоте приподымаешься, если силы еще есть.
Рвота была с кровью. Кровь в тазике лежала "печенками", как принято сравнивать в медицине.
"Конечно, это язва, - подумал Топорков, продолжая налаживать переливание крови. - Я бы его все-таки сейчас взял на операцию".
Кровотечение началось днем. И вся эта борьба и свистопляска должна проводиться с санкции начальства. Во всяком случае, днем он обязан вызвать Начальника. Пока, в ожидании его, переливалась кровь. Начальство должно определить тактику. Ночью лучше. Ночью он бы решал сам. Ночью он бы его взял уже на операцию.
А начальства сейчас много. И придут они все вместе во главе с самим Начальником.
А вот и идут.
Впереди сам Начальник, а за ним штук шесть начальников еще.
- Что? Опять рвота?
- Опять.
- Да-а. По пятнам на простыне видно… Это, несомненно, кровь. А как в тазу это выглядит? Покажите.
"А чего, собственно, показывать, когда таз на виду. Смотри", - промолчал Топорков.
- Типичная кофейная гуща. И "печенки". Сильно льет. У вас язву находили раньше?
Больной отрицательно покачал головой.
- А боли в животе были?
Больной утвердительно качнул головой.
- Давно?
- Лет пять.
- Все время?
- Временами.
- А с едой боли связаны?
- Минут через двадцать - тридцать после еды иногда. А иногда не поймешь отчего.
- А сейчас болит?
- Не очень.
- Какое давление сейчас у него? - Сто на шестьдесят.
- У вас всегда такое давление?
- Не знаю.
- Вы к врачам раньше не обращались?
- Нет.
- А откуда он? Из какой поликлиники его направили? - спросил Начальник у Сергея.
- Переведен из соседней терапевтической больницы, - шепнул стоявший сзади завотделением.
Начальник стал считать пульс - наверное, думает, что сказать.
- Ну, пойдемте обсудим. А ты пока займись им. - Это команда, и указание, и инструкция дежурному Сергею Павловичу Топоркову, который в это время укреплял иглу на руке. - Если появится тенденция к подъему давления - поднимайте его в рентгенкабинет. А мы пока обсудим.
- Ну, кто что думает по этому поводу? Что делать будем? Начинаю по часовой стрелке. Вы.
- По-моему, это язва. Конечно, если по принятой вами…
- Не вами, а по методике, принятой в нашей клинике.
- Ну конечно… Надо бы вести его консервативно: переливать кровь, промыть желудок, как положено, - вывести из этого состояния, а потом обследовать и, если надо, оперировать…
- Все? А вы что скажете?
"Мы пока обсудим". Пошли в кабинет. Обсуждать там будут. А с ним-то что сейчас делать? Впрочем, что делать, ясно. Переливать кровь.
- В лабораторию звонили? Какой гемоглобин?
- Семьдесят два.
- Пока еще хороший. А сколько прошло времени, как его брали?
- Да уж, пожалуй, часа полтора.
- Попроси их еще раз взять. Повторить пора. Почему такмедленно капает кровь? Сделай струю посильнее…
- А вы что скажете?
Было видно, что следующий сидящий по часовой стрелке подначальник с нетерпением ждет своей очереди высказаться.
- А может, это еще и не язва. В конце концов, он никогда не обследовался. Мало какие у него там были болезни. Он, как говорил принимавший в приемном покое врач, пил много. Может, у него цирроз. Так ведь нельзя - сразу язва. Надо сейчас остановить кровотечение. А там видно будет, что из этого получится. В конце концов, он у нас здесь всего два часа. Может, цирроз, а может, и еще что-нибудь…
- Что у него - это другой вопрос. А вот что делать сейчас? - У Начальника нахмуренный лоб нарочито внимательно слушающего человека.
- Пока кровь переливать. Вот вы в своей статье пишете, что с этими операциями спешить не надо…
- Ни с какими операциями спешить не надо. До хирургии должны быть использованы все мирные методы. Хирургия всегда от плохой жизни. Кровь, пролитие ее - это, если хотите, безнравственно, и ничего не должно лечиться ее пролитием. Качество хирурга определяется не количеством сделанных операций, а как раз наоборот, умением отказаться от импонирующей, но на самом деле преждевременной операции. Лишь в самом крайнем случае! Так вот, наступил этот крайний 9 случай или нет? Вот что решить надо нам. Как ваше мнение? И попрошу высказываться подробно и откровенно. Помните, что в науке, тем более в вопросах диагностики и лечения, генералов нет. Один ум генеральский - хорошо, а много, хоть и офицерских, - лучше. Здесь все равны. Мнение любого может оказаться решающим. Итак, вы теперь: ваше мнение?
- …Сделай струю посильнее. Теперь уже переливанием не столько кровотечение останавливать надо, сколько возместить ушедшее. Сами понимаете. Лейте, и все тут.
Он отошел к окну, сел на круглую табуретку и приложился поясницей к теплой батарее. Он поглядывал на больного, на сестер, тепло шло от поясницы кверху, ему стало хорошо. Он не думал о предстоящей ночи, о дежурстве, он, казалось, безмысленно зафиксировал в поле своего зрения больного и стал размышлять: "Что гнетет меня? Больной? Нет. Тут надо делать, я делаю, - стало быть, что-то другое. Дежурство? Неохота, но это никогда не гнетет".
Тепло распространялось, и было бы совсем хорошо, если бы не одна какая-то черная точечка где-то в середине груди.
- Ваше мнение?
Следующий сидел, уставившись куда-то в угол комнаты, и не слышал обращения к нему. Возможно, он думал о выборе наилучшего способа лечения. А может быть, о судьбах и возможностях хирургии. А может быть, и о совсем своем, и только своем.
Начальник, обратившись, опустил голову и стал что-то чертить на бумаге. Поскольку он не услышал обычного рокота выступления, пришлось посмотреть. Его помощник сидел, застыв в одной позе, и вроде бы не собирался начинать говорить.
- Я ведь к вам обращался, - нарочно, наверное, не назвал его по имени, чтоб тот опять не обратил внимания, ан, тот услышал, понял и вскочил с места. - Во-первых, у нас в таких случаях принято сидеть, а не вскакивать. Ведь вы не первый день в клинике. Во-вторых, мы не в бирюльки играем. Мы сейчас решаем судьбу больного, судьбу живого человека, от наших решений сейчас, может быть… Да кто ж его знает, в каких масштабах все от нас зависит! Это ведь человек! Это побольше, чем бабочка из рассказа Бредбери, да и то, если вы когда-нибудь читаете, то знаете, к каким это может привести последствиям. Я попрошу всех быть внимательнее. А если кому не интересно наше общее мнение, пожалуйста, можете идти на самостоятельную работу, могу даже помочь устроиться. Уж во всяком случае от судьбы больного ваша-то судьба безусловно зависит. Хотя бы это вы могли усвоить.
Начальник вскочил, заложил руки в карманы, откинул полы халата и стал ходить по комнате.
- Мы решаем важнейшие вопросы жизни и смерти. В конце концов, речь идет не только об одном больном, речь идет о принципе, о принципиальном подходе к подобным больным. Я пишу об этом статьи, мои статьи есть мнение всей нашей клиники. Каждый новый больной есть еще и еще одна проверка нашей точки зрения. Одна ласточка погоды не делает, и даже десять не делают. И сейчас идет очередная проверка. А вы в это время думаете неизвестно о чем. Если вас все это не интересует, мы можем создать вам условия и дать время для думания о чем угодно, но делать… оперировать… пожалуйста… в другом месте… Прошу вас. Мы ждем. Итак, что ж вы нам скажете?
Черная точечка в середине груди продолжала точить и вызывать беспокойство. Поскольку тепло вызывало благость, а с больным все, что должно было происходить, происходило, - этой тяжелой точечке ничего другого не оставалось, как расти. Сергей сидел и думал об этом неизвестно откуда свалившемся на него ощущении гнета.
И вдруг вспомнил. Грудь освободилась.
Сегодня утром на адрес больницы он получил пакет. В нем была большая фотография абсолютно перекошенного лица.
"Дорогому Сергею Павловичу на добрую память о прекрасной операции от навсегда больного Киреева".
И так перед каждым Новым годом. Прошло уже пять лет с того дня, когда он удалил Кирееву злокачественную опухоль около уха и повредил лицевой нерв. Больной остался жив и рецидива рака не было, но навечно перекосившееся лицо стало ежегодным рождественским подарком ему.
Ох это лицо! И надо же в день дежурства. Да еще этот больной. Тепло у поясницы перестало давать благость, чернота в груди исчезла, и он вновь сосредоточился на больном. Кровь капала. Сестра мерила давление.
- Что ж вы нам скажете?
- Мне кажется…
- Нет, не кажется, а если кажется - перекреститесь. Что вы думаете?
- Я думаю, что нельзя исключить и рак.
- Я уже говорил, что вопрос причины кровотечения - второй вопрос. Приходится вторую обедню служить для глухого. Сейчас надо решать - что делать. Я вынужден повторять.
- Но ведь от этого зависит тактика.
- Что за нелепая перепалка? Свои соображения скажете потом. Что делать, говорите. Я ведь ясно говорю.
- Больного надо оперировать, потому что там может оказаться и рак.
- Ну вот. Вот к чему приводит увлечение собственными мыслями при неумении слушать других. Учитесь слушать. Почему рак?! Все говорят о консервативной тактике, вспоминают статью, отражающую нашу общую точку зрения об этом. А вы вдруг - оперировать! О чем вы сейчас думали перед этим?
- Мне надо сейчас сына к врачу отвести.
- Советский работник должен сначала думать о деле, а потом уже о себе. Здесь триста больных, а дома один. "Оперировать" - вдруг!
Сестра мерила давление. Но вдруг больной опять приподнялся на локте и выдал целый каскад кровавой рвоты. Сестра все же померила давление.
- Семьдесят на сорок.
- А, черт! - вдруг взорвался Сергей Павлович. - Подавайте в операционную. Что еще ждать?! Так и смерти дождешься. Быстрей в операционную. Плевал я! А там что будет, то и будет. Я дежурю - я и отвечаю. Подавайте вместе с капельницей. - И к больному: - Вы согласны? Надо оперироваться.
- Делайте что хотите. - И повторил: - Делайте что хотите.
- Оперировать - вдруг! Может быть, вы и правы, но это надо обосновать. С таким легкомыслием вы решаете главное в нашем существовании. И потом - рак! Конечно, если бы мы могли это знать точно - чего же ждать. Но это очень мало вероятно. Во всяком случае, я этого сказать не могу… Оперировать думаете?
- Делайте что хотите, - почему-то застрял больной на этой фразе и повторил ее несколько раз в операционной, когда уже налаживали наркоз, а кровь стали переливать и в руку и в ногу.
Сергей Павлович кончал мыть руки. Следом за ним пришли и стали мыться еще два дежурных хирурга - ассистенты. Сестра подготавливала свой столик.
Началась работа.
- Оперировать думаете, - повторил он, закурил и продолжал опрос.
Говорил очередной помощник Начальника:
- Если нам удастся удержать давление и прекратить кровотечение, конечно, тогда уж лучше дождаться обследования. Мне кажется, что это возможно. Во всяком случае, у нас еще есть время. К тому же мы вот не говорим, а есть возможность и цирроза…
- Как! Я же говорил о такой возможности.
- Ах, простите, я не слышал. Ну так я с вами согласен. А цирроз если есть, то…
Начальник что-то писал или рисовал. В дверь постучали.
- Что за невоспитанность! Ведь все знают, что мы заняты! Будьте добры, скажите, чтобы вели себя прилично.
Один из помощников подошел к двери, приоткрыл ее, начал говорить.
- Ну, сказали и закройте дверь. В этом кабинете принимаю только я. Я вас не уполномочивал вести прием.
- Тут что-то срочное, говорят.
- А срочно - так пусть обращаются к дежурному. Есть же для этого ответственный дежурный, есть Топорков. Закройте дверь. Никакой дисциплины. Распущенность полная. О какой же работе может идти речь? Простите. Вас перебили.
- Да, собственно, все. Я бы еще подождал.
- Так вы считаете, что это язва и можно еще подождать. - И к следующему: - Ну, в общем, основное мнение вырисовывается. Остались вы. Что скажете нам?
Началась работа, но хирурги еще стояли в углу операционной и перешептывались.
- Давление какое?
- Сто десять на шестьдесят. В два канала кровь льем.
- Ну и слава богу.
Вошла сестра и что-то зашептала Сергею Павловичу. Тот приподнял брови, пожал плечами, махнул рукой и пошел к столу.
- Можно начинать? - спросил он анестезиолога и взял в руки нож.
- Да. Пожалуйста.
- Что скажете нам вы? А вам-то к которому часу сына к врачу вести?
- К пяти.
- Хорошо, вы можете идти. Но в последний раз напоминаю - в нашем деле не может быть домашних отвлечений. Дело - прежде всего! А потом все остальное. И семейная жизнь, и отношения друг с другом. Вот отвлечение ваше повело в сторону, и мысли ваши отдельно от нашего общего мышления. Я понимаю, что в медицине, как и во всякой науке, не может быть единомыслия, но все ж симптоматично, что отвлеклись вы. Вы думали о сугубо личном, и сразу же мысль ваша пошла совершенно обособленно от всего нашего коллектива. Или вы хотите быть одним воином в поле? Это неэффективно, да. Пожалуйста, я вас не задерживаю. Идите. И помните. Да. Мы слушаем вас. Да! По дороге взгляните все ж, как там дела. Может, все-таки действительно лучше оперировать. До свиданья. Да. Слушаем вас.
- Я думаю…