Мирча Элиаде
Змей
Змей ты огнистый,
с чешуей золотистой,
с девятью языками острыми,
с девятью хвостами пестрыми,
отыщи мне ее,
где бы ни было жилье...Не давай ей покоя,
покуда со мною
зазноба-девица
не согласится
о любви сговориться.Любовный заговор
1
Последняя строка - и романс смолкнет, Лиза приготовилась хлопать. Сейчас захлопают все, все заговорят, будут восторгаться, хвалить, а она тем временем справится со слезами. Всему виною опять и опять повторяющаяся строфа и ее просто-напросто нелепая чувствительность:
И в золоте кудрей
Блеснуло серебро...
А собственно, с чего она вдруг так расчувствовалась, затосковала? Откуда набежало столько воспоминаний? Ей почему-то кажется, что она уже слышала этот романс, что знает его давным-давно, с тех пор еще, как была маленькой и тетушка Ляна читала ей стихи, модные в незапамятные - до Первой мировой войны - времена...
Блеснуло серебро...
Даже еще не слыша, она словно догадывалась, какие услышит слова, и ждала последней строки, которую застенчивый баритон пропел с такой чудной грустью:
А детство золотое?
Оно давно прошло...
Да, да, те самые стихи, и она уже не могла противиться волнующему потоку воспоминаний: тетушка Ляна улыбнулась ей из сада с тутовыми деревьями на бульваре Паке, а сама она вновь безумно страдала. Она безумно страдала тогда. Ей тогда казалось, что она бесконечно несчастна, юность казалась ей величайшей из трагедий, она чувствовала, что никто не понимает ее, и знала, что никто и никогда не поймет. А теперь ей казалось величайшей из трагедий ее замужество с высокопоставленным чиновником - а сколько было надежд!.. - и таким грустным все, все, все, что бы ни происходило... И ей захотелось очутиться где-нибудь далеко-далеко совсем одной, слушать этот романс и плакать сколько захочется.
- Напишите мне, пожалуйста, слова этого романса, - услышала она голос Дорины с другого конца стола. - Они такие трогательные.
- Слова давние, - отозвался домнул Стамате совсем уж тихо и робко. - Мелодия новая... Мне нравится мелодия, она такая печальная...
Он повернулся к Дорине, и Лиза больше не видела его лица. Он казался чрезвычайно удивленным оглушительным успехом своего пения. Петь он не хотел и согласился только после настоятельных упрашиваний. Хозяев дома он почти не знал, да и гостей, впрочем, тоже. Однако сразу понял, что люди это все весьма достойные, в особенности сами хозяева. Так тепло, так радушно его приняли. Так роскошно убран стол, и где? Во Фьербинць, жалкой деревушке в тридцати километрах от столицы.
- Будьте любезны немного вина пополам с водой, - попросил Стере, протягивая пустой стакан.
Лиза невольно поморщилась. "Такая проза... после такого романса... И это мой муж..."
- А чьи это слова? - продолжала расспрашивать Дорина. - Мне они не знакомы...
Дорина говорила громко, с другого конца стола, чтобы услышал ее и капитан Мануилэ тоже. Кто-кто, а она прекрасно понимала, для чего устроено это пиршество со множеством приглашенных, так далеко, в деревне, в доме ее родни. "Нас хотят сосватать..." И она невольно улыбнулась. За обедом она не раз поглядывала в сторону капитана Мануилэ, а он сидел и аккуратно ел, всячески стараясь, чтобы локти его не коснулись стола, и, казалось, приготовлялся играть фарс, где ей будет отведена роль девицы на выданье, а он, капитан Мануилэ, сыграет роль жениха... Неужели вот так, сразу? За человека, которого она в первый раз видит?!
- Не думаю, что Баковии, - прибавила она очень громко. - И уж никак не Аргези...
"Эти имена должны смутить домнула капитана", - подумала Дорина.
- Не могу сказать, чьи они, - извиняющимся тоном ответил Стамате. - Знаю только, что очень давние...
Капитан Мануилэ, не поднимая глаз от стола, почтительно слушал хозяйку.
- Нет, я бы не смогла сдавать квартиру, домнул капитан, - говорила доамна Соломон. - Вы ведь знаете, жильцы чего только не говорят о хозяевах...
Доамна Соломон выпустила сигаретный дым и долго внимательно следила за ним, сощурив глаза. Он все-таки невыносим, этот мальчишка, молчит и молчит. Не то чтобы галантную тему, поддержать разговор не может. Или влюбился с первого взгляда?
Капитан хотел, но никак не мог отважиться и взглянуть туда, на другой конец стола, где сидела Дорина и задавала вопросы. Он понял сразу, до того как приехал во Фьербинць, понял, как только остался наедине со Стере в автомобиле, что свою судьбу он должен решать быстро. Родня девушки не расположена была долго ждать. Осенью Дорина получила степень лиценциата. Преподавать она не собиралась - это было всем известно, - но диплом получить хотела, ей нравилось учиться. Женихов вокруг нее крутилось пруд пруди, и всем хотелось ее окончательно пристроить. А Дорина шутила, что мечтает о медовом месяце как о каникулах, но только непременно за границей.
- Кому еще кофе? - спросил домнул Соломон, поднимая руку вверх.
Доамна Соломон встрепенулась, обрадовавшись возможности покинуть своего молчаливого собеседника:
- Вы меня простите, я на секундочку! Посмотрю, что там с кофе!
Капитан Мануилэ покраснел и опустил голову еще ниже, словно говоря поклоном: "Разумеется, сударыня, как же иначе?.. Вы же хозяйка..." Он искоса взглянул на Дорину, и ему показалось, что она мечтательно глядит на него. Он улыбнулся, приободрился.
- Вижу, вы любите стихи, барышня, - произнес он совершенно неожиданно.
Вокруг все замолчали. Дорина вспыхнула и машинально принялась перебирать жемчужины в ожерелье. Услышав, что заговорили о поэзии, Стамате, любопытствуя послушать, подался несколько вперед.
- Есть поэты, которых я люблю, - ответила Дорина. - Особенно среди современных...
- Это я понял, - улыбнулся капитан Мануилэ. - Стихи не слишком современные вы не узнали, хотя не такие уж они и древние, - Раду Росетти...
Лиза удивленно взглянула на капитана. Однако он вовсе не глуп... И конечно же прав: стихи и впрямь Раду Росетти. У Ляны было несколько томиков его стихов, маленькие книжечки Лиза помнит до сих пор, спустя столько лет после смерти Ляны. Они стояли в гостиной на полке в старом доме на бульваре Паке и стояли там до тех пор, пока Ляна не умерла от чахотки, так же как все ее сестры. Лиза училась тогда в старших классах лицея. Она вспомнила, с каким вожделением смотрела на заставленную книгами полку. Среди них был и "Ион" , только-только появившийся, и, когда Ляна умерла, она чуть ли не обрадовалась тому, что теперь сможет потихоньку унести с собой оба томика и они останутся у нее навсегда, никому и в голову не придет искать их и требовать обратно.
И тут же раздался властный мамин голос: "Не смей ничего брать, кругом микробы!" Книги потом сожгли, и, как говорили, вместе с бельевой корзиной, битком набитой журналами "Литературный мир"...
- Раду Росетти! Какой изумительный поэт, господа! - воскликнул Стере. - Я знавал его во время войны...
Лиза опустила глаза. Старше всего только на девять лет, а такой уже старый, чужой...
Он состарился внезапно, неожиданно, сам по себе, как будто бы ей назло, как будто для того, чтобы не без яда напомнить, что жил и другой жизнью, что он из другого поколения...
Домнул Соломон, видя, что гости разговорились, тихонько вышел из столовой. Для начала он заглянул в кладовку и, прикрыв за собою дверь, придирчиво оглядел все бутылки и сифоны, размещенные по кадкам со льдом. Потом приоткрыл дверь спальни. Доамна Соломон смотрела на себя в зеркало, в правой руке у нее дымилась сигарета, левой она поправляла прическу.
- Имей в виду - с вином покончено, - сообщил домнул Соломон.
Доамна Соломон равнодушно пожала плечами. Неслышно ступая, она отошла от зеркала и присела на краешек кровати.
- Хорошо, что обед позади, - сказала она устало.
- Отобедали замечательно, - подхватил домнул Соломон. - Всего было в изобилии. Говорил я тебе, что и без цыплят всего довольно! А сколько еще осталось. Кстати, ты наказала служанкам все прибрать хорошенько? А то с этой жарой... Вечером пригодится. - Он тоже зажег сигарету и уселся рядом с женой. - Ты мне так и не сказала, едем мы с тобой в монастырь или нет?
- Как хочешь, - отозвалась доамна Соломон. - Только ты же знаешь, что я там не могу спать из-за клопов и комаров.
- И не только из-за комаров... - улыбнулся домнул Соломон.
- Ты как будто и впрямь все знаешь!..
Оба молча курили, пуская дым в потолок.
- Что ты скажешь о капитане? - спросил домнул Соломон.
- Только одно: откуда ты его выкопал?
- Но он оказался вовсе не глуп. После того как ты ушла, он затеял разговор, и весьма серьезный... Он, наверно, робеет. Стере, видно, слишком быстро подхватил его и привез...
- А второй кто таков? - спросила доамна Соломон, поднимаясь.
- Стамате, приятель капитана, кажется инженер по сельскохозяйственной технике.
Брови домнула Соломона сосредоточенно нахмурились, он внимательно вслушивался, пытаясь понять, что происходит по соседству.
- Кажется, кофе принесли? - спросил он неожиданно домашним, будничным голосом.
Из столовой доносились громкие голоса и смех. В коридоре послышались тяжелые шаги, дверь приотворилась, и в спальню вошла доамна Соломон старшая. Вошла осторожно, стараясь не зашуметь.
- Вы здесь? - спросила она, не выказывая ни малейшего удивления.
Ступая с величайшей осторожностью, медленно подошла к кровати и со вздохом устало опустилась на нее.
- Ну и как он вам? - спросила она, глядя снизу вверх на супругов.
- Только бы решилась, - произнес домнул Соломон.
- Вот и я то же самое говорю...
Домнул Соломон повернулся к жене:
- Агли, а не пойти ли тебе в столовую? Посмотришь, может, они пойдут в саду погуляют... Сейчас уже и не жарко...
Доамна Соломон на ходу приостановилась перед зеркалом и опять поправила прическу.
- А ты что скажешь? - спросила старуха. Доамна Соломон пожала плечами и вышла.
- Да я и сама вижу...
Дверь закрылась, старушка вновь подняла глаза на домнула Соломона:
- Не очень-то он ей понравился...
- Да она всегда так, что, ты первый день ее знаешь? Когда мы одни как сычи, день-деньской о гостях мечтает. А когда приедут гости, устанет и все ей не в радость... А мне, например, капитан нравится. И выправка, и выучка есть...
- И другой тоже славный, - согласилась доамна Соломон.
В соседней комнате зашумели: задвигались стулья, молодые голоса смеялись, благодарили. Домнул Соломон поспешил из спальни в столовую.
- Мама, - обратился он уже с порога, - возьми на себя труд, позаботься о припасах для вечера. Мы же едем в монастырь, ты знаешь, так чтобы все у нас было в порядке.
2
В саду было еще жарковато. Стере снял пиджак и повесил его на вишню, оставшись в одной рубашке. Седая, коротко подстриженная голова казалась особенно круглой. Мимо проходила Рири с подносом, полным запотевших стаканов. Стере остановил ее.
- Мне без варенья, благодарю, - сказал он, забирая разом в обе руки два стакана.
Опершись на вишню, Лиза смотрела, как он пьет воду: залпом, сильно запрокинув назад голову, словно вливая эту воду прямо в горло. Лиза смотрела на него и даже не удивлялась. У нее опять возникло отчетливое ощущение, что жизнь ее безнадежно испорчена, что ее обманули, распорядились ею помимо ее воли, прежде чем она успела что-то узнать. И хотелось ей только одного: рассказать кому-нибудь об этом, подружиться с кем-нибудь незнакомым и, не торопясь, долго-долго все-все рассказывать...
Она повернула голову. На травке неподалеку сидел Владимир, брат Рири, и рядом с ним еще двое гостей. Движения Владимира ей показались чем-то странными. И говорил он по-другому - значительнее, весомее. Несколько секунд она внимательно всматривалась, ничего не в силах понять. И вдруг заметила сигарету, которую юноша держал так бережно. Голубой струйкой поднимался дым в теплом воздухе сада, голубизна колебалась, дрожала и внезапно исчезала в полосе яркого солнечного света.
- Что с тобой, голова болит?
Стере подошел и нежно взял ее за руку.
- Ничего не болит, - улыбнулась в ответ Лиза.
- Можно подумать, я ничего не понимаю! - довольно громко воскликнул Стере. - Ох уж эти мне романсы!.. Такое на нас производят впечатление! Ты ведь нисколько не изменилась: чувствительна, как дитя.
Стамате поднял глаза, внезапно покраснев. На Стере он смотрел ласковыми дружескими благодарными глазами.
- А не спел бы ты нам что-нибудь повеселее, домнул инженер? - спросил Стере, подходя поближе к расположившимся на травке молодым людям и не выпуская Лизиной руки.
Стамате хотел подняться, но Стере удержал его, положив руку на плечо:
- Ради Бога, не беспокойся, ты же среди своих.
- Я подумал, возможно, доамна... - запинаясь, проговорил Стамате.
- Она осталась такой, какой была: романтичной и чувствительной. Поэтому я и спросил, может, ты споешь нам что-нибудь повеселее...
Стамате вновь попытался подняться. Он чувствовал себя глупо, сидя на траве в нелепой позе с поджатыми ногами и сдвинутыми локтями, и поэтому, принуждая себя улыбнуться, уставился в землю, чтобы скрыть этой улыбкой и свою растерянность, и свое нежелание петь.
- Да брось ты, голубчик, не беспокойся, - уговаривал его Стере, опять опуская руку ему на плечо. - Или стоя поется лучше?..
- Не думаю, что в саду можно петь, - сказала Лиза. - Нет той атмосферы...
Владимир раздраженно швырнул сигарету за забор. Его прервали в самый разгар спора, когда он совсем уже было расстался с обеденной застенчивостью.
- Ну можно ли петь по такой жаре? - воскликнул он насмешливо. - Лучше садитесь с нами на травку и будем болтать, пока не начало смеркаться. Домнул капитан знает немало интересного. Он только что прочитал книгу...
- Да не стоит об этом, - извиняющимся тоном сказал капитан.
- Да вы настоящий ученый, как я посмотрю! Нет! Нет! Я без шуток, - обратился к капитану восхищенный Стере.
- Лиза, подумай только, книгу о жизни Иисуса! - воскликнул Владимир.
Лиза притворилась необычайно удивленной и изобразила на лице интерес.
- Ну кто может знать что-то достоверное об Иисусе?! - спокойно заявил Стере.
- Существуют документы, - отважился возразить капитан Мануилэ.
- А документы эти разве не попы изготовляют? - насмешливо осведомился Стере. - Я еще раз повторю то, что повторял уже не раз: религия нужна мужикам и простолюдинам, чтобы анархизмом не увлекались... Но конечно, можно посмотреть и с другой стороны: Иисус как идеал совершенства, самоотречения и так далее. Как идеал он, конечно, не вызывает возражений. Напротив, нам бы надо ему следовать...
- О чем это вы рассуждаете с такой горячностью? - спросила Дорина, подходя к беседующим.
Капитан поспешно вскочил на ноги, за ним и Стамате. Стере не успел их удержать.
- Мы говорим о жизни Иисуса, - ответила Лиза. - Домнул капитан недавно прочитал книгу и собирался нам о ней рассказать...
- Это не "Сын человеческий" Эмиля Людвига? - спросила Дорина.
- Какого Людвига? - вмешался Стере. - Не того ли, что писал о жизни Наполеона? Лизочка, у нас ведь есть эта книга...
Капитан Мануилэ с деликатной любезностью повернулся к Дорине и ответил вполголоса, так что не все и расслышали:
- Нет, барышня, читанная мной книга не так знаменита. И вдобавок вовсе не нова, она вышла лет десять тому назад и называется "Тайна Иисуса", П. И. Кущу...
- А не дадите ли вы мне ее почитать? - попросил Владимир.
- С удовольствием, домнул Сэвяну, - любезно отозвался капитан.
Лиза смотрела на капитана с симпатией. Он вовсе не глуп. Он дал возможность Стере поправиться. И то, что он говорил о жизни Иисуса, тоже было небезынтересно. Хотя говорить он мог и интереснее, мог рассказать о христианской мистике, о храме...
Владимир хотел увести куда-нибудь капитана, Стамате и Дорину, чтобы спокойно поговорить на свободе, но тут Рири отозвала его в сторону, тронув за рукав.
- Иди в дом, - прошептала она, - тебя зовет Аглая.
И Владимир направился к дому пружинистым спортивным шагом, который всегда наполнял его ощущением здоровья, напоминал, что ему только-только исполнилось девятнадцать, что учится он на филологическом и вся жизнь у него впереди.
Доамна Соломон рылась в ящиках, ища чистые салфетки, когда он вошел.
- Ты звала меня? - спросил он, переводя дух.
- Я хотела с тобой посоветоваться, может, нам взять патефон в монастырь? - сказала доамна Соломон.
Владимир молчал, словно бы что-то обдумывая. Ему нечего было ответить, вопрос застал его врасплох и показался таким неуместным, странным, чужеродным, он был во власти совершенно иных материй, о которых они только что рассуждали...
- Право, не знаю, будет ли у нас время потанцевать, - ответил он рассеянно. - Приедем мы туда вечером, пока нам покажут озеро, лес, словом, окрестности. Потом ужин...
- Что же, выходит, ты зря тащил патефон? - недовольно спросила доамна Соломон.
- Я думал, мы потанцуем здесь, - извиняющимся тоном отозвался Владимир.
- Та-а-ак, разговор, я вижу, они затеяли долгий, - ответила ему на это доамна Соломон, кивая головой в сторону сада. - Никто и не думает идти в дом.
- В саду так хорошо, - попытался задобрить ее Владимир. - Думаю, и тебе хорошо тоже; спровадили пораньше гостей...
Он засмеялся, показывая, что шутит. Но он был виноват и чувствовал себя виноватым. Когда неделю тому назад доамна Соломон позвонила ему в Бухарест и пригласила вместе с Рири во Фьербинць, он пообещал ей привезти патефон, чтобы занять и развлечь гостей. Он знал, о чем идет речь, прекрасно знал Дорину и уже предчувствовал всеобщую скованность за обедом и послеобеденную неловкую скуку. Зато с патефоном молодые люди могли сразу же после обеда устроить танцы, и лед был бы разбит. Знал он и еще одно - страстную любовь к танцам доамны Соломон, которая большую часть года жила вдали от столицы, в глухой деревне, с глазу на глаз с мужем.
- Как тебе понравился капитан? - спросил он чуть погодя, видя, что она упорно молчит. - Знаешь, он оттаял и даже...
- Можете поступать как знаете, я ни во что не вмешиваюсь, - враждебно прервала его доамна Соломон.
"С чего это, Господи, она так сегодня сердита? - удивленно подумал Владимир. - Может, из-за того, что некому за ней поухаживать?" Он вспомнил, что Аглая веселеет, стоит только появиться у нее кавалеру - грубоватому или галантному, любому, лишь бы он не был домну лом Соломоном. К несчастью, сегодня у нее кавалеров не было. Капитан должен ухаживать за Дориной. А его приятель, инженер, оказался слишком застенчив. Вот если бы устроить танцы!..