В целом обряд "освящения" прошел на высоком уровне. Через несколько дней как раз была фаза полной луны. Прознав о готовящемся, к основному составу "язычников" прибилось еще несколько шалопаев из соседних дворов. Очкарик, Котлета и Алекс (за высокий рост, худобу и стройность прозванный Мачтой) изображали жрецов, Эйтель (лет с пяти, возможно за достаточно редкое имя, к нему приклеилось прозвище Принц) был чем-то вроде верховного понтифика. В то время, когда жрецы произносили магические заклинания, а усевшаяся вокруг большого костра толпа, предвкушая нечто страшное, тихо подвывала и дурачилась, он с важным видом бросал щепотки пороха в огонь. На нем была мантия из старой простыни с нарисованной на груди красной руной смерти. Потом, накинув на головы одеяла, "язычники" обступили алтарь, и "жрецы" зарезали бедного кролика. Мальчишкам не раз доводилось убивать и освежовывать мелкую живность, а порой и бездомную собаку, но убийство кролика на этот раз привело Алекса в особенный трепет. Когда Очкарик, воздев руки к луне, общался с духами Оттона или Генриха Птицелова, он вместе с Толстяком держал теплую трепещущую тушку в томительном ожидании, когда его брат совершит ритуальный удар кинжалом. Он осознавал жестокость этого убийства ради забавы, но ничего не мог поделать. Затем состоялся шумный пир. По кругу вместо кубка пошла бутылка кислого рислинга…
Это было прошлым летом. Шел тридцать второй год. Политическая неразбериха с постоянными перевыборами и отставками, экономическая разруха и безработица, как ни парадоксально, делали мальчишек более свободными. Летом, когда не было занятий, а оплачиваемую работу не могли найти даже взрослые, подростков легче отпускали из дома на два или три дня в деревню и на природу, хотя бы потому, что в это время не нужно было заботиться об их пропитании. Они возвращались загоревшими и голодными, бросали в угол рюкзаки и удочки и, схватив кусок хлеба, уплетали все то, от чего раньше воротили нос.
- Алекс, - подозвал Эйтель брата, - смотри.
Он указал на смятую траву. Неприметная тропа вдоль леса, ведшая к поляне Германа, превратилась в дорогу.
- Словно дивизия прошла, - констатировал Алекс.
Все остановились. Кто-то рассмотрел след протектора грузовика. После короткого обсуждения отряд свернул в лес и пошел к поляне кратчайшей дорогой по дну заросшего высокой травой оврага. Когда они поднялись на пригорок, первым в облупленный цейссовский бинокль увидел противника Эйтель:
- Так я и знал.
Он несколько раз чертыхнулся и сбросил рюкзак на траву. В самом центре их поляны был разбит лагерь: три или четыре десятка белых конусообразных палаток, похожих на индейские вигвамы; в центре на высоком флагштоке красный флаг с белым орлом гитлерюгенда. Лагерь еще не был обнесен изгородью, но в том месте, где к нему подходила дорога, стояла широкая арка, сколоченная из длинных жердей и густо увитая сосновыми ветками. Перекладину украшал все тот же белый орел со свастикой на груди, молотом в одной лапе и мечом в другой. Он был вырезан из фанеры. По обе стороны арки находились будочки для часовых.
- Бьюсь об заклад, джентльмены, это гитлерюгенд, - со знанием дела произнес Очкарик.
- Слышь, Гроппнер, - повернулся к нему Эйтель, - ты самый здесь начитанный, к тому же в очках. Давай, бросай рюкзак и поди разведай, что к чему. Таблетка, дай ему свой сачок. Толстый, а ты дай на время панаму. Вот так… молодец. А теперь прикинься придурком, сынком какого-нибудь местного бауера. Видишь часовых? Порасспроси их хорошенько. Мы должны знать о них все.
Очкарик ушел.
- Гефольгшафт из 178 банна "Каменц", - доложил он, вернувшись минут через пятнадцать. - Наши, саксонские, основной состав - десять-одиннадцать лет. Здесь уже третий день.
- Юнгфольк, значит, - кивнул Эйтель. - Сколько их?
- Человек полтораста, не меньше.
- Чего им надо?
- Будут стоять лагерем до осени. Помогать фермерам на полях.
- Черт! Не могли найти другого места, - воскликнул Алекс. - Теперь все тут истопчут, и прощай наша рыбалка.
- Верно, и замок они отыщут… - заговорили разом остальные, - …если уже не нашли… Что будем делать, Принц?
Вечером, собравшись в большом шалаше, они держали совет. Котлета предложил "чертополохам" объявить захватчикам войну. Остальные бурно поддержали эту идею. Только Эйтель отнесся к ней скептически.
- Вы, конечно, можете заодно объявить и революцию, а также отставку канцлера, - вяло заявил он, раскуривая припасенную сигарету. - Только что толку?
- Ребята! - закричал неожиданно Таблетка. - В прошлом году мой старший брат ездил в трудовой лагерь - тоже в деревню - так вот, дня через три они все там опоносились и лагерь тут же сняли!
- Погоди, погоди, - воскликнул Алекс, - это же идея. Откуда пимпфы берут воду?
- У них там бочка возле кухни, - важно пояснил разведчик Очкарик.
- Таблетка, ты сможешь достать чего-нибудь такого, ну… навроде слабительного? - спросил Алекс.
Вальтер смешно наморщил свой конопатый нос:
- Дайте подумать, господа…
- Чего тут думать! - вскочил Суслик. - Чего думать. Дохлая кошка - лучше всякого там слабительного. Ночью сунем ее в бочку, глядишь, к вечеру уже никого тут не будет…
Все загалдели, наперебой предлагая план действий.
- Принц, а ты чего молчишь? - спросил всегда спокойный и рассудительный Птицелов.
- А чего говорить. - Эйтель щелчком выбросил из шалаша окурок. - Чушь все это. Вот ты, Таблетка, должен, наверное, понимать, что дохлая кошка - это не пурген. Поносом тут не отделаешься, и по головке за это не погладят. Нет, братцы, вы мне лучше скажите, какой нынче год на дворе? Если вы газет не читаете, то хотя бы киножурналы смотрите перед сеансом? Вы видели, как в мае они жгли книги перед Берлинским университетом? Между прочим, и "Западный фронт" тоже. И это только начало. Мы, конечно, можем отдубасить десяток пимпфов, и даже нескольких парней из гитлерюгенда. А дальше что? Их тысячи, а нас… Да что говорить, половина из вас на будущий год уже будет ходить строем с черными галстуками на шее.
- Только не я, - сказал мрачно Котлета.
- А ты чем лучше других?
- Я - еврей. Евреев они не принимают.
Эйтель махнул рукой, в сердцах растолкал сидящих и выбрался из шалаша.
Ночью, когда вся банда, тесно прижавшись друг к другу, посапывала под одеялами, Принц и Птицелов курили у догорающего костра.
- Слышь, Максим, а что случилось с твоим братом? Расскажи, - попросил Эйтель.
- Его убили эсэсовцы. В Гамбурге в позапрошлом году.
- Об этом я знаю. Но он же был штурмовиком, таким же, как и они…
- Был. Но, значит, не таким. - Максимилиан разворошил догорающие угли. - Я знаю не больше твоего. В газетах писали, что берлинские СА выступили против Гитлера и Геббельса. Они отлупили эсэсовцев и захватили в Берлине штаб-квартиру национал-социалистов. Но продержались всего несколько дней. Приехал Гитлер с Ремом и Геббельсом и уговорил мятежников не бузить. Он много чего им пообещал, и, говорят, даже при этом прослезился. Те поверили. Штеннеса - их командира - сняли. Потом стали наводить порядок на севере, в тех городах, где СА поддержали берлинцев. Один человек потом рассказывал моему отцу, что эсэсовцы получили тайный приказ убивать активистов, тех, кто подбивал остальных. Моего брата и двух его товарищей нашли на болоте за городом. Его опознали по татуировке на плече. Говорят, всего было убито человек пятьсот. А полиция уже тогда старалась ни во что не вмешиваться…
Через несколько дней, находясь в городе, они узнали, что старую ферму начали разбирать. Руководство Гитлерюгенда решило построить на этом месте пансионат.
А в самом начале сентября братья Шеллен и еще несколько их товарищей стояли на мосту Аугустуса. Они сгрудились на треугольнике одной из многочисленных смотровых площадок и, облокотившись на каменные перила, наблюдали, как буксир внизу вытягивает из-под моста огромную баржу с глиной для дрезденских фарфоровых фабрик. Мальчишки что-то кричали, а Суслик швырнул огрызком яблока в человека на барже и скорчил ему рожу. В этот момент послышалась барабанная дробь. Все обернулись. Со стороны Альтштадта на мост вступала широкая колонна. Впереди на высоченных бамбуковых древках густо колыхались десятки красно-белых полотнищ. Три самых первых ряда состояли из барабанщиков и горнистов. Над покачивающимися в такт шагу длинными черными барабанами, расписанными языками белого пламени, высоко взлетали кленовые палочки. Полицейские заставили весь транспорт прижаться к узким тротуарам, а два желтых дрезденских трамвайчика просто замерли там, где их застигло появившееся шествие. Прохожие потеснились к перилам. Многие замахали руками, приветствуя колонну.
- Это еще что? - удивился Француз.
- А ты не понял? - Эйтель легонько щелкнул Франца Хольцера по затылку. - Гитлеровская молодежь направляется в Нюрнберг на съезд партии. Топают на вокзал. Попросись, глядишь, возьмут и тебя.
- Какой партии, Принц? - пропищал увязавшийся за старшими младший братишка Хольцеров.
- В Германии теперь одна партия, малявка.
"Дрезденские чертополохи" долго смотрели на проходящие шеренги подростков в темно-коричневых шортах, белых гетрах и белых рубашках. Их было не меньше двух тысяч. Они шли, как и положено на мосту, не в ногу, но старательно держали строй, слегка сутулясь под тяжестью больших одинаковых ранцев. Черные галстуки, только что введенные цветные пятиугольные погоны и дробь подковок тысяч тяжелых черных ботинок по булыжной мостовой производили серьезное впечатление. Следом шли шеренги юнгфолька с черными флагами, на каждом из которых ярко выделялась белая молния зиг-руны. Замыкали шествие сотни три девчонок из юнгмёдель, одетых в новенькие курточки из оранжевой замши и темно-синие юбки. Вместо флагов они несли черные треугольные вымпелы, с одной стороны которых были нашиты красно-белые ромбы гитлерюгенда, с другой - номера подразделений и рунические символы.
- Слышь, Котлета, ты все еще мечтаешь объявить войну гитлерюгенду? - тихо спросил Эйтель Густава Поккуса.
* * *
Как только на экране из матового стекла отчетливо оформились две длинные змейки, составленные из картонных самолетиков, они получили обозначения групп "А" и "В", соответственно для северной и южной группировок. Первый вопрос, над которым ломали голову аналитики в Деберице и в четырех других дивизионных штабах, формулировался коротко: есть реальная угроза Берлину или нет? Метеорологическая обстановка над столицей благоприятствовала ее защите, но исключить возможность беспокоящего налета было нельзя. При обнаружении третьей группировки, число самолетов в которой значительно превосходило их суммарное количество в двух первых, стало понятно, что это силы второго удара. Группе присвоили обозначение "С". Она шла с отставанием в три часа и с вероятностью 90 процентов была нацелена туда, куда ударит одна из двух первых групп. Нельзя было также исключать вариант, при котором группы "А" и "В" имели общую цель. Ситуацию сильно осложняли постоянные завесы из десятков миллионов дипольных отражателей, которые тоннами сбрасывали как с самолетов атакующих групп, так и с одиночных бомбардировщиков, пересекавших Германию в поперечном направлении, то есть с юга на север и обратно. Несколько раз казалось, что противник готовится начать атаку, производя резкие маневры в сторону Бонна, Дортмунда или Касселя. К этим и другим городам приближались также небольшие группы из трех-четырех "Москито", которые иногда имитировали прицеливание, якобы начиная маркировку, а несколько раз реально сбрасывали "красные капельки" или "розовые анютины глазки". В таких случаях операторам наведения не оставалось другого выбора, как давать команду на взлет истребителей. Но пока атаки были ложными, и все три вражеские группы продвигались все дальше на восток.
- Шеллен, свяжитесь с Мучманом. Пора объявлять тревогу по всей Саксонии. Дальше им идти уже некуда. Лейпциг или Хемниц - одно из двух.
Полковник с рыцарским крестом военных заслуг, бледным лицом и красными глазами усиленно тер одной рукой висок, сжимая другой трубку телефона. Пора было докладывать рейхсмаршалу, который полчаса назад в третий уже раз потребовал разобраться наконец в обстановке и доложить, существует ли угроза Берлину.
- А если Дрезден? - спросил капитан с черной повязкой на изуродованном лице.
- Дрезден? - Полковник прикрыл глаза и плотно сжал губы. - Дрезден… Нет, не думаю. Меня сейчас больше тревожит группа "А". Они могут запросто повернуть на Берлин. Какое у них время подлета?
- В районе сорока пяти минут, господин полковник. Если ветер переменится, то больше.
Берлин являлся главным объектом ответственности Деберица. Впрочем, его были обязаны защищать все пять истребительных дивизий ПВО. Учитывая возможный маневр противника, с аэродромов Бранденбурга, Потсдама и Веймара уже были подняты несколько десятков "Мессершмиттов" и "Фокке-Вульфов", ждавших только команды, чтобы ринуться на перехват. Наготове под Мюнхеном и Лехфельдом стояли реактивные Ме-262 из 44-й эскадрильи, но они, как правило, использовались днем против "Летающих крепостей" и "Либерейторов".
Еще через пятнадцать минут стало понятно, что Хемниц остается в стороне. Головные эскадрильи обеих групп прошли севернее, при этом группа "В" начала плавно поворачивать на юго-восток, в сторону Лейпцига, на одной линии с которым, но еще восточнее лежал Дрезден. Около десяти вечера пришло сообщение, что скоростные бомбардировщики сбрасывают осветительные ракеты в районе нефтеперерабатывающего завода Брабаг, что на окраине города Белен. Туда же подтягивались "Галифаксы" группы "А".
- Что думаешь, капитан? - спросил полковник. - Блефуют или сейчас начнут?
- Думаю, что берлинцы могут укладываться спать. Но и Белен сегодня не главная цель англичан. Не столь уж он важен, чтобы бросать на него восемьсот "Ланкастеров" группы "С", да еще при низкой облачности.
Полковник согласно кивнул. У него отлегло от сердца, когда стало ясно, что сегодня Берлин не интересует противника (во всяком случае, англичан), о чем он и сообщил на Лейпцигерштрассе, 7, Герингу двадцать минут назад. И, стало быть, не ошибся.
- Отлучусь на пять минут, - сказал он, вставая.
Эйтель тем временем ожидал худшего. Взглянув на карту, он вдруг увидел, как один из синоптиков что-то спешно меняет в районе Дрездена. По всему выходило, что там появился большой просвет. Вот на что рассчитывали Харрис и его банда! Шеллен бросился к операторам наведения с требованием немедленно поднять в воздух все имеющиеся эскадрильи и направить их на защиту саксонской столицы. Он прекрасно знал, что топлива катастрофически не хватает и что, пока не поступит подтверждение из Берлина, ни один самолет не взлетит. Он также знал, что для подъема двухмоторного "Мессершмитта" на высоту эффективной атаки потребуется не менее тридцати минут. И еще он вспомнил, что как раз сегодня утром пришел приказ о резком сокращении операций истребителей ПВО с целью экономии авиационного бензина для фронтовых эскадрилий.
- Поднимай хотя бы 28-ю и 11-ю, Фриц, - умолял он одного из операторов.
- Но у меня нет подтверждения…
- Оно сейчас придет! Пускай они набирают высоту!
- Не могу, капитан. Н-е м-о-г-у! С меня снимут голову.
- Пусть хотя бы прогреют моторы, черт бы тебя побрал!
- Да пойми ты, Шеллен, что меня и за прогрев моторов расстреляют. Ты успокойся, летчики уже часа два безвылазно сидят в кабинах. Как только будет приказ, они тут же взлетят…
Шеллен и без него знал, что сотни пилотов сидят сейчас в промерзших кабинах своих самолетов в ожидании приказа. Правда, после недавнего расформирования Гитлером авиагруппы ПВО "Рейх" десятки опытных "ночников" отправили на фронт. Там многие из них, овладевшие тактикой свободного ночного боя "дикий кабан", а также ее модификацией для двухмоторных истребителей, прозванной "ручной кабан", но утратившие навыки боя при свете дня, сгорали в первые же недели. Авиацию ПВО тем временем пополнили юнцами, которые не имели опыта обращения с бортовым радаром и шарахались в темноте, как слепые котята. У них не было навыка ориентирования по лучам своих прожекторов, выводящих на вражеские самолеты или на аэродромы для дозаправки. Они забывали держаться на заранее оговоренной высоте и попадали под разрывы своих зенитных снарядов. Они гробили машины при посадке в ночном тумане, когда альтиметры при резком изменении атмосферного давления давали неверные показания. Их успели научить взлетать и нажимать на гашетку, но они путались в таблицах девиации, и магнитный компас уводил их в ночную темноту в неизвестном направлении, так что потом приходилось собирать тех, кто сумел благополучно сесть, по отдаленным аэродромам и лесным полянам.
Что говорить, если эти выходцы из летных секций гитлерюгенда не умели ориентироваться по картам! Знакомый пилот рассказывал Эйтелю, что во время новогодней операции "Боденплате", когда тысяча самолетов Люфтваффе поднялась для атаки вражеских аэродромов во Франции и Бельгии, молодых вели к целям мигающие огнями ночные "Юнкерсы". "Восемьдесят восьмые" пилотировали мастер-штурманы, тут же прозванные "поводырями". Несколько дней после этого дикторы Геббельса вещали на весь мир, что "германские орлы снова расправили свои крылья". Однако гибель почти трети этих самых орлов произвела на самих летчиков гнетущее впечатление.
Эйтель чертыхнулся и медленно побрел на свое рабочее место. Он понимал, что от него уже ничего не зависит. По громкой связи поступило сообщение о вражеских скоростных бомбардировщиках, замеченных в районе Марта-Генрих. Через минуту из Дрездена передали о первых тяжелых бомбардировщиках у Нордполь-Фридрих, затем в районе Отто-Фридрих. Вскоре, правда, выяснилось, что эти данные не совсем верны. Оператор службы оповещения спутал переданные ему записки и поменял местами легкие "Москито" с тяжелыми "Ланкастерами". Но принципиально это уже ничего не меняло. Первые боевые коробки ударной группы "В" приблизились к Дрездену с северо-запада со стороны Ризы. В десять пятнадцать поступило последнее сообщение, в котором говорилось, что бомбы падают на Дрезден.