Пулемётная очередь вдребезги разносит стёкла, рвёт металлическую обшивку дверей и кузова. И как-то резко наступает тишина. Я хочу подойти к расстрелянной машине и понимаю, что ноги едва слушаются меня. Из развороченного кузова тянет сладким и приторным запахом парного мяса, развороченных внутренностей. Вместо лица у чеченца кровавая каша.
Пули разворотили ему грудь и живот. Красное мясо, сизые кишки. Кровь идет сгустками, темными пятнами оседая в грязи.
Надо обыскать труп. У него должны быть документы. Мои пальцы возятся в кровавом месиве кишек. Водительские права, паспорт, залиты липкой кровью…
Всё как в тумане, секунды кажутся вечностью. У меня возникает ощущение, что это происходит не со мной. И липкое противное ощущение крови на лице, мне кажется, что меня ею просто умыли. Прихожу в себя от боли в руках. Я тру ладони куском кирпича, я содрал кожу стараясь стереть кровь.
Опускаюсь на корточки, Першинг суёт мне в рот зажжённую сигарету. Догорая, она обжигает мне пальцы, и я автоматически прикуриваю от нее новую. Совершенно не помню как появился Прибный.
- Кто стрелял?
Я молчу.
Степаныч оглядывается по сторонам, заглядывает в машину и горестно машет рукой.
- Клок, быстро тащи бензин и уходим. Нас здесь не было.
- Степаныч, у него же оружие было, винтовка.
- Оружие тоже в огонь.
Кто из ребят пробует возразить.
- А может быть доставить его в комендатуру? Это же боевик. Да и Олег на его совести.
Прибный взрывается
- Может быть кто нибудь из вас хочет стать новым Ульманом? Или Будановым?.. Выполнять приказ! Все на броню. Уходим.
Клок уже бежит с канистрой. Долго возится перед машиной. Наконец вспыхивает пламя.
Ухо
Первым на Клока обратил внимание Саня Спесивцев. Он всё косился и косился на него, а потом, когда Клок вышел из кубрика, подошёл к Прибному.
- Командир, тебе не кажется, что Клок под постоянным кайфом?
Степаныч чистит автомат. Смазывает его маслом, любовно полирует мягкой ветошью.
- Ну и что? У нас половина роты, если не на службе к вечеру под кайфом. Вино вместо воды пьём. Сам же знаешь.
- От него перегаром никогда не пахнет. Он вообще не пьёт!
Прибный, вздыхает и нажимает спусковой крючок. Оружие щелкает. Степаныч продолжает нажимать спусковой крючок снова и снова.
- Щёлк!..Щёлк!..Щёлк…
- Что у него? Колёса или наркотики?
- Не знаю. Но на торчков я в зоне насмотрелся. У него глаза обмороженные, как у рыбы.
- Ну да, ну да…
Входит Клок. Прибный подходит к нему вплотную, долго долго смотрит в глаза.
- Раздевайся!
- Зачем?
- Затем. Медосмотр буду проводить.
Степаныч внимательно осматривает вены.
- Одевайся. Выворачивай тумбочку! Теперь сумку!
На дне сумки тёплый свитер, дополнительное бельё, завёрнутый в узел носовой платок. Степаныч развязывает узел.
Первой мыслью было, что Клок зачем то прячет грязную курагу. Второй, почему одна..?
Домыслить я не успел, почувствовал, как тошнота поднимается к горлу. Пережив два рвотных позыва, но так и не срыгнув, я выдохнул:
- Бля-яя!..
Кажется, что это сказали все…
Невозмутимым остался только Прибный. Он потрогал отрезанное сморщенное человеческое ухо, пальцем. Понюхал. Мне показалось, что сейчас он его лизнёт…
- Ты что, Клок?..Некрофил?..
Это был единственный здравый вопрос.
Клок молчит.
- Это чьё? Убиенного Лёхой чеченца?
Лицо Клокова начинает медленно наливаться кровью.
- Ты понимаешь, что ни один человек в здравом уме такое не будет собирать и, тем более, - хранить! Или ты, психопат? Идиот? А если какие-то чечены увидят? вот визгу будет: Уши! Уши! Наших братьев! При этом еще и они правы будут, и по их понятиям, да и по нашим тоже! Кому это понравится? А может, у тебя крыша поехала?
Собирай монатки и сегодня же во взвод. С ротным я договорюсь.
За Клокова вступается Спесивцев.
- Степаныч, погоди. Может оставим? Без снайпера остаёмся. Остальные и в корову не попадут.
- Нет! Я сказал. Уши режут малолетки и те у кого крыша поехала. Мне в разведке психи не нужны. Ты можешь пытать или резать врага на ленты, для того, чтобы получить от него информацию. Это работа.
Но если ты начинаешь это делать для удовольствия - это болезнь. Если для того, чтобы потом покрасоваться перед девками своей крутостью-долбоебизм. И тех и других я презираю. Клок, п-шёл вон!
Вечером, когда Прибный уходит на доклад к ротному, Гизатулин не выдерживает.
- Парни, а вы знаете что мне предлагала эта сука?
Мы заинтересованные поворачиваем к нему головы.
- Переговорить со Степанычем, чтобы прикрыл от начальства в случае чего, и во время следующей зачистки разжиться у чехов барахлишком. Дескать не мешало бы в кубрик телевизор поставить, да и видик был бы не лишним.
Шашорин бросает.
- А зря ты со Степанычем не поговорил. Он бы вас обоих сразу и зачистил.
Следователь
Через несколько дней, приехал следователь из военной прокуратуры. Ребята были на выезде, я приболел, валялся на кровати.
Следователь в камуфляжной куртке, но звёзд на погонах нет. Наверное для конспирации. Хотя сразу с порога же объявил, что он капитан. Я налил ему чаю.
Капитан размешивает ложечкой сахар.
- Обыкновенная история, - говорит он мне, в двух километрах отсюда, между блокпостом и селом, обнаружена сгоревшая машина. Мы уже провели опознание. Это житель Гудермеса, мирный житель Зелимхан Мурдалов! У него большая родня, дядья, двоюродные братья, кое-кто из в милиции, а также в правительстве республики.
Есть версия, что убийство совершили военнослужащие нашей комендатуры.
Свидетели видели, как рано утром из села выезжала бронемашина с затёртым бортовым номером. Через блок-пост она не проезжала.
Этому делу дан ход, приказано разыскать его убийц и осудить.
Я вполне резонно ответил, что ничего не знаю. А Мурдалова могли и боевики жизни лишить, учитывая, что у него родственники в милиции.
Следователь покивал головой, согласился. Он вообще неплохим мужиком оказался, понятливым. Хорошо мы с ним поговорили. Но капитан сказал, что пообщается ещё и с остальным народом в роте, а потом может быть вызовет меня к себе.
После разговора я заскочил в дощатый туалет. Показалось, что на дальнем очке кто-то сидит, в натянутой на самые уши шапке. Клок? Что здесь делает этот урод? Говорил ли с ним следователь?
Утром меня вызывает ротный.
- Вы чего творите, разведка? Спокойная жизнь не нравится? Экстрима захотелось, подвиги Рэмбо не дают спать?
Я не боюсь майора, что он мне может сделать после того, что я сделал с собой сам. Я просто хочу спать. Я устал от войны и липкой чеченской грязи.
Не спрашивая разрешения я опускаюсь на стоящий стул.
Нашего командира кажется зовут Игорь. Он на восемь лет моложе меня.
- Чего ты разорался? Иди лучше срочникам расскажи как им жить дальше. После всего, что они здесь видели и пережили. Как им потом детей воспитывать?
Им хуже чем тем, кого убили. Потому что мёртвым уже нечего бояться. А они боятся всего и всех, боятся боевиков, своих офицеров, собственной тени. Боятся быть убитыми и боятся убивать сами, потому что завтра их могут арестовать за убийство мирных жителей. А где ты здесь видишь мирных жителей?..
- Ну арестуй меня, сдай прокурору, посади в яму!
- Обойдёшься. Пока насчёт тебя не поступило никаких распоряжений, поедешь с ОМОНом на третий блок-пост, заберёте там легкораненого. Доставите его в Моздокский госпиталь. Лучше всего для тебя будет если обратно не вернёшься. Рви контракт, переводись в другую часть. Мне всё равно.
Не прощаясь и шаркая ногами я выхожу.
Расстрел
На блок-пост отправляется БТР. На броню садится командир ОМОНа, жилистый, усатый. Вооружён как Рэмбо, РПГ-18 "муха", подствольник ГП-5, комплект гранат, перевязанные изолентой магазины в карманах разгрузки.
Капитан садится справа на люк, ноги в корпус. Водитель срочник, у него типично русское лицо. Веснушчатое, с белыми ресницами и такими же бровями над светло-голубыми глазами. Водитель их постоянно щурит. И когда говорит, и когда слушает, и когда просто курит. Сержанту лет двадцать лет, наверное скоро дембель.
Водитель и стрелок находились в броне внутри. Над водителем сидит прапорщик связист. С левой стороны за ним солдат и еще несколько спецназовцев. На БТРе уже ревёт двигатель. Выходит ротный и передаёт прапорщику приказ военного коменданта остаться и обеспечить телефонную связь.
Я запрыгнул на броню. Омоновец передаёт мне свою "муху".
Я кручу её в руках, капитан понял меня по своему. Наклоняется к моему уху.
- Не с-ссы. Открываешь заднюю крышку и раздвигаешь трубу до упора. Откроется передняя крышка, а предохранительная стойка и мушка встанут вертикально. Поворачиваешь предохранительную стойку вниз до упора и отпускаешь её. Для выстрела жмёшь на спусковой рычаг шептала. И всё, враг повержен. Запомнил? Тогда поехали!
Чинно и размеренно мы двинулись вперёд.
Мы отъехали от комендатуры километров пять. Перед поворотом на блок, БТР сбавил скорость. Именно там нас и ждали. В левый борт ударила граната. Стреляли под углом и она уходит рикошетом в землю, сорвав защитный щиток с брони. Тут же прилетает вторая с правой стороны. БТР подбрасывает вверх. Взрывная волна бьёт по ушам, я резко перестаю слышать.
У капитана к ноге были привязана гранаты к подствольнику. Они сдетонировали и взорвались. Левую ногу оторвало ниже колена, она держалась только на брюках. После взрыва всё заволокло дымом.
Машина резко сбавила скорость, но очнувшийся водитель поняв, что впереди возможно ждёт засада вывернул руль и повернул машину назад.
Я стреляю из "мухи" на огоньки выстрелов. Солдата, сидевшего на броне по ходу движения сзади и слева, сносит на землю огненной струей от выстрела…
Странная вещь - человеческая психика. Иногда в моменты наивысшего напряжения тебе может просто зациклить на какой-нибудь мысли. Память цепляется за то, что, в обычной жизни промелькнуло секундным эпизодом…. Я же не купил Машке….
Откуда то с высотки короткими злыми очередями бьёт пулемёт ПКМ, в след за ним закашлял ДШК.
Пули свистят над головой. Рикошетят о броню, разлетаясь в разные стороны с противным визгом.
Даю несколько длинных очередей куда то в сторону. Кусаю губы и кулаки, пытаясь унять дикую дрожь в руках, но понимаю, что это бесполезно, и снова стреляю, стреляю.
Раздаются выстрелы сзади, за моей спиной. На малую долю секунду обжигает мысль - обошли…всё копец.
Но наш БТР продолжает движение в направлении комендатуры, несмотря на то, что машина повреждена и еле ползёт.
БТР встал у входной двери и под прикрытием ОМОНа раненых занесли в комендатуру. Там капитану хотели поставить промедол. В руке у него был зажат шприц-тюбик. Но он уже умер. Живыми на БТР остались водитель, стрелок-оператор и я. Солдат и двое омоновцев слетели с брони.
К месту засады тут же выехала группа. Но боевиков не нашли.
Меня тошнит. Я знаю, что при контузии надо выпить водки. Но я не могу сказать об этом. Язык мой, как деревянный.
В кафе
В селе работают несколько кафе. Там у огня сидят люди и слушают музыку. Рядом стоят столы, накрытые чистой клеенкой. Можно заказать себе домашнюю еду. Обычный дорожный набор, с учётом чеченских реалий: палёная водка, какой-то подозрительный кофе, шашлык, который не хотят есть собаки, и галушки, приправленные чесночным соусом. За столиком в углу сидят два милиционера. Они тупо и безнадёжно пьяны.
Я уже начинаю понимать, что это единственный способ забыть о том, где мы находимся. У меня болит перевязанная голова и я тоже пьян. Но мечтаю напиться так, чтобы протрезветь только в России.
Рядом с кафе бегают двое чеченских пацанов лет 5–7 от роду. Пацаны зыркают на нас глазами, а потом отбегают на безопасное расстояние и имитируют стрельбу из автомата по сидящим в кафе русским солдатам,
- Паф-паф! тра-та-тата!!!
Из ворот дома выходит бородатый чеченец, хватает пацанов за шкирки и утаскивает домой.
В кафе забегает Першинг,
- Лёха, собирайся, через полчаса в Моздок идёт машина. Тебя сдал Клок.
- Зач-чччем..?
- Что зачем? Уезжать? Или зачем сдал?
- Зачем… сссс-дал…
Понимаешь, есть люди, в которых живет Бог. Есть люди, в которых живет дьявол. А есть люди, в которых живут только глисты. Вот это о нём. Ладно. Разберёмся сами.
Степаныч сказал, что тебя вызывают в прокуратуру. Если не уедешь, тебя отдадут чехам. Сам понимаешь, что с тобой будет. Документы он отправит потом. Держи деньги на дорогу.
Суёт мне в карман несколько мятых купюр. Вытягивает из моего кармана гранату РГД.
- Ос-ссставь…на память.
- Ни к чему. Зачем тебе в дороге лишний геморрой.
Мы обнимаемся. Митя хлопает меня по плечу.
- Езжай. Лечи свою башку. В крайнем случае из тюрьмы тоже есть выход. Это из могилы нет! А мы сейчас на село. Проедем по адресам. Будет очень жёсткая зачистка.
Через несколько часов меня встретил Моздок и его грязные разбитые улицы. Местный таксист, за час довез меня до Прохладного. Я даже успел на фирменный поезд "Осетия".
Уже глубокой ночью я стоял на перроне вокзала родного города.
Через месяц мне пришло письмо, что ребята подорвались на фугасе.
Эпилог
Я очнулся, пошевелил вспухшим и шершавым языком… Это не страшно, это всего лишь сон и я пока ещё жив. Но все мои сны одинаково бесконечны, и страшнее яви. Потому что в них я вижу лица людей, навсегда оставленных там.
Серое чеченское небо, липкую рыжую грязь и кровь. Я ненавижу свои руки, себя, весь народ, допустивший возможность безнаказанно УБИВАТЬ. Я чувствую всем существом, что в такой стране у меня места нет. Я хочу вырваться из этого кровавого человеческого месива в какую-нибудь беззвучную тишину, в тихие поля, в тихие леса, необитаемый остров…
Но я знаю твердо, что уже никуда не вырвусь. Моё прошлое навсегда останется со мной…
Я не убийца, по-житейски говоря.
Не злой, не подлый.
Но было так, что автомат с плеча
И хлестанешь по людям, как мишеням.
Я пули слал, души не теребя.
Я бил врагов. И всё-таки не скрою,
Что каждой пулей будто и в себя…
С тех пор живу с подстреленной душою…